***
Клэр встречала их у трапа. Она бросилась к Ингрэму и, когда обняла его, заплакала. Она была в чёрном и казалась болезненно худой. Потом она обняла Тейта, и он почувствовал тёплые слёзы на её щеках. Они все поехали к Дэвиду, и в итоге Клэр осталась там на ночь. Детей она ещё два дня назад отправила в Хэмптонс с няней и попросила Стэна туда приехать, побыть с ними. Сама она не могла. – Я им ничего не говорила, потому что… потому что он… – она остановилась, чтобы восстановить дыхание. – А я не в состоянии держаться целый день. Понимаю, что могу расплакаться в любую секунду. Не хочу, чтобы они видели… Тейт ей завидовал: она могла рыдать у брата на плече, могла говорить, как ей плохо, а он сам должен был делать вид, что всего лишь умеренно беспокоится. Он даже не мог лишний раз спросить, нет ли новостей. Тейт лёг в постель рано: он и устал, и просто не мог больше ничего делать, только обновлять странички на сайтах с новостями в надежде, что там хоть что-нибудь напишут. Он договорился с Ортисом, что ему будут сообщать обо всём, но пока пришла лишь одна эсэмэс: Картер и остальные сумели выбраться из Кавамбе. После того, как стало известно, что Ингрэм жив и находится в Штатах, контроль вдоль южных границ и побережья ослабили, и им удалось выскользнуть. За Джорданом продолжали охотиться. Джунгли были непролазны, но их полоса была не такой уж широкой. Ортис показал на карте: в некоторых местах, правда сильно дальше на восток от того места, где они разделились, от реки до границы было всего по пять-шесть миль. Ортис считал, что в обратном направлении реку Джордану уже не пересечь: это сама по себе была задача не из лёгких, учитывая ширину и обилие всяких тварей вроде крокодилов, и плюсом к этому реку постоянно держали под контролем. Не нужно было быть великим тактиком, чтобы понять, что людей гораздо легче выследить на ограниченном участке леса, поэтому Нкала сделает всё, чтобы надёжно оградить периметр между рекой и границей, а потом будет методично прочёсывать его. Тейт взял у Клэр какие-то таблетки и даже смог уснуть всего лишь через час мучений, но потом сон, тревожный, неприятный, в котором они ехали на машине сквозь тростники, перетёк в другое русло. Тейту снилось, как они идут ко входу в гараж – а он уже знает, что будет там, – и он пытается сказать, что охрана уже убита и что погибнет Джонстон, который шёл впереди и прикрывал Дэвида, но его никто не слышит. Всё, что случится с ними в тот вечер, предопределено и неминуемо. Тейт не может ничего изменить. Всё повторяется: Тейт хватает наёмника за руку, Джордан и Ортис почти одновременно стреляют, Тейт падает на пол, его поднимают… А потом его скручивает от тошноты. Тошнота, видимо, была вполне реальной, потому что Тейт проснулся. Он сел и несколько раз сглотнул. Ингрэма до сих пор не было. Тейт отдышался, снова лёг и уже начал понемногу засыпать, когда пришёл Дэвид. Он не раздеваясь упал на кровать и обнял Тейта со спины. Тейт сжал его ладонь своей, и они долго так лежали. – Я должен попросить у тебя прощения, – после долгого молчания Ингрэм прижался губами к затылку Тейта. – Я не думал, что это всё обернётся таким… таким кошмаром. Если бы я знал, я бы никогда не стал брать тебя с собой. Прости. Это было безответственно и… Прости меня, Тейт, – выдохнул он. Тейт крепче стиснул его пальцы. – Мы вернулись, – прошептал Тейт. Он боялся говорить в полный голос, чтобы не выдать себя: у него слёзы наворачивались от того, что они вернулись не все. – Это главное. – Спасибо, что был со мной. – Я устроил истерику. – Никто не ожидал, что ты будешь вести себя так же, как Джордан. И я забыл одну вещь… Я тоже был не в себе. Только сегодня дошло. Я не сказал тебе спасибо за то, что ты тогда спас мне жизнь. В гараже. Тейт покачал головой: – Они бы справились и без меня. – Никто этого не знает, – ответил Ингрэм. Он провёл рукой вниз, скользнув по животу Тейта, а потом снова его поцеловал. Тейт непроизвольно дёрнул