Семь дней

Его глаза всегда кричали об опасности. С первого дня нашего знакомства в нем чувствовалось что-то дикое, звериное. Что-то слишком жаждущее свободы, чтобы кому-либо подчиниться. Необузданный, своевольный, самоуверенный и безгранично искренний. Жил, не оглядываясь на других, мечтал, не прося разрешения. Его глаза будто бы предупреждали: не подходи – обожжешься, но сил убегать у меня уже не было. Хэ шутя решал учебные задачи, лучше всех стрелял, быстрее всех бегал, учился на отлично, но будто бы особо того не желая. На парах вел себя показательно равнодушно, запросто мог прогулять половину занятия, заявиться на вторую, сесть прямо под нос преподавателю и с деловым видом поинтересоваться: - Тест сами дадите или мне устно ответить? Преподаватели от такой наглости дурнели в прямом смысле слова: пыжились, краснели, яростно сжимали кулаки и угрожали исключением. Хэ пожимал плечами, выдирал из тетради Шивона чистый лист и за десять минут излагал все содержимое занятия. Второй лист выдирал уже из моего конспекта, писал на нем объяснительную на имя декана, весело подмигивал мне и, оставив и то, и другое на столе ошеломленного преподавателя, с пары уходил. Сессию закрывал на отлично и на пару недель раньше остальных и ничуть не скрывал, что в полиции работать ему не интересно. Не ясно, что бесило профессорский состав больше – его наглость или же бессмысленно пропадающий талант. Все изменилось в один день. Нас троих, меня, Хэ и Шивона распределили в один и тот же отдел. Заведовал им Ким Хичоль, там же служили и Итук с Канином. Не знаю, что заставило Донхэ сменить равнодушие на энтузиазм, вероятней всего, ему понравилась сама идея отдела – автономная группа едва ли не детективов, загадки, расследования, пища для пытливого ума. Год успешной работы, в отдел переводятся Йесон и Сонмин. Еще год и к нам добавляют Кюхена и Реука. Дело за делом – нам верят, нам доверяют, а мы с Донхэ – лучшие в отряде. Видимо, так заведено: после хорошего неизбежно следует плохое, после белого – черное, после подъема – спуск. Отец Донхэ был городским прокурором, на его счету сотни пойманных преступников, еще больше спасенных жизней. Самый честный и неподкупный страж закона, его живое воплощение. И жил, и работал, и сына растил по совести. Нам поручили расследование. Из тюрьмы сбежало трое преступников: два грабителя и один убийца. Последний срок получил меньше установленного – убийство в состоянии аффекта: ударил пьяную жену, та упала и разбила голову о кафельную плитку. Все трое оказались в тюрьме исключительно благодаря старшему Ли. Все трое очень хотели отомстить. Первый звоночек поступил, когда на заборе дома Донхэ и его семьи те оставили надпись: «Прокурора Ли на суд народа». Сам отец Донхэ отреагировал более чем хладнокровно. Надпись закрасили, дело перепоручили нам. Донхэ же настаивал на срочном отъезде родителей и брата с семьей, паниковал так, будто бы те не забор разукрасили, а из-за угла с ножом напали. Плохо спал и просил Итука организовать вокруг дома охрану и приставить к каждому члену семьи по охраннику. Итук страх донсэна вполне понимал, но в ответ лишь пожимал плечами: частная охрана не в его подчинении, сам прокурор от телохранителей отказался. Тогда Донхэ позвонил Хичолю, к тому моменту дослужившему до начальника полиции. В красках обрисовав ситуацию, просить любимого хёна вернуться из командировки Хэ не стал. Попросил лишь усилить хотя бы охрану здания прокуратуры. Хиним отнесся с пониманием и сразу связался с нужными людьми. На неделю Донхэ успокоился, со свойственным ему усердием принимаясь за расследование. Вторым звонком стала убитая