***
На ужин они, как бы Кол ни старался, не опоздали. Семейные ужины были нередкой традицией в семье Майклсонов, и Кэролайн помнила, как попала на первый такой: когда ее, трясущуюся от злости, в слезах от истерики, Элайджа привел в этот дом и пообещал, что Клаус и пальцем к ней не прикоснется против ее воли. Вспоминать то, какой бедлам она устроила на кухне, было стыдно до сих пор, но тогда Элайджа лишь понимающе улыбался, а потом, как она выдохлась и обессиленно упала на стул, вытирая злые слезы, сбросил с себя черный пиджак, закатал рукава идеально белой рубашки и принялся готовить глинтвейн. У нее сил не было на то, чтобы удивляться, но в памяти отпечатался тот вечер, когда он спокойным, уверенным голосом рассказывал ей о том, как дела будут обстоять теперь, и аккуратными ломтиками нарезал яблоки и апельсины, как говорил о том, что договор будет составлен в ее, Кэролайн, пользу, и добавлял пряности в горячее вино, тщательно их отбирая перед этим, как в конце концов напоил ее горячим вином, не дал Ребекке и Колу истязать ее вопросами и отправил ее спать, удостоверившись, что она успокоилась и не считает, что в их обществе ей грозит опасность. С тех самых пор для Кэролайн Элайджа стал символом непоколебимости и спокойствия даже в самые темные ночи. И она знала, что за окном может твориться хаос и полная неразбериха, но пока Элайджа, закатав рукава, отбирает яблоки и апельсины, увлеченно рассказывая ей, почему тот или иной сорт подходит больше, учит ее отличать специи и терпеливо сносит ее эксперименты, нет ничего непоправимого. Это стало их маленькой осенней традицией, и Кэролайн, сразу как они приехали в особняк, поздоровалась с Ребеккой, которая была увлечена сервировкой стола, и направилась на кухню. — Я уже думал, что мне придется всем этим заниматься одному, — в голосе Элайджи явственно слышалась улыбка, и Кэролайн хихикнула в ответ. — Это моя любимая часть вечера, — возразила она, ополаскивая руки. — С чего мне начать? — Апельсины ждут для тебя, только прошу, оставь немного для глинтвейна. — Кэролайн виновато ему улыбнулась, вспомнив, как в прошлый раз заболталась с ним и съела все заготовленные плоды. Шкурки ярко-оранжевых плодов весело поблескивали под электрическим светом, и Кэролайн с удовольствием втянула в себя запах, пропитанный горячим южным солнцем. Элайджа знает, внезапно поняла она, насколько ей нравится трогать кожуру апельсинов и то, какой запах они издают, если неспешно чистить их, какой аромат остается на ладонях на несколько часов, вот почему он всегда оставляет их ей. Улыбнувшись своим мыслям, она принялась их чистить и нарезать аккуратными полукольцами, пока Элайджа придирчиво выбирал палочки корицы и звездочки бадьяна. — Разве не пора уже ставить вино на огонь? — поинтересовалась Кэролайн, рассматривая бутылки, выстроенные в ряд на кухонном острове. — Да, сейчас поставлю, — отозвался Элайджа и внезапно лукаво, совсем как Кол, спросил ее: — Есть предпочтение? Кэролайн задумчиво взглянула на этикетки, вспоминая его прежние уроки о том, что для глинтвейна лучше всего подходит вино дриад и нимф, а вот вино, что делают оборотни, наоборот, слишком кислое и неподходящее для такого согревающего напитка. — Та бутылка, с полумесяцем… Она разве подойдет? — неуверенно поинтересовалась Кэролайн, впрочем, вспоминая, что такая же была и в прошлый раз, когда они готовили глинтвейн в начале осени. — В прошлый раз я подлил немного кислого вина в бокал Кола, — сознался Элайджа с ничуть не виноватой улыбкой, и Кэролайн не сдержала смех. — Так вот почему он жаловался! — Но ничего не смог доказать, — кивнул дракон, а затем поинтересовался: — Хочешь, чтобы немного кислого вина оказалось в бокале Клауса тоже? Кэролайн