Starved for Solitude

Сэра Тирано довольно быстро привык к тому, что рядом с его компаньоном никогда не бывает просто. И дело было не в том, что Лларену приходилось именно тяжко: скорее, он начал замечать, что мир устроен куда как сложнее, чем представлялось ему до знакомства с Кером. Прежняя жизнь Лларена Тирано была нелёгкой и не особенно радостной, но он всегда достаточно чётко представлял, где его место: где-то на самом дне, в двух с половиной шагах от мучительной и бесславной смерти… А рядом не было никого, кто захотел бы по доброй воле — и без расчёта на выгоду — Лларену Тирано помочь. Однако рядом с Кером прежние непреложные законы мироздания отчего-то стремительно переставали работать. И Лларен вышел из тени, впервые расправил плечи, а заодно наконец-то добрался до Солитьюда. После Драконьего Моста, когда компаньоны, толком и не поссорившись, умудрились очень душевно помириться, дорога к столице Хаафингара была довольно бедна на значимые события. Кер, конечно, по-прежнему выставлялся перед всеми охочими до морровиндских диковин девицами — а Лларен по-прежнему стриг с трактирщиков деньги за его выступления, — однако рыжий вёл себя осторожнее, мягче и в драки, к огромной Ллареновой радости, больше не втягивался. Рассказ об их путешествии от Моста и до Солитьюда можно бы вовсе подсократить до пары сухих, общих фраз… если бы не странное происшествие, приключившееся с данмерами за один дневной переход до столицы. Кер тогда в очередной раз выступал на постоялом дворе, и Лларен, вполне пообвыкшись с этой рутиной, спокойно цедил своё пшеничное пиво. Народ вокруг был более-менее смирным, Кер никого намеренно не подзуживал, и ничто не предвещало сложностей или неприятностей — пока в трактир вдруг не запёрся костлявый хмырь со злобно-надменным лицом, сопровождаемый угрюмым стражником в форменной кирасе. Лларенова задница, необычайно чуткая ко всякого рода опасностям, при виде этих двоих немедленно напомнила о себе, и Лларен, не тратя времени на раздумья, бочком стал подбираться к Керу. Заняв удобный наблюдательный пункт за его правым плечом, сэра Тирано нахмурился, скрестил на груди руки и встретить незваных гостей готов был во всеоружии. К чему он не был готов, так это к обманчиво-мягкому, вкрадчивому вопросу, которым швырнул в них хмырь, когда Кер закончил очередную песню. – Доброго вечера, любезные, – поприветствовал незнакомец данмеров. – Очень занятное представление, примите мои благодарности. Вот только… лицензия-то у вас, надеюсь, имеется? – Какая… лицензия? – переспросил Лларен, с трудом, но всё-таки проглотив так просящееся на язык «нахер». – Лицензия Скайримской Коллегии Бардов, конечно же! – с фальшивой любезностью воскликнул этот сморчок, принадлежащий к не определяемой на глазок — даже на Лларенов намётанный глаз — человеческой расе. – Или же её аналог, выданный соответствующим компетентным органом другой провинции. Иными словами — документ, подтверждающий ваше право на ведение и организацию концертной деятельности. Шесть с половиной секунд Лларен Тирано только и мог, что недоумённо моргать, пытаясь переварить услышанное, однако Кер, к счастью, собрался с мыслями раньше. – Приятно встретить здесь мера, столь озабоченного престижем нашего ремесла, – проговорил он неспешно и важно — и на сиродиильском, но с таким ядрёным акцентом, какого Лларен не слышал даже у распоследних стоунфолльских деревенщин, приезжавших в Крагенмур на ярмарку. – Весьма похвально, что… как это будет на общеимперском… – Кер чуть замялся, нахмурился. – Вы, случаем, не говорите на данмерском? – спросил он якобы невзначай. – Или, быть может, на йоку? Хмырь, надо отдать ему должное, отреагировал быстро: через каких-то две с половиной секунды он, расплываясь в очередной насквозь фальшивой улыбке, ответил, что эти славные языки ему, к сожалению, не знакомы. – Жаль, очень жаль, – всё с тем же наигранно неразборчивым, чуть ли не деревенским выговором отозвался Кер. – Языковой барьер – явление довольно скорбящее… то есть прискорбное, – «поправился» он полторы секунды спустя. – Прошу прощения за возможные неудобности. Так о чём зашла у нас речь? О лицензии, так? Лларен не совсем понимал, какое представление вздумал тогда разыгрывать Кер, но без особых сомнений решился ему довериться. Внимательно вслушиваясь в Керовы словесные кружева, он бдительно посматривал по сторонам, на всякий случай заранее подыскивая пути к отступлению и рассчитывая самые быстрые, безопасные «дорожки» — другие посетители словно бы потихоньку расползались по сторонам, спугнутые занудными разговорами, так что особых проблем с отступлением не намечалось, — и напоролся вдруг на виноватый, печальный взгляд рыжебородого трактирщика. Лларен насторожился: куда этот нордский боров успел их втравить? Долго в неведении данмерам оставаться не пришлось. – О лицензии, мессер менестрель, именно так, – отозвался, мутненько улыбаясь, чернявый хмырь. – В конце концов, концертная деятельность без соответствующей лицензии карается штрафом в размере двух тысяч септимов и тюремным заключением до трёх месяцев, – почти что пропел он, сплетя костлявые пальцы в замок. – Слишком уж много в последнее время развелось недоучек и самозванцев, позорящих славное бардовское ремесло. Услышав про штрафы и про тюрьму, Лларен чуть было не рванул с места, прямиком к спасительной двери — в силу давней, так до конца и не изжитой привычки. Остановило его только то, что Кер на эти слова и глазом не моргнул, и, зная, насколько хитёр и находчив его индорильский приятель, Лларен предпочёл ему довериться: в рыжей дурной голове наверняка уже созревал план спасения. – Истинно так, сэра… – Кер осёкся, взмахнул рукой, словно бы пытаясь достать из воздуха ускользнувшее от него имя; когда через две с половиной секунды он вновь заговорил, в его голосе сквозило неприкрытое удивление: – Кажется, мы друг другу так и не представились, сэра. Кериан из Морнхолда, к вашим услугам. И Кериан из Морнхолда, плавно-неспешным движением встав на ноги, навис над хмырём всем своим великаньим ростом и с льдисто-надменной улыбкой протянул ему руку. – О, где мои манеры! – воскликнул хмырь; впрочем, раскаяния в его голосе не было ни на медяк. – Рион Эрменталь, к вашим услугам. Бретон? С такой вот по-нордски квадратной челюстью и здоровенным имперским носом? «Вымесок», – решил Лларен. В этом не было ничего удивительного: люди вообще друг с другом мешаются куда охотнее, чем меры. Ещё каких-нибудь лет пятьсот, и их вообще станет не отличить друг от друга — только редгарды будут хоть как-то да выделяться. – Что же, сэра Эрменталь, каким бы приятственным ни было наше знакомство, вы, верно, не ради него пришли сюда… я ведь прав? Вы хотите увидеть мою лицензию? – Ваша проницательность делает вам честь, мессер, – с липкой учтивостью протянул Эре… Эрме… Эрн… бретон. – Что же, могу ли я… – и он, так и не договорив своей фразы, застыл с протянутой рукой. Впрочем, неловкое молчание не продлилось долго. Уже через без четверти пять секунд Кер, обернувшись к Лларену, проговорил негромко, но звучно: – Дружочек, будь добр, покажи-ка любезным господам наши документы! Мои креденции были выданы морнхолдской Гильдией Слова лорда Вивека, – обратился он уже к бретону-хмырю, щедро напустив в голос бахвальства, – и завизированы в рихадской Коллегии Поющих. Тогда-то Лларен и понял, что от него требуется, и даже решил придержать пока месть за паскуднейшего «дружочка». В итоге хмыре-бретону был с готовностью продемонстрирован заключённый с Хафизом и Аласуром Рихадскими договор — вернее, те его страницы, что были составлены на данмерском и йоку. Сиродиильский вариант Лларен благополучно засунул куда подальше; оставалось надеяться, что скользкий мужик не сбрехал и этих языков и правда не знал, а не пытался вселить в собеседников-данмеров чувство ложной дозволенности. Но Лларену почему-то казалось, что этот тип был не из тех, кто упустит возможность прихвастнуть, и за их с Кером кошельки он был теперь более-менее спокоен. Предсказания подтвердились: хмырь, попытавшись состроить умное выражение, изучал пестрящие красочными печатями бумажки долго, внимательно — даже достал из мешочка на поясе лупу! — но в итоге всё-таки сдался. – Мессер, без перевода я, к сожалению, не могу подтвердить, что ваши бумаги действительны на территории Скайрима. – Но вы же не могли не увидеть гербовую печать Предела! – с лёгким недоумением выдал Кер. – В Маркарте меня заверили, что этого будет достаточно. Ярлова печать, подтверждающая подлинность документа, там и правда была: Кер и Хафиз озаботились, чтобы сделка была заключена со всеми формальностями — не подкопаться. Играть по правилам оказалось неожиданно полезно. – Но вы же понимаете, что содержание… – Вы не верите моему слову? – Кер, оскорблённая невинность, перебил его, всплеснув руками. – Что же, в таком случае вариантов у нас немного, сэра. В Солитьюде, я слышал, есть консульство Морровинда… мы