camera obscura

      — И всё-таки вы что-то скрываете, агент Эрамил.       Голосом я владел прекрасно, да и лицом тоже. Встретив растерянный взгляд Эрамила, я старательно продемонстрировал ему уставное выражение №12, «Талмору всё известно, но мы даём тебе шанс облегчить вину чистосердечным признанием».       Эр, даром что опыта агентурной работы побольше моего будет, растерялся.       Кстати, весьма очаровательно растерялся.       — Какая муха тебя укусила, Эстормо? — удивился он. Слишком уж напоказ удивился, отвёл глаза в сторону.       Укусила меня, конечно, не муха, а другое насекомое; от Ондолемара, что ли, подхватил?.. А вообще я собирался просто пошутить, но растерянность Эра вдруг навела меня на кое-какие мысли.       — И не пытайтесь скрывать от меня нечто недостойное высокого звания агента Доминиона, — ещё твёрже потребовал я, садясь в постели.       Он совершенно очаровательно покраснел (несколько запоздало, учитывая наши действия в предыдущие полчаса) и попытался натянуть одеяло до самого подбородка. Я решительно пресёк эти попытки, отняв у него злополучный кусок грубой, но — и это главное в Скайриме — тёплой ткани.       Под одеялом ничего недостойного он не скрывал точно. Напротив, очень даже достойные… достоинства.       Кажется, мой самоконтроль всё-таки дал слабину.       — Говорят, вы слишком лояльны к талосопоклонникам и их чумазым детишкам, агент, — заявил я, ненавязчиво положив руку на его коленку. Эрамил дёрнулся. — А ещё ходят слухи, что вы относитесь к лже-богу Талосу с неуместным почтением.       Кажется, Эр наконец понял мою игру: он очаровательно закусил губу и задышал чаще, а на скулах пятнами вспыхнул румянец. Да и остальное, неприкрытое теперь одеялом, тоже отозвалось — мне оставалось лишь завидовать такому юношескому энтузиазму…       — Я… действительно виноват, — томно вздохнул он и посмотрел на меня. — И заслуживаю наказания. Ты сам меня накажешь, Эстормо?       И он был настолько убедителен, что я немедленно разделил его юношеский энтузиазм. И собрался уже приступить к «наказанию», когда Эр отстранился и попытался встать с кровати.       — Куда? — возмутился я.       — К Эленвен, признание писать, — пояснил он. — А потом, наверное, в пыточную. На допрос с пристрастием.       И, даэдра возьми его душу, он не шутил.       — Лежать, — скомандовал я, толкая его обратно на смятые простыни и для верности придавливая своим телом. — Это игра такая, дурень. В допрос с пристрастием. Сейчас я буду тебя…       Я нашёптывал ему на ухо, что именно собираюсь проделать, и его глаза всё расширялись и расширялись, пока не стали круглыми, как луны.       — О-о, — протянул он, облизнув губы. — А я думал…       Я не дал ему договорить. И позаботился, чтобы думать он тоже перестал.       А то ещё выдаст чего-нибудь, придётся и правда Эленвен его сдавать, чудо алинорское.       А я не собирался ни с кем делиться им в ближайшее время. Лет ещё, к примеру, сто.