открыла рот, готовая было с энтузиазмом согласиться на внезапную авантюру от Элайджи, но что-то ее остановило, и она замолчала, а затем взглянула на Элайджу подобно растерянному ребенку. — Нет, не стоит, — невнятно произнесла она, чувствуя, что лицо немного горит, и начиная с преувеличенным интересом рассматривать прожилки в апельсиновой мякоти, из-за чего понимающая и слишком лукавая улыбка Элайджи оказалась незамеченной. — Предполагаю, что Никлаус вел себя прилично в последние дни, — кивнул Элайджа, включая огонь. Кэролайн знала, что хоть он и может нагреть основу всего лишь взглядом до нужной ему температуры, Элайджа предпочитал делать все размеренно и почти не пользуясь магией. Что же до его вопроса… Как бы ей ни хотелось злиться на Клауса — и она злилась! — она не могла не признавать того, что все его слова и поступки задевали ее сердце, рвали душу. — Я бы так не сказала, — проворчала она, слишком резко опуская нож на ни в чем не виноватый апельсин. Элайджа чуть помолчал, размешивая вино, а его последующие слова прозвучали для Кэролайн полным откровением: — Кэролайн, ты должна знать, что каждый из нас подчиняется своей природе, в той или иной степени. Дроу сложно доверять и они слишком похабны, речи русалок текучи, словно вода, ведьмы едва ли день выживут без своей волшбы, что же до драконов… мы, как пламя, слишком импульсивны. Даже я. — Он усмехнулся, встретив ее недоверчивый взгляд. — Мы больше создания, подчиняющиеся чувствам и порывам, а не холодной логике и трезвому мышлению. Эмоции обладают над нами невероятной властью, именно потому Кол так часто совершает такие безрассудные поступки, Ребекка кажется полной злости, а Клаус, — его взгляд упал на ее шею, — сделал то, что сделал. — Ты бы такого не сделал, — возразила Кэролайн, и оболочку его глаз затопил огонь, напоминая ей, что перед ней стоит дракон. — Я, быть может, и кажусь самым хладнокровным среди своих братьев и сестры, но это такая неправда, Кэролайн. Мне лишь приходится таким быть, чтобы не причинять еще больший урон компании, но если бы я оказался в той же ситуации, что и Клаус… Если бы моя пара оказалась в моих объятиях, — в его голосе ей послышался трепет, — Кэролайн, я позабыл бы о том, что есть плохо и что есть хорошо. Остался бы лишь импульс, инстинкт, который привел бы к тому, что я сделал бы то же самое, что сделал мой младший брат, — и Элайджа произносил это с таким жаром, что Кэролайн внезапно увидела в нем эту тоску, это глухое желание найти кого-то, кто был бы его мэйтом. Заметила и обомлела, потому что она даже не могла себе представить, что Элайджа, всегда такой спокойный и хладнокровный, может быть обуреваем страстями, как и все они. — Я не знала, — только и сумела она пробормотать, чувствуя себя полной, вдобавок еще и слепой, идиоткой, которая не видела всего того, что творилось у нее под носом. — Пускай это останется нашим секретом. — Элайджа разломил палочки корицы, бросая их в кастрюльку сразу следом за душистым перцем и бадьяном, а затем принялся нарезать на небольшие кусочки свежий имбирь. — Мы ведь обычно не добавляли имбирь? — Кэролайн уселась на барную стойку рядом с Элайджей и подала ему блюдо с нарезанными фруктами. — Обычно нет, — согласился Элайджа. — Но сегодня с нами будет впервые и Клаус, а он любит более пряный вкус. — О, — промямлила Кэролайн, чувствуя себя неловко под всезнающим взглядом Майклсона-старшего. — Это правда, насчет русалок? — К сожалению, на Клауса что-то нашло этим утром, — подтвердил ее опасения Элайджа. — Я уже пробовал с ним говорить, но, как я и говорил, никакие логичные доводы его ни в чем не убедят. Кэролайн хотела вновь что-то спросить, как двери на кухню распахнулись, и она обернулась, встречаясь