Душевная рефлексия

…и оказывается, что зря. Зря мы погрузились с головой в отношения, начали теряться в этой мутной воде. Где видимость нулевая, словно в глаза какой-то мудак налил молока, моргай не моргай — ситуацию это не спасет. Лишь порождает панику и мысли о слепоте. И начинают срабатывать инстинкты… Ты неистово барахтаешься, рвешься вверх в попытках вынырнуть, боясь коснуться кончиками пальцев самого дна и не суметь спастись. Ты конвульсируешь, пускаешь пузыри ртом и носом, теряешь живительный, так сильно необходимый кислород. Рвешься, несмотря ни на что, вперед, вопреки боли и страху. И именно в этот момент ты любишь себя, как никогда прежде любишь и помнишь о своем чертовом желании жить, о мечте родом из подросткового возраста, когда оромантиченный мозг желал всякой хуйни, ты помнишь многое… эгоистично, но забываешь о том, кто рядом. Первостепенно — выжить самому, а уже после… Я плавать не то чтобы умел, с открытыми глазами так и подавно. Подолгу задерживать дыхание и терпеть дискомфорт, когда в бедные глазницы, кажется, пытается пролезть каждая маломальская живность, сомнительное удовольствие. Потому никогда не испытывал страсти к воде. И вот… Зря, в общем, мы во все это бездумно занырнули, не рассчитали собственные силы. И в итоге: расцепив в процессе руки, начали пытаться выжить и не утонуть. По одиночке. Зря перескочили несколько этапов становления отношений. Приятные свидания, неожиданные мелочи и сюрпризы. Когда искрит неистово сильно и в душе фейерверки от малейшего знака внимания. Зря позволили проблемам так быстро возникнуть, всосать в этот губительный, смертоносный водоворот. И взлетев выше головы, попытались удержаться на уровне, куда более высоком, чем позволяли наши возможности. Потому что не всегда это самое «зато вместе» работает. Потому что чувства любят проверку. Временем, расстоянием и прочим дерьмом. Потому что ставить на кон все в попытке маневрировать против установленных правил и общества в целом. Конфликтуя непонятно отчасти больше с другими, друг с другом или с самим собой, впоследствии вступая в режим холодной войны и бросаясь громкими фразами — чревато. Потому что не напрасно говорят, что счастье любит тишину и только ее. Вынес сор из избы? Готовься к тому, что ебучие вороны растащат по составляющим во все стороны и уже собрать его и вернуть обратно станет невозможным. Отношения двух людей это вам не чертов спектакль или сраная постановка. Они не любят никаких заявлений: ни хороших и хвастливых, особенно хвастливых, ни плохих и жалобно-обличающих. Разумеется, не было никогда никакой пользы от пристального внимания. Черного, мать его, пиара. И разделения сфер влияния из разряда вот здесь я разбираюсь, ибо профессионал, царь и бог, а ты ничтожное несведущее говно. Потому не лезь, куда не просят. И не попросят собственно, ибо… Но больше всего вместе взятого и ранее озвученного любовь и таинство двоих хронически не переваривает гребаных разводов с чертовыми моделями, которые загребают своими сраными руками большую часть нажитого, ведь улыбчиво-участливый юрист, стоящий на ее стороне, — трахал как под копирку только в юбке — юриста Арно. И у тех, вероятнее всего, было молчаливое соглашение на красиво разыгранную подставу, что доказать нереально. Это просто видно всем, у кого айкью выше сотни. Просто понятно обеим сторонам и части наблюдающих — вроде меня — за этим цирком, в который превратился бракоразводный процесс четы Шварц. Подобное дерьмо просто есть и ничего сделать нельзя. Никого не волнует и, подозреваю, что не волновало вообще ни разу по-настоящему, насколько шепотки и жужжащие, словно оголодавшие комары, любопытные и без малейшего стыда, и с атрофированной совестью