можем отправиться туда, чтобы сделать и нотариально заверить для вас перевод, почему бы и нет? Однако в этом случае я рассчитываю, что все издержки, не исключая и компенсации за моё потерянное время, покроете вы, сэра. Думаю, официальные представители Коллегии Бардов окажутся на моей стороне, хотя я всегда могу нанять себе стряпчего… или обратиться за помощью в наше консульство. Мы, данмеры, держимся друг за друга — и держим слово. Вы действительно хотите убедиться в нашей сплочённости на собственном опыте, сэра? Хмырь замолчал — долго молчал, секунд этак двадцать девять, — а потом дёрнул костлявым плечом, выдал дежурно-вежливое прощание, коротко поклонился и припустил к выходу; его бессловесный стражник-сопровождающий поплёлся следом. Кер безыскусно плюхнулся на стул; Лларен же коротко, резко вздохнул, смахнул проступившие на висках капли пота и спросил у приятеля: – Ты знал... об этом? – Скорее догадывался, что такое возможно, – отозвался Кер, – и удачно сымпровизировал... А я-то гадал, кто распугал всех окрестных бардов! Теперь-то понятно: их распугали лицензии. Кер, выцепив подавальщицу, заполучил себе кружку эля и, осушив её, снова начал бренчать. Всё вроде снова шло как по маслу, можно было спокойно оставить приятеля без присмотра. Тогда-то Лларен, прижав к стенке суку-трактирщика — исключительно за счёт злости и наглости, потому что сэра Рыжая борода был намного массивнее не особенно-то высокого данмера — выяснил презабавное. Оказалось, что из-за недавно ужесточившегося закона вольные барды, не связанные с Коллегией, порядком растеряли смелость. Трактирам и постоялым дворам ситуация явно пошла не на пользу, но в случае чего их не наказывали — вся вина падала на преступника-музыканта. По всему видать, что скоро и эту дыру в законе таки заделают, ну а пока трактирщики предпочитали ничего у бардов не спрашивать — и не рассказывать тем, кто пребывает в блаженном неведении, об истинном положении дела. А то, что бедняги деньгами и свободой рискуют, так сами виноваты! Незнание закона не освобождает от ответственности, как любят говорить имперцы… но Лларену было насрать — Лларен был в бешенстве! И трактирщик, что возвышался над ним, как сраная рыжебородая гора, струсил и приплатил им с Кером на десять дрейков больше, чем обещал. Лларен с трудом поборол искушение запихнуть их паскуде в жопу, но деньги на дороге не валяются — тем более что такой удобный, практичный заработок внезапно накрылся. – Всё, завязываем с выступлениями. Не хватало ещё в тюрьму загреметь из-за такой ебанины, – заявил он, когда они с Кером наконец доползли до своей комнаты — не самой плохой и, главное, совершенно бесплатной: трактирщик и правда струсил, как самая распоследняя крыса… — и принялись строить планы. Рыжий задумался, пожевал губами и через семь с половиной секунд наконец произнёс: – Я думаю, нам нужно ещё одно, уже в самом Солитьюде. Осмотримся, прислушаемся, поймём, как лучше действовать дальше — и уж тогда окончим это славное предприятие. – Ты что, приложился башкой о потолочную балку, пока я отвернулся, а, Индорил? Тебе сегодняшнего мало? Что делать прикажешь, если в местной столице тебя загребут в тюрягу? – Помолись за меня у алтаря Капитана — я слышал, при консульстве есть небольшой Храм Трибунала. – Это, блядь, не смешно, Кер, – буркнул Лларен. – Я из-за этой херни чуть было сегодня к предкам со страху не отправился! А теперь ты предлагаешь, чтобы я тебя по доброй воле подставил. Если ты по моей вине влипнешь в неприятности, и мне придётся спасать твою шкуру… нет, спасибо, не надо мне такого счастья! – Но ведь сейчас всё обошлось, разве не так? – Ты во второй раз надеешься отбрехаться? С этим придурком твоё представление прокатило, дружочек, но вдруг в Солитьюде нам попадётся кто-нибудь поумнее? И что тогда? – Тогда я буду отбрехиваться изобретательней, – с паскудной усмешкой ответил Кер. – Неужели ты во мне сомневаешься? Лларен нахмурился, плюнул на светлый дощатый пол и через восемь с третью секунд всё-таки выдал угрюмо: – Только не говори, что ты на всё это подсел, как на скууму. Знаю я, что бывает, когда такая херня приключается. Кер, тут же посерьёзнев, качнул головой и произнёс негромко: – Нет… нет, не в этом дело. Я не отказываюсь от своих слов: разведка в Солитьюде и правда станет разумным ходом — и, возможно, принесёт нам немалую пользу… – Кер замялся, взъерошил свою ярко-рыжую волосню и полных восемь секунд спустя наконец признался: – Но и без шкурного интереса не обошлось, спорить не буду. Наверное, мне всё же нужно какое-то символическое завершение… поставить точку в «от», понимаешь? Выйти в последний раз, зная, что это – последний раз. Попрощаться, перевернуть страницу… – Кер снова сбился, потёр переносицу и неуверенно, чуть ли не испуганно переспросил: – Паршивое объяснение вышло, да? Но я и сам вижу, что в голове у меня бардак... – Да нет, Индорил, я тебя понял, – откликнулся Лларен. – Ладно, будь по-твоему. Найдём там какой-нибудь постоялый двор на окраине и будем молиться, чтобы всякие там чинуши-хмыри держались бы в этот вечер от нас подальше. Лларен до сих пор не мог толком определиться, радоваться ему или печалиться, что он тогда всё-таки не настоял на своём. Въехав в Солитьюд, они с Кером поступили так, как и договаривались: нашли себе пусть и окраинный, но с виду вполне приличный трактир и сторговались с кузеном хозяйки — сама она, как оказалось, уехала в Хьялмарк, проведать родню — и о ночлеге, и о конюшне, и о еде, и о выступлении. Народу к вечеру собралось не то чтобы по-столичному много, но Кер добросовестно отрабатывал дармовые харчи, и даже те, кто явно не планировал в «Ярловом щите» задержаться, сидели, и слушали, и платили за новую выпивку, как миленькие. Всё шло как по маслу, пока порог постоялого двора не пересекла одна из самых шикарных собольих шуб, которые Лларен когда-либо видел — тысяч на шесть септимов по самой скромной прикидке. Конечно, в трактирном полумраке трудно было хорошо её рассмотреть и оценить качество меха, но и того, что сэра Тирано выхватил, оказалось достаточно. Роскошная вещь, какую не зазорно носить и скупой на тепло скайримской весной... не ради согрева, конечно, а исключительно для того, чтобы продемонстрировать всем вокруг своё богатство. К шикарнейшей шубе прилагались не менее шикарные украшения и далеко не самая шикарная баба – тощая альтмерская жердь с настолько кислым, недовольным лицом, будто бы она битый час хлебала уксус. Вместе с ней в трактир заявилась и парочка нордов: бугай с топором и в крупнопластинчатой бригантине — по всему видать, что телохранитель — и разнаряженный хлыщ с завитыми усами, за которым Лларен признал не особо удачливого ухажёра. Альтмерка явно была не рада его компании, тогда как седура Завитые усы вился вокруг неё, словно оса над мёдом, и просто из кожи вон лез, чтоб ей угодить. Он даже, приплатив полупьяной компании работяг, освободил для своей дамы лучший на вечер стол, прямо напротив заезжего менестреля… зря, очень зря. И следом случилось то, что, верно, опечалило не только Лларена, но и седуру Завитые усы: Кер, доиграв очередную песню, встретился с альтмеркой взглядом и улыбнулся ей — хитрой, шальной, на редкость заразной полуулыбкой, которая на развесивших уши девиц действовала обычно чуть ли не хлеще, чем телваннийский мускус. Впрочем, шубовладелица оказалась покрепче бойких людок, которых Кер невозбранно лапал на каждом постоялом дворе в окрестностях. Альтмерка лишь изогнула брови, словно бы удивляясь, как кто-то осмелился на подобную вольность, и на лице у неё застыло всё то же выражение полупрезрительной скуки, с каким она где-то без трети восемь минут назад переступила порог «Ярлового щита». Кера, впрочем, этот холодный приём не смутил и не обескуражил, и Лларен не в первый и далеко не в последний раз подумал, что сотворил чудовище — неудержимое, неотразимое, неутомимое чудовище, заметно осложнившее ему жизнь. Но какую бы опасность ни представляли собой обделённые женским вниманием трактирные ревнивцы — или женщины-паучихи, так и норовящие отрызть самцу голову, — а Кер во время последнего рывка в Солитьюд впервые за долгое время казался счастливым и беззаботным. Пожалуй, ради такого и правда стоило прикормить это чудовище: оно было хоть и опасным, но по-своему милым... Чудовище, улыбаясь, скользнуло рукой по струнам и заиграло; из-под пальцев у Кера заструилось что-то неторопливо-плавное, лёгкое, ласковое... Лларену мелодия показалась смутно знакомой, но вспомнить её он сходу не смог. Мысль всё ускользала и ускользала, словно оливка в масле, и где-то на двадцать пятой секунде Лларен оставил погоню и просто поплыл вместе с музыкой... А через неполные тридцать восемь секунд Кериан всё же запел, и запел на альтмерском — и вот тогда-то и вспомнилось, что это за песня такая, и стало понятно, почему её выбрали. Лларен слышал её лишь однажды, во время дороги в Картвастен, когда на