взглядами с Клаусом, который явно выглядел удивленным тому, что они здесь так уютно устроились. — Я и не знал, что ты уже здесь, — произнес он, медленно подходя к Кэролайн, которая поспешила встать на ноги. — Тебя не было в офисе. — Мы со сладкой Кэрри решили прогулять, — в дверном проеме замаячила голова Кола. — Глинтвейн уже готов? Не отвлекай голубков, Ник, они каждый раз здесь запираются и часами что-то варят, но выходит неплохо. — На лице Клауса заходили желваки, а Кэролайн захотелось швырнуть в Кола разделочный нож, который лежал до соблазнительного близко. — Кол, — резко осадил его Элайджа, многозначительно посмотрев в сторону гостиной, и младший из драконов исчез, не преминув громко фыркнуть. — Вообще-то все уже почти готово, Кэролайн, — обратился он теперь к стреге. — Почему бы тебе пока не присоединиться к Ребекке и Колу? Кэролайн, чувствуя напряжение, чувствуя ускоренную пульсацию своей метки, уходить никуда не хотела, но кроме того она знала, что Элайджа никогда ничего просто так не делает, потому кивнула и прошла мимо Клауса, чуть задевая его ладонь своей, но и этого хватило, чтобы почувствовать, как мурашки прошлись по позвоночнику. — Я думаю, ты явно хочешь что-то сказать. — Элайджа ожидающе взглянул на младшего брата, призывая к себе бокалы. — Я не знал, что ты начнешь играть в семью с Кэролайн, — неожиданно яростно выплюнул Клаус, отчего Элайджа даже опешил. — Не говори глупостей, Никлаус, — размеренно проговорил Элайджа, замечая блики огня в глазах брата и его напряженную позу. Он сделал острожный шаг к нему, понимая, что их худшие подозрения подтверждаются. — Я всего лишь хотел, чтобы она почувствовала себя частью семьи, и только. — Или ты хотел заполучить ее себе? — голос Клауса, казалось, состоял только из звериных звуков, и он сделал стремительный шаг вперед, но Элайджа был наготове, и его лицо полоснули длинные когти. Клаус пошатнулся и разъяренно зашипел, но острой боли оказалось достаточно для того, чтобы разум его прояснился, а глаза посветлели, принимая свой обычный цвет. — Элайджа, — растерянно произнес Клаус, чувствуя горячую кровь на лице, и старший брат тут же подал ему полотенце. Раны зажили быстро, но вспышка подобной агрессии была не первой, и Элайджа знал, что это знак чего-то более серьезного. — Все в порядке, но тебе стоит переодеться, прежде чем выходить к ним так, — произнес он, а затем серьезно посмотрел на брата. — Тебе стоит поговорить с Кэролайн, Никлаус. Как и ожидалось, Никлаус лишь упрямо стиснул челюсти, намереваясь стоять на своем до конца.***
Ужин, к удивлению Кэролайн, прошел мирно. Клаус был неразговорчив, Ребекка поглядывала на него с беспокойством, так что Кол мог спокойно болтать за двоих и никто его даже не одергивал. Кэролайн не знала, о чем они с Элайджей говорили после того, как она ушла, но ей не нравилось то, что Клаус вернулся так… потерянно выглядящим. И в течение всего ужина она исподтишка поглядывала на него, не понимая даже, стоит ли ей волноваться и из-за чего? Обычно после семейных ужинов она всегда оставалась на ночь в особняке, но Клаус сказал, что хочет вернуться в город, и, когда он перевел вопросительный взгляд на неё, ей внезапно показалось, что неправильно ей будет оставаться без него здесь, с его семьей. Кроме того, ей необходимо было поговорить с ним, и свидетели этому разговору были не нужны. — Хорошо, — согласилась она, и лицо Клауса чуть просветлело. Они добрались до его пентхауса меньше чем за полчаса, и Кэролайн скрылась в ванной, чтобы привести себя в порядок перед разговором, который требовал от нее не только душевных сил, но и, возможно, определенного физически привлекательного вида… Когда она вышла четверть часа спустя, то