СМИ давят и мешают нормально жить. Зато обсасывать, как уличные, брошенные на произвол судьбы псы обглоданную давным-давно кость? Полируя своими шершавыми языками до идеальной белизны и блеска? С легкостью. Желтая, белая — без разницы, по сути, какого цвета — пресса вконец задолбала своими бесконечными: «Что вы можете сказать по поводу?..». Матерят тебя за глаза, потому что показываешь им молчаливо средний палец. И как закономерный итог — очередная ересь из предположений, слухов и просто попытки взять на понт появляется сенсационным заявлением. Они провоцируют таким маразмом, от которого возникает рвотный рефлекс у каждого уважающего себя и свою частную жизнь человека, тыкают, как бешеное животное палкой, чтобы тот, кого доебывают непрекращающимся потоком дурно пахнущих вопросов, сломался под этим навязчивым давлением и высказался на повышенных тонах, не жалея запала и красочности выражений. И ведь если ты вдруг сорвешься, раздуют до гигантского масштаба каждое слово. Нам с Арно не повезло по всем статьям. У нас было просто какое-то ебучее комбо из навалившегося на совершенно не подготовленных нас. Это так не работает, увы и ах, и только потому что его член идеально подходил к моей заднице и мой рот оказался шикарнее из встреченных им ранее, не давало никаких гарантий, что все в конечном результате выгорит и мы сумеем выехать на полыхающей, как сраный праздничный костер на Хэллоуин, подбитой каким-то уродом тачке к финишной прямой, не подорвавшись к чертовой матери. И словно снежный ком все наслаивалось, катилось, сбивалось в огромные глыбы и делало заторы на нашем пути. Препятствие за препятствием, которые так просто не преодолеть. Даже очень того желая. А когда рвение так себе, практически ниже среднего? Вариант победы — полный сюр. Но если откровенно, то я все-таки в меньшей степени пострадавшая сторона. Если придирчиво рассматривать каждую ситуацию, то все словно обошло меня по касательной, слегка задев и чуток потрепав морально… и придавило, как убегающего со всех ног от опасности мелкого жука, многотонной плитой именно Арнольда. Потери. Бесконечные и невосполнимые. Его, как выросшее красивое, благородное и всем на зависть идеальное дерево, начали как сумасшедшие пытаться разобрать по веточкам. Дергали, дергали, дергали. Обкорнали, оставив огромные залысины на все еще стоящем и не прогнувшемся стволе. И этого стало мало. В ход пошли зубы, которые стали точить у самых корней. Хуевое настроение. Вообще не новость. Логичнейшая из реакций психики на полный пиздец, творящийся вокруг. Потому что как можно радоваться жизни, когда вокруг полная задница? Необъятная настолько, что краев вообще не видно. Но, что парадоксально, в крайней степени удивительно стало в поведении Арнольда: вместо откровенности и просьбы помочь, не материально или советом, как спасти бизнес, хотя бы просто предоставив свои объятия и уши, дабы выплеснул все, что начало нагнаиваться на душе, — молчание. Бесящая задумчивость, отравляющая нас обоих, потому что постоянная, и то, что он захлопнулся, словно стал немым — проблема-то вроде мизерная, но на выхлопе слишком, чересчур весомая. В довесок становящаяся с каждым днем все заметнее капля сожаления, густеющая и наливающаяся все больше, как древесная смола, сочащаяся из рытвин, что оставляют зубы недоброжелателей, и их чертовы когти, полосующие без разбора в попытке сломить. Капля, пугающая размерами… и легкое, сквозящее между нами невесомой дымкой, как одурманивающий, но не в хорошем смысле, газ — разочарование. И это совсем не то, что хочется видеть, когда отдаешь свою суку-любовь, вместе со щемящей болящим от всего этого сердцем лаской. Тоскуешь, видя чужое состояние. Расстраиваешься, появляются