Свитки Мерлина

      Пробуждение оказалось не таким приятным, как ночь, ибо к собственному удивлению проснулся Люциус один в холодной кровати. Шелк простыней, будто змея, скользил по коже, вызывая озноб; огонь в очаге давно угас, а из окна неприятно сквозило. Инстинктивно пошарив рукой подле себя, пытаясь отыскать тепло столь желанного тела, он, наконец, решился открыть глаза и осмотрелся. Гермионы нигде не было. Ее одежда тоже исчезла, лишь едва уловимый аромат сирени витал по комнате, напоминая о минутах сладкой близости, которые они дарили друг другу несколько часов назад. — Гермиона, — проговорил мужчина, садясь на кровати, но ответом ему прозвучала только тишина. Никто не вышел из ванной, не скрипнула дверь в смежную комнату кабинета. Не произошло ничего. Но не могла же она просто так уйти, не сказав ни слова? Скорее всего, пытливая всезнайка спустилась в библиотеку, укрывшись за очередной горой книг. При одной мысли об этом на губах у него появилась мягкая полуулыбка. Девчонка и впрямь была особенной — кто бы еще посмел покинуть его кровать ради пары книг. Ему бы впору оскорбиться, так нет же — этот поступок невольно вызвал у него умиление и… что-то сродни уважению. Воистину, жизнь не переставала преподносить ему сюрпризы. Кто бы мог поверить… Люциус Малфой и Гермиона Грейнджер, богатый аристократ и грязнокровка, у которой за душой ничего кроме самоотверженной тяги к знаниям и таланта притягивать к себе неприятности. Черт, да он и сам до вчерашнего вечера не верил до конца, что такое возможно. И все же эту ночь они провели вместе… не по принуждению, не по корыстному расчету, не из жалости или от отчаяния, а потому что жаждали этой близости с какой-то болезненной зависимостью и потаённым желанием от нее освободиться. Но ничего не получилось. Поддавшись искушению, Люциус не избавился от наваждения, напротив, лишь усугубил то, что и так не давало ему спокойно спать.       А ведь как все хорошо начиналось! Какой блестящий был план… и полетел коту под хвост из-за единственной мелочи, о которой Малфой даже помыслить не мог — чувства к маглорожденной волшебнице. Его позор, слабость, глупость и его реальность… пришла пора оное признать и научиться с этим жить, раз уж не хватило силы воли на то, чтобы вырвать эту непозволительную привязанность с корнем из своего сердца.       Люциус обреченно склонил голову, спрятав лицо в ладонях. В одночасье в памяти всплыли первые страницы их совместной истории. Тогда легкий флирт, завуалированный саркастичностью и подчеркнутым высокомерием, был лишь приятной игрой, способом достижения цели и средством контроля над ситуацией, но время игр закончилось в тот момент, когда он, рискуя жизнью, протянул ей руку помощи в пещере. Именно в тот день и час игра стала жизнью, которой он устыдился и которую отвергал уже не первый месяц. Именно тогда его интерес и физическое влечение переросли в почти болезненное желание обладать девчонкой, но до сего дня это желание было лишь потребностью тела, а сейчас… его тело было «сыто и спокойно», но голод, терзавший душу, так и не прошел. Именно душа, долгие годы заточённая в темнице разума и принятых в обществе условностей, изголодалась по истинным чувствам и жаждала чего-то искреннего, настоящего, не пропитанного горечью манерности и притворной учтивости. И это «что-то» она нашла в человеке совершенно неожиданном. Пришла пора признаться самому себе… пришла пора признать. — Я прокляну себя за это, — прошипел Люциус, вспоминая свои вчерашние слова, и поднял голову. И тут его взгляд зацепился за поблескивавшие на тумбочке монеты.       Еще не до конца сбросив с себя сонное оцепенение, Малфой придвинулся ближе и пересчитал. Ровно шестьдесят пять галеонов тринадцать сиклей и двадцать пять кнатов. Былые мысли в голове как ветром сдуло. И в это самое мгновение его охватила такая неистовая злоба, что окажись в этот момент гриффиндорка рядом, он бы придушил ее собственными руками. — Грязнокровая мерзавка, — прошипел он, швырнув золото в сторону и накинув на плечи халат, сбежал в библиотеку. — Гермиона! — но и там никого не оказалось. Огромный зал был таким же, каким его оставили несколько часов назад — разбросанные книги, недопитые до конца бокалы с вином на столе, скомканная мантия на полу. Глядя на эту картину, Люциус едва не зашипел, точно змея на его родовом гербе.       Никогда прежде женщина не наносила ему такого оскорбления. Мало того, что упрямая грязнокровка отвергла его подарок. И как отвергла — оставила на тумбочке деньги после страстной ночи, как какой-то шлюхе из Лютного переулка. Так мерзавка еще посмела уйти, не посчитав нужным ничего объяснить. И вот она плата за его ночные старания — шестьдесят несчастных галеонов, такой пощечины он никак не ожидал. А ведь день должен был стать многообещающим. — Лори! — прокричал Малфой и тут же услышал за спиной хлопок трансгрессии. — Лори здесь, хозяин. Лори готов служить, — пролепетал домовик, стараясь держаться как можно дальше от разъярённого колдуна. Малфой и в хорошем расположении духа не слишком жаловал своих маленьких слуг, а в гневе и вовсе мог покалечить, а то и убить. — Когда она ушла? — Меньше часа назад, Лори столкнулся с молодой мисс в главном коридоре. Она так торопилась, что едва не сшибла Лори с ног. — Она что-то просила мне передать? Записку? — всё больше распаляясь, шипел Люциус, ввергая домовика в состояние паники. — Не…нет, — запинаясь, пискнул эльф. — Молодая мисс была очень расстроена, даже не заметила, как у нее из кармана выпало это, — дрожа всем телом, домовик протянул ему клочок пергамента, в котором Малфой мгновенно опознал очередной ключ из золотого ковчежца. Сложно было даже представить степень ее расстройства, если такая ответственная девушка, как Гермиона Грейнджер, позволила себе с такой небрежностью относиться к реликвии, добытой в прямом смысле потом и кровью. Причем их кровью. И какая только муха ее укусила? — Просто чёрт знает, что творится, — прорычал он и направился в спальню. — Через двадцать минут подай завтрак в столовую. — Эльф облегченно выдохнул и тут же испарился, искренне надеясь, что хозяин не пошлет ему какое-нибудь заклятие вдогонку, впрочем, Люциус был так погружен в собственные мысли, что до наказаний какого-то домовика ему и дела не было.       В голове царил какой-то сумбур. Вчера Гермиона не выказывала никаких сожалений из-за содеянного, да и списывать ее реакцию на запоздалое раскаяние было сложно; привычки болтать во сне Люциус не имел, а значит, и сказать ей что-то лишнее не мог. К тому же, девчонка была трезва, выходит, и пробуждение с ним в одной постели не стало неожиданностью… «Пробуждение», — мысль, словно кара, была ниспослана свыше и перед глазами, будто кошмар, промелькнули видения из Омута, о которых он просто-напросто забыл. В тот день его буквально выворачивало наизнанку, да и в доме не планировалось никаких гостей, поэтому ему даже в голову не пришло спрятать воспоминания в фиал, а потом было и вовсе не до того. Могла ли Гермиона, проснувшись раньше него, заглянуть в чашу? Конечно, могла. Тогда и ее реакция вполне понятна, точнее вполне объяснима, хотя вины по этому поводу Малфой за собой ничуть не ощущал.       Чертовы гриффиндорцы, вечно лезут не в свое дело, наплевав на приличия. Суют нос в каждую дырочку, не понимая одной простой истины — чем глубже и темнее дыра, тем опаснее в нее соваться. Нет, Люциус, конечно, и сам агнцем Божьим не был, но такой прыти к интимным подробностям чужой жизни не проявлял никогда. «Мерлин, это ж надо иметь особый талант усложнять и без того сложную ситуацию», — подумал колдун, усаживаясь в кресло перед камином и обхватив голову руками.       А с другой стороны, может, оно все и не так плохо. Он же и сам хотел закончить это безумие, чтобы не бросать тень на чистокровное имя своей семьи, а тут ему и делать ничего не пришлось, все само удачно разрешилось, но на душе было как-то неспокойно. Во-первых, закончить их связь Люциус хотел на своих условиях и именно тогда, когда ему надоест новая игрушка, а до этого было еще далеко. Во-вторых, их общее дело еще не закончено, и если их отношения сейчас перейдут в стадию откровенного противостояния и упреков, добра не будет никому. Было еще и в-третьих, но признаваться себе в том, что его глодала не только обида, но и тоска… было выше его сил, поэтому мужчина просто отбросил эту мысль в сторону. Черт, и почему когда дело касается этой наглой девчонки, его железная логика неизменно машет ему рукой и исчезает в неведомых ему дебрях сознания. «Нет никаких чувств, только желания», — заключил он, сделав вид, что, наконец, поборол свои противоречия.       Малфой посидел в кресле еще с минуту и направился в душ. Холодная вода должна была привести его мысли в порядок. Но вот прошло уже больше часа, а он так и стоял под ледяными струями, дрожа всем телом и прижавшись лбом к кафелю. Подушечки его пальцев покрылись складками от высокой влажности, насыщенный запах шампуня уже вызывал вполне реальный приступ тошноты, вода давно перелилась за борта ванной и огромная лужа растеклась по полу, грозя в любую минуту затопить спальню, однако запретные мысли неминуемо возвращались.       