Фи-Фай-Фо

      Июнь 2017       В семейном офисе Ингрэмов не было по-настоящему просторных помещений, где можно было удобно рассадить больше двух десятков людей, поэтому перед столом в кабинете директора расставили в три ряда стулья.       За столом сидел Сакс, главный поверенный, и юристка из той же фирмы. Обычно составлением завещаний занимался юрист из семейного офиса, и с завещанием Клэр так и было, но завещание Дэвида Ингрэма было настолько сложным, что они были вынуждены обратиться в юридическую фирму «Брэдшоу, Липтак и Сакс», которые уже вели часть дел Ингрэма в суде.       Первый ряд стульев, кроме двух крайних, где сидели Стэн Вестерховен и Аннабель, заняли Сазерленды. Все они там не уместились, и поэтому часть их смешалась с севшими на втором и третьем ряду Лэнсигами, Ингрэмами и представителями университетов и музеев. Не хватало только Тейта Эйвери.       Вестерховен посмотрел на часы. Оглашение завещания должно было начаться пять минут назад, но Эйвери до сих пор не было. Содержание завещания не было таким уж большим секретом, и даже если детали не были известны, все знали, что Дэвид оставил ему много. Больше – только Аннабель. Вестерховен беспокоился. У него появилось дурное предчувствие, когда Тейт не появился на кладбище, но вскоре подошёл мистер Сакс и тихо сказал, что тот приедет сразу в семейный офис. До зачитывания завещания оставалось ещё несколько часов, и Вестерховен надеялся, что за это время с ним ничего не случится. Эйвери правильно сделал, что не приехал на кладбище: чем меньше он будет показываться на улице, тем лучше. И опять же, когда Вестерховен смотрел на дядю Дэвида, его кузенов и кузин, на верхушку правления «Секьюрити Атлантик», то не верилось, что они могли попытаться устранить «лишнего» наследника. Эти люди были так похожи на его собственных родственников, на его родителей – того же круга, тех же принципов…       На кладбище никто не обсуждал отсутствие Тейта, все делали вид, что его там и быть не должно, но каждый раз, когда со стороны Каштановой аллеи кто-то приближался, напряжённо глядели в ту сторону. И каждый раз это оказывался кто-то из служителей.       Когда после церемонии все расселись по машинам, чтобы ехать в город, Аннабель спросила:       – Почему не пришёл Тейт? Не знаешь?       – Он пока не поправился. Наверное, плохо себя чувствует, – сказал Вестерховен единственное, что мог.       – Сомневаюсь, – процедила его мать.       Она ни слова не проронила во время прощания, но теперь, когда остались только «свои», не сдержалась:       – Крайнее неуважение… Мог бы потерпеть один день!       Чарльза Сазерленда отсутствие Тейта на похоронах не беспокоило, но теперь он был очень напряжён. Видно было, что ему тяжело сидеть на месте: он постоянно ёрзал, оглядывался, менял позу – не самое обычное поведение для грузного мужчины под семьдесят, – а по виску к уху стекала капля пота, хотя в помещении было прохладно. Может быть, он волновался насчёт того, сколько достанется ему и детям, но Вестерховен невольно думал о другом.       Престон Сазерленд, один из сыновей Чарльза, постоянно потирал шею и крутил крупной головой, словно он не семь минут здесь просидел, а все семь часов. Именно он первым потерял терпение:       — Мистер Сакс, мы можем начать? День был тяжёлым, хотелось бы поскорее с этим покончить.       — В конце концов, все родственники уже здесь, — подхватила одна из кузин Ингрэма.       Сакс кашлянул, нахмурился и уже приготовился что-то ответить, как вдруг лицо его изменилось: он с облегчением посмотрел в сторону двери. Все обернулись назад.       Тейт остановился на пару секунд, чтобы поискать свободное место. Но выглядело это так, словно он давал остальным хорошенько себя рассмотреть. Он держался уверенно и свободно, словно никакого ранения не было, словно не его Вестерховен видел несколько дней назад в больничной палате вздрагивающим от боли после каждого движения.       – Извините за опоздание, – произнёс Тейт, и даже его голос прозвучал слишком громко и твёрдо для этой комнаты, где все только шептались.       Он смотрел на всех и ни на кого в частности и только когда заметил Аннабель, то улыбнулся одними глазами. Его лицо на секунду потеплело, стало каким-то непозволительно юным, и Стэн вспомнил вдруг, что по возрасту он был ближе к Аннабель, чем к кому-либо ещё здесь. Но одновременно в его глазах было нечто не по-детски жёсткое и самоуверенное.       Тейт сел на свободный стул в середине третьего ряда, и Аннабель тут же повернула голову, чтобы посмотреть на него. Вестерховен тихонько тронул её за локоть.       Наверное, так это и работало с Ингрэмом: ровное незаинтересованное отношение ко всем и яркая, обезоруживающая улыбка для кого-то одного. И вот уже этот один готов броситься к его ногам. Вестерховен понимал всю эту нехитрую механику, примитивное влечение к красивым людям, но для него всё равно оставалось загадкой, как такой умный, здравомыслящий и, главное, самовлюблённый человек, как Дэвид, мог надолго подпасть под это поверхностное очарование. И при этом ещё и знал, что Тейт не испытывал к нему чувств. Просто позволял любить себя.       