заметила, что Клаус стоит у окна с хайболом, полным виски. Сердце стучало где-то в горле, но она была решительно настроена, потому сделала несколько бесшумных шагов в его сторону и уткнулась носом в его спину, чувствуя, как тут же напряглись мышцы его спины. Как там сказал Элайджа? Создания, ведомые своими инстинктами и эмоциями, но не логикой. — Кэролайн? — непонимающе произнес он, и она тяжело вздохнула. — Кол рассказал мне про русалок, — ее голос звучал приглушенно, а Клаус ощутил мурашки от того, как ее голосок вибрировал на его коже, но не мог не выругаться, понимая, что брат выдал его с потрохами. — Я бы все равно узнала от Рори. — Кэролайн, — беспомощно произнес он, оборачиваясь к ней и сталкиваясь с ее грустным взглядом. Эти чертовы аквамариновые глаза, которые преследовали его в снах эти два года… Клаус потянул ее за собой на диван, уверенный в том, что она сейчас воспротивится, вспылит, и этот неприятный разговор будет забыт, но, к его удивлению, она лишь устроилась в его объятиях поуютнее, забираясь к нему на колени, и опустила голову на плечо. Сколько всего он мог бы отдать за то, чтобы это было искренним проявлением чувств, подумал Клаус, пропуская золотистые пряди волос сквозь пальцы. Но его маленькая стрега была слишком хитрой особой… — Приехать сюда мне было тяжело. — Клаус внимательно слушал ее, пока она выводила пальчиком какие-то узоры на его груди. Правда, когда ее шаловливые пальцы запутались в его ожерельях, сердце его пропустило удар, и он поспешил убрать ее ладошку, просто переплетая свои пальцы с ее, и Кэролайн только улыбнулась. — Стрега есть стрега, несмотря на законы, и только Тристан был тем, кто согласился помочь мне переплыть океан. — Ее нос касался его шеи, и теплое дыхание щекотало кожу. — А Аврора стала первой моей подругой. И она здорово помогала мне со всем здесь, потому что я толком ничего не знала… — Русалки, бескорыстно кому-то помогающие, — насмешливо пробормотал Клаус, опуская руку на ее бедро, и Кэролайн пожала плечами. — Ты можешь не верить мне, но так оно и было. Знаешь, я ведь как-то даже в беду попала здесь, потеряла все накопленные деньги и мне негде было жить. — Она чуть улыбнулась, вспоминая то время, когда была глупой и юной и боялась собственной тени. — Аврора помогла мне с работой, и я жила несколько месяцев у нее… И я бы не справилась, если бы не де Мартели. Я знаю, знаю, что это важно для тебя, — горячо зашептала она, садясь на его коленях лицом к нему и обхватывая ладошками его лицо, серьезно смотря в глаза. — Я знаю, что тебе важно наказать их и показать, что власть здесь принадлежит драконам, правда знаю. Но… это моя ошибка. Не их. Я была глупой, безрассудной, я купила пыльцу и использовала ее и я сбежала. Накажи меня, Клаус. Но не их. Она смотрела на него этими глазами, полными непролитых слез, и рассказывала о своем прошлом так откровенно, впервые делилась чем-то именно с ним и говорила о том, что важно для нее, что у него, несмотря на все то, что он хотел сказать, несмотря на его доводы и злость, несмотря на его ярость к чертовой де Мартель, у него не было возможности отказать ей. Его пара, его маленькая, хитрая стрега с ее нежным шепотом и ласковыми прикосновениями была в его объятиях, просила его, и гнев исчез. Исчезли рациональные доводы, и день, положенный на то, чтобы забрать залив себе, оказался бессмысленным. — Ради тебя, Кэролайн. — Он прикоснулся к ее лицу, обвел пальцем чувственные губы, и она прерывисто вздохнула. — Я покажу, что такое драконье милосердие и жалость. Только ради тебя. Кэролайн вглядывалась в его лицо еще несколько долгих минут, словно обдумывая его приговор, а затем прикоснулась своими губами к его, скрепляя их сделку поцелуем.