Душевная рефлексия

Затвор. Щелчок. Выстрел. От звонка до звонка. Каждый — смертельной пулей куда-то в висок. Убивая. Замещая. Давая начало чему-то непонятному, мутному, что не разглядеть в этом вязком тумане, не расслышать голос будущего, не унюхать… Влипаю. Встряхиваюсь, пытаюсь вырваться из этих пут. Потому что не к месту, не с тем человеком, не вовремя. Не выходит. Теряюсь в этом всем. Кружась на месте и наблюдая, как картинки меняются одна за одной. Нас было двое в этой квартире, в чертовом куске энного количества квадратных метров, теперь я один. Немного больно, куда более грустно и откровенно жалко. Но снова из омута потери и разочарования на голос, который анестезией склеивает расходящиеся в стороны потрескавшиеся куски души. Думал — показалось при первой встрече, но оказалось, что все типичнее и привычнее некуда. Если и влюбляюсь я, то словно на велосипеде с размаха в стоящее неподалеку дерево. Вышибая себе мозги и теряя ориентацию в пространстве. Очередной созвон. Я набрал или он? Не важно. Не сговариваясь, проживая мини-жизни в промежутках. От одного прощания к другому. Он будто из параллельной вселенной. Где-то там, далеко, но словно на расстоянии вытянутой руки. Известная модель с такой же вычурной женой. А я? Никто и ничто, заплутавший в очередной раз в трех соснах собственного будущего. Растерявший по дороге то, что годами ценил, да не уберег. В разрыве виноваты оба. Истинно. И все же, если честно, наверное, мне почти не больно. Наверное, даже и не жалею, становится легче. Груз сваливается, перестав, как чертов булыжник, втаскивать в депрессию, которая последний год откровенно заебала. Так удобно кого-либо винить в собственных провалах. Вместо признания очевидного. Я. Снова. Слажал. Проебал человека, запах которого впитал, пожалуй, на всю жизнь. И голос узнаю из тысячи, как и не откажу никогда, если вдруг позвонит и попросит протянуть руку. Любил? Люблю? А это важно сейчас? Когда внутри какофония подозрительно странных звуков и отголосков. Когда охота развести в стороны ребра и, будто целый улей, выпустить все изнутри. Переплелось. Перемешалось. Срослось. Не сращиваемое, не перемешиваемое, не переплетаемое. Влюбленность к едва знакомому, но, словно ядовитая дымка, проникшему и в тело, и в голову. И остатки былой, в прошлом страстной любви к уходящему вроде как окончательно и навсегда. Старое? Не вернуть. Определенно. Новое? А есть ли к чему стремиться, когда человек упорно дальше собственного носа смотреть отказывается? Он называет это дружбой. Приятельством. Просто общением. Зовет себя моим фанатом, дарит дорогие подарки, оглушает двусмысленными фразами, глядя словно не в глаза мне, а куда-то безумно глубоко, что никому не удавалось на сто процентов. А я танцую. Все как обычно. Во имя пиздеца. Разрухи. Возрождения. Ради себя, для души, ради него, для успокоения разгулявшегося чего-то. Несмотря ни на что. Танец тире моя душа. Точка. В порыве то ли злости, то ли отчаянно вырывающейся тоски по уходящему вкупе с калейдоскопом воспоминаний о том, как драло в грудине и не хватало дыхания от силы эмоций. Где слова были не нужны. Совершенно. Понимание друг друга на грани телепатии. Чувства на грани невозможной эмпатической связи. А потом «пуф» — и исчезло. Словно кто-то достал вилку из розетки. Отрубило тотально, и рычаг резко скрылся от наших глаз. Да и не искали оба. Слишком занятые каждый собой, где-то по отдельности, растащенные в разные углы не то что квартиры, а целой вселенной. Удивительная вещь. Арнольда я видел вживую лишь однажды, довольствовался продолжительными разговорами и глубоким обволакивающим голосом. Впитывая, как губка, и пропадая все больше. Но он казался и кажется близким. Словно стоит вон там за дверью, просто открой и впусти. А Стас? Чувак сбежал от меня в другую галактику, затерялся в звездах, планетах, космической пыли, только бы быть не рядом. А может, это сделал я? Разгребаю руками впопыхах забытые им мелочи вроде зубной щетки или висящих на сушилке носков. Все в кучу. В