Чарльз Сазерленд теперь сидел словно окаменевший, зато его сын даже не торопливо, а просто-таки яростно набирал что-то в телефоне. Это могло ровным счётом ничего не значить, но Вестерховену всё же казалось, что они не рассчитывали увидеть здесь Тейта.       – Итак, можем начинать, – громко объявил Сакс и придвинул поближе одну из стопок.       Престон Сазерленд раздражённо вскинул голову, будто не он только что просил быстрее переходить к делу.       – Я не буду зачитывать всё завещание, на это уйдёт несколько часов, – Сакс положил ладонь на толстую стопку бумаги. – Заинтересованные могут ознакомиться с полной версией. Специально для этой встречи мы подготовили короткий документ. Вы можете быть уверены, что он никоим образом не искажает суть и дух оригинального.       Чтение даже сокращённой версии завещания заняло около часа, и самое его начало было по-своему трогательным. Ингрэм говорил о том, что смерть сестры и племянника и тяжёлая болезнь заставили его многое переосмыслить, и он изменил положения прежнего завещания, чтобы после его смерти собственность по справедливости была разделена между людьми, которые много значили для него при жизни.       Большая часть досталась Аннабель: счета, квартира в Нью-Йорке, дом в Саутгемптоне и прочая недвижимость, произведения искусства, фамильные драгоценности. Остальным родственникам и друзьям отошли кое-какие памятные вещи вроде картин, украшений и антикварных книг и разные суммы денег, от ста тысяч до шести миллионов. Тейт унаследовал новую квартиру в Цуге, её только начали обставлять и Дэвид даже не успел там пожить, и часть коллекции монет – никто из родни на такие мелочи не отреагировал. Затем начался бесконечный перечень сумм для перечисления благотворительным фондам, музеям и в университеты для пополнения целевого капитала и учреждения стипендий и именных профессур.       Когда Сакс, чуть охрипший от долгого чтения, сказал, что переходит к части наследства, находящейся в личном трастовом фонде, на лицах родственников снова появилось тревожное оживление. Многие уже были в курсе того, что и кому достанется, и знали, что в трастовом фонде находились акции «Атлантик Секьюрити», «Меркью» и других компаний и часть недвижимости. К тому времени представители университетов и фондов уже ушли, и родственники начали вести себя более свободно, они переглядывались и переговаривались, бросали сочувственные взгляды в сторону «бедняжки» Аннабель и её отца, на которого опять, второй раз за год свалилось огромное состояние, на этот раз миллиардное.       Тейта никто не игнорировал, не проявлял к нему враждебности или, наоборот, особой доброжелательности, но казалось, что он был обнесён стеклянной стеной и существовал отдельно. Так получилось, что по два места слева и справа от него опустели, когда ушли люди из университетов, и это только сильнее подчёркивало его обособленность.       Вестерховен заметил, что тоже невольно оглядывается на него, сам не зная почему. На вид Тейту стало хуже. Лицо побледнело и сделалось напряжённым; скорее всего, ему было тяжело подолгу сидеть или же спинка стула давила как раз в то место, где была рана. Вестерховен плохо представлял, где именно она была и могла ли хорошо зажить за неделю.       Взгляд у Тейта был абсолютно пустым, и Вестерховен даже испугался, что он сейчас грохнется в обморок. Словно очнувшись, Тейт вздрогнул и медленно, с усилием поднялся на ноги.       – Что-то не так, мистер Эйвери? – Сакс оторвался от перечисления недвижимости, доставшейся Аннабель.       – Всё в порядке, извините. Просто нужна вода.       Сакс невозмутимо кивнул и продолжил чтение, а Тейт подошёл к столику в углу, где были приготовлены напитки. Перед тем, как отпить воду из бутылки, он закинул в рот сразу несколько таблеток.       После Аннабель наступила очередь остальных родственников. Дэвид некоторым оставил пакеты акций «Меркью», и даже Чарльз Сазерленд получил тысячу штук.       – Хочу напомнить, что фонд не может передать эти акции на руки. Условия их приобретения таковы, что после смерти владельца, в данном случае Дэвида Ингрэма, они выкупаются «Меркью» обратно, а наследнику выплачиваются соответствующие суммы.       Сакс откашлялся и вернулся к документам:       – Мистер Джошуа Фрэнсис Тейт Эйвери получает два пакета акций «Меркью». В первом – восемь тысяч акций, во втором – две тысячи шестьсот двадцать пять. Первый пакет подлежит обратному выкупу, второй – на усмотрение мистера Эйвери. Также ему должно быть передано личное письмо мистера Ингрэма. На этом всё, – торжественно объявил Сакс. – Если у кого-то есть вопросы, можно задать их сейчас или обсудить один на один.       – Во сколько оценивается второй пакет акций, который отошёл мистеру Эйвери? – спросил Престон Сазерленд.       Вопрос прозвучал так резко, что несколько человек в зале вздрогнули.       – Ориентировочная цена, которую «Меркью» сейчас даёт за акцию – двести шестьдесят долларов США, но мистер Эйвери может потребовать более высокую сумму и продать акции тому, кто на неё согласится.       – Насколько высокую? Просто хотелось бы знать, какая часть состояния досталась мистеру Эйвери.       – Цена остаётся на усмотрение мистера Эйвери, это всё, что я могу сказать. Фонд уполномочен передать ему эти акции, за сколько он их продаст и станет ли продавать вообще – исключительно его дело.       Сразу несколько человек обернулись на Тейта, а он, бледный, с застывшими – и вызывающе правильными – чертами лица, сидел точно манекен и, казалось, не замечал этих взглядов.       Вестерховен подписывал документы первым, но они с Аннабель ушли одними из последних, потому что нужно было решить некоторые вопросы с самим семейным офисом. Он долгие годы вёл дела Клэр и Дэвида, но теперь ничьих дел не осталось. Вестерховен ещё не успел решить, как ему поступить, но склонялся к тому, что не будет распускать офис. Может быть, оставит там троих сотрудников вместо пяти после того, как история с наследством закончится. У Аннабель было слишком много собственности, чтобы он мог управлять ею самостоятельно.       Когда он после разговора вышел в холл, голосов из кабинета директора уже не было слышно. Аннабель сидела на диване, грызла печенье и что-то перелистывала в телефоне.       – Наконец-то... – подняла она глаза. – Думала, ты уже не выйдешь.       – На сегодня всё. Куда мы с тобой сейчас? – он посмотрел на часы, висевшие над одной из дверей: самолёт в Бостон был вечером, и ехать прямо сейчас в аэропорт не было никакого смысла.       – Не знаю. Есть не хочешь? – незаинтересованно ответила она, словно давая понять, что его наигранный энтузиазм уже не работал для девушки пятнадцати лет.       Он не успевал за ней и раньше, а за последний год она как будто стала старше разом на пять лет.       – Ты всё ещё любишь итальянскую еду? – спросил Вестерховен.       – Она мне в школе надоела. Это единственное, что там можно есть.       – Может, что-то попадётся по дороге.       – Сейчас посмотрю, что рекомендуют, – Аннабель достала из кармана телефон, который сунула туда секунд двадцать назад.       – Ты не говорила с Тейтом? – спросил Вестерховен, когда они остановились у двери лифта.       – Немного, – Аннабель даже не оторвалась от телефона. – Ему не до разговоров было.       – Не спрашивала, что было в конверте?       – Я так поняла, это что-то личное и советы насчёт акций. Ничего интересного, зато этот тупой Престон начал выступать, представляешь? «Мы этого так не оставим! Ты получил это не по праву!» – Аннабель надула щёки и смешно поджала губы. – Тётя Кэрри сказала ему не позорить семью, ну и я…       – Что ты?       – Сказала, что это именно то, чего хотел Дэвид, и это ни для кого не удивительно, кроме тех, с кем он много лет не общался.       – Аннабель! – Вестерховена бросило в жар от необъяснимого, нервного страха: он подумал, что Сазерленды могут что-то сделать Аннабель и Тейту просто из мести.       Он понимал, что они не пойдут на такой огромный риск, если ничего не получат взамен – а теперь, когда бумаги были подписаны, они уже ничего не получат, – но всё равно было страшно. Он наблюдал за ними весь день и… Может быть, это была его чрезмерная мнительность, но Сазерленды явно что-то замышляли. Они надеялись, что Тейт не придёт, и были удивлены, когда он появился. Все остальные думали об опоздании Тейта скорее с раздражением: если он не явится, им придётся собираться ещё раз.       Тейт говорил, что одним Сазерлендам устроить покушение не под силу. Люди, не связанные с криминалом, не смогут за неделю найти исполнителей и организовать нападение прямо на Манхэттене. Им кто-то должен был помогать, и, скорее всего, этот кто-то был из банка. Больше Сазерленды никак не могли выйти на тех, кто делал для Ингрэма и Джордана грязную работу.       Ему нужно убрать всех этих людей. Он никогда не сможет выяснить, кто был замешан, а кто нет, поэтому нужно уволить всех. Кто знает, что им придёт в голову в следующий раз? Сегодня они решили, что им выгодно избавиться от Тейта, завтра могут захотеть избавиться от Аннабель. На утро у него была назначена встреча с Дэниелом Астоном. Они должны были встретиться, чтобы обсудить кандидатуры представителей Аннабель в совете директоров и акционеров, но Стэн теперь хотел обсудить и ещё кое-что. Он хотел, чтобы люди Астона выяснили, кто успел спеться с Сазерлендами, и вышвырнули их из банка. Он не представлял, как это можно сделать, но Астон должен был. Раньше у него были сомнения, стоило ли связываться именно с ним, но теперь, когда Дэвид был мёртв, он думал, что это был самый что ни на есть верный шаг.       – Кстати, – заговорила Аннабель, посмотрев на указатель этажей в лифте. – Тебе сказали про журналистов?       – Что? Каких журналистов?       – Внизу, говорят, стоит целая толпа.       – Но их там не было, когда мы пришли. Как они вообще узнали?!       Аннабель только дёрнула подбородком – она понятия не имела, и ей было всё равно.