Все изменилось. Их отношения с этой грязнокровкой запутались окончательно, но при этом связующая их нить стала такой крепкой, что ее и не разорвать. Глупая… очень глупая насмешка судьбы, будто мало ему было иных проблем, так еще и это.       Выйдя из ванной, мужчина наскоро оделся и направился в столовую и, не обращая никакого внимания на суетящихся вокруг эльфов, принялся разбирать утреннюю почту — бегло просмотрел свежий номер «Ежедневного Пророка», где на первой странице красовалась его колдография со вчерашнего слушания, дополненная громким заголовком: «Неоправданные преступления свободного преступника: деньги против закона или коррупция в Министерстве» — что ж, вполне ожидаемо. Сказать по правде, он бы сильно удивился, если бы пресса упустила возможность вылить на него очередной ушат с помоями. Дальше лежал очередной номер «Придиры» с не менее мерзкой статьей: «Люциус Малфой — коварный интриган или баловень судьбы: вся правда о жизни и падении правой руки проклятого господина». — «Вся правда о жизни и падении»… Мерлин задери этого Лавгуда, правда… да он бы не распознал правду, даже если бы ее написали у него на лбу, — со злостью отшвырнув в сторону ненавистное издание, прошипел он. Даже такой журнал, как «Ведмополитен» из незакрытой подписки Нарциссы не обошел стороной его громкое дело, сделав объемную статью в разделе светской хроники: «Безнаказанные преступления или как избежать справедливого суда». Мерзость.       Дальше лежало несколько писем из патентного бюро, а так же долгожданное письмо от Альвараса Гринграсса, в котором тот подтверждал помолвку Драко с одной из его дочерей. Что ж, хоть одна хорошая новость за этот день, осталось только определиться с тем, которая из девиц Гринграсс удостоится чести носить фамилию Малфой. Впрочем, этот выбор Люциус решил предоставить Драко, искренне надеясь, что юноша сможет принять эту новость с достоинством или, на худой конец, с напускным спокойствием. Хотя… зная текущие настроения сына, надеяться на то, что он безропотно решится принять свою судьбу, не приходилось. Мысленно приготовившись к очередной эмоциональной сцене, Люциус допил уже остывший кофе, набросил на плечи мантию и шагнул в камин, готовясь схлестнуться с собственным сыном.       Что до юного Малфоя, то последние несколько дней он действительно пребывал в скверном расположении духа. Отношения с Люциусом дали сильную трещину после его выходки с документами, с учебой дела шли и того хуже, так еще и эта треклятая грязнокровка Грейнджер, у которой появились какие-то тайны с ее отцом, никак не хотела покидать его мысли. Что их объединяло? Какая постыдная тайна или значимая цель? Почему Люциус доверял этой девчонке больше, чем собственному сыну? Почему так терпимо относился к косвенной виновнице всех своих злоключений? Почему отдал ей портключ от Мэнора, в то время как сам Драко был вынужден пользоваться каминной сетью или трансгрессией? Эти вопросы мучили юношу уже не первую неделю, и с каждым новым днем все сильнее разжигали его любопытство, доводя до исступления.       Несколько раз он вполне серьезно пытался проследить за родителем, но Люциус, словно спиной чуял нацеленный на него взгляд, каждый раз путая следы, будто опытный заяц. Несколько раз Драко возвращался на поляну у окраины Хогсмида, но не находил там ничего, кроме примятого снега. Да и Грейнджер вела себя крайне осмотрительно — каждый раз покидая Хогвартс, набрасывала чары невидимости. Но своего пика его недовольство достигло накануне, когда он не смог пройти в Мэнор из-за барьерных чар, установленных отцом.       Вконец устав от этих преследований, Драко решил полностью поменять стратегию своих действий. Как часто любил говорить Люциус: «чтобы победить, нужно понимать своего противника, а чтобы его понимать — нужно его узнать по-настоящему. А что в действительности юный Малфой знал о Гермионе Грейнджер? Ничего! Кроме того, что она жуткая всезнайка, раздражавшая его с первых дней обучения. Может, чтобы приблизиться к разгадке этой тайны ему стоит примерить на себя иную маску? Мысль, конечно, отвратительная, но раз у него не получилось разговорить грязнокровку с помощью кнута, возможно, стоит посулить ей сладкий пряник. Утвердившись в этой мысли он, наконец, нашел в себе силы постучать в дверь, у которой стоял уже битый час, на ходу придумывая вступительную речь.       Мгновение спустя за стеной послышалось движение, свет из щели под дверью заслонила тень, а секунду спустя замок скрипнул, и на пороге показалась Гермиона, немного встрепанная, явно расстроенная, но куда больше — удивленная. «Судя по всему, ты последний, кого она ждала здесь увидеть», — про себя проговорил Драко, мельком оглядев девушку. — Малфой? Какого дракла тебе нужно? — подавив в себе удивленный полустон, проговорила гриффиндорка.       Когда она услышала стук в дверь, ее сердце забилось так быстро, что на краткий миг девушка ощутила головокружение. Страх, обида, злость, терзавшие ее последние часы, на мгновение уступили место необъяснимой надежде. Но на что она смела надеяться? Черт, да она и сама не знала. Одна часть её ненавидела Люциуса, но другая несмотря ни на что готова была понять и простить. Она-то и хотела невозможного… хотела, чтобы он пришел к ней, чтобы разрешил ее сомнения; чтобы сказал то, что она так хотела услышать. В ту секунду ей даже показалось, что сквозь дверь просачивается такое знакомое и такое пьянящее благоухание. Но вот дверь открылась… на пороге действительно стоял Малфой, но не отец — сын. И все ее надежды рассыпались, как карточный домик от дуновения ветра, а в глазах отразилась такая пустота, что скрыть ее она была бессильна. — Я хотел вернуть тебе это, — юноша протянул ей медальон Люциуса. Все слова, которые так старательно репетировал у ее порога, так и не сорвались с губ, и все его показное красноречие закончилось на этой несуразной фразе. Неожиданно для себя он осознал простую истину — для Гермионы Грейнджер не имели никакого значения его слова, ибо в глубине души она презирала его так же сильно, как и он её. И чтобы разрушить эту толстую стену отчуждения притворного радушия будет недостаточно. Недостаточно будет красивых слов, понадобится нечто настоящее… нечто ценимое гриффиндорской братией. Но что? — С чего бы это? — с ехидством поинтересовалась она. — Это был очень импульсивный и необдуманный поступок с моей стороны. Если отец вручил его тебе, значит, так было нужно. Я не должен был его забирать, — ответил юноша, через плечо заглядывая в комнату девушки, где царил настоящий бедлам. Книги и пергаменты разбросаны по полу, стул опрокинут, на стене чернел след от какого-то заклинания. «Скорее побоялся получить взбучку от папочки, если он узнает о твоей проделке. Впрочем, он уже знает, так что твое покаяние не имеет смысла», — подумала Гермиона, инстинктивно протягивая руку и забирая медальон.       В своей догадке девушка действительно не ошиблась. Когда эмоции и злость в сердце юного аристократа улеглись, он понял, что перегнул палку. Подобный проступок может быть расценен отцом, как очередной акт неповиновения, тогда ссоры не избежать. И как знать, чем она закончится. Может, Люциус в порыве гнева и впрямь лишит его наследства, а ему потом придется ползать в ногах у родителя, вымаливая прощение. Но была у такого поведения и еще одна причина, менее явная, но повлиявшая на его решение куда сильнее. Медальон был не только предлогом, чтобы постучать в эту дверь, но и способом установить пусть и шаткое, но все же перемирие с грязнокровкой, а там, глядишь, у него и получится ее разговорить. — Что… неудачный день? — поинтересовался Драко, подходя ближе и тем самым вынуждая девушку распахнуть дверь шире. «Хотя, судя по времени, это была неудачная ночь», — он едва подавил в себе желание брезгливо скривиться от собственных подозрений. «Да ну… чушь. Даже думать о таком оскорбительно. Отец бы никогда не стал. Не запятнал себя такой связью», — и все же не думать он тоже не мог.       