Красоту убивает ненависть

      Мой отец, будь он проклят двенадцать (это его любимое число) раз, всегда считался уважаемым человеком в нашем обществе. Великолепные связи, благородная фамилия и заработанный им капитал могли покорить кого угодно, о чем мой милый папочка отлично знал. В каждом его движении скользила самоуверенность и напыщенность. Я никогда не видела его искренним: истинное лицо моего дорогого папаши было скрыто под маской вечного равнодушия и излишней манерности. Впрочем, этот фальшивый денежный мешок легко мог запудрить мозги девицам от восемнадцати лет включительно (особенно в молодости, когда он был статным, высоким юношей с белокурыми локонами и ослепительной голливудской улыбкой, наследником богатых предпринимателей). Откуда я узнала такие подробности? Будучи маленькой и несмышленой девочкой, я часто забирала из шкафчика пачки старых нераспечатанных конвертов, и с удивлением читала письма от страстных поклонниц. У одной, кажется, был от него ребёнок… Но я не хочу толком вникать в его Донжуанскую биографию. Беззаботная жизнь Джордана Говарда закончилась, когда заботливые родители подыскали невесту ему под стать. С тех пор в просторном пентхаусе поселилась некая Эмма Фланнаган, милая девушка с хорошей родословной, и… Только. Думаю, не нужно объяснять, что через какое — то время остепенившийся Казанова — Говард уже ждал появление на свет девочки, продолжившей бы его семейное древо. Вот только вряд ли его планам суждено было сбыться. Я, как скептик, склоняюсь к тому, что злую шутку сыграла генетика, но знаю и сплетни про бабку — ведьму. Говорят, перед самым днём моего рождения отец отказал в помощи какой — то дряхлой, беспомощной старухе. С хладнокровной улыбкой выпроводил он ее, бедную, к выходу, на что та, глотая слезы от негодования, обещала ему больного ребёнка. Свидетелей данного происшествия можно по пальцам пересчитать, и то их не спросишь: все они почуют в могиле или доживают свой век в психиатрической лечебнице. Что же касается обречённого на страдания малыша, то он стоит сейчас перед тобой. Конечно, если бы моя мать была чуточку умнее, я бы не появилась на свет. Несмотря на рекомендации врачей сделать аборт, Эмма Фланнанган — Говард упорно стояла на своём и сохранила жизнь больному ребёнку. Но, увы, никто не аплодировал, не кричал «Браво!», не восхищался благородством поступка, как в любимых ею мелодрамах. Доктор не улыбался, не рассыпался в комплиментах, а только тихо проводил ее в свой кабинет, где будущая мать инвалида впервые столкнулась с суровой реальностью. Синдром Гетчисона — Гилфорда заставил ее по — новому взглянуть на своё решение, даже переосмыслить некоторые аспекты жизни. Благо, в этот момент нарисовался мой горе — папаша. Он давал клятвы, пускал слезу для убедительности картины, как истинный герой романа. Все его разговоры и общения сводились к возможностям современной медицины, вере в профессионализм врачей. «Подумаешь, прогерия! И не такое лечили! Да и что значит тело, когда есть душа…» — пламенно восклицал отец в надежде на доверчивость своей жены. Сколько болезней существует на свете!.. Страшно подумать, что ты в любой момент можешь заразиться неизвестным вирусом или чума постучится в твой дом. Меня, к сожалению, беда не обошла стороной: я вынуждена всю жизнь оставаться в теле ребёнка. В детстве я ещё не понимала, в чем заключается моя неполноценность, но уже чувствовала на себе упрекающие взгляды родителей, видела, как разводят руками приглашённые специалисты и понимала: что — то не так. Со мной часто проводили психологические беседы, но они скорее расстраивали, чем приободряли. Отец, правда, тогда ещё на что — то наделся и куда только не ходил со мной на лечение. Меня осматривали и назвали «феноменом» (тогда я ещё не знала значения этого слова), однако кроме желания ещё раз встретиться с переносчиком необычной болезни они ничего толком сказать не могли. В то время моя мать умудрилась забеременеть ещё раз, и уже удачно (все — таки дело было в бабке — ведьме!). Так на свет появились Адель и Анетта, мои здоровые сёстры, и внимание родителей полностью переключилось на них. Сказать честно, я их ненавидела. До того, что в порывах гнева ломала погремушки, рвала пеленки… К слову, помню презабавный случай! В тот день мы мирно сидели за завтраком, и издалека нас даже можно было принять за шведскую семью. Моя мать беседовала с отцом о какой — то ерунде и старалась накормить упирающихся сестричек. В разговоре она обронила фразу: «Милый, Адель и Анетта близняшки, как же мы будем отличать их?». У меня же возникла потрясающая идея, и я, подойдя к одному из детских стульчиков, щёлкнула задвижкой. Горе — родители замерли в ужасе. Ещё бы, у одной из их малышек теперь не доставало мизинчика! После этого меня заперли в своей комнате, и было за что, хотя шутка была просто уморительной. С того совета отношение матери и отца ко мне ухудшалось с каждым днём. Теперь оба они осознавали, что вырастили урода. Но, надо отдать им должное, они нашла интересный выход и благополучно скинули меня на няню. Нельзя сказать, что она мне не понравилась. Мисс Смитт читала мне книги, пыталась со мной заниматься… Но с ней было скучно… А мне хотелось настоящих игр! Жаль, что она не поняла, как весело поджигать свои безделушки и наблюдать за безжалостным, всепоглощающим пламенем, смотреть, как у куклы вытекают глаза и плавится пластмассовое личико, а у плюшевого мишки обгорают лапы. Испугалась она и в тот раз, когда мы представляли себя докторами, и я оперировала ее скальпелем… Конечно, анатомия мне пока не давалась, зато какой был потенциал! Я оставила ей глубокую царапину на руке и продолжила бы дальше, если бы она не закончила мою практику. После нескольких таких случаев мисс Смитт уволилась, и я почувствовала себя ещё хуже, чем обычно. Мне хотелось выглядеть привлекательной в глазах родителей, совсем как Анетта и Адель. Вот тогда — то я и нашла себя в моде. Мне нравилось наряжаться, как на картинках, создавать новые образы, смотреть на получившийся результат в зеркало, любоваться увиденным. Я себе нравилась, даже очень нравилась. Тогда до меня и дошло наконец, что я красивая, несмотря даже на этот дурацкий синдром.