привалах Кер медленно, но верно перебирал весь свой арсенал. Халльфрид эта баллада не особенно понравилась. «Медленная, скучная и какая-то словно ленивая, – говорила она, оправдываясь. – Простая совсем и без огонька. Ваши, тёмноэльфийские мне нравятся много больше. Да и к желтушным зазнайкам особой любви я не питаю: слишком высокого они о себе мнения!» В том, что касалось саммерсетских кузенов, Лларен был с Халльфрид согласен, — сколь отвратительным ни казалось бы ему сейчас соглашаться с поганой ведьмой хоть в чём-то... — а вот песня ему понравилась: красивая ведь, пусть и без наворотов! Альтмерского он не знал, но сродства меретических языков хватало, чтобы худо-бедно уловить общий смысл: Кер пел о мореходе, чей облик украл какой-то там даэдрот, и пока герой преспокойно плавал себе по морям, его возлюбленную обхаживал гость из Забвения. Конец у этой истории был предсказуемо несчастливый: бедняга-герой решил не возвращаться домой — зачем, когда возлюбленная даже не заметила подмены? Этим отчаянным, обречённым вопросом песня и завершилась; Кер замолчал, но продолжил играть, и звуки музыки то отступали, то снова накатывали, как волны… Когда музыкант прервался на дармовое пиво, Лларен, немного очухавшись, глянул на альтмерку и даже в полутьме распознал на её щеках неровные пятна румянца. «Ещё одна дозрела! – подумал он обречённо. – Нашёл, отлюби его дикий гуар, кого обхаживать! У этой же на лице написано, что ничего хорошего от неё не дождёшься. Да и не одна она заявилась...» Но и Ллареново «нахрена», сказанное достаточно громким шёпотом, Кера не остудило: он продолжил атаковать свою альтмерку взглядами, улыбками и песнями — хвала Трибуналу, по большей части имперскими и бретонскими. А седуре Завитые усы в голову не пришло ничего лучше, кроме как попробовать соблазнить свою даму скандалом. Подробностей Лларен не слышал, но видел всё превосходно: и то, как норд, размахивая руками, принялся что-то ей выговаривать… и то, как альтмерка парой фраз и одним-единственным небрежным жестом прогнала ухажёра прочь. Видно, он понял, что теперь ему здесь ловить нечего, и поэтому предпочёл свалить, поджав хвост. Лларену было немного жаль бедолагу, у которого как будто бы даже усы поникли… но себя вскоре сделалось гораздо жальче. Теперь, когда ничто не отвлекало женщину в шубе за добрых семь с половиной тысяч септимов от Кера, всё своё время она уделяла игре в гляделки. На месте приятеля Лларен бы от такого внимания сбежал бы на другой конец Тамриэля — взгляд у альтмерки был такой, словно она планировала, как с наибольшей выгодой пустить Керову тушку на какие-нибудь некромантские опыты, — но рыжему дураку это… нравилось? Три песни спустя он уже так разошёлся, что в «Ярловом щите» не нашлось бы ни одной бабы, которая отказалась бы с ним перепихнуться, а он всё по-прежнему ждал свою желтоглазую… После четвёртой песни альтмерка, разрумянившаяся, как на морозе, всё же решилась действовать и подослала к Керу шкафа-телохранителя. – Госпожа хочет с тобой побеседовать, музыкант, – сказал тот негромко, скрестив на груди мясистые, словно окорочка, руки. – Будь добр, не заставляй её ждать. И Кер, бросив Лларену через плечо ободряющую улыбку, отправился прямиком к паучихе. О чём они там беседовали — и до чего договорились, — было не особенно слышно, но через восемь минут и приблизительно две с половиной секунды Кер встал из-за стола и, прихватив по пути компаньона, отправился переторговывать их с трактиром соглашение. В итоге после примерно трёх с четвертью долгих минут переговоров бесплатный харч и бесплатный ночлег достались лишь Лларену, зато музыкант уже сейчас мог идти на все четыре стороны. Так и случилось. Кер и его новая альтмерская подружка ушли из трактира вместе, тогда как Лларен, жахнув под пиво пресноватой говядины с овощами, попробовал завалиться спать — но вместо этого добрую часть ночи глядел в потолок, молча гадая, не пустили ли его друга на ингредиенты. В тот вечер сэра Тирано в очередной раз почувствовал себя сутенёром. Конечно, Кер по доброй воле решил обработать свою альтмерскую паучиху, и Лларен его не подталкивал, а отговаривал даже… но всё равно чувствовал за собой вину. Не он ли первым предложил зарабатывать на талантах и обаянии своего друга — пусть и считал тогда, что помогает тому разогнать тоску? Как он дошёл вообще до того, что сосватал Кера какой-то залежалой желтожопой бабе? Девятнадцатилетнего Кера, с его полудетской мордашкой и