Четыре окна

Альфреда трясло. Нехило так трясло, всем телом, а не только той его частью, которую русские называют смешным словом «поджилки». По коже пробегали стада вольных мурашек. Он хочет Россию. Точно знает, что хочет. Иначе не реагировал бы так… бурно. Тем не менее, быть… кхм… принимающей стороной ему еще никогда не приходилось. А то, что он ей будет, понятно стало сразу – Джонс и сам не знал, почему. Но знал. Поэтому Альфред дрожал не только от возбуждения, но и от страха. Америка мотнул головой, прогоняя абсурдные мысли и во все глаза уставился на Россию. Который уже успел когда-то снять свитер… Джонс никогда раньше не был в спальне Брагинского. Он почему-то предполагал, что увидит обычную кровать, обычный шкаф – все, что угодно, но обычное. Старое, обшарпанное. Советское. Как и все в этом доме. Но то, что открылось его взгляду, словно сошло с картинки про Царскую Россию: тяжелые темно-зеленые гардины, перехваченные золотистыми шнурами; резной шкаф и комод; маленький столик на изогнутых ножках; большая, стилизованная под старину, люстра и, мать ее, роскошная кровать. Массивная, двуспальная – благо, что не под балдахином – укрытая золотисто-коричневым покрывалом. Это все выглядело странно. Странно дорого и идеально. Так, как не присуще России. Хотя, откуда ему знать наверняка? И сейчас, посреди этого великолепия, Иван казался уже не замученным жизнью и идеями революционером, в истасканном пальто и пообтрепавшемся шарфе. Будь на нем сейчас мундир, Америка принял бы его за императора. За тень того, с кем виделся когда-то очень давно. Но мундира не было. На Брагинском из одежды вообще остались только брюки – и Джонс смотрел на него, не отрываясь. - Ты долго еще намереваешься стоять? – в голосе России угадывался едва сдерживаемый смех. - Налюбоваться не можешь? Джонс обиженно засопел и принялся стягивать через голову теплую кофту, периодически застревая в рукавах. Брагинский улыбался и ждал, когда же этот несчастный сбежит. То, что Америка не готов быть с ним, невооруженным взглядом видно – он трясется, как осиновый лист. Интересно, что ему в голову ударило? Это все какая-то хитроумная задумка? А смысл? Иван ухмыльнулся, глядя на покрасневшего, взъерошенного американца, который, наконец, вышел победителем из схватки с одеждой. Что бы он ни задумал – не выйдет. Слишком молод еще играться с Брагинским. Впрочем… Дело может выгореть. И самым неожиданным образом. Россия в мгновение ока очутился за спиной Джонса, прижимаясь всем телом и проводя пальцами вдоль позвоночника. Альфред сначала замер, а потом содрогнулся под волной невыносимо приятной дрожи. С губ сорвался стон. Брагинский удивленно моргнул. О, вот оно что… А если… так? Иван чуть прихватил зубами кожу на плече американца, провел языком, зализывая. Прошелся цепочкой поцелуев до шеи и вверх, чмокнув за ухом. И тут произошло нечто совсем странное – у Джонса просто подкосились ноги. В прямом смысле. И если бы Иван его не поддержал, Америка рухнул бы на пол старым пыльным мешком. Впрочем, уже через секунду, Альфред выпутался из объятий Брагинского, заливаясь краской пуще прежнего и с трудом успокаивая тяжелое дыхание. Россия облизнулся. Это было… мило. Очень. Даже милее Китая. - Эй, Раша, - начал было оправдываться блондин, - я… - Только не говори мне, что девственник? – хмыкнул Иван. Ну не мог он упустить такой шанс постебаться над несчастным. Америка поперхнулся и возмущенно уставился на русского: - Что?! Нет!! - Но ты падаешь в обморок, словно красна девица. - Я никуда не падал, - огрызнулся Альфред, - я просто поскользнулся! Брагинский скептически приподнял бровь. Ну да, да. - Ну точнее, ты застал меня врасплох и я… - Америка заметно смутился, - и вообще… Не смей обзываться! Я не девственник и не надо тут… У меня просто давно… Голос Джонса становился все тише и тише, по мере того, как заливался румянцем его хозяин, пока не превратился, наконец, в неразборчивое смущенное бормотание. Брагинский улыбнулся – у Америки внезапно куда-то делась вся присущая ему бравада. «Совсем еще мальчишка, - добро, с долей нежности, подумал