Другая

Ив отвык. Отвык заниматься домашней экономикой с её кропотливым, чуть ли не ежедневным подсчётом. Навыков, конечно, он не растерял: во время скитаний тоже приходилось экономить и разумно распределять средства. Столько-то на еду и ночлег, а столько на лошадей и одежду. Однако это, разумеется, было не тоже самое, что дома. Хозяйство у них было большим, земли много, а рабочих рук вечно не хватало. И поэтому их приходилось нанимать и платить им жалованье. А ежели они, как те же Дукат и остальные (Лаврентий — другое дело) проживали здесь же, то и высчитывать с них за крышу и еду. А еще нужно было рассчитать сколько зерна и картошки надобно продать, а сколько оставить себе. Короче, мороки было много, хотя родители и Лаврентий справлялись и без Ива, но у него уж больно хорошо получалось! А ведь сызмательства он не выказывал склонностей к таким делам, интересуясь лишь книгами и травничеством. Но вот, зимы эдак три назад, когда Ив, Эви и Ленни чуть не померли, он вдруг обнаружил в себе талант к счетоводству. Да такой, что после того, как он начал помогать, дела у них в хозяйстве пошли гораздо лучше. И поэтому, не успел Ив вернуться, родители живо его запрягли. А он… Что он? Отвык так, что сделал пять ошибок, на которые ему указал Лаврентий! Тот, само собой, не скупился, и пожурил его: обленился, мол, совсем — на земле работать это вам не шляться где-то беспутно. Ив промолчал, весьма раздосадованный. Хотя ему очень хотелось возразить: дело вовсе не в лени, а в отвыкании. А ещё в сестре и в её «господине Хаке»… Ив, разумеется, предполагал, что так всё будет. Что матушка и тётки живо всё приметят, и будут в четыре пары зорких, разномастных глаз следить за Эви и за любезным её сердцу забродой. Так же он понимал, что она будет этим расстроена, но и представить не мог, что настолько… По крайней мере, Иву так показалось. Сидя во время утренней трапезы рядом с ним, Эви горестно вздыхала, сжимала плечи и вообще, казалось, ещё чуть-чуть, и она сползёт под стол, прямо как подвыпивших отец давеча. И размышляя над этим, он вспомнил, что ночью она довольно долго и шумно, скрипя кроватью, ворочалась. Он подслушал это вовсе не специально: его совместная с Ленни светлица разделялась с Эвиной не такой уж и толстой стенкой. И поэтому, ему хочешь-не хочешь, пришлось слушать всё это, будучи не в состоянии заснуть из-за этих ахов и охов, что, казалось, раздавались у него чуть ли не под самым ухом. Благо всхлипов не было… А затем сестра, наконец, поднялась и пошла, вестимо, по-маленькому. И Ив её так и не дождался, ибо благополучно задрых. Хотя, конечно, у него не было никаких веских оснований так считать, но её вполне мог там, в тёмных сенях, подкараулить подвыпивший заброда… Его настолько захватило — столько ошибок дурацких наделал! — это подозрение, что он не мог дождаться того, как, немного освободившись, отыщет этого типа и прижмёт его к стенке. И вот, наконец, Ив, нечаянно наткнувшись на заброд, смог это сделать и его предположение подтвердилось. Однако, прежде чем он хотел было взорваться праведным братским гневом, этот чернявый аки сажа огорошил Ива своим намерением покинуть их гостеприимное жилище прямо вот сегодня. Это известие подействовало на него как ушат родниковой воды, погасив его ярость, но и не породив густой пар ожидаемой, почти злорадной радости. Вместо этого, к своему немалому возмущению, Ив ощутил грусть, тёрпкую и суховатую. Хотя… наверное не стоило этому удивляться, ведь брат-то он замечательный! И как любой заботливый и любящий брат понимал, что Эви будет реветь в три ручья. Не в открытую, конечно, но вот ночью, в подушку, уж точно. И начнётся у Ива пора бессонницы…. Однако, реветь-то ладно, а ежели сбежит и умчится, задрав юбки, вслед за своим чужеземным красавцем? С Эви станется, с такой отчаянной шибко. «Надобно будет мать предупредить», — подумал Ив, глядя на чернявого заброду, и силясь изобразить на лице, если уж не бесстыдное злорадство, то хотя бы облегчение. — Ну Слава Богу! — протянул он, переводя взгляд с синеглазого чужеземца, на заброду-бабника, но так как у того было всегда какое-то раздражающе-идиотское выражение лица, то он быстро вернул глаза к чернявому. Он, конечно, неприятен Иву, но лицо у него хотя бы нормальное и спокойное, без всяких дурацких ухмылок. Хотя, возможно, чересчур уж порой спокойное. Вот прямо, как сейчас. Но вот в его глазах иногда можно кое-что заметить… И тут неожиданно для самого себя Ив ляпнул: — Только вот полдня, считай, уже прошло и дело идёт к ночи. Может, завтра с утра и отчалите? …У Ива чуть ли не пар из ушей пошёл от негодования и смущения. С чего это он вдруг?! Совсем с дуба рухнул?! Оба заброды переглянулись, и чернявый с явственно потеплевшими глазами, сказал: — Спасибо. И отрицательно мотнул головой. Всё было и ежу ясно, но его красноречивый приятель поспешил пояснить. В своей манере, витиевато и подробно. — Мы очень благодарны, Ив, тебе и твоей прекрасной семье за заботу, но у нас, как ты знаешь есть своя особая миссия. Возможна, она и бесплодна, но мы надежду не теряем. А… Их принцесса. Эх, Эви… — Моё дело предложить! — огрызнулся Ив, желая вернуть свою вредную репутацию. — Можете прямо вот сейчас уходить. Мне-то что! И развернулся на каблуках, дабы отправиться дальше по своим счетоводческим делам. Заброды за ним следом, зашагав по обе стороны от него. — Ив, ты такой грубый, — пожурил его заброда-бабник, расплываясь в улыбке чуть ли не до ушей. Ив подозрительно на него покосился. И чего лыбится? Он, конечно, лыбится всегда, но сейчас как-то по-особенному, что ли… И как же это раздражает! Ища спасения от этого, Ив украдкой посмотрел уже на чернявого. И чуть не выронил амбарную книгу. Он тоже лыбился! Не так широко и по-идиотски, как его друг, но неожиданно открыто. — Обед когда? — вдруг спросил — и вполне внятно, — это чернявый, глядя перед собой и всё с почти такой же лёгкой улыбкой на губах. Ив так и встал столбом, а глаз его начал серию нервных подергиваний. — А-а!!! Пожрать хотите перед дорогой бесплатных харчей?! Заброды тоже остановились, и бабник принялся опять объяснять. А, точнее, оправдываться: — Ну... не без этого. Но главное, Ив, в том, что во время полуденной трапезы вся — ну или почти вся, — ваша чудесная семья соберется вместе, и Хак, и я, сможем, как следует, вас отблагодарить и попрощаться. Ив промолчал, понимая справедливость сего заявления, исподлобья глядя на этих обступивших его дылд. Да, Ив так умел. Даже задирая голову, смотреть исподлобья. И тут странное чувство охватило его. Словно нечто подобное когда-то уже было… — Только вот не вся семья соберётся вместе. Вот Ленни точно не будет: он коров ушёл пасти и еду с собой захватил. — Жаль, — выдохнул заброда-бабник. И, как это ни странно, казалось, что ему и вправду было жаль… Что с Ленни не удастся попрощаться. — Он по ним очень соскучился. Уж больно он их любит. — Особенно, заренных, — опять на удивлении внятно пошутил чернявый. Его приятель фыркнул, и Ив тоже не удержался от улыбки. И вместе с тем осознал в какой-то мере, что ему тоже жаль. И дело не только в Эви.