трогательными рыжими кудряшками — и скользкой особе, одна только шуба которой стоила целое состояние? И, несмотря на то, что они наконец добрались до Солитьюда — живыми, здоровыми и не нищими, — радости Лларен как-то не чувствовал.... Одно было хорошо: с лицензиями в тот день к ним всё же не приставали. Рыжий вернулся к «Ярловому щиту» только под утро — в восемь часов девятнадцать минут и приблизительно сорок с третью секунд, если быть чуть точнее, — и вернулся таким, что узнать его было непросто: странно улыбчивый, с шалым, отчаянным, но довольным взглядом и чистый настолько, что прямо скрипел. Даже Лларенов скверный нос чувствовал, как от Кера несло какой-то цветочной хренью — и, судя по его приподнятому настроению, не самым плохим перепихоном. – Ну что, хорошо ты повеселился, а, Индорил? – Лларен, как и подобает верному боевому товарищу, не удержался от подколки. – Не посрамил своих благородных предков? Как оказалось, не посрамил — и произвёл на придворную чародейку Эсторэль воистину неизгладимое впечатление. Как оказалось, Кер подцепил ни много ни мало советницу хаафингарского ярла. Знакомство с леди Эскапэль (в случае с Кером – пожалуй, что чересчур, на Лларенов взгляд, близкое) изрядно переменило их планы. Конечно, компаньоны по-прежнему рассчитывали перекантоваться в Солитьюде до той поры, когда до них не дойдут заработанные в сделке с редгардами деньги… Но ожидание это было совсем по-другому окрашено, чем представлялось им обоим в дороге: новая Керова подружка вносила свои поправки. По правде сказать, Лларену эта баба не слишком-то нравилась — альтмерская вобла, холодная и сухая, не особо приятная ни внешне, ни характером. Что в ней увидел Кер, он откровенно не понимал, и будь на месте товарища кто-то другой, грешил бы на неотразимость злата. Но пусть даже Лларен по-прежнему многого не знал о прошлом Индорил Кериана Индри, его самого он знал как облупленного — и знал, что несмотря на всю свою рассчётливость, Индорил Кериан Индри был не из тех, кто продаётся и покупается. Он и правда запал на эту Эсторэль из Лилландрила: то, как он смотрел на неё, и как говорил о ней, и как, забываясь, всё время насвистывал что-то себе под нос, словно птах по весне, не оставляло места для сомнений. Конечно, Кер не втрескался в альтмерку так, как когда-то в Халльфрид — слишком свежа была оставленная проклятой колдуньей рана, — но им хорошо было вместе, и Лларен не рыпался. Он не хотел капать рыжему на мозги ещё и своими сомнениями, поэтому, высказав пару раз отчаянно-обречённое «нахрена», в отношения Кера и Эсхатэли предпочитал не лезть. Лларену эта баба не слишком-то нравилась, и его чувство было взаимным. В их редкие встречи Эстрадэли не удавалось скрыть неприязни, и пусть она и оставалась с мессером Тирано безукоризненно вежлива, — Кер её, что ли, выдрессировал?.. — но по холёному злому лицу было сразу видно, что ничего хорошего о мессере она не думала. А, впрочем, пользы от альтмерской воблы было немало. Она даже раздобыла Керу лицензию Коллегии Бардов, — самую настоящую, именную и со всеми печатями, — не говоря уж о том, что в городские архивы рыжий ходил, как к себе домой, а после с восторгом пересказывал удивительные истории из жизни Потемы и её притрухнутого семейства. То, что всякий раз Лларен думал о своей кобылке, только добавляло этим рассказам остроты, хотя в них и без того было над чем посмеяться. Например, Потемкин сынок Уриэль, потеряв во время Кровавых алмазов палец, организовал для него скромную погребальную церемонию! Ну а про то, что сама Потема проводила Уриэля III в последний путь, подняв в его честь орды воинственной нежити, — вот ведь мерзость какая! — Кер рассказывал и раньше. А ещё он начал писать стихи… Хотя, наверно, и раньше писал: недаром попёрся в Скайрим пусть и почти без денег, но с дневничком, и регулярно что-то строчил заботливо приобретёнными — и регулярно пополняемыми — Ллареном незамерзающими чернилами. Но в Солитьюде Кер впервые начал читать своё добро вслух, и с этим у Лларена довольно быстро возникли проблемы. К стишочкам и песенкам он всегда был довольно-таки равнодушен. Пока Кер валялся с пробитой головой в Картвастене, Лларен, расправившись с потрясающими — во всех смыслах — «Оттенками пепла», стащил у него чуть ли не до дыр зачитанный сборничек Салина Сарети, но уже к одиннадцатой странице потерял к виршам знаменитого Вечного стража всякий интерес, а к шестнадцатой – забросил книгу с концами. Не трогали