котомку на манер той, с которой ежик упиздил в туман, повесил на длинную палку. Потрошу кровать, как маньяк в завязке, внезапно сорвавшийся. Зачем-то даже подушки вскрываю, будто гусиные перья в чем-то виноваты, и именно они похерили одну из когда-то, а быть может, и сейчас… хоть и немного, но важной части моей жизни/быта/существования. Перекроив всю комнату, уничтожив каждое из возможных воспоминаний, кроме одной единственной совместной фотки. Как в память о погибшем. Вместо надгробной плиты отношениям стеклянная рамка со смеющимися тремя годами ранее идиотами. Помним, блять. Любим. Скорбим. Бывшее гнездо двух тел — импровизированная мини-студия. Двадцать квадратных метров. Напротив шкафа-купе, чудом выжившего после столкновения с летящими в стороны вещами, вплоть до досок, оставшихся от некогда кровати. Выкручивая колонки на максимум, до похрипывающих, словно в простуде, динамиков, вибрирующих от громкости стекол и вздрагивающих внутренностей. Даже не завтракав, не думая ни о чем, просто танцевать так быстро, хлестко и эмоционально, насколько вообще способен. Будто моя жизнь от этого зависит. Музыка орет как в сумасшедшем доме, словно кто-то завалил надсмотрщика и наконец дорвался до проигрывателя. Выгибаюсь до хруста позвонков, тренирую выносливость, набирая скорость и ловя приход в виде барабанящего пульса где-то в висках, настолько сильно, что визуально заметно подрагивающую венку. Пот в три ручья. Умываюсь им. Дышать все сложнее. Но это необходимое зло тире добро. Однозначно сложно сказать. Не сейчас, определенно. Закатывая глаза, словно меня кто-то видит. Когда энергичный трек сменяется куда более медленным и мелодичным. Спасибо, Господи, за передышку. Фыркаю и выжимаю резерв припасенных силенок где-то там из закромов. Чтобы, дотанцевав очередную песню, просто лечь на спину, прямо на пол и, как собака, вывалив язык, пытаться дышать. Не выходит. Тахикардия, мать ее, до потемнения в глазах. Перестарался. Каков молодец. Угробь себя возьми во имя собственных пиздостраданий. Словно оно того стоит. В тридцать один грешно так убиваться по какому-либо поводу, ну разве что кроме чьей-то смерти. Тьфу-тьфу-тьфу. Хотя… Это как раз и произошло. Вы были с нами целых четыре года. Оставили неизгладимый след в жизнях, подарили массу разноплановых ощущений, но так быстро и внезапно покинули, хотя последнее время было все понятно и предрешено. Покойтесь с миром. Мои первые, но, надеюсь, не последние настолько длительные отношения. Земля вам пухом, насыпью, опилками. Не знаю, что еще сказать. И мысли в собственной голове попахивают или нервным срывом, или психозом. Как ни крути диагноз. Ползком до душа. По пути глотнув холодной воды прямо из выкрученного крана на кухне. Бля-я-я. Ну вот зачем было так урабатываться? Стянув в прошлом майку, а теперь растянутое потное нечто, бросаю к ногам вместе с остальным и под тугие прохладные струи душа. Долго, не менее пятнадцати минут отмокая, но все равно дыхалка не в порядке. Обильно укутываясь пеной, под все еще орущую музыку, благо маленьких детей в подъезде до сих пор не завелось. А перед старшим поколением не стыдно. Не вытираясь толком, натягивая, минуя мысль о белье, плотные серые спортивки, наспех вытерев волосы, чтобы противно не капали везде, где ни попадя. Открываю подаренный деревянный ящик. На манер детской считалочки выбираю бутылек и втягиваю полной грудью приятный масляный запах. И, едва успев нанести пару капель на шею и ключицы с запястьями, не до конца втерев и покашливая, удовлетворяясь успокаивающимся сердцем. Наконец-то! Шлепаю к комнате, чтобы на подходе заметить моргающий телефон. Арнольд. Как вовремя — и в прямом смысле, и в кавычках одновременно. Я сегодня антисоциален, но проигнорировать точно не могу. Не прощу себе потом эту пафосную выходку. Выключаю на радость соседям музыку. Отвечаю на вызов. Успокаивающийся пульс начинает снова шалить. И теперь-то не перегрузка виновата. Однозначно. Отмалчиваюсь, потому что в моем состоянии уйду четко в сторону и, как