***

Эви решила убраться в своей светлице. За её комнаткой, конечно же, следили, когда хозяйка бродила по белу свету, но не так тщательно, как следовало бы. Например, несмотря на все свои ночные волнения-треволнения, Эви заметила, что неплохо бы было проветрить свою постель. И вот, когда она сделала всю черную работы, вроде чистки овощей, для предстоящей полуденной трапезы, ей было разрешено отлучиться для своих личных дел. Конечно, предполагалось, что она будет сегодня приглядывать за детворой, но Галка вызвалась вместо неё, по крайней мере, в первую половину дня. И вот прежде чем основательно промести спальню, Эви свернула простыни и одеяло в большой куль, и направилась на задний двор, где были протянуты веревки для сушки белья. Вот там-то, она и была внезапно окружена шумной и пёстрой толпой, что ввалились через калитку, которая выходила на дорогу, огибающую пшеничные, уже убранные, поля. Во главе этой ватаги была ни кто иная, как Млада, которая опять отлынивала от работы. И которой, разумеется, опять прилетит за это от её матушки. Но Младе была не привыкать. В принципе, как и остальным членам их семьи. — Эви, где они?! — выпалила раскрасневшаяся явно от бега Млада. Остальные девушки, её подруги из Раздолья, со смехом подхватили её вопрос: — Да, да, Эви, где? Не жадничай! — Кто? — Ну, эти, твои красавцы заморские? — Они не мои! — вспыхнула Эви, немного затравленно оглядывая цветник юных, румяных и ясноглазых лиц, обступивших её тесным кругом. — Точно не твои? — лукаво спросила одна из подруг Млады, которую, как помнила Эви, звали Слива. — Так она же сказала! Не её! — нетерпеливо осадила девушку Млада, и настойчиво повторила свой вопрос: — Так где же? — Не знаю. Где-то ходят. И вообще, я хочу развесить постель. Не мешайте. — О Небо… Неужто это рай? — раздался знакомый бархатный голос.