его все эти сопли, живописно намотанные на кулак, и не оживали для него застывшие на бумаге мысли и чувства. Чужие слова, как бы красиво они ни были зарифмованы, оставались для Лларена мёртвыми и сухими, а вот то, как их оживлял Кер… Да, в каком-то смысле он был некромантом похлеще Потемы, как бы кощунственно ни звучало в Ллареновой голове это сравнение. В общем, слушать под славный янтарный эль Керовы вирши было приятно, уютно даже; свечи они берегли, и вечерами на снятой ими мансарде царил домашний ласковый полумрак, самое то для выпивки и разговоров. И поначалу Лларен был счастлив и даже горд: ему по-настоящему льстило такое доверие. Правда, одними стихами дело не ограничилось: вскоре Кер пристрастился выспрашивать Ллареново мнение, и в этом проку от уроженца Нижнего Крагенмура было не больше, чем от алита – за вышиванием. – Ну, красиво звучит, – выдавал он обычно, – и эти, как их там… метафоры, вот! Очень метафоричные, да… Молодцом, Индорил! Мне всё понравилось. Хреново у Лларена получалось стихи обсуждать, тут не поспоришь. Хреново – соответствовать местной, столично-скайримовской жизни. Хреново – уживаться с Эстрогенью и прочими расфуфыренными богатеями, с которыми так легко находил общий язык его друг, первый настоящий друг за неисчислимое и необъятное время. И Лларен боялся, боялся куда больше, чем когда-то – Камонны Тонг, что Кер от него отдалится, разочаруется… Ну вот получат они от поверенного редгардов свои септимы, а что потом? Не передумает ли Кер возвращаться в Морровинд, раз его и в Солитьюде неплохо так кормят? Да и вообще, рыжий странный какой-то весь стал, скрытный: вечно шлялся не пойми где, темнил и в Храм зачастил. А как закончилось Второе зерно, Лларен его вообще почти не видел! Вот так и вышло, что шестого Середины года, в девять часов и примерно двадцать одну с половиной минуту, Лларен сполз со своей кровати, продрал глаза, провёл разведку, обнаружил что Кер успел смыться с утра пораньше, не попрощавшись… и пополз в «Ярлов щит», за пивом и сплетнями. Но и там его поджидало разочарование: вместо старого-доброго Гюнтера, чьё имя Лларен даже успел запомнить, за стойкой дежурила какая-то незнакомая баба. Впрочем, пшеничное пиво было у них, как и всегда, отменным — а баба оказалась вернувшейся из Хьялмарка хозяйкой. – Чего ж ты с утра взялся пить, тёмный эльф? – спросила она, облагодетельствовав Лларена третьей кружкой. – За братца волнуешься? Ему потребовалось без четверти семь секунд, чтобы сообразить, что хозяйка имеет в виду Кера. Но поправлять её Лларен не стал и ограничился вялым, усталым кивком. – Это я понимаю, – откликнулась нордка, – мой меньшой тем ещё обалдуем был в юности. Но если воли им не давать, то они и не вырастут никогда, вечно будут за юбку цепляться. А твой пусть и шебутной немного, но голова на плечах у него неплохая… – она улыбнулась немного смущённо и спешно добавила вслед: – Ну, так мне доводилось слышать. Лларен моргнул и внимательно посмотрел на женщину, чьё имя сейчас уточнять было как-то слишком неловко. Светловолосая, кареглазая, с яркими пухлыми губами и ладной высокой грудью: красивая, пожалуй — на свой, на людской манер. – Гюнтер что, младше тебя, хозяюшка? – спросил он тогда. – Ни за что бы не подумал. Хозяюшка улыбнулась ему широко, светло, и на заалевших щеках — норды вообще до боли легко краснеют! — заиграли ямочки. «И правда ведь красивая», – решил для себя Лларен и улыбнулся в ответ, улыбнулся своей рассчитанной до мелочей улыбкой — в меру широкой и дружелюбной, но аккуратно скрывающей выбитые в драках зубы. – Гюнтер младше меня на четыре года, – через сорок одну с половиной секунду рассказывала подсевшая к Лларену хозяйка. – И прежде я думала, что второго такого растяпу ещё поискать! Но когда умер Виглаф, и я осталась одна с постоялым двором на хозяйстве и сыном на шее, то брат мне помог, стал настоящей опорой! Трудности закалили нашу семью… А твой меньшой на сколько тебя младше? – Пять лет и без трёх дней восемь месяцев, – привычно отозвался Лларен: он не стеснялся при всяком удобном случае тыкать малявке-Керу на разницу в возрасте... И как-то так плавно, само собой получилось, что за этот прекрасный день Лларен Тирано успел три раза уединиться с хозяюшкой в одной из пустующих комнат. И если в первый раз всё было довольно невинно, то во второй, когда Лларен поинтересовался у неё о детях и зельях и наконец нашёл в себе храбрость переспросить её имя, Ханна, смеясь, взяла его