Если отбросить все чистокровные убеждения, которым грош цена после падения Темного Лорда, то девчонку вполне можно было назвать привлекательной. Не ослепительной красавицей, конечно, но ведь не только внешность женщины определяет ее успех у противоположного пола, но и ум, доброта, отзывчивость, сила духа, самоотверженность и способность прощать, а этих качеств у проклятущей грязнокровки было хоть отбавляй. — Ты последний человек на планете, с которым я решу говорить по душам, Малфой, — прошипела Гермиона, пытаясь захлопнуть дверь, но слизеринец уперся в нее рукой, пресекая эту попытку. — Последний человек, с которым ты хотела бы говорить, но возможно единственный, кто способен тебя понять. Иначе ты бы уже давно плакалась в мантию своего очкастого дружка и его рыжеволосой шестерки. Думаешь, я не знаю, что с тобой происходит? На себе испытал это чувство. И не раз. Это ведь из-за него? Из-за отца? — он кивнул на пострадавшую от дурного настроения хозяйки комнату, глядя в покрасневшие от слез глаза гриффиндорки. — Что? Как ты… — Пальцем в небо, но судя по твоей реакции, я не ошибся, — юноша скривился в усмешке, точь-в-точь, как отец, Гермиону невольно передернуло в этот миг, казалось, даже выражение лица Драко изменилось. — Что тебя связывает с ним? Я не слепой и не дурак, Грейнджер. И даже если ни один из вас не скажет мне правды, я все равно докопаюсь до истины. «Лучше бы ты с таким рвением докапывался до учебы, глядишь, и заслужил бы одобрение отца». — Я отвечу тебе тоже, что ответила пару дней назад — спроси у Люциуса, — она в очередной раз навалилась на дверь, но захлопнуть ее не получилось. На секунду в глазах юноши сверкнула едва сдерживаемая злоба, но он быстро сумел взять себя в руки и начал уже мягче. «Люциус, значит». — Думается мне, что ты уже достаточно хорошо узнала моего отца, чтобы понять — он не станет раскрывать свои карты до тех пор, пока не убедится в своей победе. И ты, судя по всему, устала от этих игр ничуть не меньше меня. Так давай сделаем себе одолжение и раскроем карты хотя бы друг перед другом. «Что ж, хладнокровию отца ты так и не научился. Выкладываешь на стол карты практически сразу после раздачи, а еще мнишь себя великим кукловодом», — подумала Гермиона, глядя на своего нежданного визитера, с напряжением ожидающего ее ответа. — Красиво говоришь, Малфой, да только ты не учел одну немаловажную деталь. — И какую же? — Что получу я, если поделюсь с тобой этими сведениями? Ты ублажишь своё любопытство, успокоишь разум, но что предложишь мне взамен? — С каких пор в благородной гриффиндорской душе появилась эта слизеринская меркантильность? Неужели простой помощи ближнему в качестве аргумента будет недостаточно? — ехидно усмехнувшись, протянул юноша, погладив ладонью затылок. — Пффф, — фыркнула она. — Знаешь, с тех пор, как я узнала выкидышей змеиного факультета чуть лучше, кое-что в моем мировосприятии поменялось. Проблема в том, что тебе нечего мне предложить в обмен на это знание, — в тон ему отозвалась девушка, и вновь попыталась закрыть дверь, но Драко сделал еще несколько шагов вперед, практически втолкнув Гермиону в комнату. Недовольно насупившись, она покосилась на стол, где лежала волшебная палочка и с опаской попятилась назад. — Не беспокойся, Грейнджер, я не трону тебя, — подняв перед собой руки, проговорил парень. — На этот раз я пришел с миром. Видишь, я безоружен. Не пытаюсь тебе угрожать или оскорблять. Я просто хочу знать… черт, я имею право знать, — с нажимом произнес он, вспоминая о том, что на войне все средства хороши, и раз не получилось задобрить или силой побороть противника, вполне возможно пробудить в нем сочувствие. — Я имею право знать, почему он предпочел тебя родному сыну? Почему отдал тебе семейную реликвию? И куда вы вдвоем все время пропадаете? Мне с раннего детства внушали ненависть к… — он слегка запнулся, тщательно подбирая слова, чтобы не испортить впечатление от этой разыгранной исповеди, которая, судя по взгляду оппонентки, начала производить должный эффект.       Жалость… кто мог подумать, он решил сыграть именно на жалости. Мерзкое чувство. Драко видел ее в глазах девушки и начинал ненавидеть себя за то, что из всех возможных комбинаций решил разыграть именно эту. Но с другой стороны… этот разговор останется их маленькой тайной, Грейнджер не станет распускать язык, в этом младший Малфой не сомневался. Да и кто поверит в то, что ее злейший враг решил устроить разговор по душам с такой, как она. А если эта маленькая хитрость позволит ему достичь поставленной цели, не все ли равно каким путём ему удалось оного достичь? — Мне с раннего детства внушали, что у чистокровных волшебников есть долг перед магией, что я лишь отчасти властен над своей судьбой, что я обязан чтить заветы предков и блюсти семейные традиции. Я всю свою жизнь жил в этом убеждении и многое положил на чашу весов, — он с силой рванул манжет, закатывая рукав белоснежной рубашки, и показал ей поблекшую черную метку, — и, черт тебя дери, я имею право знать, почему мой отец пренебрег тем, за что еще год назад готов был пролить кровь, причем не только чужую. «Поверь мне, меньше всего ты хочешь знать о том, что в действительности произошло между мной и твоим отцом», — подумала Гермиона, с грустью рассматривая проклятую печать на предплечье юноши. И все же, ему удалось достичь своей цели, ее полное сочувствия сердечко действительно захотело облегчить его долю. — Поверь, может он и не победит в номинации «Отец года», но в одном я не сомневаюсь, он любит тебя даже больше, чем сам готов признать. Семья для него превыше всего, что до остального, тебе и правда, лучше спросить у него, — полным сочувствия тоном отозвалась она, на миг даже позабыв о собственной обиде на Люциуса. — Семья, — с горечью усмехнулся он, — Мерлин, да ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Если бы ты знала его лучше, то никогда такого не сказала, — Драко сделал еще несколько шагов ей навстречу, практически прижав девушку к стенке, и склонился чуть ниже. Так, что его дыхание обожгло ее щеку, ввергая гриффиндорку в смятение, граничившее с паническим припадком. Она попыталась оттолкнуть его, уперев руки в грудь юноши, но силы были явно неравны. В этот миг она потянулась за волшебной палочкой, но слизеринец перехватил ее руку. — Не бойся, я пообещал, что не трону тебя. И у меня нет ни малейшего соблазна перед тем, чтобы нарушить данное слово. Так вот… ты уверяешь, что семья для него не пустой звук, но разве ты его знаешь, чтобы судить о таком? Пару минут назад ты сказала, что мне нечего тебе предложить, но, как оказалось, это не так. Одно знание в обмен на другое — на мой взгляд, честная сделка. Каждый из нас получит желаемое. Я получу свое оружие, а ты — свое. — С чего ты взял, что мне интересно? Пусти! — вырываясь из его рук, проговорила Гермиона и, точно пантера отскочила к столу, выхватывая волшебную палочку. — А разве нет? — Драко вопросительно поднял бровь. На несколько секунд меж ними воцарилась тишина, и юноша буквально увидел ту борьбу, что шла внутри у его собеседницы. — Я не слепой, Грейнджер. Чего бы ты ни замышляла, чего бы он тебе ни посулил, у тебя никогда не получится его переиграть или обмануть. Он всегда будет на шаг впереди, наденет любую личину, чтобы тебя задобрить, и ты проиграешь, если я тебе не помогу. «Мерлин, да ты даже себе помочь не можешь», — подумала она. — Думаешь, я поверю в то, что ты бы упустил возможность манипулировать своим отцом, если бы таковая тебе представилась? — Если бы я рискнул выкинуть такой фортель, он бы лишил меня всего, но ты от этого ничего не потеряешь. Я уверяю тебя. — И с чего бы тебе помогать мне? — девушка недоверчиво покосилась на него. — Неужели готов предать родного отца ради удовлетворения собственного любопытства? — У меня свои причины, Грейнджер, и любопытство в их числе не значится, — проговорил он, делая глубокий вдох. — Но ни одна из них тебя не касается.       Что же, причин у него, действительно, было немало. Несколько недель назад до ушей Драко долетел обрывок разговора сестриц Гринграсс о том, что одной из них предстоит породниться с домом Малфой и, якобы, их родители уже сговорились о помолвке. Первой реакцией юноши на это заявление было неверие, однако, после разговора с матерью оно сменилось гневом, обреченной уверенностью в намерениях отца и обидой на родителя. Тогда-то юноша, с подачи Нарциссы, и взломал сейф Люциуса, желая добраться до конфиденциальной переписки, а заодно и до документов на право собственности, чтобы подготовить себе путь к отступлению. И все же, окончательно сжигать за собой мосты он не стремился.       Передав матери купчие на французские владения, Драко обеспечил себе безбедное будущее на тот случай, если отец решит воплотить в реальность свою угрозу и лишить его наследства из-за непослушания. Этот маневр позволил слизеринцу действовать увереннее. Но время, отведенное на поиски решения, стремительно подходило к концу, а он по-прежнему не знал, как сбросить с себя брачные путы, которыми сковали его древние традиции и чистокровные принципы семьи. Именно поэтому он так отчаянно пытался узнать тайну, что связывала Люциуса с грязнокровой ведьмой, надеясь с помощью этого знания выторговать себе свободу. Или, на худой конец, отсрочку брачного приговора. Ему нужен был этот козырь и, чтобы его заполучить, Драко готов был смирить собственную гордыню, забыть былую ненависть, сыграть любую роль, лишь бы не идти под венец с девушкой, которую он едва знал, да и не слишком стремился узнать. — Итак, что ты скажешь, Грейнджер? Тебе не хуже меня известно, что тайное всегда становится явным. Так к чему тянуть время… —Уходи, — проговорила Гермиона после нескольких минут тягостных размышлений. — Что, прости? — Я вроде не использовала метафор и иносказаний, потому никак не возьму в толк, что именно из сказанного тебе непонятно? — ехидно проговорила она. — То, что я не желаю иметь с тобой никаких дел или то, что меня не интересуют твои россказни. Меня вообще не интересует то, что связано с твоим отцом. Мне это не нужно!       