Другая

Какое-то время после той странной встречи, Хак, как безумный, рыскал по городу во тьме. Но недолго. Свежий воздух и недавнее неожиданное купание сделали своё дело, немного развеяв тот туман опьянения, что стоял у него в голове. Вновь способный более-менее трезво рассуждать, Хак задал себе вполне конкретный вопрос: если бы, это были бы, действительно, принцесса, Юн и Зено, то разве бы они не узнали его по голосу? Стали бы отталкивать и убегать? Да и слишком отчетливо Громовой Зверь слышал, как эти люди называли друг друга. Какие-то Эви, Иви… Хак горько усмехнувшись, схватился за голову. Как здесь говорят местные? Напился до чёртиков? Уже начинает что-то мерещиться. И продолжая усмехаться, он отправился туда, куда и шёл до всего этого, чтоб упасть на койку и провалиться в тяжелое забытье. Он сейчас, конечно, протрезвел, но у Громового Зверя, как раз на такие случаи, в его временном жилище всегда была припрятана бутылочка-другая. Сейчас он высушит её и всё опять придёт в уже довольно привычное русло. А тем временем, пока Громовой Зверь шёл к себе и пребывал в сомнениях относительно здравости своего рассудка, в тот приснопамятный шинок зашли трое путников. Хозяин только-только хотел закрываться, вместе с двумя сыновьями едва вытолкнув совсем загулявших выпивох, а тут на порог ввалились какие-то три фигуры, мокрые до нитки, с налипшей на плащах грязью. — И кого на ночь глядя несёт?! — проворчал старик. — Закрываемся мы! Нечего тут… — Простите, уважаемый! — воскликнул один из этих припозднившихся гостей, который был повыше своих спутников. — Мы просто зашли спросить, где здесь у вас постоялый двор, а то мы в этих потёмках найти его никак не можем. — Откуда путь-то держите? — уже мягче осведомился старик, внимательнее приглядываясь к этим людям, которые явно, прежде чем прийти сюда, проделали немалый путь. — От северных врат. — Вот, как раз возле северных врат и стоял постоялый двор. Он у нас всего один. — Что?! — воскликнули все трое с огорчением. — Ну вот! Опять назад тащиться! — И вон, кажется, опять дождь усиливается, — с тоской промолвил другой голос, явно принадлежащий юной девушке. Шинкарь, глядя на них невольно сжалился. И хотя они были полностью замотаны в плащи, да и лица их скрывали низко надвинутые капюшоны, по голосам было понятно, как же они устали и сильно замёрзли. Вон девушка, чью хрупкость даже не могло скрыть тяжёлое и грубое одеяние, дрожала, как осиновый лист. — Делать нечего. Пошли назад. — Постойте-ка, — вдруг остановил старик, собравшихся уже уходить молодых людей. — У меня, конечно, двор не постоялый, но свободная комнатка найдется. Можете сегодня переночевать у меня. Путники растерянно переглянулись. — С чего это вдруг… — как-то подозрительно протянул тот, который был повыше. Но тут вперед вышла девушка и порывисто взяла старика за руки. — О, господин, вы так добры! — воскликнула она. — Мои братья и я очень и очень устали с дороги и замёрзли. За ваше гостеприимство мы обязательно вам отплатим… Тут один из юношей издал какой-то неопределённый, но явно протестующий возглас, и девушка бросив на него быстрый взгляд, торопливо добавила: — Работой. — Эм… — несколько ошеломленный столь горячей речью, начал старик. — Работа у меня завсегда найдётся. Ну, пошлите уж, коль согласны. Ивор, засвети фонарь! Последние слова предназначались одному из сыновей, которые всё это время просто стояли в сторонке и спокойно наблюдали за этой сценой. Старый хозяин и его сын Ивор, провели эту троицу по узкой тёмной лестнице на самый верх, на чердак. И там, действительно, оказалась комната, совсем небольшая, но уютная и чистая. Кровать всего была одна, зато застеленная свежим постельным бельем. Был даже небольшой камин, который можно было тотчас же растопить вязанкой дров, которая нарочно стояла здесь же, словно в ожидании гостей. А ещё в комнатке стоял запах свежескошенного сена. — О, как замечательно! Вы очень и очень добры, господин! — воскликнула девушка и наконец сбросила с лица капюшон. На миг повисла тишина, прерванная удивленно-восхищенным вздохом молодого Ивора. В свете высоко поднятого фонаря, волосы девушки были подобны текучему невозможно-алому пламени. Они мягким струящимся ореолом обрамляли прехорошенькое лицо, на котором фиалковыми звёздами горели огромные глаза. Её братья, тем временем, последовали примеру девушки, и когда старик наконец смог оторвать взгляд от столь диковинного зрелища, он присмотрелся и к ним. И хотя они называли друг друга столь близкими родственниками, но сходство между ними было минимальными, кроме разве, что их крайней миловидности. — Ну, вот располагайтесь! Кровать всего одна, но вы как-нибудь с этим разберётесь. Вот камин можете затопить и фонарь мы вам оставим. Девушка снова бросилась горячо благодарить радушного хозяина, на что тот лишь добродушно усмехнулся, и оставил их. Первое что сделали эти трое, оставшись одни, — переоделись. Стянув с себя мокрую, грязную одежду, они развешали её сушиться на веревку, что была протянута рядом с небольшим окошком. — Завтра, если будет возможность, надо постирать всё это, — сказал русоволосый парень с довольно надменным лицом. — Эви, кстати, на этот раз твоя очередь. — Положитесь на меня! — отозвалась его сестра и залихватски закатала рукава. И невольно ахнула, только-только заметив на своих запястьях темнеющие следы. — А, сестричка Эви, тебе больно? — взяв её за руки, забеспокоился её старший светловолосый брат. Младший русоволосый же присвистнул. — Ну, ничего себе лапищи у того типа! Он же мог тебе руки сломать! — и уперев руки в бока, заявил девушке: — А она, видите ли, вздумала его ещё защищать! — А зачем вы толкнули его в воду?! А вдруг он утонул?! — Пф, пьянчуги не тонут. А если утонул, то всего-то на одной пьяницы будет меньше на свете. — Иви, порой ты просто бываешь невыносим! — в сердцах воскликнула девушка. — Я не думаю, что этот человек хотел мне навредить. Он мне что-то хотел сказать… — И что же он тебе сказал, сестричка? — поинтересовался блондин. — Я не знаю, — растерянно сказала девушка. — Он сказал всего одно слово, да и то совершенно непонятное. Но… — она прижала руки к груди, — он словно о чём-то… молил, что ли? И в его голосе было столько боли… Блондин с беспокойством и сочувствием, подошел к задумчиво-опечаленной сестре, и осторожно погладил её по плечу. И даже у надменного русоволосого парня что-то смягчилось в лице, и он, принявшись рыться в своем заплечном мешке, как бы невзначай сказал: — Да мало ли из-за чего выпивоха может страдать. Они же, известное дело, свою тоску водкой заливают, — и наконец-то вытащив какой-то свёрток, презрительно добавил: — Слабаки! Как и рыжеволосая девушка, так и её брат-блондин — они оба и с неодобрением взглянули на младшего братца. Спиной почуяв неладное, тот обернулся. И вздохнул: — Может хватит уже эту тему мусолить? Давайте-ка уже затопим камин и поедим. Ленни, небось, с голоду помирает… Как по команде, у блондина сразу же заурчало в животе, и он, как всегда улыбаясь во весь рот, в замешательстве взъерошил волосы себе на затылке: — О, и правда! Ленни, страсть как, проголодался! Девушка же молча, встряхнув волосами, подошла к камину и вскоре на дровах весело затрещало пламя. Сев возле огня в тесный кружок и укрывшись одним большим одеялом, они с аппетитом начали поглощать свои нехитрые припасы. Хлеб у них промок и испортился, зато вяленого мяса было в избытке, которое они сейчас с аппетитом жевали. А запивали они простой водой. — Какой же нам всё-таки замечательный человек попался! — не прекращала восхищаться девушка. — Подумать только, впустил в свой дом пришлых незнакомцев. Его надо обязательно за это хорошо отблагодарить. — Было бы неплохо, — заметил русоволосый юноша, — если бы этот старик, действительно, дал нам какую-нибудь работу и мы могли бы здесь остаться. Это гораздо лучше, чем идти в какую-то гостиницу, где с нас сдерут в втридорога. А у нас сейчас и так денег мало! Да и вон лошадей потеряли из-за этого оползня… — Эх, бедные лошадки! — грустно вздохнула девушка. — Зато сами живы! Да, и скорей всего, это собьёт погоню со следа. Нам бы пока отсидеться в этой дыре, а там потом, когда погода устаканится, видно будет. Когда они наконец наелись был брошен жребий, из которой победителем вышел старший брат-блондин и ему была предоставлена в единоличное владение кровать, а проигравшим пришлось располагаться на полу. На том и порешили.