в рот… А к третьему разу зелье она уже раздобыла. Стоит ли уточнять, что домой, на свою мансарду Лларен Тирано вернулся в весьма приподнятом настроении — и только в семнадцать с половиной минут одиннадцатого? А Кер уже был тут как тут. – Что, сегодня ты не поскакал к подружке, а, мессер менестрель? Она без тебя там не заскучает? – Сегодня я весь ваш, мутсэра Тирано, – с усмешкой откликнулся Кер. – И я подумал, что нам давно уж пора обсудить наш последующий маршрут. И через семьдесят четыре секунды их единственный стол украсили две бутылки сладенького винца — топальского красного, Лларен уже научился его узнавать, — закусь… и здоровенная карта Тамриэля. – А ты основательно подготовился, Индорил! Кер же в ответ только загадочно улыбнулся, и вскоре данмеры уже увлечённо строили планы по возвращению на родину. К тому моменту, как они уговорили свою первую бутылку вина, им удалось далеко продвинуться. Лларен даже узнал, почему в своё время Кер не решился плыть в Солитьюд на корабле. Оказывается, он унаследовал от родни не только приметную волосню, но и потрясающую удачливость: его бабка и дед по отцовской линии умудрились потонуть во Внутреннем море, когда плыли из Черносвета в Эбонхарт, и Кер побаивался путешествовать водой… Где-то на первой трети второй бутылки он вдруг спросил у Лларена: – А который час? – Двадцать четыре минуты после полуночи, Кер. А что? Рыжий замялся, отвёл свой и без того разъезжающийся от выпивки взгляд и неуверенно полуспросил-полупроговорил: – С днём рождения? Лларен закашлялся; вино пошло у него носом. – Но... откуда ты… я ведь вроде не говорил тебе точной даты! – выдавил он из себя одиннадцать с третью секунд спустя. На лице у Кера явственно проступило облегчение. – Хвала АльмСиВи! Я боялся, что просчитался. – Чего? – До тебя мне, конечно, так же далеко, как от Солитьюда до островов Саммерсет… Но я всё же не совсем дурак и немного считать умею. А ты ведь старше меня на пять лет и без трёх дней восемь месяцев! Вот я и ждал седьмого числа Середины года... С днём рождения, Лларен, – повторил он, и на этот раз – куда увереннее. – Двадцать пять лет – это серьёзная дата… А теперь подожди немного: я схожу за подарками... – Откуда у тебя вообще нарисовались лишние деньги? – крикнул ему вслед Лларен. Его переполняло какое-то полузабытое детское нетерпение, и усидеть на стуле было почти невозможно. Лларен давно не праздновал дни рождения, давно не ждал от него ничего хорошего и даже в уме не позволял себе выделять эту дату… Когда ему вообще в последний раз дарили подарки? Шестнадцать лет назад? Ох… – Гонорары за выступления, парочка написанных на заказ песен и прочая ерунда, что попадалась под руку. Много я не собрал, но... Кер замялся: он, верно, был так же смущён, как и сам Лларен. Из жалости друг к другу они не проговорили ни слова, когда имениннику вручили ещё одну бутылку топальского красного, пять мешочков со специями — корица, мускатный орех, гвоздика, шафран, жгучий танетский перец... — и загадочный продолговатый свёрток. Дрожащими руками Лларен счистил с подарка бечёвку и мешковину, и перед его глазами оказался короткий клинок из «серебряного» сплава. Клинок, как родной брат похожий на тот, что беглая никс-гончая вывезла из Крагенмура и потеряла в пещере под Картвастеном… только зачарованный и куда лучше ложащийся Лларену в руку — точно специально под него ковался! На снятой данмерами мансарде царил домашний ласковый полумрак, но от проклятых нордских свечей слезились глаза — не нужно было на них экономить!.. И стоит ли уточнять, что это был лучший Лларенов день рождения за всю его двадцатипятилетнюю жизнь? А вот гравировку на своём клинке он заметил только тридцать часов и где-то двадцать с половиной минут спустя. На лезвие, сверкающее чарами молнии, были нанесены инициалы даэдриком – ийя, лир, тайем… Лларен даже не знал тогда, смеяться ему или плакать: жест был глупый, неуместный, но по-своему трогательный. Это Кер за все «Индорилы» так решил отыграться, что щедрой рукой записал приятеля в свой Дом, не имея на то никакого права? Глупо, нелепо, а всё-таки лестно! Очень по-индорильски — но это и хорошо, разве не так? Пусть Лларен и не мог претендовать на имя дома Индорил, но от «ийя», блестящего серебром, тепло и спокойно становилось у него на душе, и в будущее хотелось смотреть с надеждой. Лларен и не догадывался тогда, что это решение Кера оказалось пророческим… Но это, пожалуй, будет уже совсем другая история.