Душевная рефлексия

Наверное, следует воспринимать происходящее как красноречивый, пусть и не прямой, но ответ на мой давно всплывший в мозгу вопрос: Все кончено? Вероятно, да. Осознание, понимание, но непринятие подобного расклада, вводят меня в крайнюю степень бешенства. Наша кровать, та самая, которую он купил в начале отношений, страдает больше всего находящегося в доме. И будь моя воля, я бы на манер термита сточил ее нахуй всю. Как долбанный бобер грыз бы ночами, днями, сутками, неделями! На составные расхреначил бы… Но спать будет в таком случае не на чем. И я просто дубашу ни в чем не повинный матрас ногами, кулаками и позволяю тому периодически впитывать отдающие безумием вопли и срывающуюся с губ слюну, а из глаз слезы. Ненавижу. Не его. А ситуацию, которой я позволил произойти. Пустил все на самотек. Будто забыл, что в отношениях от обоих нужны усилия, иначе далеко они не уедут. Мало просто желания находиться рядом с любимым. Мало любить и хотеть. Мало тупо хорошего качественного секса. Если нет душевного конекта, то все изначально тупо обречено. И я затупил. Сильно… Он ведь звал за собой. Но я выбрал расцветающую буйными красками карьеру. Ослепленный успехом и легкостью, которую получал от съемок и фестивалей. Казалось, что он просто обязан одаривать меня вниманием, будто только у него в нашем тандеме есть яйца и сука так стыдно теперь за самого себя, так хочется ровнешенько под землю провалиться. Захорониться к херам и не отсвечивать. Потому что, разве стоили те несколько клипов, в которых я засветился со своей хореографией потери человека, глубже которого никто не умудрялся проникнуть ко мне в душу? Или призовые места? Или гребанное признание от тех, кого впервые в жизни вижу? Не-а. Я поставил на чашу весов Арнольда и собственную карьеру. А не должен был вообще между ними выбирать. Неравноценный обмен. Совершенно. И можно конечно все сбросить на неопытность в действительно чем-то серьезном… Да, у меня был Стас и годы взаимодействия и быта. Страсть и влюбленность. Довольно полноценные отношения если подумать. Но такого как с Арно не было ни разу. Это что-то иное. Настоящее, болезненное, когда поверхностно не выходит, все вглубь пролезает и задевает максимально. И я не уверен, что сумею испытать подобное и сумею ли вообще хоть что-то испытать… Потому что вытравить все эти месяцы Арнольда изнутри не удается. Даже на мизерную каплю. Ведь свято верил, что между нами нечто новое, неизведанно-прекрасное, глубокое и особенное. Несокрушимое. Железобетонное и долговечное, чтоб его. То, что заслуживает хотя бы минимального уважения и заканчивается подобное уж точно не вот такими английскими замашками. Неужели совесть не мучает? Или я должен сделать соответствующие выводы из его поведения? Какие, мать его? Что меня молча послали нахуй, решив, что даже нескольких слов не достоин? И к чему его — «Люблю тебя, Ви»? Это шокирует, но Арнольд просто исчез с радара. Канул в лету и концы собственно в воду. Ни слуху ни духу. Телефон молчит. Сам навязываться я не очень-то и хочу. Ибо ему там не слишком скучно судя по всему и не шибко-то он скрывается, ибо перелопатив интернет, я нахожу и недавние показы с его участием и развороты в модных журналах с фотосессиями различного плана. Ну и Кристину. Куда же, в самом деле-то, без нее блять. Снова рядом как бравый солдат своего личного императора. Раздражающая этими идеальными сиськами, жмущимися своими голыми сосками к его груди. Рельефные бедра, обхватывающие его блестящее от масла тело. Идеальные сочные губы, волосок к волоску укладка и все остальное… Кто вообще делает подобное для разворотов ОБЫЧНЫХ журналов? Им бы в плейбой или нечто схожее. А лучше снять ролик и выложить прямиком на порнхаб. Заебали. От одного взгляда на их совместные фотографии у меня начинается легкая тошнота и желчный привкус во рту ничто иное, как омерзение. Нервный тик подергивает уже не только левый — сразу оба глаза. Мне кажется я скоро на неадекватное существо стану похож на нервной почве. Потому что, какого хера? Пока я тут убиваюсь, схожу с ума, в попытке отвлечься топлюсь в бочонке с текилой. Арно, тот самый, что бросил попросту, сука, все, что у него было ради наших отношений, отдал своей сраной уже бывшей женушке львиную долю заработанного… Вдруг снова работает с ней более, чем плотно. И не факт, что просто работает. Я так сильно ревную, что психика не понимает, как именно реагировать на подобное. Мне хочется одновременно и орать и рыдать и отпиздить их обоих. Желательно ногами. Все эти месяцы остапиздевшего вконец молчания, игнора моих редких пьяных смс и парочки быстро сброшенных звонков, он просто развлекается с ней. Дорогие отели, красивые виды, роскошная атмосфера, прекрасный климат. Не жизнь, а сказка. Нафига тащиться обратно, где и погода так себе и мужичонка рядом оставляет желать лучшего? Ахуенно. И