головой, словно защищая шею и плечо. Ингрэм отпрянул, но его рука по-прежнему гладила живот Тейта, спускаясь всё ниже. – Не сейчас, – прошептал Тейт, перекладывая ногу так, чтобы Ингрэм не мог добраться до его члена. – Быстро и тихо, м? – Ингрэм, видимо, подумал, что Тейта смущало то, что Клэр спала в одной из гостевых комнат. Тейта смущало не это – даже если бы Клэр и сумела что-то расслышать через две комнаты. Он просто не мог. Нет, он мог. Тейт знал, что мог бы переключиться и заставить себя, но он не хотел заставлять. Не хотел в очередной раз вести себя как шлюха, которая должна обслуживать по первому требованию, даже если не хочет. – Не надо, – Тейт отодвинулся от Ингрэма. – Это как-то… – Как? – Ингрэм поймал его за руку. – Я не знаю. До сих пор не могу отойти. Всё это стоит перед глазами. – Как раз расслабишься. – Нет. Я не хочу, чтобы это… смешивалось. Понимаешь, все эти вещи, которые я вижу… – Тейт перевернулся на спину. – До того, как ты пришёл, я уснул, но потом проснулся… Мне приснилось… Я не знаю, видел ты это или нет. Я не помню, что с тобой было тогда. Тебя, кажется, сразу увели. Но тот человек, который держал тебя на прицеле, – ему прострелили голову, и это было… Его мозги просто лежали на полу. Все. Я никогда, никогда не видел ничего подобного. Не понимаю, как это вообще могло произойти. Я даже спросил у Ортиса, потому что это не давало мне покоя. Дурацкая мысль. – Тейт сел на кровати. Он начал говорить об этом просто потому, что ему нужен был предлог, но это всё было правдой: от увиденного тогда в гараже невозможно было избавиться. – Я спросил его, почему… Я постоянно думал, как так получилось… Потому что да, пуля проделывает сквозное отверстие, вход меньше, выход больше, но всё равно отверстие, вроде тоннеля. И выталкивает наружу только то, что было перед ней. – О господи, Тейт! – Ингрэм отвернулся. – Я знаю. Это отвратительно. Но то, что было там, – оно даже хуже. Мне кажется… Мне кажется, внутри черепа не осталось вообще ничего. Ортис сказал, что так иногда бывает. Это зависит от направления выстрела, от расстояния, от типа патрона, но так иногда бывает: пуля движется с такой силой и скоростью, что когда выходит, мозг как будто высасывает наружу. За ней. И я не могу перестать думать об этом. Ещё о том, как Джонстон упал прямо передо мной, и о том, как… – Хватит, – оборвал его Ингрэм. – Я не хочу больше ничего слышать… про мозги. Они молчали пару минут. Оба тяжело дышали, потому что обоим было что вспомнить. – Я думаю, – заговорил Ингрэм, – тебе нужно с кем-то проконсультироваться по этому поводу. Даже если это обычная реакция, ты не обязан из-за этого страдать. Из-за этих воспоминаний. – Мне говорили в больнице. – И что? Ты сходишь к врачу? – Я… не знаю. Тейт не хотел идти. Ему сегодня утром дали контакты нескольких клинических психологов и психотерапевта, но это было совсем не то же самое, что сдать кровь для десятка анализов на тропические инфекции. Опытный специалист мог понять, что Тейт что-то скрывает, что причина ночных кошмаров не только в пережитом, но ещё и в неизвестности и в том, что только предстояло пережить. Страхи шли не из прошлого, а из будущего. На Тейта сильнее всех виденных им смертей давила та, которая лишь грозила человеку, который… Тейт не знал, как назвать Джордана, особенно сейчас. Не мог сказать, кем Джордан для него был. Всем сразу. Тейт не думал, что его тайну выдадут Ингрэму: он просто не хотел, чтобы об этом узнал кто-то ещё, как будто это поменяло бы их чувство. – Скажи Ханне, к кому ты хочешь попасть на приём, она всё устроит, – сказал Ингрэм. – А ты не собираешься тоже? – Может, через неделю. Сейчас у меня даже часа свободного времени нет. Но я собираюсь.***