Нет. Она уже попыталась играть со старшим Малфоем, и закончилось все плачевно, посему на уловки второго она не поддастся. Все эти трюки, пусть и не такие умелые, как у его отца, она уже знает. На себе прочувствовала. И если уж Малфой-младший так хочет попрактиковаться в навыке манипулирования людьми, пусть, дракон его задери, найдет себе другую жертву. — Нужно, если ты хочешь, чтобы он увидел в тебе равную себе и относился соответственно, — твердо произнес Драко, глядя на Гермиону. И под этим пристальным взглядом она невольно поникла, чувствуя, как щеки вспыхнули от предательского румянца. — Уходи! — повысив голос, проговорила она, но тут же замерла, устремив свой взгляд куда-то сквозь юношу. А вслед за ней замер и сам Драко, выпрямившись, словно натянутая струна. — Нам нужно поговорить, — голос Люциуса в оглушающей тишине комнаты прозвучал, словно гром, но ни один из них и с места не двинулся. Драко так и стоял спиной к отцу, не зная как истолковать его нежданное появление, а Гермиона стыдливо потупила взгляд, разглядывая мысы собственных туфель. Однако, несмотря на молчание, в воздухе витал вполне отчетливый вопрос: к кому из них были обращены эти слова? — Драко, — при звуке своего имени юноша слегка вздрогнул и мельком взглянул на родителя, — мне долго еще ждать? У меня нет ни малейшего желания дольше находиться в этом, — он брезгливо поморщился, оглядывая царивший в комнате беспорядок, — месте. Видимо, гриффиндорцам не свойственна тяга к чистоте и порядку. Признаюсь, мисс Грейнджер, я крайне в Вас разочарован, — на последних словах он сделал едва уловимый акцент, и девушку зарделась еще сильнее, понимая, что именно он имеет в виду. — Драко, мне долго тебя ждать? — Уже иду, — кивнул юноша, направившись к отцу, но, не сделав и пары шагов, вернулся к своей собеседнице, склонился к её уху и произнес лишь несколько слов так тихо, что услышать его могла лишь она. В тот миг девушка побледнела, словно привидение, потом покраснела, а потом и вовсе позеленела от злости, но ничего не сказала ему в ответ. — Драко, — с нажимом произнес Люциус, наблюдавший за происходящим с хорошо скрываемым интересом. — Мы еще вернемся к этому разговору, Грейнджер, — отозвался слизеринец, и быстрыми шагами вышел из ее комнаты, даже не взглянув на отца. Не говоря ни слова, Люциус направился вслед за ним, на мгновение задержавшись в проходе, и окинул девушку таким уничижительным взглядом, что у нее кровь в венах застыла, а сердце в груди болезненно сжалось.       Однако окончательно осознание произошедшего обрушилось на нее тогда, когда за ее высокородными гостями с шумом захлопнулась дверь. Тогда-то выдержка покинула девушку окончательно, ее рука, досель сжимавшая в кулаке золотой медальон Малфоя, безвольно опустилась, тяжелая цепочка проскользнула меж пальцев и пронзительно звякнула, упав на каменный пол. Гермиона досадливо всхлипнула и опустилась на кровать. Слезы, которые несчастная была уже не в силах сдерживать, хлынули по щекам, а она все никак не могла понять их истинную причину. Была ли это обида за то, что Малфой ее использовал для удовлетворения своих сиюминутных прихотей или бессильная злоба на саму себя из-за проявленной глупости? А может, горечь от того, что эта ночь, подарившая ей столько блаженства, больше никогда не повторится? Все чувства перемешались в ней настолько, что девушка уже была не в силах отделить одно от другого. Черт, с трудом верилось, что такое количество эмоций в одночасье может зародиться в душе одного человека. «Теперь он тебя ненавидит», — проговорила она сама себе, обнимая подушку. «Оно и к лучшему. Будущего у вас нет и не было — все это лишь глупые фантазии. А произошедшее было безумием. И тебе это прекрасно известно. Он воспользовался тобой в минуту слабости просто потому, что рядом не было никого другого, а ему нужен был кто-то, чтобы забыть и забыться. И этим кем-то оказалась ты. Черт, да видно же, что Малфой жалеет о произошедшем ничуть не меньше, чем ты».       Эти слова Гермиона повторяла себе уже не в первый раз, пытаясь самой себе объяснить ночное происшествие, но проблема заключалась в том, что несмотря не все «весомые доводы», не смотря на свою обиду и злость, она никак не могла заставить себя пожалеть о произошедшем. Прежде она даже и представить себе не могла, что внешне холодный, циничный и сдержанный Люциус Малфой может быть таким нежным и одновременно страстным любовником. Это просто не укладывалось в голове, вызывая все больше и больше вопросов. Когда он был настоящим: ночью, целуя ее так пламенно и жадно или днем, когда в его взгляде, устремленном на нее, читалась только брезгливость и пренебрежение? Зачем он это делал? Почему так поступил с ней? Чего хотел на самом деле и почему презрел свои былые убеждения из-за нее? Все это просто сводило с ума. Стрелки на часах медленно оббежали круг, за ним второй, а Гермиона так и не шелохнулась, завороженно глядя на дверь. Ожидая и не веря одновременно, но когда назойливое тиканье часов сменилось оглушительным криком волшебной кукушки, девушка словно высвободилась из плена этих тяжких размышлений. «Довольно. Я подумаю об этом завтра. Хотя… нет. Я не буду думать об этом вовсе. Произошедшего не изменишь», — поднявшись с места, заключила она. И тут же взмахнула волшебной палочкой, произнесла несколько хозяйственных заклинаний, чтобы привести комнату в порядок, и уселась на стул, решив найти успокоение в полюбившемся занятии. — Соберись, Гермиона, библиотека сама себя не найдет. И для этих поисков Малфой тебе совсем не нужен. — Сняв со спинки стула теплую мантию, девушка вытряхнула карманы. Ничего. — Должно быть в сумке, — но когда искомая вещица не обнаружилась и там, с нарастающим раздражением она начала перерывать все вещи, что были на ней накануне. Пусто. Ничего. Она даже попробовала применить манящие чары, забыв о том, что свитки не подвластны для такой магии. — Твою ж мать, — прошипела Грейнджер, недовольно отпихнув ластившегося к ней Живоглота. — Это уже невезение с большой буквы.       Усевшись за стол, гриффиндорка достала чистый пергамент, обмакнула перо в чернильницу, приготовившись писать, но мысли в голове разбежались, как тараканы от включенного света, осталась только пустота. Несколько минут Гермиона угрюмо смотрела на то, как с заостренного кончика пера срывается одна капля, затем вторая, третья… кляксами растекаясь по белоснежной бумаге, а перед глазами у нее было лишь лицо Люциуса. Девушка вновь обмакнула перо и написала лишь одну строчку: «Где под защитой Михаила, сокрыта рыцарей стена», и тут же ее перечеркнула. — Так, Гермиона соберись. Как там было… «в обители светлейшей Михаила, что в междуречье скрылась ото всех». Нет, — эта строчка так же оказалась зачеркнута. «Сокрыта властью Михаила, та сила, что не ведал человек» — вновь скрипнуло перо. Снова не то. «Невидима простому глазу та сила, что укрыта магией небес». — Нет. Все это не то. Не то! — Гриффиндорка со злостью скомкала пергамент, бросила его в мусорную корзину и достала чистый лист, пытаясь собрать мысли в кучу.       Она помнила, что в послании Мерлина говорилось что-то о светлейшем Михаиле, о великой силе, которая была заточена где-то между двумя реками на бескрайних просторах земли. Помнила о том, что эта сила оберегалась магией огня и армией рыцарей, помнила что-то о времени, но все эти фрагменты никак не хотели складываться в единое повествование, а Дьявол, как известно, крылся в деталях. Одно неверное слово и все… головоломка не сложится, а библиотека не найдется. — Черт, — девушка в очередной раз скомкала исписанный лист и отбросила его в сторону, а потом исписала и отбросила еще один. И так продолжалось до тех пор, пока весь пол вокруг нее не оказался усыпан бумажными комочками. Но всё было бесполезно. После всего случившегося в тот день память отказывалась ей повиноваться. Лишь единожды прочитав послание, девушка не сумела запомнить ничего конкретного, а мысли ее и вовсе витали вокруг да около, доводя до бешенства. Мерлинова борода, и почему именно сейчас, когда от памяти практически зависела ее жизнь? Неужели Люциус Малфой настолько задурил ей мозги, что находясь рядом с ним, она позволяла себе такую беспечность? И что, спрашивается, ей теперь делать? Вопрос, конечно, был риторическим, хотя ответ на него нашелся сразу. «Значит, остается только одна возможность — Мэнор. Я выронила свиток там», — девушка покосилась на поблескивавший в лучах заходящего солнца медальон. Черт, а ведь еще утром она дала себе зарок никогда больше не пересекать порог этого