загоны, далекие от радостных мысли и опасения. Когда раскрытой настежь душой, пусть та уже не настолько целая и чистая, малость потрепанная, ведь задевает эта гребаная пыль, которую в нас швыряют, бросаешься навстречу в пространной попытке… а вдруг излечит и поможет? А получаешь какое-то горькое, тошнотворное желчное сожаление о собственном выборе. Которое слабо маскируется под занятость. Ломаешь голову, а не накручиваешь ли? Может, врожденная способность гиперболизировать увиденное и услышанное, утрировать и истерить играет плохую шутку со мной же? Есть ли все так на самом деле? Или в попытке защититься психика сбоит и ищет причину во всех, кроме себя. Самозащита это ведь не просто красивое оправдывающее слово. Не-а. И вроде сыпать-то обвинениями необоснованными… но оправданно типа интуитивными как-то все-таки стыдно, что ли. Не дети ведь. Взрослые, самодостаточные, в чем-то гордые, походящие на умных. Или пытающиеся такими казаться. Арнольд, кстати, переехал ко мне после того злополучного вечера, когда в клубе его поцеловал какой-то стиляга. Вывернув мне всю душеньку наизнанку увиденным. Заставив захлебнуться горчичной, пекущей в грудине ревностью. Вне сомнений, стопроцентно нанятый его женушкой в вялой попытке рассорить нас. На самом деле неслабой такой попытке, потому что искрило, бомбило и сверкало за километры. И будь мы помоложе, возможно, сломалось бы только-только начавшее выстраиваться взаимодействие. Как пить дать ушел бы под землю фундамент, не выдержавший груза. По кирпичику развалился бы, а цемент превратился бы в строительную противную пыль. А сразу ведь все было так сладко, было так невыносимо прекрасно, по-настоящему идеально — ровно несколько длинных месяцев. Ох уж эти совместные пробуждения. Быстрый, медленный, спонтанный, запланированный, разный, но одновременно с тем всегда потрясающе кайфовый секс. Много секса. Очень много секса и куча поцелуев до вечно припухших губ. Не расцепляющиеся руки ни на минуту. И прилипшие намертво взгляды. Не насытиться. Не утолить чертов друг до друга голод. Первобытный. Захвативший в плен и не отпускающий. Пока… Не начало зеркало нашей реальности расходиться сразу тонкими, едва заметными, словно паутина, трещинами. День за днем. Час за часом. Игнорируемое нами, оно теряло свой блеск и целостность. А после начало разваливаться. Только бежать его спасать в панике не имело смысла по мнению обоих. И вот она первопричина. Нежелание что-либо менять. Слепота. Убежденность, что виноват кто угодно, кроме… Арно стал все чаще уезжать за границу, ссылаясь на работу. И не верить не было причин. Фото-видео факты — это вам не просто брошенное слово. Исправно звонил, а может, все же чуть реже, постоянно писал, но без шквала эмоций, присылал фото обезличенные и какие-то не живые. Бессчетное количество: «Я скучаю», когда читаешь и понимаешь, что это просто ничто, пустота, ничего не несущая под собой. Привычка, если вам угодно. Или «без тебя воздух не такой сладкий» — звучит красиво, но нет того пресловутого крючка с посылом, когда улыбаешься из-за взаимности озвученной другим человеком, приятной, крышесносной взаимности. «Обожаю тебя» привычным поглаживанием по нервным окончанием. Как старого кота, который остапиздел давным-давно, но совсем бросать животное не с руки. И все с привкусом горечи, до гребаной тошноты, словно пепел осел на его губах и во рту пересохло, так настоящая пустыня, сраная Сахара, но нигде нет кристально чистой, той самой, необходимой для выживания воды. И я вроде все так же видел искренность в его глазах… моментами, что не врет по-прежнему и не играет, наверное. Только закрались сомнения. А как же хотелось бы, чтобы все было просто… Он