Четыре окна

- Значит, мне здесь еще неделю быть? – поперхнулся Джонс, и вовсе не потому, что его это расстраивало. Скорее, из-за открывшихся перспектив. - Ну извини, - пожал плечами Брагинский, - придется потерпеть. Не мог же я везти тебя в своей малышке в город, пока ты метался в бреду. А пока ты отходил, дороги снова замело. Ну да, в этой «малышке» снова Америка бы и сам не поехал. Даже в здравом уме и теле. Эта консервная банка советского разлива выбила бы остатки мозгов даже из абсолютно здорового. - И не обязательно неделю, - сжалился Россия, глядя на отражающееся на лице Альфреда мучение, не подозревая даже, что это вовсе не из-за вынужденного простоя, – как только погода станет получше, спокойно уедешь домой. Знаю, тебе все это не в радость, но… Джонс слушал вполуха. В последний раз, когда он видел Россию таким разговорчивым… Да черт, он никогда его таким не видел! Но это не суть. Альфред с удовольствием слушал голос русского и слушал бы вечно. Но! Тот неоспоримый факт, что он практически заперт в доме НАЕДИНЕ с Брагинским, вселял страх. Нет, не за жизнь, конечно – Иван его не тронет – а за свое возможное поведение… Потому что если этот чертов недокоммунист еще раз будет при нем переодеваться, Джонс за себя не ручается! Россия наконец натянул на себя свитер потеплее и улыбнулся: - Пошли в гостиную? Америка что-то буркнул в ответ, но, так и не сказав ничего толком, проследовал за хозяином дома. Брагинский зажег камин буквально за несколько минут – и как только у него получилось! Джонс во всех своих резиденциях даже электрический умудряется сломать, а тут настоящий! - Так скажи мне, - Иван плюхнулся на диван рядом с американцем, - почему ты пошел направо? - Что? – не понял Альфред, вглядываясь в пожирающие сухое дерево язычки огня. - Почему, когда навернулся с обрыва, - Брагинский усмехнулся, глядя, как перекашивает лицо собеседника при одном только воспоминании, - ты пошел направо, хотя дорога явно вела в лес? А правда, почему? - Ну так она и по левую сторону была такая же! – возмутился Джонс, отчего-то краснея. - Не такая же, - фыркнул Россия, - если б ты был повнимательней, вспомнил бы, что я вам говорил про лестницу. - Лестницу? – Америка недоуменно приподнял бровь. И тут он понял. Когда Арти с французом более-менее пришли в себя после устроенной попойки, Брагинский благодушно решил провести экскурсию по своему «поместью». Нырнув в проем в железном частоколе ограды, они тогда попали на какой-то странный спуск. Спуск, как оказалось, был к реке, которая текла прямо за домом России. А странной в нем была как раз… «лестница». Это был непонятный мутировавший монстр, в котором ступеньки были то деревянные, то железные, то вообще просто выкопанные в замерзшей земле. «Захотите к речке спуститься, поаккуратней тут, - хмыкнул тогда русский, увидев вытянувшиеся лица своих гостей, - если упадете, костей я ваших не соберу!» - Fuck! – емко выразился Джонс, характерно прикрывая глаза рукой и стараясь не слышать тихого смеха сидящего рядом России. Нет, ну вот как так, а?! - Удивительно, что ты смог забраться так далеко, - улыбнулся Брагинский, ненароком задевая рукой бедро Альфреда, отчего тот покраснел еще больше, - тем более, с вывихнутой ногой. Герой! - Не издевайся, Раша, - пробурчал Альфред, стараясь не поднимать глаз. В гостиной воцарилось молчание. Уютная, теплая тишина, не имеющая ничего общего с неловкостью на всевозможных саммитах, когда там появляется Брагинский. Америка пригрелся в этой тишине, разнежился, словно сонный кот – разве что не урчал. Это было очень странно, но он готов был признать, что… не хочет больше быть России врагом. Не хочет. Почему-то русский не вызывает в нем больше того азарта, что был раньше, его не хочется задеть, не хочется делать больно… Наверно, потому, что американец наконец увидел его настоящего? Если бы только он мог показать это своему народу, своим правителям… Впрочем, они не