***

      – Куда теперь? – спросил Стив Джордан, когда они отъехали от здания.       – Подальше отсюда… – задыхаясь, выдавил Тейт.       – Может, к врачу? Вид у тебя не очень.       – Нет, просто спина болит. А на выходе… Я знал, что они на меня накинутся, но всё равно это было… даже не страшно, а как-то дико, что ли.       Тейт подозревал, что поверенный передаст ему невключенные в завещание документы по «Бревису», и не был уверен, что удастся так просто с ними уйти. Второй раз трюк с другим выходом не пройдёт; если «Бревис» вступит в игру по-настоящему, то под контролем будут держать все до одной двери.       То, что они станут действовать посреди дня в центре города, казалось Тейту маловероятным. Это было слишком нагло и громко, совсем не в стиле «Бревиса», но он всё равно не собирался рисковать и проверять, решатся ли они. Они со Стивом договорились, что Тейт скинет ему по телефону кое-какие подробности о наследстве, а Стив позвонит в несколько газет и телеканалов, расскажет, что прямо сейчас происходит чтение завещания и подкинет «горячих» деталей. Тейт написал суммы пожертвований Гарвардскому университету и Институту Вебба и о том, что состояние поделено между ним самим и Аннабель Вестерховен. Тейт слегка преувеличил, но это было то, что должно было привлечь журналистов: публикация про эскорт в «Пост» была совсем недавно, а теперь Тейт Эйвери унаследовал половину состояния Ингрэма.       Уловка сработала даже лучше, чем Тейт ожидал. Если бы не помощь охраны здания и сотрудника офиса, Тейт, наверное, не смог бы протолкаться через толпу журналистов. Со Стивом они договорились заранее, что тот не будет выходить из машины: во-первых, нужно будет быстро тронуться, во-вторых, не хотелось, чтобы его узнали.       Даже если где-то поблизости и находились люди из «Бревиса», в той ситуации они ничего не смогли бы сделать.       Он постоянно оглядывался назад, чтобы проверить, не следует ли за ними одна и та же машина, но машины позади постоянно менялись. Тейт не думал, что «Бревис» в состоянии выставить такое количество подмен.       – Так куда мы едем? – спросил Стив снова.       Тейта «мы» одновременно обрадовало и смутило.       – Знаете, Стив, вы не обязаны меня возить, вы и так очень помогли, – Тейт до сих пор не мог отдышаться, и ему приходилось делать вдох через слово или два. – Просто найдём место поспокойнее, где никто случайно не услышит, я вам всё расскажу и… В общем, дальше я сам.       – Это как – сам?       – Я теперь не прикован к постели. Найду охранное агентство, найму телохранителей.       Тейт не был уверен, что это поможет против Джордана, но он рассчитывал хотя бы временно скрыться от него и «Бревиса», чтобы всё обдумать, разобраться в ситуации и составить план. Видимо, голос выдал эту неуверенность, потому что Стив недоверчиво покосился на него и заявил:       – Нет уж. Я лучше присмотрю за тобой, мне так будет спокойнее.       – Я могу о себе позаботиться.       – Я не сомневаюсь, что можешь. Но мне чертовски не нравится эта история, и если с тобой что-то случится… В общем, не хочу, чтобы ты был один.       Тейт не стал бы просить Стива снова, но раз тот предлагал сам, то отказываться было глупо.       – Тогда едем в сторону Центрального парка, – сказал он. – Мне надо в квартиру Дэвида.       – Там тебя могут ждать, – предупредил Стив. – Что там такое важное? Никак не обойтись?       – Обойтись можно, – ответил Тейт. Миссис Шерер переслала ему ту самую злополучную сумку и ещё кое-какую одежду, пока он лежал в больнице, так что ему самому ничего не было нужно. – Я хочу забрать собак.       – Собак Клэр? – Стив повернулся к нему вполоборота.       – Они жили у нас с Дэвидом. – Тейт чувствовал себя очень неловко, когда говорил это. – Может, они и не мои… Но у них больше никого нет.       – Давай заберём, – голос Стива дрогнул.       У Тейта в груди тоже что-то дрогнуло: «Скажи ему, – слышался в голове назойливый шёпот. – Скажи, скажи, скажи…»       Они решили, что для Тейта будет безопаснее не показываться возле дома Ингрэма. Он позвонил миссис Шерер – повезло, что она как раз была там, – и сказал, что они с Аннабель договорились временно отдать спаниелей свёкру Клэр, надо собрать их вещи, а Стив Джордан в течение дня подъедет и их заберёт.       – А вы? – спросила миссис Шерер. – Вы уже не приедете?       – Мне нужно уехать по делам в Европу, – соврал Тейт. – К тому же квартира теперь принадлежит Аннабель. Я не могу там оставаться.       