Starved for Solitude

Лларен Тирано никогда не считал себя обласканным судьбой мером (иначе сейчас не морозил бы яйца в предместьях сраного Винтерхолда, а попивал бы суджамму в родном Крагенмуре), однако всё же готов был признать, что в последнее время дела у него шли довольно неплохо. Ещё каких-то шестнадцать дней и где-то восемнадцать часов назад его чуть было не прирезали в рифтенской подворотне… и из-за чего? Из-за карточных долгов! Чужих карточных долгов, что было ещё обиднее — долгов, к которым Лларен не имел совершенно никакого отношения. Его ли вина, что некоторые простофили не умеют не только играть, но и достойно проигрывать, а после – пытаются выместить злобу на более удачливых товарищах? Хотя удача была здесь, конечно, совсем ни при чём: Лларен Тирано мог зашибать на «редгарде» деньгу исключительно благодаря тому, что умел и любил считать (в отличие от большинства других игроков, с которыми сходился за карточным столом — и не его вина, что он просто и безыскусно опирался на правила!), и считал намного лучше всех меров, людей и прочих условно-разумных обитателей Тамриэля, с которыми его сводила судьба. Юность среди крагенмурских Никс-гончих расставила всё по местам, и мелкий крысёныш Тирано знал, что уважения к своим «числовым способностям» он никогда не добьётся — но и стыдиться их не собирался. И это намерение неожиданно привело его если и не к успеху, то к относительной безопасности. Лларен умел и любил считать, и нынешние подсчёты будили в нём подзабытую жизнерадостность. Ещё каких-то неполных шестнадцать дней назад его чуть было не застрелили-закололи-затоптали-насмерть-копытами прямо посреди имперского тракта, и некому было бы горемыку оплакивать. А нынче сэра Тирано стал гордым обладателем лицензии Гильдии Бойцов (которая за эти две недели наконец окупилась и даже впервые принесла какой-какой прибыток), кобылы по кличке Потема (до недавних пор – Лошади номер шестнадцать, которую Лларен сначала планировал сбагрить ещё в Виндхельме, но за каким-то хером в итоге оставил) и очень полезного индорильского компаньона — мера с мозгами слегка набекрень и навязчивой идеей когда-нибудь в ближайшем будущем добраться до Солитьюда… чудака, что вписался за Лларена, когда ничего ему не был должен, и за первые пару дней их знакомства исхитрился дважды спасти его крагенмурскую задницу. Лларен Тирано никогда не считал себя обласканным судьбой мером, но в Рифтене ему неслабо так подфартило: иного объяснения их с Кером счастливой встрече он был придумать попросту не в состоянии. Конечно, Кериан Индри с завидной регулярностью вгонял Лларена в ступор и постоянно подкидывал новые загадки… но зато рядом с ним было сыто, нескучно и безопасно. Чего же ещё желать от товарища? Жаль, физиономия у бедняги нынче была такая, словно бы он всю неделю страдал от запора. – Хэй, Индорил, ты чего такой смурной? – осторожно поинтересовался, немного замедлив шаг, Лларен. Потема, которую он вёл под уздцы, ехидно всхрапнула и, мотнув головой, с прежней неторопливостью зашагала по рыхлому свежевыпавшему снегу; Кер, вздрогнув, нечитаемо поглядел на приятеля и, пожав плечами, последовал примеру их вздорной кобылы — молча продолжил трусить в сторону Винтерхолда. Однако Лларен не был бы Ллареном, если бы сразу сдался и заткнулся, поэтому через без четверти шесть секунд всё же продолжил расспросы: – Контракт мы закрыли, деньги свои получили, в городе будем к часу после полудня, если не раньше. Я бы уже начинал заранее радоваться, да только вот из-за тебя – не выходит… Может, расскажешь, в чём дело, а, Индорил? Если помочь не смогу, то хоть успокою совесть и приставать к тебе перестану. Как тебе такая сделка? И Кер, осознав, очевидно, что одним молчанием он от Лларена не отделается, признал поражение и, не отрывая взгляда от почти затерявшейся под снегом дороги, признался негромко: – Да я и сам не уверен, в чём дело. Не знаю… наверное, местные пейзажи просто нагоняют на меня тоску. Всё здесь застывшее, опустошённое, неподвижное: спящие реки, укрытые слоем льда, сумрачные дороги, окутанные этой траурно-серой вуалью… снег, смешанный с грязью – на редкость мрачное зрелище! – Кер, как это часто бывало, по ходу дела всё больше и больше разгонялся, даже начал махать руками. – И вроде бы мир – не нарисованная картинка, и всё меняется, всё не стоит на месте: ветер волнуется, сыпет крупой с небес, и путники месят полуподтаявший снег сапогами… Но это какая-то жалкая иллюзия движения – поверхностные и лёгкие, мелкие изменения, не затрагивающие сути. Ветер и снег, беспокойная суета… а всё по-прежнему – замороженное, застывшее. Неживое. Лларен никогда не считал себя знатоком чужих душ и от таких разговоров обычно предпочитал прятаться в числа — в отличие от меров или людей, они были рассудительными, понятными и предсказуемыми, — однако даже он с лёгкостью разгадал, что пейзажи здесь были совсем ни при чём, и сопли на кулак его приятель наматывал вовсе не из-за снежка… Но почему бы не поддержать чужую игру? Шестнадцать с третью секунд спустя Лларен всё же откликнулся. – Ты же мне сам загонял про красоту скайримской зимы, а, Индорил? – напомнил он, усмехнувшись. – Про отдых природы, про сны, про ледяные короны, искрящиеся на солнце, и прочую велеречивую пое… чепуху. Ты можешь сейчас мне не верить, но ты был прав тогда — навечно тут ничего не застывает. Я пробыл в Скайриме два года... – четыре месяца двадцать пять дней и приблизительно девятнадцать часов, – и могу смело тебя заверить: даже здешняя блядская зима когда-нибудь да заканчивается... Хотя здешняя блядская весна будет, пожалуй, похуже. Ты ещё поплачешься по снежку, когда по округе польются потоки подтаявшей снеговой жижи. Так что мой тебе совет, Индорил: цени этот славный мороз, пока ещё можешь. Вот кончится Восход солнца, и снег в городах тут же, ебать его на Четыре угла, начнёт таять. А ты хоть раз видел, что бывает, когда в нордском городе тает весь выпавший за зиму снег? – Лларен аж сам невольно вздрогнул, воскрешая в памяти эту картину. – Грязная снеговая жижа – это не так уж и страшно… в сравнении со всплывающим кверху собачьим дерьмом и прочими очаровательными подарочками. Как ни странно, но этот Лларенов манёвр и правда сработал, и через каких-то три с половиной минуты повеселевший Кер уже вовсю трепался о родном Дешаане и тамошней славной, бесснежной погоде... Но только два месяца и двадцать пять дней спустя Лларен узнает, что в то холодное утро четвёртого Восхода солнца его бестолковый друг (не) праздновал свой день рождения.