Иван, - юнец». А Альфред и сам не понимал, что происходит. Отчего-то по всему телу пробегала дрожь при одном только взгляде на полуголого бывшего врага, а в паху сладко тянуло. Господи, все слишком быстро, слишком неожиданно! И если… И если они сегодня перейдут какую-то грань, то… Америка всегда был готов к боли, к любым пыткам. Действительно готов, хотя мало кто об этом догадывался. Но перед Россией блондин почему-то не просто оробел – застыл в ступоре, не зная, чего ожидать. «В конце-то концов! – обозлился Альфред, - я герой или нет??!» Впрочем, что-то внутри ему подсказывало, что секс с мужчиной вряд ли можно отнести к показателям героизма. Что-то толкнуло его в грудь, и Джонс обнаружил себя сидящим на мягком покрывале кровати. И почти запаниковал. Что… уже? Уже?! Россия опустился перед ним на колени. Боже, Америка веками этого жаждал! Правда, не в такой, черт возьми, ситуации! Потому что Брагинский не преклонялся, а, наоборот, делал их равными. Чтобы глаза смотрели в глаза, сердца бились одинаково часто. Иван слегка растянул губы в улыбке и коснулся пальцами его лодыжки: - Как твоя нога? Джонс удивленно моргнул. Вопрос был неожиданным. Ну, по крайней мере, в данный момент. - Нормально, - хрипло ответил блондин, - а зачем спросил-то? - Хочу понять, что с тобой можно делать, а что пока нельзя. Ответ был таким двусмысленным, что у Альфреда аж пересохло во рту. И следующая реплика прозвучала, как предсмертный хрип: - Я не такой хрупкий. - Да уж я вижу, - с явным удовольствием хмыкнул Брагинский, жадным взглядом окидывая открывающийся ему вид. А потом просто подцепил пальцем край старой любимой футболки Америки и потянул вверх, избавляя будущего любовника от одежды. Россия не питал никаких надежд на то, что это перерастет во что-то… другое – он слишком хорошо знает законы этой жизни. Но от оставшихся им дней он намеревался получить все, что мог. И пора начинать. Пока Брагинский стягивал с него футболку, а прохладный воздух приятно касался разгоряченного тела, Джонс потерялся в собственных мыслях и чувствах. Поэтому, когда России открылись взъерошенные светлые волосы, лихорадочно блестящие глаза и приоткрытые губы, Иван даже заскрипел зубами, чтобы хоть как-то остановить себя от необдуманных действий. Спустя мгновение Альфред уже лежал, уставившись на побеленный потолок, который в темноте комнаты казался чем-то призрачным, плывущим по небу. Спину холодило покрывалом, а грудь наоборот жгло от прикосновений губ Брагинского. От такого контраста Джонса повело – голова закружилась, дыхание стало таким частым, что американец, по его собственному скромному мнению, стал похож на загнанную лошадь. Пристрелите его кто-нибудь… Ладонь русского легла на пах и Альфреда подкинуло вверх. Ловкие пальцы не спешили расстегивать джинсы – наоборот, они начали ласкать через плотную ткань, поглаживая, надавливая. От феноменального ощущения трения хотелось стонать в голос. - Россия… Раша… - взмолился Альфред после нескольких минут подобной пытки. Брагинский поднял на него потемневшие глаза. Америка сглотнул. Боже… Взгляд у русского был тяжелым, страстным, жадным – все одновременно. Хотелось кончить от одного этого взгляда. Как бы пошло это ни звучало. Иван впился в губы американца, лишая его возможности связно мыслить. В голове шумело, стуком отдавалось сердце. Да что с ним творится? Он как девчонка-девственница, ей-Богу! Мнется, смущается, краснеет – это так на него не похоже! Да какого черта??! Резкий рывок – и удивленный Брагинский оказывается опрокинут на спину, а Джонс восседает на нем, обхватив ногами горячее тело. И… и что дальше? Россия же ему голову откусит, если что… Иван криво ухмыльнулся, впиваясь в теплые бока американца и вжимаясь в него как можно сильнее. Тот ахнул, чувствуя, что его хотят. Очень хотят. Очень-очень. Черт… Но сдаваться – не в его правилах! Когда Брагинский притянул его для поцелуя, Альфред резво цапнул того за губу, правда, тут же зализав «боевое ранение». Россия изогнул бровь. - Я так просто не сдамся, - пояснил довольный американец. - Вот как? С этого момента все превратилось