вариант, вовсе испорчу. Без того все зыбко и хрупко. Нужна ювелирная точность в каждом слове и порой даже интонации. Чтобы незаметно для него же подвести к границе между дружбой и… чем-то иным. Ему незнакомо, мне необходимо. Почти прямым текстом, не встречая сопротивления, тараню его, отпустившего хватку. Идя ва-банк и не задумываясь, во что все выльется. Ибо если повезет… Риск ведь в данной ситуации оправдан. Да? И вибрирует внутри возрастающее возбуждение самой души. Когда он принюхивается там, в паре километров от меня, к точно такому же маслу, что сейчас впитывает моя кожа. Пробежала ли в его голове шальная мысль вдохнуть с меня? Вдохнуть меня? Вопросы странные, под стать моему настроению и, собственно, состоянию. Только сейчас острая необходимость увидеть его. Понимая, что на моем пороге он вряд ли материализуется по щелчку пальцев… Прошу фото. Почему нет? И вот тут-то самое интересное начинается. Ладно, меня вставляет эта недовиртуальная недоигра. Эмоционально вставляет, и похлеще афродизиака каждая тональность глубокого голоса по ту сторону. Но Арно? Откровенное палево приподнятого полотенца и настоящая чертова терка, точно такая же, как на глянцевых изданиях с его участием. Не соврал. Не фотошоп. Легче только почему-то совсем не стало. А зубы начали резко зудеть от желания опробовать ровно каждый. А вдруг пластилин? Не бывает таких идеальных тел. Не бывает, черт возьми, не попробую — не поверю. Никогда не комплексовал по поводу внешности. Благодаря танцам мышцы в тонусе, а если еще пару раз в неделю уделять время определенной части тела, то и вовсе почти идеально. Но напротив его терки мой скромно выделяющийся пресс как насмешка. Но как бы следовать правилам превыше всего. Наспех выдуманным в оправдание собственной дерзости. Пан или пропал. И все, что остается, когда в чужие глаза брошено не просто намек, а прямым текстом, как оглушающий удар с кулака в висок. Сказать тихое: «Приезжай», и отключиться. Спасибо спортивным штанам, члену в них более чем комфортно. Твердому. Напряженному. Адреналинит в крови ожидание. Приедет? Да? Нет? Адрес помнит? Позвонит? Напишет? Исчезнет? Установка в полчаса, а далее быстрая дрочка и на боковую. С внесением как минимум на неделю контакт «Рыжее нечто» в черный список. Потому что от таких предложений не отказываются. Когда оба возбуждены и тут идет счет едва ли не на секунды. Или сорвется с крючка, как сумасшедшая испуганная рыбка. Или успокоится и примет свою участь. Прошло двадцать минут. Любая осознанная или мимолетно мелькающая мысль околоэротического подтекста, каким-либо образом задевающая Арно, лихорадит каждый рецептор в мозгу. Хочу его. Очевиднее некуда. Печальнее донельзя. Унция страсти в этом беспорядочном полубезумном омуте душевной, мать ее, рефлексии. Поспешно. Кромсая с трудом выстраиваемое ЧТО-ТО между двумя давно не малолетними мужчинами. Двадцать три и пара секунд. Стук в дверь, рывок на себя. Догадливый. Приятно. Встаю и выхожу навстречу. Едва ли не ползком, проглатывая подскочившее взбудораженное сердце. И отправляя пониже, не место мотору в глотке. У меня как бы давно не заперто, привычка дебильная — закрывать квартиру только перед сном, в остальное время милости прошу. И стоящая истуканом фигура в паре метров от входа в обитель вообще не новость. Серьезный, будто пришел государственную тайну продавать за миллиарды зеленых купюр. Глаза блестящие, даже в двух шагах от него вижу завихрения темно-сине-серые. Как жидкая ртуть, которую тряхнули, разбивая на крупные капли, а после тонкой иглой собрать обратно пытаются. Отсвечивают серебристыми бликами. Немигаючи. Облизывает губы. Какой-то настолько самоуверенный и едва ли не прущий как танк, что удивляет. Ни капли сомнения на лице. Вообще ничего лишнего. Лишь пошлая обертка «Знакомьтесь, Мистер Секс» и взгляд «Я не передумаю, а ты?». Словно не моя тушка его пригласила унять огонь ниже пояса. Ибо с палкой, аки жезл гаишника, разве что не в полоску, передвигаться не шибко удобно. И я понимаю, что в голове моей