сторожевая собака. Как убийца проник во двор, мы поняли слишком поздно, но вот просить разрешения на охрану уже не пришлось. Прокурора и всю его семью закрыли дома и выставили круглосуточный караул. Радость Хэ была не долгой – его самого заперли в клетке собственного дома, взяв с нас обещание, что мы никоим образом не станем помогать ему выбраться. Уговорить его сидеть на месте ровно было трудно, по силам только мне. У меня вышло – и это первая и самая страшная ошибка. Моя. Убийцы хотели, чтобы вся семья Ли собралась в одном месте. И мы предоставили им желаемое на блюдечке. Вторую ошибку совершил Итук. Когда в отдел поступило извещение о сработавшей сигнализации, он и Сонмин выехали сразу. Обследовали дом вдоль и поперек, обошли всю территорию немалого особняка и беспомощно развели руками – следов проникновения нет. Донхэ попросил проверить старый погреб: винное хранилище было давно завалено, но это единственное подвальное помещение, которое выходило за пределы ограждения. Дальше лестницы Сонмин идти не стал – кругом обвалившаяся земля, проникнуть туда с первого взгляда было невозможно. Итук ободряюще потрепал Хэ по голове, улыбнулся, заверил что, вероятнее всего, сигнализация сработала из-за сильного ветра, велел запечатать вход в погреб, и они уехали. Более ошибок, на мой взгляд, не было, потому как, положа руку на сердце, я бы, на месте Канина, Йесона и соседа Донхэ, его же друга детства, Шиндона, сделал тоже самое. Собственно...я и сделал. Погреб заминировали, проникнув в него за оградой. Взрыв прогремел как раз тогда, когда мы с Шивоном приехали навестить Хэ и нажали на звонок. Мне повезло – меня отбросило к дворовой клумбе. Разбитый лоб и сломанная рука – ничто, по сравнению с упавшим на ограду Шивоном: он налетел прямо на железную пику. Дом передо мной горел, я только набирал здоровой рукой номер и бежал к обломкам, как услышал приближающуюся сирену. Оказывается, сигнал поступил за пять минут до. Нам сообщить не успели, времени хватило как раз на то, чтобы успеть приехать, но не успеть спасти. Донхэ накрыло балкой, но он был жив. И я, и Канин с Йесоном, бросились на помощь ему. Балка тяжелая, сверху ее прибивали еще несколько таких же, вокруг полыхало пламя, а Хэ умолял бросить его и спасти родителей и брата с молодой женой. Подоспевшие в последний момент Кю и Рё бросились к его родителям. Кю покачал головой, встретился со мной взглядом и отвел глаза. Оба мертвы. Старшего брата Хэ и его жену можно было спасти, лишь бросив Донхэ под балками. Вдвоем Кю и Рё разрыть кирпичи не успели. Погибли все. Хэ три месяца провел в больнице. Три месяца абсолютного молчания, неподвижная ладонь в моей руке, сухие глаза и пугающая, темная ухмылка на лице. Тогда под балками умер Хэ. Врачи спасли Ли Донхэ. На следующий день после выписки Донхэ пришел в отдел, нашел меня и попросил о разговоре. Быть может, если бы я слушал внимательней, я бы услышал больше. - Хек, я ухожу из отдела,- негромко, но уверенно проговорил он. Не могу сказать, что я этого не предвидел. Потому, помня об отставке Хичоля, только склонил голову и печально улыбнулся, опираясь о стол напротив Донхэ. - Я всегда на твоей стороне,- ответил тогда я, не зная, что подписываю себе приговор. Хэ тогда не улыбался. Донхэ тогда уже скалился, но я не заметил разницы. - Обещаешь? - Обещаю. Донхэ удовлетворенно кивнул, выпрямился, неуверенно обнял меня на прощанье и, внезапно прижавшись губами к уху, прошептал: - Ты пообещал. Сунул мне в карман смятый клочок бумаги и вышел из помещения. «Дай мне…»,- гласила короткая записка. «…семь дней форы»,- гласила вторая. Лежащая на груди мертвого Итука.