Тейт ждал в машине, пока Стив ездил на такси за спаниелями. Он сказал, что они его узнали, но шли не очень-то охотно, так что пришлось Капкейка усадить в сумку для переноски. Но когда они увидели Тейта, то начали прыгать вокруг его ног как обезумевшие. Они крутились на месте, лаяли, вставали на задние лапки, лизали Тейту руки и лицо, так что они со Стивом не знали, как усадить их в машину. В конце концов Тейту пришлось сесть вместе с ними на заднее сиденье.       После того, как он вышел из машины буквально на двадцать минут – забрать из банка то, что хранилось в ячейке, – восторги и облизывания повторились в том же объёме.       – На этом всё, – сказал Тейт, уворачиваясь от Тоффи, которая пыталась лизнуть его подбородок. – Теперь мне нужна только кровать, любая.       – То есть, в гостиницу? – спросил Стив.       – Сейчас найду, куда можно с собаками… Господи, вы и телефон успели облизать? Фу…       – Я живу в… как его… какой-то «Хайлайн» или вроде того. Видел там постояльцев с лабрадором. Если тебе, конечно, такие гостиницы подходят… Она не особо шикарная. Зато отсюда близко, на уровне Тринадцатой улицы.       – Давайте туда, – Тейту было всё равно, лишь бы уже где-то лечь. И ещё он понимал, что Стив Джордан о многом хочет его расспросить.

***

      Тейт с трудом заставил себя подняться с кровати, чтобы заказать еду и сходить в душ. Потом он начал разбирать сумки. Часть вещей скидывал на кровать, часть откладывал отдельно: их надо было убрать в сейф.       Акций «Меркью» была целая стопка. Самые старые сертификаты выглядели вовсе не так внушительно и дорого: обычные листы бумаги с несколькими подписями. У «Меркью» тогда даже логотипа не было, просто название шрифтом покрупнее. Тейт решил, что подумает об акциях потом. Пока он не знал, что с этими бумажками делать. Растопить камин не поможет: он всё равно окажется записанным в реестр как владелец. И, в конце концов, это были миллионы. Тейт не чувствовал пока, что у него есть право на эти деньги, но получить их всё равно казалось заманчивым. Это было прекрасное, безбедное, счастливое будущее – если бы не всё остальное, что к этим деньгам прилагалось.       Следующим был тяжёлый, плотный конверт. Когда Сакс отдал его Тейту, тот толком не рассмотрел, что лежало внутри, но успел понять. В конверте лежал «Бревис».       Да, это был он: уставные документы ключевых компаний, распоряжения юристам, которые открывали эти компании, пароли от сейфовых ячеек, где лежали ещё документы, данные счетов, несколько токенов, листы с именами и номерами телефонов. Корень, из которого произрастал «Бревис».       У Тейта кровь застучала в висках, и в груди разлилось неприятное холодное онемение.       В отличие от акций «Меркью», которые были всего лишь бумажками, это был настоящий «Бревис». Если бы кто-то забрал этот конверт, «Виа Бревис» стал бы принадлежать ему. Может, и были какие-то механизмы этому воспрепятствовать, но Тейт про них не знал. Этот конверт давал доступ ко всему, а из-за полной анонимности бизнеса, его владельцем мог стать едва ли не кто угодно.       За это могут убить. Даже убивать не обязательно – просто отнять конверт.       Кто-то из «Бревиса», достаточно высокопоставленный, чтобы иметь представление о всей схеме, а не об одной ветви, мог догадаться, как просто это провернуть. Таких людей было мало, не больше трёх или четырёх, – Ингрэм тоже понимал, как уязвима эта схема, – но они были.       Тейт ещё в больнице думал про то, что они могут действовать заодно с Сазерлендами… Сазерленды теперь были неопасны: им не было никакого смысла убивать Тейта, но для людей из «Бревиса» смысл был.       Может, это была паранойя и никто в «Бревисе» не собирался принимать никаких мер, но Тейт не мог на это рассчитывать. Ему нужно быть готовым к худшему: что кто-то уже отправил Слейтера принести конверт. По правде говоря, Тейт отдал бы его добровольно, например, тому же Джоэлю, если бы был уверен, что его не убьют после этого. Ему не нужен был этот проклятый «Бревис», но контроль над ним пока был единственным способом сохранить себе жизнь.       – Отличное наследство, спасибо, Дэвид! Больше похоже на то, что ты хотел меня убить… – вслух сказал Тейт и усмехнулся: – Может, и хотел.       Что делать дальше? Связаться с кем-то из «Бревиса» и сказать, что пока всё остаётся по-старому, просто делайте свою работу, а он постепенно решит, как быть дальше? Ему нужно как-то обозначить то, что теперь все рычаги у него.       