camera obscura

      Морозный воздух Виндхельма пах ягодами и мёдом. Мать клана закуталась плотнее в меховую — прости, саблезуб, дальняя-предальняя родня — шубу. Свой-то мех, старый, местами вылинявший до бесстыдно-голой кожи, давно не грел… Каджитка сощурила подслеповатые глаза, ещё отхлебнула из фляжки… Сладость покатилась по языку, в гортань и ниже, даря иллюзию тепла.       — С Новой жизнью вас, — звонкий детский голосок развеял подкравшуюся на мягких лапах дрёму.       Человеческий детёныш, девочка, румяная и улыбающаяся, разглядывала старую каджитку с непосредственностью, свойственной любому ребёнку, и без тени враждебности и недоверия. Руки в тёплых вязаных рукавичках сжимали деревянный поднос с пирожками.       Сочный дух горячей выпечки защекотал ноздри.       — Это вам, — девочка кивнула на пирожки. — Мама сказала, что в Новую жизнь мы должны помогать тем, к кому боги не так благосклонны.       Мать клана недоверчиво взяла пирожок, надкусила, ожидая какой-нибудь шутки. Шутки не было — зато была сладкая, пахнущая летом и солнцем ягодная начинка.       — Да будут добры к тебе Джон и Джоуд, — поблагодарила Мать клана, облизнувшись. — Этот каджит признателен за угощение. Если Азурах обратит к нам свой лик, этот каджит в благодарность предскажет котёнку судьбу.       — Я не котёнок, — нахмурился человеческий детёныш. — Я нордка. Мет. То есть Деметра!       Мать клана усмехнулась в усы — столько гордости было в маленькой северянке, что стоя пока не выше была сидящей каджитки.       — Пусть эта нордка, Деметра, простит старого глупого каджита, — серьёзно ответила она. — Но не хочет ли Деметра узнать свой путь?       На открытом детском личике читались и любопытство, и недоверие, и осторожность. Мать клана задумалась: что будет приятно услышать этому котёнку? Конечно, она не собиралась в самом деле просить милости Азурах и смотреть сквозь время, просто несколько слов, чтобы порадовать…       — В огне Забвения будет ступать она, закрывающая Врата, — голос неожиданно зазвучал как чужой, губы не слушались больше Мать клана. — Будет любить Императора-на-час, и пронесёт в себе живое семя Каменного Дракона. Будет любима одним-из-двух. Будет стоять каменной тенью себя самой в спасённом ею городе…       Мать клана вздрогнула, и слова закончились. Азурах снизошла — но не даровала и тени понимания. И каджитка смотрела в глаза человеческого детёныша, в которых отражалось такое же недоумение.       — Я не поняла, — призналась девочка. — Какие ворота я буду закрывать? И как это я стану каменным подобием?       — Этот каджит не знает, котёнок, — честно ответила Мать клана. — Но пусть котёнок бережёт себя.       — Я думала, вы скажете другое. Может, я стану славной воительницей? Соратником? Или выйду замуж за…       Крепкий снежок, брошенный меткой рукой, толкнул девочку в спину. Пирожки рассыпались с подноса в снег перед Матерью клана.       — Ах ты тролль вонючий! — закричала девчонка, поворачиваясь к такому же румяному, довольно ухмыляющемуся мальчишке. — Не выйду я за тебя замуж! На, получай!       Мать клана смотрела, как разворачивается нешуточная снежная битва. Человеческому детёнышу и дела не было до того, что сама Азурах снизошла сейчас…       — Ну и хорошо, — проворчала под нос старая каджитка. — Судьба всё равно находит каждого. Пусть пока играет беззаботный котёнок, радуясь блаженному неведению.       А потом подняла остывший пирожок со снега — не пропадать же угощению.