в борьбу за доминирование. Они кусались, царапались, лизались, превратили эту царскую кровать в некое подобие гнезда – по крайней мере, это нагромождение из простыней, подушек, покрывал и отлично вписывающихся в это переплетенных тел иначе и не назовешь. Впрочем, американцу все же пришлось сдаться на милость победителю. Джонс дернулся и почти застонал, когда Россия потерся своим членом о его собственный. Почти закричал, когда тот обхватил их крепкой, чуть шершавой ладонью. И почти отключился, когда эта ладонь начала двигаться. Альфред выгибался дугой, инстинктивно пытаясь прижаться к партнеру плотнее – он вообще не предполагал, что способен на такие акробатические этюды. По телу прокатывались волны – жара, дрожи… электричества. Да, именно так. Потому что иначе Джонс не смог бы описать это ощущение – электрический ток, разряды, бьющие в самое сердце нервных окончаний. Боже… Боже, Боже, Боже… Быстрее, резче… Ну же… Ослепляющая белая волна накрыла с головой. Где-то над ухом глухо зашипел Брагинский, но Альфред этого почти не слышал. Его топило в ощущениях, захлестывало эмоциями, взрываясь перед глазами красными фейерверками. Господи… Еще никогда и никто так… так… Когда цунами сошло на нет, Джонс, подрагивая, позволил себе упасть на простыни. Тело горело огнем, в ушах шумело – как будто он нырнул глубоко под воду. Россия аккуратно смахнул с его лба прилипшую прядь волос, лениво чмокнул куда-то в уголок губ и тоже повалился рядом. А ведь это они не перешли к самому… главному. Альфред боялся даже подумать о том, что будет дальше. Он не может так сразу, так резко… Нет, ну может, конечно, но… Черт, он уже запутался! Альфред чуть повернул голову, чтобы наткнуться на пронизывающий взгляд фиолетовых глаз. Нет, поражения надо принимать смело и достойно. Это тоже своего рода героизм. - Ты победил, - тихо, но твердо признал Джонс. Брагинский окинул его слегка удивленным взглядом. Он вообще-то ни за что и не боролся, а еще чуть-чуть и бредовые идеи Америки начнут его раздражать. Впрочем, ему слишком хорошо сейчас, чтобы злиться. Поэтому он просто усмехнулся: - Мне уже начинать отливать медали? Америка подавился собственным вдохом, нахмурился и отвернулся. Да, очень умно, Россия. Хотя он это заслужил… - Ну что ты, - его мягко поцеловали в шею, отчего по телу пробежались мурашки. В очередной раз, - я пошутил. - Прости, - пробормотал Альфред, извиняясь наконец по-настоящему впервые за долгие годы. И за эту чертову войну, и за эти дурацкие медали, и за все-все-все! Правда, наверняка сейчас это звучит глупо. И Брагинский имеет право его просто обсмеять. И не простит – он и сам бы себя не простил. Но ему и правда жаль, что все вышло так, как вышло. Он не хотел так… так резко обрубать все веревки, за которые Россия отчаянно пытался ухватиться. Не хотел, но сделал. Джонс этого не видел, но Иван улыбался. Искренне, по-доброму. Просто других эмоций насупленный мрачный Америка не вызывал. Ни злости, ни обиды, ни желания отомстить. Прошло. Перегорело. И нет смысла таить злобу. Он ни на кого ее не таил – хотя кандидатов было предостаточно. Просто бессмысленно, этим все равно уже ничего не изменить. Зато тем приятнее и более лестно осознание того, что Америка сейчас в его руках. И не в каком-то политическом смысле, а в самом что ни на есть прямом. Не переставая улыбаться, Брагинский сгреб напряженного его невинной шуткой парня в охапку, прижимая к себе. Джонс вздрогнул, оказавшись в кольце его рук, но мерное тепло тела совсем скоро разморило его. Многое осталось за кадром – невыясненное, невысказанное – но Америка не мог начать разговор. Не сейчас, не на таком моменте. Брагинский мурлыкнул: - Спи уже. - Что? – американец встрепенулся, - а мы разве… И тут же осекся, понимая, что сейчас чуть было не сморозил самую провокационную в своей жизни вещь. Боже, как стыдно-то… - А ты хочешь? – Ивана безмерно умиляло такое поведение – Альфред сначала покраснел, пооткрывал рот, чем напомнил России свежевыловленного карпа, потом побледнел, но так ничего и не сказал. - Поэтому спи, - тихий смешок прозвучал куда-то в