***

Утро добрым не бывает. Хак уже привык каждый раз убеждаться в правдивости этой местной присказки. А сегодня утро было особенно паршивым. Что, конечно, было неудивительно, если учесть, что накануне он выпил чуть ли не три бутылки. А ведь от этого, говорят, даже помереть можно! Но Громового Зверя это, как и многое другое, уже мало волновало. И сейчас он хотел лишь одного — опохмелиться. Осушив до дна кувшин с застоявшейся водой, Хак, как был, в грязной и даже ещё непросохшей одежде, угрюмый и взлохмаченный, вышел в серый, сумеречный день. Дождь, в кое-то веки, действительно, прекратился, и даже не моросил. Грязь же стояла везде несусветная! Мощенных булыжником дорожек почти не осталось, всё вымыло. Груженые телеги с большой неохотой тащились по слякотным улицам городка, то и дело увязая. Пешеходам было гораздо легче, хотя их обуви доставалось изрядно, и многие горожане стали переходить особо непроходимые участки, босиком, лишь бы сберечь свои ботинки. Хак, наконец-то дошёл, до столь любезного его сердцу шинка, и пихнув ногой скрипучую дверь, ввалился в него. Половина столиков уже была занята обедающими либо просто выпивающими людьми. Сновали хорошенькие служанки. И тут бывший генерал увидел… Он отшатывается, вскидывает широкую ладонь, прикрывая им лицо. Хак сильно зажмурил глаза, а его лицо искажается судорогой боли. Он делает вдох-выдох. И убирает руку. Но то видение, прекрасное и невозможное, не исчезает. Ведь там, средь столиков, легко и грациозно, как бабочка, порхает девушка, чьи волосы подобны алому пламени. То была… принцесса.