Семь дней

- Простите…- неуверенный голос сквозь еще менее уверенный сон как нож по стеклу. Морщусь, но глаз не открываю. - Хекджэ-хён, простите… Тру переносицу, открываю глаза и поднимаюсь с дивана. На часах половина четвертого утра и мне удалось урвать всего час сна. - Что?- не слишком любезно отзываюсь я. Молодой офицер смущенно сутулится и прокашливается. - Заключенный, Ли Донхэ…- всю сонливость как рукой снимает, я резко поднимаюсь с дивана и настороженно смотрю на дежурного. От моего внимательного взгляда он еще больше смущается и почему-то испуганно чешет затылок.- Он избил сокамерника. Вы запретили надевать на него наручники, но он угрожал свернуть ему шею…мы перевели его в одиночку. Хватаю со стола кофту и вперед него выхожу в коридор. - А руки вам на что?- раздраженно оглядываюсь на убитого паренька и спускаюсь к камерам. - Но он же… - Что он? Он их не пальцем убивал,- мельком бросаю взгляд на лазарет, убеждаюсь, что тот несчастный жив и иду к одиночке. Взяв у тюремщика ключи, вставляю ключ в замочную скважину, бросаю короткое: - Всем вон. И захожу в камеру. - Не понимаю,- слышу я с кушетки.- В чем заключается воспитательный аспект? Здесь чище, лучше пахнет, тихо и даже кровать удобней, чем в общей камере…много отсюда назад просятся?- поворачивается через плечо, игриво улыбается и снова вертится, устраиваясь на голой кушетке удобней. - Как только начинают отвечать голосам,- отзываюсь я, зябко поведя плечами. В одиночке холодно, хотя стены совершенно глухие. При закрытой двери в тесной камере не слышно ни одного шороха снаружи, тихо настолько, что слышишь шелест собственных ресниц. Помещение очень узкое, стены давят, и большинство заключенных не выдерживают и дня. - То есть, когда они начинают их слышать, это их не пугает?- язвительно отзывается он и закидывает руки за голову. Вопрос риторический, а если и нет, то отвечать я все равно желания не имею. Я здесь по делу и рассуждать с ним о свойстве страха надобности нет. - Завтра утром тебя переведут обратно. - И к обеду получите бездыханное тело того парня. - Так торопишься на эшафот?- злость из голоса убрать не удается, вопрос выходит не бесцветным и не черным, а грязно-серым: отчаянным и (Боже помилуй) умоляющим. - Днем раньше, днем позже – не велика разница, Хёкки,- пожимает он плечами.- Здесь имеет значение лишь количество ступенек у плахи,- хищно скалится и снова отворачивается, продолжая ухмыляется. Отрываюсь от стены и в один шаг подхожу к двери. - Вернусь, когда ты будешь в менее игривом настроении. Открываю камеру, и в этот самый момент он резко садится на диване. - Хек, постой!- почти стон, и я замираю как вкопанный. Дверь нараспашку, я забыл пистолет и сам выгнал всех с этажа. У меня в кармане ключи от камеры и некому закрыть ее снаружи. Я идиот, а он сидел все это время напротив открытой двери и не двигался с кушетки ни на миллиметр. Смотрит на меня открыто, устало и…испуганно. Прикрывает глаза и тихо просит: - Останься,- прокашливается, видно, испугавшись собственного голоса, и уже прежним тоном добавляет.- Мы заключили сделку, тебе, вроде, были нужны подробности,- открывает глаза, те вновь черные, взгляд стальной и несгибаемый. А на губах снисходительная улыбка.- Я весь в твоем распоряжении. Киваю, снова поворачиваюсь к двери, сначала нужно…и внезапно чувствую на запястье сильную ладонь. Сжимает до боли – останутся синяки, смотрит зло и качает головой. Там за порогом – свобода. А он боится, что я просто выйду из камеры. Уверен, физически он сильнее меня. Отдел он знает наизусть – сбежать не трудно. Только он не бежит. Касается второй руки уже мягче. Горячее жжение на тыльной стороне ладони от прикосновения теплых губ, его беспомощное лицо, смиренно склоненная голова и до меня вдруг доходит: Он сдался. Аккуратно накрываю руку своей, легко провожу по холодной коже подушечками пальцев и неловко растягиваю губы в улыбке. - Я только позову охрану, чтобы они закрыли камеру снаружи. - Я не сбегу,- не вопрос - утверждение. - Нет, но они смогут войти. Я быстро,- медлю, сжимая тонкие пальцы и все же добавляю.- Хэ. Нехотя отпускает, доверчиво смотрит в глаза и кивает. Зарывается пальцами в волосы, будто бы осознавая, что и как только что сказал, тянет так, будто бы с корнем вырвать хочет, и я разрываюсь. Сажусь возле него на корточки, обнимаю его ноги и утыкаюсь носом в его колени. - Зачем ты сдался? Хэ, скажи, зачем ты позволил себя поймать? Слышу короткую ухмылку и чувствую легкое прикосновение пальцев на затылке. Руки у него обыкновенно горячие, но сейчас ледяные, по спине бежит приятная дрожь, и я судорожно выдыхаю. - Соскучился, Хёкки. - Не называй меня так,- просьба. - Не могу,- извинение. Прижимается губами к моим волосам, кладет руки на спину и замирает. Я не знаю, сколько мы так просидели. Я теперь вообще ничего не знаю.