Четыре окна

Америка проснулся с дикой головной болью. Но она показалась ему легкой щекоткой, когда он попытался шевельнуть хотя бы рукой. Чувство было такое, словно он с всего маху врезался куда-нибудь в Луну. И без скафандра. Или что по нему проехал танк. Два. Батальон. Кажется, у него в теле болят даже те мышцы, о которых он не имел понятия. Джонс с трудом повернул голову. Так. Судя по обстановке, он в комнате России. И… И что вчера… Ох, черт. Американец залился краской, с трудом переживая обжигающе горячую волну, поднявшуюся откуда-то снизу. Да, в результате ночь закончилась все-таки на этой громадной кровати. А прожита она была во всех закоулках российского дома, во всех возможных позах, всеми возможными способами. А вы знали, что обычное мыло является на удивление хорошей смазкой? Джонс вот не знал, зато теперь чувствовал себя чистым… кхм… со всех сторон. Внутри, снаружи… Альфред тихо выматерился, утыкаясь пунцовым от стыда лицом в прохладную простынь. Блять, да о чем он тут думает?! Разум, впрочем, очень быстро подкинул ответ. О собственных хриплых стонах, которые, отражаясь от стен, снова оседали на его языке. О сорванном голосе – отчего сейчас в горле першит так, словно туда насыпали песка. О теле, которое неожиданно гибко выгибалось навстречу любой ласке. Об удовольствии, от которого хотелось выть; о том, как сильно тело Брагинского вминало его в любые доступные поверхности и, американец не побоялся этого слова, трахало до потери пульса. Было охрененно классно. И охрененно непонятно, что будет теперь. У Джонса было несколько вариантов, но они все почему-то противоречили друг другу. Впрочем, независимо от реакции, необходимо было дождаться Ивана – иначе он тупо не встанет с места. Хотя русский почему-то не спешил. Альфред нахмурился, сам не зная, чему. Глаза вдруг выхватили из кучи ненужных, захламляющих прикроватный столик, предметов обычную пластиковую бутылку без опознавательных знаков. Если там вода, он поставит Брагинскому памятник в центре Вашингтона! И плевать на возможные последствия! Джонс попытался дотянуться до заветной емкости, но кости словно превратились в желе, и от этого тело не только не слушалось, но еще и горело болезненным огнем. Сжав покрепче зубы, Америка одним рывком схватил бутылку. И тут произошло две вещи. Первая – тело несчастного американца пронзило режущей болью, отчего он на несколько секунд завис в позе раскоряченной ласточки между кроватью и столиком. И вторая – дверь в комнату распахнулась, пропуская изволившего, наконец, явиться хозяина дома. Джонс испуганно вздрогнул, неловко взмахивая руками… …и «изящно» спланировал на пол, вместе с одеялом, столиком – благо, не пришибившим его окончательно, бутылкой, блокнотом, двумя неработающими фонариками, потрепанным томиком каких-то стихов и, кажется, даже ножницами. Брагинский пару мгновений изумленно втыкал на эту «скульптурную композицию», а потом затрясся и, закрыв себе рот рукой, выскочил за дверь. - Очень смешно, - буркнул американец, выпутываясь из простыней. Как ни странно, тело, ошалевшее видимо после такой встряски, включило какие-то внутренние резервы и стало вдруг слушаться хозяина. Нет, у Америки до сих пор болело… ВСЕ, но сломанной куклой он себя больше не чувствовал. Приложившись к бутылке и поняв, что там все же вода, он так и расселся на полу, не считая нужным устранять причиненный разгром. В конце концов, это не его вина! А за то, что Брагинский там где-то ржет, как конь, он еще поплатится. «Конь» объявился только спустя несколько минут. С абсолютно серьезным лицом, но смеющимися глазами. Америка только презрительно фыркнул на поднесенный ему стакан воды: - Спасибо, не хочу пить. - Это не «пить», - мягко улыбнулся Иван, протягивая Джонсу упаковку аспирина, - а «запить». Альфред удивленно осмотрел подозрительно знакомую серебристую пачку, но таблетку выковырял: - Откуда ты их взял? - Из твоего рюкзака, - усмехнулись в ответ. Минуты две американец соображал, о каком «рюкзаке» идет речь. Потом дошло – вряд ли русский знает, как называется на английском его маленькая поясная сумка, где он таскал PSP, телефон и прочую мелочь. Хм… там разве были таблетки? Хотя стоп..! - Ты рылся в моих вещах, - скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Джонс. Брагинский лишь благодушно пожал плечами. Повисло недолгое молчание. - Ну и как ты себя чувствуешь? – вдруг – как от нечего делать – поинтересовался Россия. Альфред поперхнулся таблеткой. Но спустя несколько минут судорожного кашля, все же ответил честно: - Как будто по мне пробежал табун лошадей. - Льстец, - проворковал русский. Джонс опять завис, соображая, что в его реплике вызвало такой ответ. Сообразил. - РАША!! - М? – вид у Ивана, упершегося локтями в снова поставленный на место столик, был настолько изумительно-любопытный, что Америка не смог злиться. Просто насмешливо хмыкнул. Происходившее сейчас между ними было ужасно странным – и это прекрасно понимали оба. И оба понятия не имели, что делать дальше. Разойтись по сторонам и забыть не получится физически – некуда уходить. Сделать вид, что ничего не было – глупо. Трахаться, как кролики все оставшиеся дни, а потом урывать шальные поцелуи по углам на каких-нибудь конференциях – бесперспективно. Стать парой – вообще нереально. Они враги. Для всего остального мира – враги. И если внезапно это изменится, паника начнется вселенского масштаба. Люди боятся перемен и неизвестности. Страны боятся того же. - И что будем делать? - И что будем делать? Брагинский усмехнулся такой слаженности в вопросах, а Америка отчего-то покраснел. И покраснел еще больше, когда Иван со вздохом перекатился к нему и сел рядом на полу, почти вплотную к «одетому» только в одеяло Альфреду. - Не знаю. - Вот и я не знаю. Джонс мотнул головой, прогоняя оттуда мрачные мысли и преувеличенно весело сказал: - Ну пока мы будем над этим думать, может, дотащишь до ванной? Тебе ведь не впервой. Глаза русского озорно блеснули. Альфред сглотнул и поспешно добавил: - Только без рук! - Хорошо, потащу зубами, - окончательно развеселился Брагинский. - Нуу… Я имел в виду… - Да я понял, - хмыкнул Иван, поднимаясь с пола и подавая американцу руку. Стоило ладони Джонса крепко лечь в его собственную, как Россия одним рывком подтянул к себе опешившего Альфреда и жарко выдохнул на ухо, - но ничего не могу обещать.