дома, никогда и ни при каких обстоятельствах не связываться с Люциусом, но пресловутая случайность, видимо, решила иначе. Или то была не случайность, а сама судьба, которая из глупой прихоти неизменно толкала на одну тропу таких разных людей. Как бы то ни было, она должна вернуться в поместье и разыскать свиток. И стоило сделать это именно сейчас, когда хозяева дома были так заняты выяснением отношений, что вероятность встретиться с ними в Уилтшире стремилась к нулю. Но не успела Гермиона об этом подумать, как в коридоре послышался грохот двери, гул тяжелых шагов и до боли знакомый голос Малфоя-старшего. — Вернись сейчас же, мы с тобой еще не закончили. — Закончили, — прокричал в ответ Драко, который, судя по интонации, находился на пределе самоконтроля. — Я не женюсь ни на Дафне, ни на Астории. Я их даже не знаю. — Женишься. Потому что это твой долг. И перед семьей, и перед магией, — тоном, не терпящим возражений, произнес Люциус. И от звука его голоса по спине у гриффиндорки побежали мурашки. — А как же твой долг перед семьей? — с ехидством произнес юноша. — Я не собираюсь обсуждать с тобой это. Тем более, здесь. — А почему бы и нет?! — усмехнулся Драко, — Или не хочешь, чтобы нас услышали. Ну, так пусть послушают. Вся школа, да что там школа, все волшебное сообщество хочет узнать, как живут Малфои. Наше имя не сходит с первых полос газет, и притом там нет ни слова правды. Так пусть узнают. Мне все это уже осточертело. — Замолчи, иначе… — Иначе что? Лишишь меня наследства? Унизишь у всех на глазах? Нашлешь проклятие, а что собственно мелочиться. Давай сразу «Круциатус» или «Аваду». Ты говоришь мне о долге, но о своем даже не вспоминаешь. Ты первый Малфой, который запятнал себя разводом, и ты мне будешь говорить о чести и обязательствах? Да, отец?! Я вчера был в Мэноре, — при этих словах Гермиона, стоявшая за дверью, прижала ладошку ко рту, чтобы сдержать рвущийся из груди стон. Неужели Драко узнал? Нет, быть не может. Если бы ему открылась эта тайна, он бы бросил ей обвинения прямо в лицо. Хотя… теперь многое становилось на свои места, по крайней мере, Гермионе стало понятно отчаянное желание слизеринца найти способ манипулировать родителем. Он не хотел вступать в брак по расчету, хотел освободиться от оков, хотел целовать женщину по любви, а не из чувства долга перед чистокровными родственниками. Разве можно его за это упрекнуть? — И представь себе, на вратах лежала магическая печать, — срываясь на крик, произнес юноша. — Я не смог попасть в собственный дом. И с чего бы это? — Пока я жив — это мой дом, — невозмутимо произнес Люциус, — и тебе не стоит об этом забывать. Никогда. Я опечатал поместье, поскольку мы там не живем и не стану отчитываться перед тобой в своих действиях. К тому же, ты утратил мое доверие в тот день, когда решил обчистить сейф и передать купчие твоей матери. — Значит, какой-то грязнокровке ты доверяешь больше, чем мне, оставив за ней эту привилегию. Мерлин, сам факт того, что ты позволил подобной грязи переступить порог нашего поместья не в качестве рабыни, оскорбителен для всех Малфоев, от лица которых я говорю. Но ведь вчера она была там не одна, не так ли? — на бесконечно долгий для всех троих миг воцарилось молчание. Гермиона, казалось, забыла как дышать, прислонившись лбом к двери, Люциус сжал губы так сильно, что они превратились в тонкую полоску, а Драко неотрывно смотрел на отца, пытаясь разглядеть в его скупых на эмоции движениях правоту своего отчаянного предположения. — Это абсурд, — с выдохом произнес Малфой-старший. — Как смеешь ты обвинять меня в чем-то подобном, щенок? — О, обвинять тебя будут портреты предков на стенах, а я лишь подвожу жирную черту под твоими словами о чести и долге. Где была твоя честь, когда ты путался с этой грязнокровкой? — в одночасье воздух прорезал хлесткий звук пощечины, и Гермиона услышала, как юноша, пошатнувшись, ударился о соседнюю дверь. — Никогда больше не смей говорить о подобном, — прошипел Люциус, теряя терпение. — Что, правда глаза колет? «Господи, он сейчас его убьет», — подумала Гермиона, хватаясь за ручку дверцы, но вовремя успела себя остановить. Если она сейчас вмешается, пытаясь их разнять, тем самым лишь подтвердит предположения Драко. Нет… это были не предположения, а утверждения, но что-то в его словах явно не вязалось с действительностью.       Когда Гермиона покинула Хогвартс, Драко был на командной тренировке по квиддичу. Они как раз играли против гриффиндорцев, и Малфой был там — в этом сомнений не было, а значит, он просто не мог видеть, как она входила в Мэнор. У него не хватило бы времени на то, чтобы преследовать ее. К тому же, она была предельно осторожна, нигде не наследила и убедилась, что не привлекла к себе внимание. И тут до нее дошло — такие подробности были известны ей, но Люциус… Люциус не мог этого знать. Вчера его в школе не было. «Он… вот же ж, хитрый змей», — мысленно проговорила Гермиона, сжав кулачки. «Теперь понятно для чего Драко приходил ко мне, и о каком оружии говорил», — девушка тяжело выдохнула.       Похоже, это был неудачный день для всех троих, но он многое прояснил и расставил по местам. В частности, Гермиона смогла понять причину странного поведения Драко. Если он сумел узнать о готовящейся помолвке и желал ее расстроить, лучшего способа и придумать нельзя. Публично уличи такого борца за чистокровные идеалы, как Люциус Малфой, в связях с маглорожденной ведьмой и велика вероятность, что остальные сторонники чистоты крови просто отвернутся от него, как от предателя крови. Тогда на этом нежелательном браке можно было бы поставить жирный крест. И Драко, как и любой отчаявшийся человек, заполучив в руки такое «оружие», вполне мог бы угрожать отцу обнародовать эти сведения. Накануне слушания это и вовсе стало бы катастрофой. Едва ли судьи Визенгомота решат оправдать бывшего Пожирателя смерти, который примерив на себя личину преподавателя, спутался с ученицей. Беспроигрышный шаг. И Люциус скорее всего бы повелся на это, но… черт, Драко не мог за ней следить, а значит, не мог этого знать наверняка. Выходит, просто блефовал… увидев ее расстройство, он свел воедино некоторые уже известные ему переменные и выдал их отцу, как неподкрепленную фактами аксиому. Сказанное им было не больше, чем предположение… и успех этого блефа зависел лишь от того, поверит ли ему Люциус.       Гермиона выжидающе замерла, дожидаясь его слов, как приговора. Свою карту Драко разыграл, теперь черед за его отцом. Но как он поступит? Повысит ставку, спасует или откроется? Не обладая знаниями Гермионы, сможет ли он невозмутимо врать сыну? — Ты женишься на Астории Гринграсс, — холодно произнес Люциус, проигнорировав выпад юноши. — Почему на Астории? Несколько минут назад у меня был выбор между ней и Дафной, — истерично усмехнулся Драко. — И раз ты этот выбор не сделал, я принял решение за тебя. Что до твоих обвинений, — он сделал театральную паузу, — то они… абсолютно правдивы, но оное никак не повлияет на моё решение о твоей помолке, — при этих словах Гермиона не сумела сдержать стона. Это действительно была катастрофа. Он признал… он сказал правду. И к вечеру вся школа узнает о произошедшем. И как ей теперь смотреть в глаза друзьям? Она ведь так и не успела им ни в чем признаться. Теперь скандала не избежать. — Что?! И ты так спокойно говоришь об этом? Говоришь о чести и долге перед семьей, в то время как вчера трахал грязнокровку, которая тебе в дочери годится? Да как ты смеешь мне после этого в глаза смотреть?! Ох, хвала Мерлину, что дед не дожил до этого дня, иначе его смерть была бы на твоей совести. — Ты все сказал? — Ты даже не представляешь, сколько еще осталось невысказанным. — Помнишь, когда ты был маленьким, — при этих словах его голос стал мягче, будто воспоминания о былых днях ввергали Люциуса в атмосферу абсурдного для текущих обстоятельств умиротворения, — мать называла тебя маленьким принцем. И ты действительно был принцем нашего чистокровного рода, нашей надеждой и нашей кровью. Всю свою жизнь ты жил, как принц, забыв о том, что принцы не владеют своим сердцем. Я выполнил свой долг перед семьей и перед магией, Драко. У меня есть ты, и я могу позволить себе… — он сделал небольшую паузу, перевел дыхание, но фразу так и не закончил. — Когда у тебя появится чистокровный наследник, тогда и ты сможешь жить для себя. Так, как посчитаешь нужным. — Я не женюсь на Астории, — уже спокойнее проговорил юноша, и голос его звучал так уверенно и твердо, что Гермиона с трудом могла узнать в нем голос Драко. — Женишься. — Нет. — Я неоднократно предупреждал тебя, Драко. Не нужно было бросать мне вызов… снова, — этот тон Люциуса Гермиона знала и боялась. Боялась этих спокойных интонаций, этой решительности, ибо было в них что-то фатальное. На миг девушке даже показалось, что сейчас расщелину под дверью осветит зеленая вспышка и… — Отец, прошу… — Обливиэйт, — проговорил Люциус. — О, Мерлин, — прошептала она