Тейт всё же сходил к психотерапевту, даже два раза. Он рассказал ему про пулю, про то, что из опасной и безумной страны (он не назвал её) выбрались не все, про то, что оставшимся пока не могли помочь, потому что на это были сотни политических и юридических причин, про страшное, леденящее чувство бессилия… Врач посчитал, что главной проблемой было чувство вины – перед теми, кто погиб, перед теми, кто вынужден был прикрывать их отход и отвлекать противника на себя… – Вы сказали, что вас приковали наручниками к машине, чтобы увезти. Но если бы нет, вы смогли бы помочь тем людям? – Нет, – ответил Тейт. – Я бы им мешал. Они знают, как выживать в джунглях, а я нет. Я был бы просто балластом. – Хорошо. Это очевидно, что не в ваших силах было помочь им тогда, а теперь? – Могу ли я как-то помочь им теперь? – переспросил Тейт. – Я не уверен. Это может сделать… мой партнёр. Но… Я пытался говорить с ним, что-то предлагать – всё безрезультатно. – Нет, именно вы, не ваш партнёр, вы можете им помочь? – Наверное, нет. – Это отправная точка, с которой мы можем начать работу. Вы не несёте ответственность за то, что произошло, и за то, что происходит сейчас. – Я думаю, что это не так. Пока я не могу сформулировать и что-то упускаю, но это не так. – Вы сами сказали, что это зависит от Дэвида, вашего партнёра… – Он тоже несвободен. Он не всегда делает то, что хочет. Он зависит от других людей, от других компаний. Я не виню его, хотя мне… – Продолжайте. – Мне сложно сейчас быть с ним. И вообще, и в плане секса. Я понимаю, что он связан по рукам и ногам, что если бы он мог, то сделал бы всё, но это как будто предательство – быть с ним. Не могу объяснить лучше. – Я понял. Тогда, может быть, вам и не стоит с ним быть? – Это не вариант... – Попробуйте пожить отдельно хотя бы неделю. Лучше вообще уехать из города. У вас, после пережитого, есть на это право. На одиночество. На смену обстановки. На выбор. К удивлению Тейта, Ингрэм согласился на то, что он неделю или две поживёт отдельно. Он сам тоже был на нервах, и ему вряд ли доставляло удовольствие видеть рядом ещё и взвинченного, резко на всё реагирующего Тейта. Если раньше он просто игнорировал недовольство Тейта или пытался его сгладить, то теперь сам срывался в ответ. Когда Тейт сказал ему, что психотерапевт кроме того, что прописал препараты, посоветовал уехать из города, Ингрэм даже не стал возражать. Ему хватало проблем и без Тейта. Он предложил ему поехать в Хэмптонс, но Тейт этот вариант вообще не рассматривал: слишком людно, слишком тесно, слишком близко… Ханна, которой поручили всё устроить, спросила Тейта, куда бы он хотел поехать. Он сам не знал. Психотерапевт сказал, что это может быть место, с которым связаны какие-то приятные воспоминания, но Тейту не приходило в голову ничего подходящего. Были хорошие места, но почему-то его совершенно не тянуло туда сейчас. Ханна решила всё за него и нашла дом на озере Шамплейн. Немного банально, но зато дом стоял в действительно тихом месте, на безопасном расстоянии от летней туристической суеты. В Адамс-Лэндинг не было больших отелей, развлечений, общедоступных пляжей, только несколько частных домов. Тот, который подобрала Ханна, был построен в 1807 году, и та его сторона, которую не успели позднее изуродовать пристройками и верандами, была идиллически хороша. Грубоватый красный кирпич, высокий наружный дымоход, большие окна с белым решетчатым переплётом… И главное – дом не был таким огромным, как более новые, построенные с пошловатым размахом эпохи потребления. Тейт поехал в Вермонт один. Охрана – эти уцелевшие или вообще не бывавшие в Кавамбе люди – вызывала у него глухое, уязвлённое раздражение. Он согласен был терпеть их по дороге в Ла Гуардию, но не дальше. В Берлингтоне он взял в прокате машину и поехал на остров, забавы ради, на пароме. Дом оказался неожиданно просторным, но тем не менее уютным. Но Тейту опять же было всё равно. Он бросил сумку с вещами на диван и сразу прошёл через весь дом на веранду, выходившую на озеро. Тейта потряс не сам вид, бесспорно, красивый, а простор и свобода. И тишина. Здесь было так спокойно, и безопасно, и хорошо, но Тейт не мог не думать о том, какой ценой… В Кавамбе должны были