В какой же заднице он оказался, несмотря на все эти миллионы!       Тейт убрал конверт и бумаги «Меркью» в сейф. Он разберётся с ними, но не сегодня.       На кровати рядом с ним остался другой конверт, который Тейт забрал сегодня из ячейки. Там лежали документы на другое имя.       Это было настоящее искушение. Выбросить все эти опасные бумажки в Гудзон вместе с документами Джошуа Фрэнсиса Тейта Эйвери и начать новую жизнь под другим именем. Новую жизнь без «Меркью» и «Бревиса». Простую, нормальную жизнь. В этой ему придётся вечно убегать и вечно бояться… Или не вечно, если он сумеет решить эти проблемы.       Тейт взял последнее, что нужно было отправить в сейф: кейс с пистолетом. Он положил его поверх бумаг, но потом снова вытащил.       Записка до сих пор лежала там, и, хотя он знал её наизусть, ему захотелось посмотреть на неё снова, прикоснуться к бумаге, почувствовать, что она была реальна.       «Даже если тебе кажется, что я сейчас против тебя и что я твой главный враг, пожалуйста, свяжись со мной. Я помогу тебе. Помни, что я на твоей стороне. Что бы ни произошло, я всегда буду защищать тебя».       Джордан. Даже когда он был занят всеми этими делами с наследством и спасением собственной жизни, мысль о Джордане постоянно присутствовала, скрывалась где-то на заднем плане, но была… Он не мог не думать о нём.       Тейт понимал, что Джордан чувствует, – и не понимал тоже.       Он помнил, как плакала на похоронах матери Пэт, её подруга: поездка в Мексику, выбор отеля – всё было её идеей. Она винила себя, и Тейт в тот момент ненавидел её так, что готов был убить. Если бы не она, мама осталась бы дома, или поехала бы в Чарльстон, или во Флориду, и она была бы жива. Он желал Пэт смерти и одновременно понимал, что её вины в этом не было. Это было стечение сотен обстоятельств. С тем же успехом можно было бы винить отель в том, что он предлагал большие скидки, и мама с подругой поехали именно туда, а не в другое место, где нашлись бы более квалифицированные врачи. Но почему-то и он, и Пэт, и бабушка цеплялись за одно событие – за предложение Пэт поехать в Мексику, – и, словно где-то был брошен якорь, не могли сдвинуться с этой точки.       Тейт думал, что Джордан тоже бросил такой якорь, в той же точке, что и он сам: если бы они не стали любовниками, Клэр и Блейк были бы живы.       Когда Тейт спрашивал себя, виноваты ли они с Джорданом в их смерти, то ответ был один: нет. Клэр и Блейка убили Ингрэм и Нийкамп – это была единственная правда. Но сразу же за этим скользко, как змея, кралась другая мысль: если бы Ингрэм не стал мстить, то Клэр и Блейк были бы живы.       Они с Джорданом не были виноваты, но если бы не они…       Эта эфемерная возможность, мысль о том, что могло бы произойти, но не произошло, другая версия их прошлого, которая привела бы к другому настоящему – может быть – была как слабый яд. Не убьёт, но превратит жизнь в непрекращающиеся мучения.       В этом Тейт понимал Джордана. Он знал, что тот винит их обоих в смерти жены и ребёнка вопреки логике. Они просто пытались жить своей жизнью – как могли; не их вина, что другой человек решил, что у них нет на это права.       И вот тут он переставал Джордана понимать. Джордан не стал бы убивать другого человека из-за «если бы». Это было настолько на него не похоже, что Тейт не мог найти объяснения.       Должно было быть что-то ещё.       Тейт провёл пальцами по записке. Он должен был сказать ему это тогда, в подвале…       Ты обещал быть на моей стороне.       Что изменилось?       Тейт чуть не подпрыгнул на кровати, когда в дверь постучали.       – Обслуживание номеров. Ваш ужин!       Собаки, спавшие на кровати, чуть приподняли уши и разом потянулись.       Тейт заглянул в глазок, прежде чем открыть дверь.       После того, как официант переставил поднос на стол, и Тейт отдал ему чаевые, он вдруг вспомнил:       – А еда для собак у вас есть?       – Есть, но собаки все разные, разные корма. Я могу узнать, что у нас…       – Просто принесите самый хороший для маленьких собак. И миски.       Тоффи и Капкейк, уже почуявшие запах еды, спрыгнули с кровати и сели возле стола, высоко задрав курносые мордочки.       Тейт пододвинул кресло ближе и сел:       – Ваша еда скоро будет. Эту вам нельзя.       Вот только собак ему не хватало… Акции, «Бревис», Джордан, который хочет его убить, – и главное, не забыть покормить Тоффи с Капкейком.       Но на самом деле он был рад, что собаки с ним.