оценят. Это не страны затевают войны, их начинают люди. А они все лишь следуют воле своего народа… - Прости, Америка, мне нечем тебя развлечь, - усмехнулся Брагинский, видя, как откровенно зевает Джонс. - Мне не скучно! – встрепенулся Америка, - совсем даже… Но… Это… Иван удивленно приподнял брови. Американец сегодня был сам не свой. - А можешь еще что-нибудь сыграть? – с жаром выпалил Альфред и тут же замолк, словно сам испугался собственного вопля. - Сыграть? – Брагинский прищурился, соображая, что от него хотят, - на гитаре, что ли? Джонс покивал. - Мне кажется, - хмыкнул Россия, - моя прошлая песня вам не очень понравилась. - Ну… нет, - замялся Альфред, - не совсем. Просто ее не все… поняли. - А ты, значит, понял? – Иван хитро улыбнулся, сцепляя руки в замок. Американец стушевался, но после твердо кивнул: - Не все, но много. Чья это песня? - Вряд ли ты когда-нибудь слышал о группе «ДДТ», - ухмыльнулся русский. Да, американец действительно ничего о ней не знал. И не стал это отрицать: - Не слышал. А у них все песни такие… - «Такие»? - Ну… со смыслом, - Джонс отчего-то смутился, словно «смысл» был какой-то совсем не такой, как у остального мира. Хотя будет не удивительно, если так оно и есть. - Думаю, да, - в голосе русского звучали явно веселые нотки, - смысл в них прет из всех щелей. Америка недоумевающе моргнул, но решил не заострять внимание на странной фразе. - Ладно, - вздохнул Брагинский, - тащи гитару. Джонс скатился с дивана, подскакивая к креслу и выуживая из-за него золотистую красавицу. Иван смотрит на гостя удивленно, но тепло. Альфред разворачивается, улыбаясь, делает пару шагов вперед. И, как в самых глупых фильмах – боже, да его рядом с Россией просто преследуют нелепые ситуации! – цепляется больной ногой за куртку, которую сам же и свалил с дивана. И, конечно же, летит прямо в руки к Ивану. «Театр абсурда», - думает Джонс, когда его ловят и, заставляя выпустить гитару из рук, затаскивают обратно на диван. Но остальные мысли мгновенно вылетают из головы, как только он чувствует, что Россия, немного помедлив, прижимается к его губам своими. Время останавливается. Или, точнее, льется медленными тягучими потоками расплавленного меда – такого цвета сейчас волосы у Брагинского, подкрашенные отблесками пламени. И Америка замирает - вместе с ним, с этим временем - не в силах поверить, но в силах почувствовать. Он потерялся в ощущениях настолько, что даже не отвечает на поцелуй. Вполне себе пока целомудренный. Пока. Проходит еще несколько секунд и все прекращается. Брагинский, видимо, решил, что раз Джонс застыл, как соляной столб, то и надеяться не на что. И с трудом оторвался от мягких, лишь слегка обветренных после долгого нахождения на морозе, губ. - Бред, - Россия хмуро мотнул головой, разворачиваясь и явно собираясь уйти. Альфред, услышав это, наконец сменил ошалевший взгляд на нечто более осмысленное. То есть как это «бред»?? Хотя да, бред – ничего нелепее, не считая недавних событий, с ним никогда не случалось. Вообще, все, что происходит в доме России, оборачивается какой-то чушью. Америка никогда не подумал бы целоваться со злейшим врагом, с Мировым Злом. Бред. Бредовее некуда… Но черт!! Ну почему это он раньше не подумал, что с Россией возможен такой вариант развития отношений?? Брагинский, кажется, совсем не против. Да и он сам… тоже. На уровне подсознания Джонс почувствовал, как атмосфера в комнате сначала накалилась до предела, а потом почти сразу же опустилась до абсолютного нуля. Россия снова скрылся за маской. Дьявол! Почему? Потому что он не ответил? Да ответишь тут, когда из мозгов последние мысли вышибло! Америка в панике скользнул взглядом по удаляющейся спине России, и тут к нему пришло четкое осознание – сейчас или никогда. Когда чьи-то руки крепко обхватили его за плечи и дернули назад, заключая в объятия, Иван не успел даже удивиться. Он лишь возмущенно дернулся, проговорив, однако, голосом