шею, - успеется. Америка расслабленно вздохнул и улыбнулся. Все дурацкие мысли лучше оставить на утро. ______________________________________________________________ - Многоуважаемый Франциск Бонфуа, позвольте поинтересоваться у Вас… Француз напрягся. Когда Англия звонит ему и начинает говорить таким тоном, значит, сама страна любви в чем-то крупно промахнулся. Но насколько помнил непревзойденный мастер поцелуя, ничего такого он в последнее время не делал. Вроде. - …какого хрена Вы не отвечаете на звонки, уёбище Вы лесное?!! Франциск аж заикал от смеха, отчего сидящий рядом босс смерил его удивленным взглядом. - Может быть, потому, любовь моя, что у меня совещание сейчас? Бонфуа покосился на президента и хмыкнул – тот закатил глаза и уселся на кресло, подперев голову рукой. Похоже, бокальчик вина в хорошей компании после тяжелого трудового дня на сегодня отменятся – ведь Франциску звонит его этот… этот. А значит, минимум полчаса человеку придется прозябать в одиночестве! - Правда? – смутился Керкленд на том конце провода, - но я же проверял расписание… - Оно было внеплановым, радость моя. - Изв… - Да ничего, - Франциск улыбался, - оно, в принципе, уже закончилось. Так что ты хотел, сладкий мой? - Прекрати сейчас же меня так называть! – пробурчала трубка, - и… это… Ты Америку не видел? - Где? – поразился Бонфуа, - во Франции? Что ему тут делать?! - Да не во Франции! – огрызнулся Керкленд, - где… где-нибудь? В интернете или может, он тебе звонил? - Ээ… - француз растерялся, - нет. А что, что-то случилось? Трубка недолго помолчала, потом пропыхтела: - Не знаю. Но мне звонил Канада. - Маттьё? – удивлению Бонфуа не было предела. Его бывший воспитанник вообще редко подает голос, а уж чтобы звонить кому-то! – и что сказал? - Сказал, что они с этим идиотом договаривались встретиться после того, как он вернется, но, судя по всему, Америку дома и не видели! - Вооот как, - сам пока не понимая, почему, расплылся в улыбке француз. - Вот скажи, чего ты лыбишься? – прошипел англичанин, а Франциск в очередной раз поразился, как его милый друг точно угадывает эмоции человека, даже не видя его, - это не смешно! Я обзвонил все, что можно, вплоть до аэропортов. Америка там не появлялся! Ты понимаешь, что это значит?! Улыбка стала еще шире. О да, он, кажется, начинает понимать! - Это значит, что из России он так и не уехал! – продолжал распинаться Артур. Он всегда превращался в курицу-наседку, когда речь заходила о его «младшем братике» - несмотря на все их распри и, с первого взгляда, натянутые отношения. Англия просто не мог не волноваться, - не надо было оставлять его там одного! Один бог знает, что этот медведь… - Артур, что ты хочешь от меня? – неожиданно серьезно поинтересовался француз, втайне радуясь, что ему удалось-таки пресечь очередной негатив в адрес России. Может, и не похоже, но Франция всегда считал Ивана другом. И очень даже хорошей страной. Англия осекся. Помолчал. Выдавил из себя вымученное «прости». Но все же вернулся к теме: - Ну… Я хочу… В общем, ты один, кто… - Любовь моя, точнее, - усмехнулся француз, - указания поточнее. - Ты единственный из стран, кто не боится звонить России! – скороговоркой выпалил Керкленд и тяжело задышал, словно бежал марафон. - А ты боишься? – проворковал довольный Франциск. - Виносос!! - То есть, ты хочешь, чтобы я позвонил Ване и спросил, куда он зарыл тело? – насмешливо подытожил Бонфуа. - Тело?! Какое тело?! – запаниковал Артур. Француз закатил глаза: - Я шучу, радость моя. Просто шутка. Хорошо-хорошо. Трубка недовольно засопела. - И хотя я не думаю, что нам стоит вмешиваться, - блондин покрутил и без того вьющуюся прядку волос, - я перезвоню, если что-нибудь узнаю. - Что ты имеешь в виду под «не стоит вме…» - начал осторожно прощупывать почву англичанин. - Au revoir, счастье мое, - пропел француз в телефон, - а за «уёбище» ты мне сегодня ночью еще ответишь! Бонфуа быстро шлепнул трубку на аппарат, чтобы не слышать возмущенных воплей и, радостно насвистывая какой-то мотивчик, вернулся к прерванному разговору с боссом. Ивану звонить он даже не собирался.