***

      Стив Джордан пришёл, когда Тейт разговаривал по телефону. Он сел в кресло и, от нечего делать, изучал номер: валяющиеся на полу и на кровати вещи, тарелки, оставшиеся после ужина, распахнутую дверцу сейфа.       – С тобой точно всё в порядке? – спросил он, когда Тейт закончил говорить, и указал на баночки с лекарствами, сгрудившиеся на прикроватном столике. – Можем отложить до завтра.       – Нет, лучше сейчас, – Тейт отбросил со лба до сих пор не просохшие, тяжёлые волосы.       – Здесь хороший вид на Гудзон, – кивнул Стив в сторону окна, шторы на котором были плотно задёрнуты. – Думаешь, опасно открывать?       – Не знаю, – Тейт покачал головой. – Дэвид оставил мне кое-что… Такое, что хотелось бы заполучить многим. Лучше не рисковать.       – Акции «Меркью»?       – От них бы тоже не отказались, но их нельзя просто забрать, они записаны на меня. Но другое, оно как чемодан с деньгами. Если кто-то отберёт, то это будут его деньги.       – И этот кто-то попытается?       – Тоже не знаю, – Тейт начал собирать разложенные по кровати документы в одну стопку. – Я должен подумать, разобраться. Но точно не сегодня, слишком много для одного дня.       Тейт переложил бумаги на стол и сел на край кровати рядом с Тоффи, которая тревожно подняла голову от прикосновения, а потом лизнула ему пальцы.       – Я обещал всё рассказать, – Тейт опустил голову, – но не знаю, как начать, с чего… Хорошо, что вы уже сами выяснили про Нийкампа.       – Но это не всё? – спросил Стив. – Есть кто-то ещё, кроме «АККБ»?       – Есть. Был. У меня нет доказательств. Наверное, никогда не будет, потому что все мертвы, но… – Тейт сделал вдох, но так и не мог пересилить себя и сказать. Он не понимал, почему это до сих пор так больно, но губы дрожали так, словно он собирался заплакать.       – Что ты ещё узнал? – Стив поднялся с кресла.       – Это Дэвид, – Тейт смотрел перед собой пустыми глазами. – Это он. – И если предыдущие фразы приходилось буквально выталкивать из себя, то теперь слова лились, путаясь и обгоняя друг друга, сами собой: – Он отправил людей убить Нийкампа не потому, что мстил. Он подчищал хвосты. Мы… Я неправильно понял… Все эти парни из службы безопасности: Броган, Хоппер, Каммингс – они исполняли его приказания. А потом их убрали как свидетелей. Потому что они или знали, или догадывались, кто за этим стоял. У меня нет никаких доказательств, я просто знаю! Можете мне не верить – сейчас уже всё равно, Ингрэм мёртв, но это был он… Я не знаю, почему не понял этого раньше. Я думал, что… Я столько месяцев пытался найти, а всё это время…       Тейт, задыхаясь от так быстро, резко и громко выговоренных слов, опустил голову.       – Но… Этого не может быть, чтобы он… Как, почему? – голос Стива звучал непривычно растерянно и слабо.       – Я думаю, он хотел убрать только Джейка. А Клэр и Блейк… – Тейт не осмеливался поднять на него глаза. – Произошла какая-то ошибка. Их не должно было быть там. Ингрэм бы ни за что… Я знаю, на что он способен, но я был с ним тогда. Я был дома и видел его. Он… Не могу это объяснить, но если бы вы видели его лицо, его глаза, когда он узнал, что они погибли… Ингрэм не хотел этого, я уверен. Он очень их любил…       – Любил и приказал взорвать.       В этих словах не было ни злости, ни гнева, только спокойное, горькое обозначение факта.       – У Дэвида был инфаркт, – Тейт знал, что это ничем не поможет, но он должен был сказать. Это было частью правды. – Он поэтому тогда нигде не показывался – лежал в больнице. Он едва не умер. Это не уменьшает его вину, но я уверен, что он не хотел.       – Хорошо, что теперь он мёртв, – Стив тяжело опустился в кресло.       Тейт поднял на него глаза:       – Вы верите мне?       – Не знаю почему, но да. Верю, – Стив смотрел в одну точку. – Я мало знал о его бизнесе, да и его особо не знал, но всегда думал, что дела Ингрэма ничуть не лучше и не чище, чем какая-нибудь гражданская война в Африке. То, что они все в дорогих костюмах и ходят по мраморным лестницам, сути не меняет. Правда на войне обычно знаешь, где свои, а где чужие, а вот в бизнесе – нет. В таком грязном бизнесе вообще нет своих.       Стив не выглядел удивлённым или расстроенным. Тейт не ожидал от него сильной реакции – в конце концов, для него это ничего не меняло: родные по-прежнему оставались мертвы. Убийца тоже был мёртв, мстить было некому.       