погибнуть Ингрэм и он; Ингрэм как ключевой игрок, он сам как свидетель. Джордан выменял их жизни на свою и… У Тейта навернулись слёзы на глаза. Он запрещал себе думать об этом – о Джордане как уже мёртвом. Он верил, что тот вернётся, и ему казалось, что Джейк может погибнуть, если утратить эту веру. Ветер был сильный и тёплый – он быстро высушил слёзы. У Тейта пискнул телефон, но он не стал смотреть, по звуку зная, что это напоминание о приёме таблеток. Тейт решил, что опять пропустит. Он пока попробовал только одни – для того, чтобы легче засыпать и чтобы сны не были такими яркими и страшными, – и предыдущая ночь на самом деле прошла лучше. Он впервые после Кавамбе проспал больше двух часов подряд, не просыпаясь. И ему ничего не снилось. Или он просто не помнил этого. Наверное, другой препарат мог точно так же сделать его дни лучше, но Тейт не хотел. Он считал, что это нормально: чувствовать потерю, бояться, ждать, страдать. И если произойдёт то, о чём он не разрешал себе думать, Тейт был готов вынести и ту боль тоже. Испытывать боль от потери было тем же самым, что любить Джейка Джордана, пока он жил: пугающее и болезненное чувство, но он не хотел от него отказываться. – Ты выживешь, – зло проговорил Тейт. – Ты понял меня? Ты выживешь.***
Джунгли не затихали никогда: постоянно слышались шелест, жужжание, шорохи и скрипы, но сейчас тихое похрустывание веток было слишком ритмичным. Джордан подал знак Кенге, тот прислушался, а потом пригнулся и лёг так, чтобы из-под ствола повалившегося дерева можно было видеть, кто к ним приближается. И целиться в него. – Это Спот, – прошептал Джордан, который разглядел его первым. А потом сказал чуть громче, чтобы слышал приближавшийся Спот: – Это ты? Мы тут уже решали, как будем убивать того, кто сюда ломится. – Рядом никого, – прошептал Спот, когда нырнул под ветки, за которыми они устроили временную стоянку. – Они сдвигаются к границе. Поняли, что искать нас тут – дохлый номер. Джордан, до прихода Спота начавший снимать повязку с бедра, снова сел на бревно и потянул угол пластыря. – Что ещё видел? – Это не просто люди Татенды. Он сам приехал, – сказал Спот. Джордан поднял на него глаза: – Уверен? – Два чёрных «хаммера». Навес для них сделали. У кого тут ещё есть «хаммеры»? Патрулей много. А ближе к границе ещё хуже. – Разберёмся, – уверенно сказал Джордан. – Мы и так тут лишнего задержались. Они задержались из-за него. Если бы он не был ранен, они бы перебрались на ту сторону в первый же день. Рискнули бы… Перемещаться по джунглям было тяжело даже днём, а ночью тяжело вдвойне – да и просто опасно, но не невозможно. Однако Джордан решил, что им нужно найти укрытие и переночевать. Они все пробыли без сна чуть не по пятьдесят часов, он и Кенге были ранены. Он сам – достаточно тяжело. Идти в таком состоянии через джунгли в полной темноте было слишком рискованно. Возможно, они дотянули бы до границы, а возможно, оказались бы в непроходимом болоте или переломали бы ноги. В эти леса даже местные не ходили после наступления темноты. Местами деревья, мангры, лианы и кустарник сплетались так плотно, что путь через них можно было только прорубить – и приходилось делать крюк в милю, две, чтобы снова вернуться на нужное направление. Зверей Джордан всерьёз не опасался – они боялись людей, но списывать их со счетов вовсе было нельзя. – Где будем прорываться? – спросил Кенге. Хороший вопрос. Мест, где можно было пересечь границу, осталось не так уж много. Большая её часть проходила по реке, которую они не смогли бы пересечь – тем более незаметно. Часть шла по болотам. От чуть более высоких и сухих предгорий на западе они были отсечены целой армией. И, судя по тому, где разбил лагерь Татенда, и как двигалась сегодняшняя облава, их местоположение примерно представляли и догадывались, где они будут прорываться в Конго. Проходимых мест было мало. – Ближе к лагерю. Там, где они не ожидают, – ответил Джордан. – Сегодня. У нас ещё четыре часа