ночевал в агентстве, прикрываясь тем, что «Ехать, почти отрубаясь на ходу, — глупо и опасно. Да и что изменится, если мы будем тупо спать рядом. Не последний же день вместе, еще наверстаем. Люблю, не скучай». Дистанцирование. Пресловутые, будто мелом на асфальте нарисованные, рамки, огороженные участки души, куда мне нет хода. Почти маниакальное желание урвать кусок своего нетронутого никем личного пространства. И я все понимал: у каждого бывают такие моменты, но явно не настолько часто. Арнольд улыбался, но глаза словно избегали, теряя тот самый длительный контакт, истончали вязь крепко стянувшего нас когда-то каната. Я начал видеть на дне его все с той же силой привлекающей меня радужки неуместный стыд, непризнание самого себя и что-то вязкое, темное и глубокое. Его руки трогали, но будто вскользь, оглаживали, сжимали. Но… Губы целовали, только этот чертов привкус… И будь мы вместе с десяток лет, я бы сбросил все на вариант нормы. Но нам нет даже года. Какое на хер пресыщение? Какое к черту «со временем все меняется»? И будь тут лишь его вина, я бы закатил истерику и вытребовал ответов. Дань собственной безынициативности и пассивности. И будь я идеален, чтобы вот не приебаться ни до единого слова, мысли или же поступка… не стал бы молчать. Если бы не одно НО: танцы всегда были приоритетом. Всю мою жизнь первое место, пресловутый пьедестал, на который я их и усадил. Не отношения. Не любовь или страсть и секс. Танцы. Только танцы, именно не обижающие и не разочаровывающие, жизненно необходимые, с малолетства гиперважные. Танцы — моя душа, любовь единственная, незыблемая и вечная, не проходящая и неумирающая. Танцы — это то, что способно заменить практически все и перекрыть все сферы моей жизни. И команда наша, пусть и на скорую руку была собрана, но за месяцы работы успела стать семьей, настоящей. Как будто. Успех уже не просто маячил перед нами далекой звездой на горизонте и был несбыточной голубой мечтой, он захватил приливной волной и унес в океан бесконечных предложений и славы. Кастинги на участие в клипах местных и зарубежных звезд. Которых до кучи еще и нужно было самих обучать, как двигаться хотя бы минимально. Чтобы не было ощущения, будто Папа Карло выстругал большую часть местного колорита. Хлынуло как из брандспойта. Хороший такой поток, качественный. И прибыло и в кошельке, и в самооценке. Захотелось получить как можно больше внимания к своей персоне. Раз уж находящийся рядом поостыл и не подпитывал творческую душеньку восторгами. Мне нужен был личный преданный фанат. С глазами, как две светящиеся сферы, при виде меня невъебенного и слюной в три лужи за считанные минуты. Вариация личного зомби-боя, управляемого с помощью моих феромонов и желающего их более всего на свете. И чтобы свет мил без меня не был. И жизнь не жизнь. Быть воздухом, вдохновением, кумиром. Видимо где-то сверху исполняют мои безумные запросы, ведь не успел я расхорохориться на тему невнимательности к моей звездной особе, как… …появился Вадим. Симпатичный малый, младше почти на десять лет. Зато с настоящим талантом и внутренним чувством, как нужно правильно снимать. Ошарашивающий своими работами по монтажу. Золотые руки, милая улыбка, преданно-щенячьи глаза. Хотя, вероятно, он думал, что это слабо заметно и он мастер маскировки под участливого приятеля. Я не могу сказать, что с его появлением мои чувства к Арнольду претерпели метаморфозы. Ослабли, завяли или стали обыденными. Нет. Я по-прежнему вздрагивал от теплых, чаще ненамеренных, мимолетных касаний кончиков пальцев, голодный до его внимания и хоть каких-никаких ласк. С удовольствием целовал сам или же в ответ. Всегда. Без исключений с искренним наслаждением. И