После долгого молчания Тейт снова заговорил:       – Помните, вы спросили, что мы будем делать, когда поймём, кто это сделал?       – Да, и ты сказал, что подумаем потом…       – Нам не надо думать. И из-за этого всё кажется бессмысленным. Всё, что я делал! И ещё потому, что он был рядом. Я искал каких-то тайных врагов, а на самом деле… Наверное, если бы не погибли Блейк и Клэр, то я мог бы догадаться раньше, хотя бы заподозрить, но у меня даже мысли не было, что он… Ну ладно, Клэр. У них испортились отношения, он считал, что она его подвела, даже предала. Покушение на неё я хотя бы могу представить, но он бы никогда не причинил вреда Аннабель и Блейку. И из-за этого я… Я отказывался видеть.       – Тебе не нужно оправдываться. Главное – что теперь мы знаем правду и в конце концов ты понял… – Стив свёл брови, словно вспомнил что-то важное: – Как ты понял?       Тейт почувствовал, как к щекам приливает кровь.       – Это, можно сказать, личное… Ингрэм кое-что сказал. Мы… – Тейт снова откинул со лба мешавшие волосы. – Мы поссорились в тот вечер. Я хотел уйти. На самом деле я давно хотел, а тогда решил, что точно… В общем, я собрал кое-какие вещи, документы. Я не хотел устраивать сцену, просто уйти, пока его нет дома. Но он примчался домой, нам пришлось ехать в этот банк, всё запуталось и в итоге вышло очень глупо… Он узнал про вещи, понял, что я хочу сбежать. Он кричал на меня… В смысле, мы кричали друг на друга, и он сказал кое-что про Джейка, на эмоциях, – и я понял. Понял, что смотрел не туда. Это Дэвид приказал его убить.       Стив глядел на него исподлобья, взгляд был пристальным, недоверчивым, и Тейт готовился услышать следующий вопрос: «Что он сказал про Джейка? Почему вы во время вашей ссоры вдруг заговорили про него?»       Но Стив будто бы почувствовал, что не нужно спрашивать; сейчас – не нужно, потому что Тейт всё равно не скажет.       – Знаешь, Тейт, – вдруг сказал Стив, резко выпрямившись в кресле, – это лучше, чем ничего. Я не перестану вспоминать Блейка и скучать по сыну, но так легче – когда знаешь.       Тейт сглотнул, готовясь ответить, но Стив не дал ему ничего сказать:       – Я, наверное, похож на старого солдата из фильмов, но я на самом деле часто рассказываю всякие истории, потому что много повидал… Был один случай во время моей последней миссии: мы потеряли патруль, девять человек. Ну как потеряли, их расстреляли наши же, с вертолёта. Часть города была под контролем, часть пока не занята, а между ними несколько кварталов ничьи. Патруль занял полуразрушенный дом как раз на границе. А вертолет делал свои облёты. После бомбардировок по сетке кварталов ориентироваться тяжело – особенных, заметных зданий больше нет. Поэтому с воздуха, да ещё при движении запросто можно ошибиться. Они увидели людей, но не поняли, кто это, стали запрашивать ответ на положенной частоте, свои-чужие. И те почему-то не отвечали. Потом раздались выстрелы оттуда, короче, парни с вертолёта решили, что там чужие, разнесли этот дом. Никто не выжил. Потом стали выяснять, что произошло… Как могло такое случиться? У них был опытный командир, штаб-сержант Тоул. Прослужил в моём батальоне шесть лет. Он не должен был совершить такую ошибку. Я не мог следить за каждой мелочью, пока шло расследование: меня не отстранили от командования, так что была куча других дел, и я не мог их бросить. Но потом я добился, чтобы мне предоставили все материалы, все фотографии и записи переговоров – всё, что было, и начал разбираться сам. У меня ушло на это около четырёх месяцев, и я до сих пор иногда возвращаюсь к той истории, думаю, что мы могли упустить, какая ещё версия не приходила никому в голову…       – То есть, – спросил Тейт, – вы так и не поняли?       – Нет. Никакого объяснения. Случайность, стечение обстоятельств, какая-то глупая ошибка… Объяснения нет. – Стив развёл руками. – Это не даёт мне покоя до сих пор. И с Джейком, с этими взрывами было что-то похожее. Я не мог нащупать что, но… Поэтому когда ты пришёл, я был готов поверить. И даже если ничего уже не поделать, всё равно – спасибо!       Стив упёрся руками в подлокотники и тяжело поднялся с кресла.       – Ладно, тебе пора отдыхать.       Тейт хотел его остановить – он должен был сказать ему о Джордане, – но не смог. Губы не слушались, он словно онемел и не мог выдавить ни звука.