побледневшими губами. Люциус это сделал. Черт, он стёр память родному сыну, точно так же, как сделала сама Гермиона со своими родителями. Но она хотела их защитить, а Малфой… чертов Малфой думал лишь о себе. Хотя… кто разберет, о чем может думать этот злой гений. Девушка с такой силой сжала рукоять волшебной палочки, что витиеватый орнамент отпечатался на ее коже. «Чертовы слизеринцы. Видят лишь одно решение проблемы. Стер память, внушил «правильные» мысли и… вуаля — нет никакой проблемы». — Отец, что ты здесь делаешь? — за дверью послышался голос Драко. — Пришел поговорить. — О чем? — в голосе Драко слышалось нескрываемое удивление. Заклинание подействовало, юноша даже не понимал, как он оказался в этом коридоре. — Я много думал о нашем недавнем разговоре, — произнес Люциус, — ты вошел во взрослую жизнь, но сколько бы тебе не было лет, для меня ты навсегда останешься ребенком. Моим ребенком — сыном и единственным наследником. И я просто не могу позволить себе потерять тебя, именно поэтому я не рассказал о том, что ищу библиотеку. Но в одном я с тобой согласен, мне стоило внимательнее относиться к тебе и больше доверять, — Малфой стянул с пальца фамильный гербовый перстень и протянул его сыну. — Это тебе… ты его заслужил. — Это твой перстень. Я не могу… — Я всегда хотел владеть им, но получил его только после смерти отца. Не хочу, чтобы ты ждал так долго. С сегодняшнего дня я дам тебе доступ ко всем финансовым бумагам Малфоев. Ты заслужил это право. — Отец, я… — глаза юноши сверкнули такой искренней радостью, что, казалось, даже в коридоре стало светлее, и он преисполненный чувством благодарности, кинулся к отцу и крепко его обнял. Так, как, пожалуй, не обнимал с раннего детства. Того детства, где ему еще не запрещалось показывать свои эмоции. — Тише, тише, а то нас неправильно поймут, — усмехнулся Люциус, и Гермиона, прильнувшая к двери, услышала, как он похлопал парня по спине. — Помни, Малфои всегда берегут свою репутацию. Коридор не самое подходящее место для демонстрации семейных чувств. — Да, отец. — Не хочешь отужинать вместе со мной? Можем провести вечер в Хогсмиде или на Косой аллее. — Я не… просто я хотел, — неловко потянул юноша, заламывая пальцы. — Чего? — Сегодня наша команда по квиддичу собиралась отпраздновать победу над Когтевраном в «Кабаньей голове», я хотел пригласить Асторию… Асторию Гринграсс, но ты прав… семья прежде всего. Мне нужно сообщить, что я не смогу пойти… — Ну что ты, — елейным голосом ответил Люциус, расплывшись в улыбке, — долг молодого человека слушать свое сердце, разве я могу помешать этому. Ступай, пообедаем завтра, — Драко с неверием уставился на родителя, из уст которого подобные речи звучали достаточно неожиданно, но разбираться в причинах такого настроения отца не стал. Да и с чего бы? Пожалуй, этот день можно было назвать самым счастливым в его жизни. Ведь произошло то, чего он так жаждал — его оценили, ему доверились, его признали равным. — Да, конечно, — благодарно кивнул Драко, пожимая руку отца. «Чертов лицемер», — прижавшись ухом к двери, подумала Гермиона. «Внушил собственному сыну невесть что, бросил ему кость, как голодному псу, и радуется».       А с другой стороны ход был очень тонким и продуманным. Что не говори, а Малфой действительно был прекрасным стратегом, умел отказаться от малого в пользу большой победы. Драко из кожи вон лез, чтобы заслужить признание отца и в итоге стал помехой на его пути к цели, но устранить сына, как любое другое препятствие Люциус не мог, а потому дал ему то, чего тот так жаждал — иллюзию счастья. Он отдал ему «символ своей власти», предоставил доступ к важным документам, в которых Драко едва ли захочет разбираться в силу возраста, демонстративно простил незадачливого отрока, так еще и внушил ему интерес к избранной им невесте. И теперь вместо того, чтобы выслеживать родителя, рискуя сорвать все его планы или того хуже — угодить в переплет, юный Малфой будет увиваться за чистокровной красоткой на радость родителям. Казалось бы, все прекрасно и все счастливы… и все из выше перечисленного Гермиона могла принять и оправдать, кроме одного — внушенного чувства. «Мерлин, а что если он проделал нечто подобное и со мной?» — подумала она, впервые за несколько месяцев вернувшись к этим отравляющим мыслям. «Что если он стирал мою память, а я даже не знала об этом?» — Ну, ступай, кавалер не должен заставлять свою даму ждать, — вырвав ее из сетей этих мыслей, проговорил Люциус, похлопав сына по плечу. — Да, — кивнул Драко, и в очередной раз поблагодарив отца, надел на палец подаренный перстень и зашагал прочь.       Когда его шаги затихли, Люциус дошел до конца коридора старост и начал открывать все двери подряд. Некоторые оглядывал мимоходом, у некоторых задерживался чуть дольше. То и дело до слуха Гермионы доносился звук щелкающих замков и по мере его приближения к ней, девушку начала колотить дрожь, ибо осознание происходящего лавиной обрушилось на нее. «Он избавляется от свидетелей их разговора», — подумала она, сильнее сжимая в руках рукоять палочки. Глупо было надеяться на то, что она стала единственной свидетельницей этой ссоры. Наверняка многие студенты-старосты подобно ей припали ухом к двери, ловя каждое их слово, и сейчас Люциус, признавшийся в своей недозволительной связи с грязнокровкой, методично заметал следы своего «преступления». «Ну что… сейчас придет и твой черед», — съехидничал разум. — Ну, уж нет. Без боя не сдамся, — прошипела девушка, отойдя на несколько шагов назад, и приняла боевую стойку. Вскоре свет в расщелине между полом и дверью заслонила тень, и гриффиндорка затаила дыхание. Вот он… момент истины — еще секунда, и он войдет, распахнет дверь и попытается стереть ей память не только об услышанном, но и о минувшей ночи в попытке скрыть собственный позор. Но нет, она не отдаст ему эти воспоминания. Они принадлежат ей. Только ей, даже не смотря на то, что они о нем. Но Люциус так и не вошел… хотя и знал, что она слышала каждое их слово. Почему-то он решил сохранить ей эту память. Только ей.       Повинуясь какому-то непонятному зову души, девушка подошла ближе и сжала дверную ручку, но так и не нашла в себе сил ее повернуть. Прошла секунда, две, десять, вечность… а они так и стояли по разные стороны двери, чувствуя запах друг друга, такие близкие и такие далекие, словно эта тонкая перегородка была для них непреодолимым препятствием, а ведь ему всего лишь стоило постучать, а ей — открыть. Так просто и в то же время невыносимо тяжело. Тяжело преодолеть себя, тяжело забыть, тяжело простить, тяжело просто быть… Их разделял всего лишь шаг, но никто из них не отважился его сделать, никто не смирил свою гордость, не презрел принципы, не двинулся с места. И этот шаг разверзся меж ними огромной бездной, в которой сгорали надежды и мечты.       Секунда… и в коридоре послышались удаляющиеся шаги Люциуса, секунда… и Гермиона, не выдержав этого эмоционального напряжения, сползла на пол, оперившись на дверь спиной, и залилась слезами. Жестокая ирония — их разделяла всего секунда, но оба избрали пустоту и одиночество.       Сказать точно, сколько она просидела на холодном полу, Гермиона не могла, но к тому времени, когда она вышла из этого оцепенения в небе уже серебрилась холодная луна, заливая комнату своим холодным светом. С трудом поднявшись на ноги, гриффиндорка посмотрела на часы — три часа после полуночи. — Что ж, самое подходящее время для преступлений, — проговорила она, облачаясь в теплую мантию, и скользнула за дверь. Идея вломиться в дом к Малфою после всего произошедшего, конечно, была не самая лучшая, но ничего другого она придумать просто не смогла. Да и времени на размышления у нее не было. Если она действительно обронила свиток там, то каждая минута промедления увеличивала шанс, что его найдут, тогда с надеждой продолжить поиски библиотеки придется попрощаться. Или же продолжать ее искать на условиях этого чистокровного лицемера. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», — мысленно проговорила она и запетляла по нескончаемым лабиринтам замка.       Коридоры Хогвартса встретили ее гнетущей тишиной, портреты мирно спали в золоченых рамах, и девушка никем незамеченная и никем неузнанная без всяких препятствий добралась до потайного хода, скрытого за каменной горгульей, лишь на секунду остановившись у доски со школьным расписанием. В девять часов Малфой должен был вести урок у третьекурсников, хорошая новость заключалась в том, что после нескольких бессонных ночей он едва ли решится выслеживать ее. Наверняка он уже спал у себя и видел десятый сон. «Может, мне повезет и удастся обойтись без неприятных встреч», — продолжив свой путь, подумала Гермиона. «Когда это тебе везло?» — съехидничал разум. «То, что я до сих пор жива можно считать везением вселенских масштабов», — с уверенностью заключила она, шагнув в темноту потайного тоннеля, и уже через четверть часа оказалась на главной площади Хогсмида. — Мэнор, — сжав в ладони золотой медальон, проговорила Гермиона и спустя краткий миг оказалась на пороге старого поместья, такого же древнего, как и сама Британия. Точно так же, как и Хогвартс, особняк был погружен в ночную безмятежность.       