совершенно ледяным: - Джонс, что ты себе… - Стой, - американец зарылся лицом в его свитер, уткнулся носом куда-то в район шеи. Да… Да неужто? - Америка, слушай… - Стой, - упрямо пробормотал тот, не ослабляя хватки. - Ты серьезно? Кивок, легкой болью отдавшийся в плече – хоть бы отстранился, ей-богу! Но не это было важно… Совсем не это. - Ты хоть понимаешь, что если я возьму, назад уже не отдам? – это был самый провокационный вопрос, на который Россия был тогда способен. Он задал его тихо и спокойно, хотя внутри все просто распирало. Впервые за долгие годы. Ивану Америка нравился – в те моменты, когда его не захлестывала гордыня его народа. Брагинский по привычке сглатывал обиду после очередного оскорбления, тяжело переваривал ее внутри, становился все улыбчивее, стараясь спрятать рвущиеся наружу эмоции. И каждый раз готовился злиться – но не мог. В самом Джонсе он не видел врага – враг прятался за его спиной, под прикрытием белоголового орла. Его собственный народ стал слишком… слишком… Впрочем, не Ивану их судить. Плохо было только то, что они влияют на Альфреда не лучшим образом. Поэтому Россия был готов ко всему – от любой, не относящейся к делу реплики, чтобы отвертеться, до злобной ухмылки и насмешек над ним за то, что понадеялся на что-то большее. И все равно ответ прозвучал как гром среди ясного неба – коротко, твердо и абсолютно неожиданно: - Да. Россия шумно выдохнул, расцепляя пальцы Джонса и разворачиваясь: - Не пожалей потом. Но голубые глаза смотрели нахально и храбро: - Еще кто из нас пожалеет! Хотелось засмеяться в голос, но Альфред не дал ему это сделать. Ухватив Ивана за запястье, Америка дотянул того до дивана, толкнул на сиденье и просто уселся сверху. As shameless as it is. Настолько бесстыдно, насколько возможно. Россия тихо зарычал, притягивая блондина к себе: - Осмелел, как я погляжу, чертов Пиндостан? - Кто бы говорил, - хмыкнул Джонс, ерзая на коленях Брагинского так, что тот вытягивался в тонкую струнку, которая уже готова была лопнуть и снести вконец охамевшего американца ударной волной, - хренов коммунист. - Захлопнись, - беззлобно фыркнул русский. И Джонс заткнулся. Точнее, его заткнули, но это уже никого не волновало. Они целовались до головокружения, до звона в ушах, до темных кругов перед глазами. Так, как описывают в любых романах. Америка никогда бы не подумал, что эти ощущения могут быть реальны. Правдивы. Джонс не знал, на ком Россия оттачивал свое… кхм… «мастерство», но тому человеку определенно повезло. Ему казалось, что еще чуть-чуть – и он просто свалится без сознания, в блаженную негу. Он еще ни с кем и никогда не целовался до умопомрачения. Интересно, он действительно выглядит со стороны так, как думает – спятившим, дорвавшимся до дозы наркоманом, с затуманенными глазами, расширенными зрачками, трясущимися пальцами, которые судорожно хватаются за все, до чего могут дотянуться? - Подожди, подожди, - со смехом отстранился Брагинский, отцепляя от себя потерявшего всякий самоуверенный вид Джонса. Потерявшего вообще всякий вид, - сколько времени? Американец недоумевающе глянул на русского, который, казалось бы, даже не покраснел. - А? - Часы, - коротко объяснил Брагинский. Альфред молча уставился на белый циферблат больших напольных «ходиков». Потом перевел взгляд на Россию. Потом снова на часы. И залился румянцем от осознания – они сосались с Иваном полтора часа. ПОЛТОРА, МАТЬ ЕГО, ЧАСА! Как?! Разве можно так… долго?! Нет, ну можно, наверное, но не так, чтобы этого не заметить! - Может, стоит передохнуть? – усмехнулся Иван, увидев ошарашенное лицо американца, и легонько провел большим пальцем по его припухшим губам, - а то они у тебя совсем красные. Джонс на этой фразе вспыхнул так, что губы стали казаться самой бледной частью его тела. Смеющийся Брагинский чуть двинул бедрами вверх, отчего американец глухо охнул и уронил голову русскому на плечо. - Идем? - Д-да…