до темноты. Подберёмся как можно ближе, пока светло. – Продвинемся в лучшем случае на милю. Дальше очень много патрулей, – сказал Спот. – Миля – уже хорошо. Готовьтесь. – Джордан заглянул под повязку и оттянул пластырь чуть дальше. – Скидываем всё, без чего можно обойтись. Он вздрогнул от боли, когда вставал: укол обезболивающего был шесть часов назад, и рана начинала ныть. Через час боль станет гораздо сильнее, такой, какую невозможно игнорировать. Лекарств оставалось ещё достаточно – и утром они будут на той стороне. – Как думаешь, – спросил Кенге, – он приехал сюда просто проверить, как дела, или надолго? – Татенда? – отозвался Джордан. – Надолго. Ему всё равно нехрен делать, а тут настоящая охота. И раз уж это он, скажу одну вещь. Это не совет, решайте сами, но лично я не стану расходовать последний патрон. Кенге и Спот переглянулись. Кенге посмотрел исподлобья: – Я слышал про Татенду всякое. Но, чёрт… Не знаю, смогу или нет. Спот усмехнулся и хлопнул его по плечу: – Хорошо, что мы заговорили об этом. Только дай знать – я с удовольствием тебя пристрелю! Ты так меня задрал, парень… – Стоп, это была моя идея, – подхватил Джордан. – Кенге пристрелю я. – Не слушай его, Кенге! Смотри: у Джордана какой-то вшивый Глок, а у меня, – Спот нежно погладил кобуру, – Ма-а-агнум! Пятидесятый калибр. Премиум-класс. Твоя тупая башка разлетится, как яблоко. – Нет, Кенге, – снова заговорил Джордан, пытаясь приклеить отсыревший пластырь обратно, – выбери меня. Со мной надёжнее. Я, кстати, не уверен, что Спот умеет считать до семи. – Мне достаточно считать до шести. – До пяти! – Джордан с трудом сдерживал смех. – Тебе нужно оставить два патрона, придурок! Кенге ткнул Спота в бок: – Ты, скотина, уже про меня забыл! Они начали смеяться и давились смехом минуты две. Джордан нашёл в рюкзаке новую повязку – старая была вполне годной, но прилепить её обратно не получалось. Джордан оторвал её совсем и достал ёмкость со спиртом. Кенге перестал смеяться. Он переполз к Джордану. – Дай гляну. Джордан не хотел, чтобы кто-то видел рану, но скрывать от остальных своё состояние было рискованно и нечестно. Кенге присмотрелся, принюхался, нажал пальцем возле одного из кривых стежков, а потом подальше. – Ты пьёшь таблетки? – спросил он. – Пью, но они не справляются. Видимо, попала какая-то дрянь. Или гранулы не все вычистили. Кенге потёр лоб. Они сделали всё, что смогли, но канал раны был глубоким, а у них не было ни зондов, ни вообще каких-либо инструментов… Спот тоже склонился над раной: – Насколько это плохо? Джордан пожал плечами и закрыл шов новым пластырем. – Я видел раны типа таких, – сказал Кенге. – Врач нужен срочно. Реально срочно. – Я знаю, – сказал Джордан. Он всё это знал. Он хотел бы, чтобы они продвигались к границе быстрее, но их то не пускали джунгли, то рядом оказывались солдаты, прочесывавшие территорию по секторам – и сейчас, когда до Конго оставалось меньше трёх миль, перед ними встала целая армия. – У тебя есть сутки, может, двое, – продолжал Кенге. – Потом, даже если мы доберемся до госпиталя, им всё равно придётся ампутировать ногу. – Ничего, у меня останется ещё столько же, – отшутился Джордан. – Мы уже завтра утром будем на той стороне, – пообещал Кенге. – Посмотрим. Кенге взялся измельчать какие-то стебли, которые считал съедобными. Спот собирал рюкзак: выкладывал то, что не подходило под определение «идти налегке», и запаковывал нужное: выколачивал всюду лезущих муравьёв, укладывал, тряс, чтобы проверить, не звякает ли… Джордан перепроверял медицинскую сумку, чтобы решить, чем можно пожертвовать. У них оставался не такой уж большой запас. И времени тоже не оставалось. Они могли бы обойти заслоны с востока, но Джордан понимал, что в его состоянии, с его скоростью это растянулось бы ещё на сутки. Отправить парней в обход, а самому остаться здесь? И что он тут будет делать? Не ждать же, когда его найдут… У Джордана была идея – она появилась почти сразу после