Ухватившись за литую бронзовую ручку, девушка потянула на себя массивную дверь — не заперта, словно кто-то оставил ее открытой специально для нее. На миг гриффиндорка почувствовала себя мышью, для которой поставили мышеловку, а вместо сыра в качестве приманки использовали желанную для ее сердца вещицу. От одной мысли об этом ее тело охватила нервная дрожь, — Гоменум ревелио, — проговорила она. С кончика волшебной палочки сорвалось едва уловимое для человеческого глаза сияние, и по особняку пронесся порыв ветра. Ни души. Гермиона облегченно выдохнула и направилась в библиотеку.       Поразительно, но даже не смотря на кромешную тьму, она шла уверенным шагом, наперед зная, где находится каждый поворот, каждая ступенька, каждая дверца, словно прожила здесь всю свою жизнь. Но еще более удивительным было то, что ее больше не охватывал леденящий страх перед этим жилищем даже в темное время суток. Она помнила пробирающий до костей холод подземелий, помнила нестерпимую боль от пыток Беллатрисы Лестрейндж, помнила унижение, которому ее подвергли в гостиной, которую она только что оставила за своей спиной, но теперь эти воспоминания, такие живые в прошлом, казались ей лишь страшным сном, а их место заняли другие — яркие, приятные, теплые, волнующие, хотя и с привкусом горечи.       Стоило ей закрыть глаза, и Гермиона ощущала тепло потрескивавшего в камине пламени, сладковатый привкус вина на губах, шелест старых страниц, но абсолютно всё затмевал огонь страстных прикосновений Люциуса. Теперь каждый уголок этого дома навевал на нее эти запретные воспоминания, которые приносили одновременно нестерпимую боль и сладкую муку. Черт, может, зря она убежала этим утром? Может, стоило поговорить с Люциусом? Может… «Не может». «Поговорить, ага, так он тебе и скажет», — с негодованием воскликнул внутренний голос. «Да он просто рассмеется тебе в лицо. Кто ты и кто она! К тому же он свободный мужчина и может менять женщин хоть каждую ночь, не отчитываясь ни перед кем. Прекращай мечтать — нет в тебе ничего особенного. Он никогда не давал тебе повода думать, что имеет в отношении тебя серьезные намерения».       Гермиона с горечью всхлипнула, ибо все это было правдой. Люциус никогда не давал ей ложных надежд, едва ли не каждым словом подчеркивая их социальное неравенство, и хоть в последнее время в их отношениях наметился прогресс, сама суть этих взаимодействий осталась прежней — они были связаны сделкой, и когда библиотека Мерлина будет найдена, каждый из них пойдет своим путем. И все будет кончено. — Ты всё сделала правильно, — проговорила она сама себе. — Пластырь снимают резким движением, точно так же из сердца вырывают чувства. Раз… и всё. — Только теперь ей казалось, что был и «раз», и «два» и «все десять», а легче не становилось. Напротив, душа с каждым часом болела все сильнее, сердце жег огонь недосказанности, заглушая голос разума и здравого смысла.       Войдя в библиотеку, девушка на секунду замерла, пытаясь сбросить с себя наваждение минувшей ночи, и огляделась по сторонам. Кругом чистота, порядок — исчезли бокалы с недопитым вином, разбросанные по столу свитки и старые фолианты мирно покоились на полках, теперь здесь ничего не напоминало о том сладостном безумии, что охватило их накануне. — Люмос, — проговорила Гермиона, дюйм за дюймом обыскивая помещение, но свитка нигде не было. Ни на полу, ни на столе, ни между подушками дивана. «Может, его нашли во время уборки домовые эльфы? Если Люциус еще не появлялся дома, был шанс». —Лори, — позвала гриффиндорка, но прежде расторопный домовик не откликнулся на этот зов, словно его и вовсе не было в доме. Хотя, может, так оно и было. — Лори, отзовись. Твой хозяин приказывал тебе помогать мне.       Ничего. Девушка сделала глубокий вздох, поднимаясь в жилые комнаты и потянув за дверную ручку, зашла в спальню Люциуса. Комната была погружена почти в абсолютную тьму, за исключением небольшой щели между занавесями окна. С трудом, но она сумела разобрать проступающие очертания кровати, небольшую ширму, за которой находился ненавистный ей Омут памяти, прикроватную тумбочку, на которой до сих пор сверкали золотые галеоны, от одного взгляда на которые девушку буквально передернуло. — Слишком часто в мою спальню стали проникать нежелательные личности, пришлось поставить на дом магическую защиту. Теперь без моего ведома сюда даже эльф не проскользнет. Представь себе, я извлек много уроков из своих прошлых ошибок, — голос Малфоя за спиной заставил ее вздрогнуть. Переведя дыхание, девушка собрала в кулак всю свою волю, постаралась придать лицу как можно более равнодушный вид и повернулась к нему лицом. Тут же вспыхнули десятки свечей. Люциус вальяжно развалился в кресле подле камина, надменно глядя на свою ночную гостью. «Никогда и ни при каких обстоятельствах не показывай ему, что случившееся имеет для тебя значение. Не давай ему такую власть над собой». — И что же привело тебя в столь поздний час в мою комнату? Неужели чувство вины за утреннее бегство? Неприлично покидать дом, не простившись с хозяином, разве маглы не учат этому своих детей? — Если кого и должно мучить чувство вины, то это Вас, — в тон ему ответила девушка. — А мне казалось, что вчера тебе нечем было меня упрекнуть, — усмехнулся Малфой, поднимаясь с места и делая несколько шагов к Гермионе. — Вы переоцениваете себя, Малфой, — выставив перед собой волшебную палочку, проговорила она. — Как по мне, вчера не произошло ничего сколько-нибудь значимого. Вы в очередной раз показали свое истинное лицо — лицемерное, циничное. Впрочем, я от Вас иного и не ожидала, — Люциус сделал еще несколько шагов вперед, остановившись лишь в тогда, когда палочка уперлась ему в грудь. — Не подходите ближе, а иначе… — Что? Нападете на меня в моем же доме? И чем же я заслужил такое отношение, — он перехватил запястье девушки, отводя руку в сторону. — Не делайте того, о чем в последствие пожалеете. — Я жалею лишь об одном, — прошипела она, метнув на него полный ярости взгляд. — Впрочем, Вы правы. Из своих ошибок я извлекла уроки. Отпустите меня, Малфой, мне осточертели Ваши игры, — Гермиона рванулась, пытаясь высвободиться из его хватки, но ее попытка изначально была обречена на неудачу. Дьявол, может, не так уж и сильно она хотела покинуть сладкий плен его рук. — Пустите, я сказала, — Гермиона подняла на него полный негодования взгляд и к собственному удивлению увидела на его губах легкую улыбку. — Вы находите что-то смешное в данной ситуации? — практически прошипела гриффиндорка, будучи не в силах разобрать его истинные чувства за многочисленными масками, которыми он скрывал свое лицо. — Как по мне, ситуация действительно комичная. Вчера утром ушла ты, оставив мне не двусмысленное послание на тумбочке, — он кивнул в сторону кучки золотых монет, — так почему же ты злишься так, будто я выставил тебя из дома, как непотребную девку? — Гермиона удивленно распахнула глаза. Этот вопрос действительно застал ее врасплох. Прежде она была уверена, что Люциус предпочтет сделать вид, что произошедшего и вовсе не было. И что, спрашивается, она должна ему ответить? Что пока он спал, она не сумела побороть собственное любопытство и заглянула в его Омут памяти? И кто из них после этого повел себя нетактично? Но с другой стороны, не сделай она оного, никогда бы не узнала об отношениях Люциуса с Каталеей. И что тогда было бы? Она обрекла бы себя на роль его любовницы под номером два. Нет, не бывать такому. — Вы использовали меня для удовлетворения своих прихотей, Малфой. Это было низко и подло, а теперь у Вас еще хватает наглости требовать объяснений? Я не стану Вашей любовницей, как мисс Дюбурже и не буду терпеть к себе подобного отношения. Вы мне отвратительны. В Вас нет ничего святого... случившееся ночью было ошибкой, о которой я не хочу забывать лишь по одной причине, чтобы не повторить ее снова. Что до причин моего визита, вчера я имела неосторожность потерять здесь одну ценную вещицу, и буду Вам очень признательна, если Вы мне ее возвратите, тогда я сразу уйду. Как Вы сказали утром: «у меня нет ни малейшего желания задерживаться в этом месте».       Люциус застыл, будто статуя, выпуская запястье девушки из стальной хватки. Смятение, ярость, душевная боль переполнили его, грозя вырваться наружу. Холод, сковавший его сердце, снова возник в серых глазах и в тот миг, когда его ладонь потянулась к её щеке, Гермиона уже приготовилась к худшему. Но пощечины не последовало. Вместо этого он почти нежно провел пальцами по ее щеке, приблизившись к ней и вдыхая сладковатый аромат ее волос. — Что ж, маленькая ведьма, теперь ты имеешь право сказать, что я с тобой дурно обошелся. Хотя, чего еще можно ждать от убийцы и Пожирателя смерти, ведь так? Я действительно совершил тяжкое преступления, я поборол тебя, поломал и, супротив воли, жестоко изнасиловал.       