если мы все же занимались сексом, то каждый раз был как последний, или первый… Нонсенс, хоть все и стало куда реже, порывистее и внезапнее, на качество это ни коим разом не повлияло. Он остался неизменным между нами, скреплял, как чертов скотч. Хоть порой и казалось: еще чуток и все, но внезапно пуф — и мы в постели, и я снова просто живу с ним. В ожидании… Но дистанция ощущается, и чем дальше, тем больше. В то время как парень из съемочной группы, который колесит с нами по площадкам уже второй месяц, кажется, наоборот приблизился к критической черте моего личного пространства. Между нами не было ничего, кроме взгляда. Когда завеса его чувств падала, и он позволял смотреть прямо в свою пылающую так ярко душу. Из-за меня пылающую. Что подкупало. Довольно увлекательных диалогов. Ведь иногда приятно просто вести интересный разговор о совпадающих взглядах на что-либо. Обсуждать так любимые мной ужастики, слушать восторги о собственной ахуености и профессиональном уровне. Съемок. У нас множество мини-проектов, и видео-ролики мы катаем достаточно часто для канала на YOUTUBE с поставленной мной хорягой: профессиональные групповые, временами одиночные, для привлечения интересующихся в обучении и сотрудничестве. Порой просто видео с тренировок монтировалось и заливалось, опять же в попытке срубить денег сразу по нескольким направлениям. Это увлекало. Захватывало. Нескольких тусовок, где я по неосторожности увидел, что он не только камеру умеет держать. Представляемый мной почти сородич Буратино оказался пластичной самоучкой. Двигался далеко от профессионала, но бывает в людях определенная харизма, когда спускаешь многие косяки из-за умения себя подать. Старательный. Заинтересовавший все же. Мне понравилось в шутку с ним батлить. Поддаваться, угорать, втягивать в этот движ и гореть эмоциями. Адреналинило кровь внимание к нам, когда расходились в круг присутствующие в клубе и позволяли выебываться от души до самого утра. Вставляло поддевать друг друга, шутки на грани, когда чуток перегни и будет либо пошлость, либо оскорбление. Обмениваться музыкой, ведь вкусы идеально совпали. Шокирующе, по правде говоря. И комфортно… Когда все расходились, сидеть в зале с выкрученными колонками и молчать. Когда в голове каждого — что-то свое, именно для него значимое. И почему-то именно в такие моменты сталкиваться взглядами было… Именно настолько живительно важный для меня интерес и понимание, принятие, тот же азарт в радужках. Один на двоих… Увлекал. Не его внешность или улыбка или цвет глаз, я их даже не запомнил. Интерес. Именно ко мне, исключительно ко мне. На контрасте его остального общения. И это стало сбивать с толку. Максимально. Сложно идти домой, зная, что там, в гнетущем молчании, депрессивно сгорает от силы обрушившихся потерь тот, кому вопреки всему принадлежит сердце. Уткнувшись в ноутбук, якобы работая, на деле просто отчаянно пытаясь найти очередную лазейку, чтобы не прогореть окончательно и не растерять остатки былой роскоши. С чем я помочь был не в силах. И смотреть на эти попытки стало тошно. Куда проще подольше задержаться и провести время в атмосфере творчества, биения сердец под музыку и всеобщего признания. Я люблю Арнольда, уверен в этом, и потерять его будет чудовищной ошибкой. После временного облегчения и якобы скинутого балласта придет сожаление. Ведь как бы там ни было, у нас много по-настоящему удивительного было за это время. И коротит что-то внутри, замыкает при взгляде на его мрачную фигуру. Тепло в грудине, тоскливо, но тепло. И это, только это намного больше, чем когда-либо было у меня с кем-то. Но с ним стало рутинно. И засасывает в этот водоворот все глубже, еще чуток — и не выбраться. Слишком