того, как он увидел солдат Татенды. Теперь он знал, что и сам генерал тоже здесь. Это было плохо: эти отряды были более опытными и дисциплинированными, были лучше экипированы и верили в свою избранность; но это же было и хорошо… Татенда перекрывал им подходы к границе, потому что думал, что Джордан – такой же, как он. Но Джордан таким не был. Его взяли в спецподразделение потому, что он умел делать то, чего другие не ожидали. С другой стороны, его за это же и выгнали оттуда… Джордан вытащил пару шприцов и переложил в карман разгрузки. Потом достал нож и внимательно рассмотрел лезвие и не менее внимательно рукоять, острый выступ на её конце. Следующим был мультитул. Джордан не любил такие штуки: слишком много времени тратилось на то, чтобы выбрать и раскрыть нужный инструмент, но ради компактности пользовался. Ему нужно было вспомнить, где что находилось, чтобы на ощупь и быстро открыть в темноте.***
Последние четыреста ярдов до лагеря Татенды Джордан проделал в одиночку. Спот и Кенге остались ждать. Его трижды чуть не засекли. Один раз солдат Татенды остановился так близко от места, где лежал Джордан, что он почувствовал запах пота и настоя какого-то растения, которым местные мазались, чтобы не так изводили комары. На то, чтобы проползти четыреста ярдов у Джордана ушло около двух часов: и из-за того, что он был очень осторожен, стараясь не спугнуть никакую живность, и из-за того, что пробираться приходилось через заросли. Под конец рана начала болеть сильно. Обезболивающее на сто процентов не спасало, а использовать лидокаин Джордан опасался, так как онемевшая нога могла подвести. Надёжнее было терпеть боль. Лагерь был освещён, и свет между стволов деревьев и кустарников добивал даже сюда. Джордан вытянулся на земле. Кто-то шёл по лесу совсем близко. С другой стороны, но тоже очень близко раздался голос. Парень, что стоял рядом, отозвался. Они переговаривались чуть ли не через его голову, но Джордан, к сожалению, не понимал ни слова: это было какое-то южное наречие. Когда оба ушли, каждый в свою сторону, Джордан ещё немного прополз вперёд. Потом он ещё больше двух часов лежал неподвижно, пытаясь понять, как часто и по каким маршрутам ходили патрули и караульные. Те, что ходили по лесу, водя фонарями, перемещались, кажется, без особой периодичности: иногда один за другим, иногда образовывалось окно в три-четыре минуты. По периметру лагеря часовые ходили ритмично. У каждого был свой участок, и за ним они наблюдали хорошо. Джордан терпеливо ждал и запоминал. Иногда свет фонаря ударял прямо в него, но разглядеть его так и не смогли. Он не шевелился, лишь пару раз ловил губами трубку кэмелбэка, чтобы смочить пересохшее горло. Он не мог сказать точно – организм в этом климате вообще вёл себя странно, – но у него, возможно, поднималась температура. Самым опасным был участок от края леса до первой палатки: он был расчищен и освещён. Жалкие десять-двенадцать ярдов, но для человека в положении Джордана они превращались в огромную дистанцию. Он выбрал место, где тени будут скрывать его лучше всего и откуда он мог незамеченным проскользнуть к палатке Татенды, и стал медленно, так что иногда даже сам терял уверенность в том, двигается ли он, смещаться в ту сторону. Ему нужно было выждать момент, когда часовые с двух участков встречались возле условной границы: высокого шеста, на котором болталось что-то непонятное, похожее на подвешенную за лапы курицу или ещё какую-то птицу. Обменявшись парой слов, часовые расходились в разные стороны, и на какое-то время оба оказывались спиной к шесту. Его всё равно было видно третьему часовому – но только при условии, что он шёл направо; если он шёл в другую сторону, то секунд на пять-восемь образовывалось слепое пятно. Джордан планировал им воспользоваться. Возле входа в палатку Татенды дежурил ещё один солдат, но Джордан не собирался входить туда через дверь. Второй, возможно, оставался внутри. С ним вряд ли возникнут проблемы.