Последнее было сказано с такой наглой издевкой, что ей показалось, будто тысячи игл вонзились в ее сердце. Гермиона до крови закусила губу и отвернулась, чтобы Люциус не услышал ее всхлипываний. Это был удар, на который ей нечем было ответить. Ведь минувшая ночь стала следствием обоюдного желания, Малфой её ни к чему не принуждал, и как бы она не хотела обвинить его во всех смертных грехах, насилия за ним не водилось. — Гермиона…       Сделав глубокий вздох, гриффиндорка нашла в себе силы повернуться и посмотреть ему в глаза. Ах, как она сейчас хотела увидеть в них вчерашнюю нежность и страсть, но видела лишь раздражающее спокойствие, граничащее с равнодушием. Но больше всего прочего Гермиона хотела услышать от него правду о его истинных чувствах и намерениях в отношении нее; о его связи с Каталеей, но Люциус молчал, а она не решалась спросить его об этом напрямик из страха быть отвергнутой и осмеянной. «Ты прекрасно знаешь, что у Вас нет будущего. Он Пожиратель смерти, убийца и маглоненавистник; он годится тебе в отцы; он никогда не признает тебя равной, так почему же ты так цепляешься за невозможное. Остановись», — но проблема заключалась в том, что сколько бы причин не быть с ним она себе не называла, здравый смысл заглушал один единственный довод — ее чувства к нему. Легко было на что-то решиться, находясь от него вдали, и невозможно воплотить это намерение в реальность, будучи с ним в одной комнате. И все же… она не готова была быть его игрушкой, не желала быть одной из многих. — Отдайте мне пергамент, мистер Малфой, и закончим этот неудавшийся эксперимент, — твердым голосом проговорила Гермиона, протянув ему ладонь. — Как показала практика, сотрудничество с Вами до добра не доводит. — До добра не доводит неуемное гриффиндорское любопытство. И нет, я не отдам свиток. — Мы так не договаривались. — Вот именно, мы так не договаривались. Не только ты рисковала своей жизнью, чтобы заполучить пергамент и не тебе одной им распоряжаться. Это первое, — он сделал шаг навстречу к ней, и Гермиона попятилась назад. — Не стоит смешивать личные отношения с деловыми, ты должна это понимать. Это второе, — девушка выставила вперед палочку. — Не подходите. — А иначе что… нападешь на безоружного в его же доме? Не верю, — усмехнулся Малфой. — А зря. Вы знаете, был у меня один очень хороший учитель, который как-то сказал, что убитых и оглушенных обыскивать намного проще. — Что ж, если захочешь меня обыскать, тебе придется идти до конца, — проговорил он, не без удовольствия наблюдая за тем, как на щеках у Гермионы выступил смущенный румянец. Ну что за девушка? Где-то умная не по годам, а где-то упрямая и наивная, как ребенок. И все же… она была мила в своей этой невинной ревности. Наблюдая за ней, Малфой едва мог скрыть триумфальную улыбку. — Впрочем… шутки в сторону. Игры кончились, — продолжил колдун. — А теперь послушай, что я тебе скажу, девочка. Послушай и заруби у себя на носу, потому что дважды я повторять не стану. Если условия нашей сделки поменяются, они поменяются лишь по моей инициативе и не в твою пользу. Так что не пытайся тянуть одеяло на себя и опускаться до того уровня, где я смогу задавить тебя опытом. Мы вместе это начали, вместе и закончим. А пока, хочешь-не хочешь, но тебе придется мириться с моим присутствием. И произошедшее между нами никак не должно повлиять на наше сотрудничество в этом вопросе, — Гермиона, как завороженная, уставилась на него, едва не задыхаясь от негодования и злости, но возразить не решилась, — Что до событий минувшей ночи, — Люциус замолк, глядя в раскрасневшееся от гнева и смущения лицо гриффиндорки, которая при этих словах обратился в чистый слух, жадно уставившись на него. — Я не собираюсь оправдываться из-за событий трехнедельной давности. У свободного от отношений мужчины есть свои потребности. Я не давал никому никаких обещаний и мне не в чем каяться перед тобой. А если бы и было… — Вы бы этого не сделали, — Гермиона перебила его, и в голосе ее звучала нестерпимая горечь. — Именно. — Что ж, тогда ответьте мне на один вопрос: зачем Вам такая, как я, если у Вас есть такая, как она? — девушка посмотрела на него с такой надеждой, что язвительная фраза, готовая сорваться с его языка, застряла у него где-то поперек горла.       Малфой смотрел на нее как-то отстраненно, пытаясь понять свои собственные чувства и просчитывая дальнейшие действия. Если он скажет ей, что произошедшее было лишь развлечением на одну ночь, то рискует потерять девушку навсегда. В этом случае он останется при своих принципах, но с нереализованными желаниями, которые рано или поздно доведут его до крайности. Если же он признает, что прошедшая ночь пробудила в нем некую привязанность и нежные чувства к этой безродной девчонке, то упадет в собственных глазах без права подняться. Его выбор — это выбор аристократа. Он должен воплощать образец любой ценой, раз требует подобного от своего сына. Но этот выбор сейчас был над ним не властен. И единственным правильным решением для данной ситуации оказалось время, и Люциус решил тянуть его так долго, как это будет возможно. Авось все само и разрешится. Пройдет жажда запретного чувства, наступит пресыщенность страстью и все встанет на круги своя. В конце концов, указать девчонке на дверь он всегда успеет. — Мне не нужна Каталея и никогда не была нужна. — Но то, что я видела в омуте… — Лишь пьяное безумие, не более того, и Вы, если досмотрели это воспоминание до конца, должны это понимать, — Гермиона закусила косточку на указательном пальце, и уже собиралась задать главный вопрос, который перевернул бы всю ее жизнь, но Люциус, словно прочитав эти мысли, нетерпеливо тряхнул головой и продолжил. — А теперь, если я удовлетворил Ваше любопытство и утихомирил оскорбленное самолюбие, — он демонстративно перешел на «Вы», тем самым возводя меж ними преграду и давая понять, что пора откровений закончилась, — давайте вернемся к насущным вопросам. Ни один из нас, если я правильно понял ситуацию, не собирается отказываться от поисков библиотеки, — девушка молча кивнула, — и у нас остается лишь два варианта решения этой дилеммы: действовать по ранее разработанному плану или продолжить поиски поодиночке. Как по мне, первый вариант куда более предпочтителен. Несмотря на некоторые разногласия, мы с Вами образовали вполне сносную команду, и я бы не хотел превращаться сейчас в кровных противников из-за нелепой обиды. Пользы делу от этого не будет, а значит, мы оба останемся в проигрыше в угоду тем, кто наступает нам на пятки. Или Вы забыли о взломе кабинета Дамблдора и о пропавших артефактах? Это не может быть случайностью. И хоть враг еще не явил своего лица, я бы не хотел давать ему такого преимущества. А с нашими личными отношениями мы всегда сможем разобраться после, если к этому времени все не разрешится само собой. Вы согласны? — Люциус выжидающе воззрился на свою собеседницу. — Хорошо, — после некоторых раздумий согласилась Гермиона. В словах Люциуса была доля истины. Если у них есть противники, они только обрадуются их размолвке, да и превращать Малфоя в соперника было бы невероятно глупо. Его ум, его связи, его чутье не раз спасали им жизнь. К тому же, имела ли она право упрекать его за прошлое, пусть и не такое далекое? Нет. Не имела. Три недели назад никто из них не знал, что жизнь преподнесет им такой сюрприз, так не лучше ли начать календарный отсчет с минувшего дня, перевернув страницу прошлых разногласий. Люциус прав, сейчас лучше сконцентрироваться на поисках библиотеки, а дальше… пусть решит судьба. — Что ж, тогда завтра в шесть я буду ждать Вас в библиотеке Мэнора, — проговорил Люциус, откидывая с кровати покрывало. — А теперь, мисс Грейнджер, если Вы не желаете провести и эту ночь вместе со мной, я попросил бы Вас откланяться. Мне вставать через несколько часов. Простите, провожать не стану, но если Вас страшит обратный путь, могу Вам предложить свободную комнату в поместье. — В этом нет необходимости, — проговорила девушка. — Тогда не смею Вас задерживать, — Гермиона кивнула на прощание и направилась к двери, но внезапно обернулась к нему, обратив на мужчину испытующий взгляд. — Что-то еще? — Вы когда-нибудь стирали мне память, мистер Малфой? Или применяли ко мне иное внушение? — А Вы всерьез считаете, что сделав подобное, я бы признался? — иронично поинтересовался он, не сводя с девушки глаз, в которых плясали озорные чертики. — До скорой встречи, — развернувшись на каблуках, проговорила она, ухватившись за дверную ручку, и в этот момент за ее спиной прозвучало тихое «никогда». И это слово было красноречивей пылких признаний, принеся ей желанный покой и умиротворение. — Спокойной ночи. — Спокойной, — произнес он, взглядом провожая свою гостью, так и не найдя в себе сил попросить ее остаться.