дельного нет ни-ху-я. Тотальный маразм, идиотизм, наркоманский бред. Думать, походу, сегодня вообще противопоказано. А вот что-нибудь другое в качестве профилактики и для подпитки иммунитета, дабы душа так быстро не сдавалась и стала эластичнее. Противоударное нутро, безналичный расчет, плата натурой. Подхожу впритык. От носа до носа десяток сантиметров. «Привет?». Глаза в глаза. Немой диалог, затянувшийся на ровно минуту. А следом ну так, чисто проверить, а то вдруг оптическая иллюзия, одним плавным движением подцепив кончиками пальцев край водолазки, задрать и нырнуть под ремень брюк, чтобы спустя пару секунд увидеть, как наплывает тень на лицо напротив. Как выдыхает, расширяя ноздри. А в руке моей твердая гладкость. Рельефная горячая плоть. Не показалось. Отлично. Сжимаю, туго пройдясь по всей длине. Господи боже. Даже в этом не обделила природа. Аж зависть берет. Тянусь к губам, облизываю нижнюю, ныряя языком в приоткрытый призывно рот. И не хочу я сдерживать громкий шипящий стон, что отлетает от неба и резонирует где-то в его горле. Да, я этого пиздец как хотел, не раз фантазировал (читать: дрочил) и ждал. Да! И что теперь? Откровенность превыше всего в постели. Ты или честен с партнером, или пошел на хуй. И это аллегория сейчас. Нехотя убираю руку из штанов Арнольда. Стягиваю с его плеч пальто. В одно резкое движение водолазку под ноги. Делает два шага, буквально выходя из обуви. Босой… Так спешил, что наплевал на мелкие детали? Улыбаюсь, тащу за ремень к дивану, больше плоских поверхностей кроме пола в квартире не имеется. Моими стараниями. Ага. Целую еще раз, отдаю инициативу, захлебываюсь от ощущения горячих клеймящих рук на своих ребрах. На пояснице. Он выше меня на более чем полголовы, потому не так уж и удобно вот так стоя вылизывать друг друга. Отвал башки. Натурально все кругом идет, уплываю из реальности. Аривидерчи, до скорого! Царапаю это магнетически прекрасное тело, порывисто выдирая из шлевок ремень, расстегивая ширинку. Даю еще пару минут, чтобы успеть укусить щетинистый подбородок, позволить поймать мои губы чужими. Отдаться страстному напору, когда проглатываешь слюну друг друга, давясь вздохами. Горячо. Хорошо. Правильно. Еще чуть-чуть, и будет доза Арнольда внутрь организма любым из способов, вообще не принципиально, как с ним кончать. Губами по шее, по остро торчащему кадыку, и сейчас, как никогда, понимаю желание Ромины вгрызаться в ее Илью. И долбаный фетиш покусывать во время глотания чужую шею. И вот хочу. Этого самого. Сейчас. — Сглотни, — на периферии. На грани слышимости, под моими губами, как маленькая интимная минутка отступления от общего безумия, развернувшегося и внутри, и снаружи. Языком по ключицам, нырнуть в ямку между ними и ниже по груди. Втянуть сосок в рот. Мимолетно, словно случайно вообще, как отметка моего передвижения по телу. Сажусь на диван, ровно напротив ширинки и той самой чертовой секси-терки на торсе. Ахуеть. Вблизи он еще более шикарен, чем я представлял. Не отказываю себе в удовольствии опробовать абсолютно каждый зубами. — Не пластилин. — Подняв глаза на наблюдающего помутневшим взглядом Арно. Усмехнувшись и проведя полукруг языком, широким влажным мазком вокруг пупка. Сдергивая в этот самый момент его штаны до колена, чувствуя, как напряженный ствол ударяет мне по подбородку. Задев шею и оставив тонюсенькую ниточку прозрачной смазки с кончика. Идеально. Куда уж более пошло и вульгарно начать процесс с натуралом. Умница, Виталик. Удиви его своими шлюшьими повадками. Рассматриваю, оглаживаю, ласкающе проведя рукой вдоль, взвешиваю в ладони поджавшиеся яйца. Красивый. Весь, черт возьми, красивый. Мужчина с картинки. И ведь он и правда такой. Не разрывая зрительный контакт, коротко лизнув по головке, подцепив каплю желания, нырнув кончиком языка в местечко возле уздечки. А следом, словно в вакуум, всосать наполовину твердый и восхитительно вкусный член. Слыша приглушенное «Блять». Натягивая свой рот словно перчатку на него, раз за разом, то ускоряясь, то