***
Отец Лорел приехал в больницу через несколько часов после моего звонка. Он появился в отделении интенсивной терапии с целой делегацией, состоящей из двух женщин и четырёх мужчин. Все они были одеты в официальные костюмы. Отец Лорел, который с решительным видом направляется к врачам, вызывает у меня рефлекторное желание позвать на помощь. Инстинктивно я делаю шаг назад, рассматриваю его со стороны. У него губы хищника, широкие плечи, крепкие кулаки. Его голос глубокий и ровный. Несколько минут он разговаривает с врачом Лорел, расспрашивает о её состоянии здоровья. Я слышу лишь обрывки разговора, но «У Вашей дочери случился выкидыш» я слышу отчётливо. Его лицо исказила боль. Видно, у него произошёл душевный надлом. В палате прохладно, я не снимаю пальто и думаю о том, не холодно ли Лорел в тонкой больничной сорочке. Микаэлла совсем поникла, когда узнала, что Кастильо потеряла ребёнка. Я бы хотел сказать Лорел, что она жива, не стала инвалидом, пожар не изуродовал её лицо, но вряд ли это сейчас поможет. Ничего не поделаешь. Всё самое страшное уже случилось, теперь самое лучшее – притвориться, что ничего не было. Это единственный разумный путь. Мне так кажется. Микаэлла очень осторожно обняла Лорел и гладила её по спине. Отец Лорел долго в дверях не стоял, уверенным шагом он подошёл к кровати дочери. Лорел отрывается от Микаэллы с плачем, её руки обессилено опускаются. — Его убили, папа. Он мёртв. Я потеряла его! — её голос срывается. Он был надломленный и безжизненный. Последний звук теряется в рыданиях, она ломается, остаются только слёзы. Я пытаюсь понять, о ком говорит Лорел? О Уэсе или о ребёнке? Наверное, о них обоих. — Они ничего тебе не сделали? — спрашивает её отец, смотря на нас. Лорел отрицательно качает головой, утыкаясь лицом в его рубашку.***
Я по-прежнему наблюдаю через стекло за тем, что происходит в палате. Лорел крепко спит, а отец охраняет её сон. Его подчинённые делают звонки, ищут информацию на Эннализ, двое охранников сторожат дверь в палату. Отец Лорел спокоен, но невозможно не заметить, как он лучится свирепостью. Движения его плеч резкие, а когда он раздаёт указания своим работникам, то вколачивает каждое своё слово. Такой может раздавить одним ударом кулака. Он в порошок всех сотрёт ради своей дочери. Отец Лорел может быть спокоен. У него в руках власть, деньги и огромная ненависть к людям, которые причинили боль его дочери. Всё на его стороне. Это как Божье веление. Что произойдёт, когда отец увезёт её Мексику? Надеюсь, он не злопамятен и не станет превращать это в личную вендетту. Хотя мне по большому счёту плевать. И я буду очень рад, если Китинг будет гнить в тюрьме до конца своих дней. Я хочу позвонить Оливеру, но не решаюсь. За эти дни мы практически не говорили. Вопросов у Оливера много, я это знаю, но я совершенно не готов на них отвечать. Микаэлла спит, положив голову на колени к своей матери. Во мне невольно просыпается желание позвонить своей маме или сестре. Но я понимаю, что о случившемся не стоит говорить по телефону. — Случившаяся трагедия даёт хороший шанс плохим родителям помириться с их дочерьми, — говорит мама Микаэллы. Тонкими пальцами она перебирает волосы дочери. Я думаю о том, что присутствие родителей помогает девушкам. — Вы здесь, заблудившиеся и запутавшиеся. И дело не только в том, что вашего друга убили. Каждый раз, когда я смотрю в лицо матери Микаэллы, то боюсь, что она прочитает мои мысли. — В итоге дети всегда возвращаются в родной дом. Потому что только родители готовы принять их с любыми проблемами и ранами. Только родители по-настоящему способны защитить своих детей от страданий, — тихо продолжает говорить женщина. Она много говорит, но всегда по делу. Я молчу, но она знает, что я её слышу. Я сажусь рядом с женщиной, Микаэлла по-прежнему спит. Тишина наваливается с непререкаемой жестокостью. Минуты тянутся одна за другой. Мне хочется бежать. Взять с собой Оливера и убежать, покинуть страну, исчезнуть и всё забыть. Я перебираю в голове варианты, но внутренний голос шепчет мне, что ничего не получится. Я представляю, как нас будет допрашивать полиция или как нас вызовут в суд. Прокурор, адвокаты, перекрёстный допрос, журналисты, присяжные. Мне становится дурно от этих мыслей. Кажется, я больше не хочу быть адвокатом и готов обходить здание суда за сто километров. Так умирают мечты. — Плохое и хорошее ходят рука об руку, — говорит Тришелль. Её тёплая ладонь сжимает мою. В больнице уже отключили свет. Лишь одна люминесцентная лампа помаргивала, от чего кружилась голова. — Утро вечера мудренее. Тебе нужно поспать, — обращается она ко мне. У неё на лице было мягкое, почти любящее выражение. Я посмотрел в её чистые голубые глаза. В них не было ни малейшей искры тревоги. При первой встрече она показалась мне необщительной и стервозной. Микаэлла мало рассказывала о своих родителях, которые её удочерили. А если и рассказывала, то только плохое. Все мы ошибаемся и оступаемся. Главное – вовремя это осознать и попытаться исправить. Я поднимаю ворот пальто и иду домой. Решаюсь всё-таки позвонить маме, а утром поговорить с Оливером.