затянет. Слишком увязну. А я боюсь растерять свое не затихающее желание постоянного, порывистого, не всегда адекватного, но движения вперед. С ним стало прозрачно. Ничего нового. Абсолютно. Изучена уже от и до каждая микрореакция. Молчаливо все. Исчезла откровенность на грани. Без интриги. Каждый день как под копирку. Все в том же гнете. Он так красиво начал свои своеобразные ухаживания, так спонтанно ворвался в мой затихший быт, словно стер с меня налет, вывел плесень, отполировал и забросил в огромное море возможностей, в одиночное плаванье, как шикарный отреставрированный корабль. Это приятно и… он помог мне с карьерой, действительно очень сильно помог, как никто, пожалуй, за всю мою жизнь. Его просьба, озвученная Марату, чтобы тот посмотрел, оценил и позвонил. Его слова о том, насколько я хорош. Именно его слова. Ведь Марат доверял ему, они слишком давно знакомы, и это решило если не все, то многое. Арнольд вернул меня на стезю, дал все, что мог, и, что уж скрывать, пожертвовал многим. Но сам потух. Не горит факел под водой. Не горит, как не пытайся ты его спасать и поджигать. Не-а. Мы просто совсем не готовые к этому — упали в мутную воду и… все. Теперь вместо сверкающих, затягивающих и волнительно-прекрасных — глаза человека-робота. Вместо кошачьей грации, удивительной пластичности и умения управлять своим телом — дерганность вместе с резкими, порывистыми движениями. Раздраженность из-за мелких неудач вроде упавшей в умывальник капли зубной пасты, соскользнувшей с ворса зубной щетки. И это провоцировало дерьмо из разряда брошенного тюбика в урну, плевать, что он только на днях как был куплен. Или разбитого зеркала, благо без особых травм… Его напряженность и порой агрессия, необоснованная и плещущаяся где-то на дне и прорывающаяся все чаше. Пугающе. Весь такой яркий и лощеный на экране, на обложках и в бесконечных фотосессиях он стал подобием себя в реальной жизни. Выцвели глаза, выгорела улыбка. Я не могу сказать, что до конца разочарован и не вижу нашего будущего. Просто бороться стало сложнее. В разы. Особенно когда делаешь это в одностороннем режиме. В слабой попытке сдвинуть эту чертову гору из проблем. Я готов был бы выслушать, возжелай он сказать мне, что бы там ни было. Но лезть самому обеими руками в чужую душу, полную потемок, я не считаю, что все же имею право. Не тогда, когда она захлопнута и висит огромный кованый замок. *** — Ты сегодня рано. — Ничего нового, все та же крашеная макушка в кресле, все тот же лукавый взгляд, который интерпретировать можно как угодно, но в нем нет главного и, пожалуй, нужного в данной ситуации — равнодушия. — И тебе привет, Вадим, — отзеркаливаю его. Бросаю сумку с вещами на пол и устраиваюсь в соседнем кресле. — Сменил место прописки? — Попытка пошутить настолько вялая, что даже обидно. Настроение не в пример сумрачное. Виной тому очередная ночь порознь. — Мне здесь нравится. Слишком сильно нравится, чтобы отказывать себе в подобном удовольствии. — Двусмысленность зашкаливает, намек на неслабый флирт и явный финт в сторону перемен в наших не отношениях. Игнорирую, делаю вид что лопоух, глух и нем. Ибо ну его на фиг. Но задевает же сука такая. Чужой настолько явный интерес будоражит, ласкает ущемленную во внимании определенного человека самооценку. Бархатистой ладонью приятного тембра чужого голоса… Хм. Не должно ведь трогать. Но трогает. — Попроси себе дубликат ключей, купи новый коврик около входной двери — и я притащу тебе открытку в эту честь. Главное, чтобы Марат был не против. — В которой вместо пожелания внутри будет написан номер телефона психиатрической клиники? Взаимный смех, взорвавшийся, как новогодняя хлопушка, громко и резко, скорее