медленно, будто заклинило, вбирать до основания и замирать. Расслабляя горло, получая наслаждения лишь от мысли, что кое-кому ну очень хорошо в этот самый момент. А мне слегка дискомфортно, но оттого не менее возбуждающе. Давненько я не отдавался вот так самозабвенно, лаская чужую плоть с остервенением и жаждой. Слишком давно, и эмоции хлещут как кожаным стеком. — Ви… — Это надрывное «Ви» оголяет каждый нерв и бьет четко в цель, как выжатая до упора педаль газа. Теперь остановиться значит умереть. А впечатлить и показать, КАК оно бывает, очень хочется. Растянуть удовольствие, изматывая ожиданием разрядки. Арно так напряжен. Вытянут как струна, а мышцы рефлекторно подрагивают в такт каждому движению моего рта на его члене. Убийственное зрелище напрягшегося пресса, еще четче выступающих блядских кубиков, которые царапаю руками как под гипнозом. И двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь — до заболевшей челюсти, до онемевшего языка. Быстрее. В абсолютно рваном ритме с пошло-чмокающими звуками. Откидываясь на спинку, притягивая ближе, побуждая, нависнув надо мной, упереться по обе стороны моей головы руками. Вцепившись в его накачанную задницу, вогнать, как поршень, обратно внутрь твердокаменный стояк. Пока он не начинает дрожать всем телом, почти конвульсивно сокращаясь и войдя до упора, заставляет задыхаться нас обоих. Себя от оргазма, меня от выплескиваемой солоноватой спермы ровно в собственное горло. Не подавиться очень сложно. Но глаза от удовольствия закатываются, и стоит мне дотронуться до себя, в считанные движения приду к финишу. Терплю. Медленно моргаю, облизывая, как сытая кошка, губы. Смотрю все так же снизу вверх. На то, как его руки стягивают до конца мешающие все это время брюки. А после и мои улетают следом. Наблюдаю за хищным взглядом, дерзко приподняв бровь. — Думаешь, я не смогу справиться с твоим членом? Ты не забыл, что у меня такая же игрушка? — ухмыляется и укладывает на спину. На вытянутых руках висит надо мной, взгляд понемногу проясняется, но легкое удивление все же улавливаю. — Пирсинг? — Нравится? — Провожу по собственному телу рукой, от шеи, зацепив серебряное, толстое колечко с двумя шариками в правом соске, до все еще напряженной плоти. Сжимаю в руке. Провоцирую. — Нравится, — коротко и без всяких разсюсюкиваний, опускается, резко придавливая всем телом. И теперь моя очередь сдавленно материться, когда Арно издевательски скользит губами по шее, кусает, издавая рокочущий звук на манер кошачьего рычания. Он везде. Руки, губы, юркий язык. Я натурально плавлюсь, горю и схожу с ума, потому что вставляет безумно сильно. И все, на что меня хватает, это дотягиваться до его плеч, хвататься пальцами, соскальзывать и снова пытаться. Ерзать от нетерпения, не понимая, на что именно он готов сейчас пойти. Не давить и не просить, просто принимать ласку и пытаться не скулить по-сучьи от силы ощущений. Остро все. На грани. И мне кажется, что у меня даже кости превращаются в желе, когда ощущаю его руку на собственном члене. Плавно скользящую, идеально правильно подводящую к пику. Не отстраняется, когда, выгнувшись, начинаю кончать, выстреливая белесыми струями на нашу кожу. Только целует еще более жадно, глотает рваные выдохи, впитывает мою дрожь. Улетно. Лежу как в дурмане, лениво скользя руками вдоль горячего тела, вдавливающего в диван. — Кайф, — озвучиваю и без того очевидный факт. — А за глоток воды я готов отдаться в рабство. Если не навсегда, то надолго. — Ты смотри, я запомнить могу. — Фыркаю на его слова и вредно спихиваю с себя, глядя победно, как он скатывается на ковер и начинает хрипло смеяться. — Вот и поговорили. Додружились, блять, — выдавливает следом. — Наша дружба еще пару дней будет першить у меня в глотке. Хорошая такая, качественная. Глубоко входила. — Ага, хорошая штука. — То ли нас обоих разбирает истерика, то ли, наоборот, отпускает и это одна из фаз успокоения. Но неловкости или сожаления абсолютно точно нет. По крайней мере, у меня. Да и с чего бы вдруг?