***
Диппер проснулся, когда тусклый свет пробивался сквозь занавески и слабо заполнял карету. Потянувшись, насколько позволило платье, он зевнул в кулак и придвинулся к окну, слегка отодвинув занавесочку, посмотрел наружу. Взору Диппера открылась поляна средних размеров. В центре оживлённо горел костёр. Парень был бы не против погреться, но выходить за пределы кареты он не хотел. Во-первых, это опасно. Вокруг столько незнакомых личностей, способных перерезать глотку, не моргнув и глазом! А во-вторых, неудобные обстоятельства: земля после ливня обещала быть сырой и вязкой. Вокруг костра было три бревна. На них устроилось пять человек. У одного из них в руках была гитара. Диппер сосчитал струны. Раз, три, четыре… Шесть струн*! Время от времени мужчина перебирал струны — до Диппера доносилось едва слышное бренчание. Рядом с ним сидел парень с виду двадцати пяти лет. Он был в холщовой рубахе и игрался со своим кинжалом в «ножички». Его волосы были собраны в конский хвост. На лице росли усики. Остальные люди, сидящие рядом, были в похожем прикиде. Над котелком, что висел над костром, копошился здоровяк. Его голову украшала бандана. У Пайнса было подозрение, что здоровяк лысый. Здоровяк словно приплясывал возле котелка, бросая туда что-то и помешивая большой деревянной ложкой, иногда пробуя на вкус. Диппер вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего вечера, достал остатки брусничного пирога и доел их. Диппер снова прильнул к окошку. По соседству с костром и брёвнами разместилось множество палаток. У одной из них Диппер увидел человека в полулежачем состоянии. На его голове был башлык**. Он курил трубку, и, судя по всему, дремал. Выглядел он лет на сорок. На одном из высоких деревьев, окружавших поляну, был построен самодельный домик. Он был немного покосившимся, но смотрелся крепко. Вдруг здоровяк в бандане начал стучать по какой-то кастрюле ложкой, по-видимому, созывая всех. Из палаток повылазили люди. Из домика на дереве спустилась пара человек. Мужчина в башлыке отложил трубку в сторону и направился к костру. Парень выпустил из рук гитару. Вскоре костёр перестал быть виден. Билла среди подошедших Диппер не разглядел. Как отметил Пайнс, все мужчины были в простых штанах, а не в кюлотах*. «Как санкюлоты**», — подумал Диппер. Через некоторое время у костра разредилось, и Диппер видел, как парень взял в руки гитару. Пайнс приоткрыл дверь, чтобы слышать, о чём будут петь. Парень с гитарой запел. Мужчины подпевали ему. Особенно старался парнишка лет двадцати трёх, у которого не хватало зуба. Диппер услышал: Ковыляет по курганам колымага за конём. Это я и Себастьяно ящик золота везём. Заунывно ветер свищет, в трубке тлеет огонёк. Веселей держись дружище, путь неблизок, кров далёк… Ковыляют по курганам двое путников пешком. Это я и Себастьяно ящик золота несём. Мы конягу загубили, колымагу мы сожгли. Шестьдесят четыре мили до жилья мы не дошли… Ковыляет по курганам путник с грузом на весу. Это я без Себастьяно ящик золота несу. А Себастьяно из оврага просто выбраться не смог. А моих следов зигзаги заметает ветерок… Заунывно ветер свищет, над курганами пылит. А среди каньонов тесных ящик золота лежит. А моих и Себастьяновых костей не отыскать. Наши души по курганам будут вечно ковылять…*** Мужчины посмеялись и стали расходиться. — Какая грустная песня, — сам себе сказал Диппер, закрывая дверь. — Не пойму, чему они радуются?.. Но дверь недолго пробыла закрытой. Через пару минут она снова открылась, и в карету зашёл Билл, сжимая в руках пергамент, чернильницу и гусиное перо. — День добрый, — бросил он. — А теперь извольте нацарапать письмецо своему дорогому родственичку. — насмехаясь, произнёс Билл. Диппер молча принял принесённые Биллом предметы, и, положив пергамент на книгу, стал писать своему дяде коротенькое послание:«Дядя Стэн!
Как ты и предполагал, меня похитили и требуют выкуп в размере…» — Какой выкуп? — спросил Пайнс. — Что? — не понял Билл. — Денег сколько требуете? — пояснил Диппер. — Десять тысяч гинеи*** — отозвался блондин, оскалившись. Диппер, подавившись воздухом, дописал: »…10000 гинеи. Скажи Мэйбл, чтобы не грустила и не переживала, и ещё скажи, что её двоюродная сестра Мэй думает о ней.С любовью, Мэй.»
Пайнс дописал и передал Биллу пергамент. Тот, сделав вид, что Диппера не существует, вылез из кареты и тут же кого-то подозвал к себе. Подбежал именно тот щербатый** паренёк. Он был белобрысым. Схватив уже свёрнутый в трубочку пергамент, перевязанный тонкой верёвочкой, он побежал к краю поляны, где к деревьям были привязаны пять лошадей, на которых Диппер не обратил внимания. Вскочив на гнедого коня, белобрысый поскакал в сторону кареты, где была дорога. Диппер вернулся к своему прежнему занятию — наблюдению из каретного окна. Он посмотрел на лошадей. Остались четыре лошади: три коня и одна серая в яблоках кобыла. Из коней двое были белыми, и один вороной. Рядом с лошадьми примостилась телега с сеном. Потом Пайнс увидел, как здоровяк с банданой собрал посуду и побрёл в лес по тропинке, которую Диппер сначала не заметил. Диппер вздохнул и решил читать свою книгу. Робинзона он читал много раз, и практически мог пересказать, но упорно продолжал перечитывать, когда бывало, надоест читать тома. Сама книжка была небольшая, но Диппер очень её любил. Каждый раз, когда он её перечитывал, Пайнс чувствовал эмоции от этой книги по новой, будто бы читает впервые. Диппер увлёкся чтением. Больше за день его никто не тревожил.