похожий на хохот двух свихнувшихся, сталкивается у стен, смешивается и резонирует на коже. До приятной, предвкушающей, что бы там ни было уготовлено, дрожи. И совершенно не секрет, что не место ему нравится вовсе. Не чертова студия, немного промозглая, снаружи удручающе темная, местами обшарпанная. Не хорошая аппаратура, мощные колонки и мягкие маты и уж точно не бешеный график. Ему нравлюсь я. И это проблема. Для беззаботного продолжения нашего общения. Для моих и без того страдающий от разной хуйни отношений с Арно. Для МОЕГО внутреннего состояния, в конце концов. Потому что, понимая природу своих противоречивых чувств и легкой, но как ни крути взаимности, торможу… ведь не для того столько всего было сделано, потеряно и выстроено, чтобы разрушить ради мимолетной связи. А в том, что ни черта серьезного из этого не выйдет, уверен. Но сердце чертов орган. Трепещет сволочь, разгоняя кровь. Оно жаждет внимания и симпатии. Но живущие и пусть временно зарытые глубоко внутри комплексы длиною едва ли не вечность. Синдром бедного недолюбленного, недоласканного и вечно требующего всего и побольше с детства. Но жажда чужой оценки, одобрения, восхищения. Толкают навстречу к тому, кто моложе. К тому, кто азартнее. Вадим слишком живой. Яркий, бликующий в ярком свете софитов. С белоснежной ровной улыбкой, забавной привычкой растягивать гласные и этим откровенным интересом в мою сторону. Он не переступает границ. Знает, что я в отношениях, слышал не единожды наш с Арно разговор по громкой связи, видел, как мы вместе уезжали. И вроде нет места для паники. Только смотрю, к чему все идет, и становится чуточку, но стыдно, малость, но противно от самого себя и максимально тошно от всего стального. Зря я приехал пораньше. То напряжение, что появилось, когда мы были одни, преследует всю тренировку. Прилипший ко мне взгляд зудит на коже. И будто под прицелом… Словно еще немного, и долбанный снайпер без просьбы и отданной команды — выстрелит ровно в сердце, ведь уже красным маячком отсвечивает четкая округлая метка. Пробьет грудину насквозь, а зияющая дыра начнет сочится отравой. И где-то на задворках из последних сил истошно ноет и скулит совесть. Потому что Арнольд… В череде проблем, молчания и непрекращающегося пиздеца… Мой любимый, пусть и чуть более сам по себе, чем я, черствый. Внешне хоть и с налетом грусти, но для меня совершенно идеальный, хоть и знатно потрепанный. Мой Арнольд. Мой полностью, отдавший многое ради того, чтобы мы были вместе, не заслуживает таких сучьих повадок, даже просто допущения мыслей в подобном русле. Не заслуживает, и настроение из нейтрального летит к чертям собачьим. Испаряется. Оставляя право телу по инерции двигаться в попытке отвлечься, бездумно и не вкладывая в танец часть души. И Марат оказывается тут как тут. — Заканчивай с этой херней. Смотреть больно. Мне нужен танцор, а не механическая кукла. Вымотался? Возьми пару выходных и вытряси из своей головы все то дерьмо, которое там успело скопиться. — Выходит резко, чуть отрезвляет. Недостаточно. Он друг Арно, и уже это куда весомее хлещет по мозгам и совести. Троекратно. Каждое слово, как обжигающий укус пчелы, вызывает острую болезненную реакцию. И ослушаться непозволительно, ведь я все еще не хозяин сам себе так чтобы полностью. Всегда есть тот, кто выше, главнее, авторитетнее. — Я возьму неделю, но если резко сроки начнут поджимать, сразу же звони, ладно? — Не ладно, реши эту херню. Или несколько заказов пройдут мимо тебя. Расставь приоритеты, если до сих пор не смог это сделать. И лучше побыстрее. Я понимаю, что речь идет и о танце, и о нас с Арнольдом одновременно. Я все понимаю. Только идти домой все равно почему-то желания нет. Увы.