конечно было бы умнее всего попытаться двигаться дальше, в самом деле, последний он, что ли, на моем пути из встреченных красивых мужиков? Что рыжих, что ли, больше не существует? Или моделей? Да завались, при должной мотивации и желании. Только вот есть одно маленькое, но непреодолимое но: перед глазами, словно пелена из разномастных не интересующих даже минимально лиц. Как отрубило. Отрезало нафиг и не хочется вникать, насколько долго я буду вариться в этом странном киселе из полярных эмоций. Убийственно отвратительных. Я просто застываю как огромное просроченное желе. Индифферентный ко всему кроме танца, да и тот что-то не спасает так сильно, как хотелось бы. Марат молчит. Явно в курсе происходящего, смотрит как-то моментами не трактуемо, но не озвучивает свои мысли. Мы работаем много, куда больше привычного и создается впечатление, что он намеренно сгоняет с меня семь потов, убивает физически, чтобы не оставалось моральных сил на самоедство и загоны. И это хоть и частично. Но работает. Когда сдыхаешь и еле передвигаешься, мысли понемногу утихают. — Я сдохну скоро с такими-то темпами. — Упав возле зеркала на пол, утираю краем майки пот со лба и выдыхаю. Футболка противно липнет к мокрой коже лопаток. Лоб и шею облепили влажные змейки отросших волос. Мышцы ноют, несмотря на разминку и регулярные нагрузки. Вроде ж привычно, давно пора влиться и приспособиться, только видимо разобранность моральная и пиздец в эмоциональном плане мешают телу адаптироваться. — Тебе не шестнадцать, логично, что падает выносливость, — белозубо улыбается и мстительно перещелкивает трек на начало. — Проснись и пой, в твоем случае танцуй. У нас через полтора месяца фестиваль. — Марат… мой номер готов и отшлифован уже до идеала. Посреди ночи разбуди — я станцую без запинки от начала и до конца, даже не открыв толком глаз. — Знаю. — Зачем в таком случае гоняешь, словно сроки поджимают? Остальные тренят в привычном режиме, а я тут сдыхаю ежедневно на паркете. Какие-то проблемы? Тебя смущает моя форма? — Не-а. И… И все! Понимая, что ответов не дождусь, просто сваливаю сразу в душ, а после домой. Разумеется, не пешком, конечно же, на такси. Я робот, что ли? Ноги болят, руки слегка подрагивают и я чувствую, кажется каждую вену в своем теле, которая пульсирует в такт биению сердца. В голове сверчки и белый шум. У меня нет сил даже на то, чтобы проиграть в который раз парочку особо приятных воспоминаний. И пострадать от души в привычном стиле моих стремных выходных и будних. Только степень измотанности настолько велика, что меня вырубает и спасибо таксисту за то, что не продал на органы, пока я безмятежно соплю на заднем сидении. Расплачиваюсь, выныриваю из машины со страдальческим стоном и залипаю в зрелище довольно знакомой фигуры у входа в мой подъезд. Стоит, курит, смотрит с тенью улыбки. Серьёзный, почти суровый. Из всех друзей Арно он меня немножко пугает, потому что самый близкий, самый давний еще и чертовски проницательный. Будто залезает как стадо мелких жуков ко мне под кожу и роется там, и в сердце и в черепушке и в самой душе походу. — Привет, Артур, какими судьбами? — Вежливо здороваюсь, подхожу и пожимаю протянутую руку. — Хреново выглядишь, танцор, — хмыкает, сделав длинную затяжку. — Да вот уработал меня Марат, что поделать. Гоняет сволочь, будто апокалипсис наступит со дня на день и нужно успеть натанцеваться вдоволь. — Мне нужен твой паспорт. — Недолго он раскачивается. С места в карьер буквально второй же репликой. А у меня ступор. Я как сраный соляной столб становлюсь мгновенно. Услышав четыре простых слова моргаю как идиот и, приподняв бровь, жду продолжения, Ибо… — Зачем? — Скажем так: в целях твоего же благополучия. Завтра-послезавтра верну. И вот все сразу же стало понятно! Просто прозрачнее некуда, кристально чисто прям. Его фраза про мое благополучие в корне все изменила, ага. Заторможенный из-за усталости мозг пытается воспрянуть и начать работать хотя бы минимально. Потому что происходит что-то странное. Очень странное. Очень. — Артур, не подумай, что я тебе не доверяю, ты вроде как один из самых близких людей для Арнольда, но мы с ним прекратили наши отношения. Уже с парочку месяцев, как он уехал и фраза его друзья — мои друзья, тут вообще не работает. Так что, ты уж извини, а такой важный документ я тебе вручить просто сходу в руки не могу. — Понимаю. Не рассчитывал, что ты сдашься после первой же фразы. — Довольно тянет, бросает бычок в урну. — Вообще в Израиле безвизовый туристический режим. И, по сути, я могу просто вручить тебе вот этот блестящий билетик в руки и отчалить. Но в связи с тем, что Арнольд не знает, насколько там задержится, предпочитает открыть тебе доступ в страну на минимум полгода, чтобы при желании ты мог там даже работать. — Достает из кармана пиджака авиабилет. — Вылет через два дня, в посольстве мой знакомый все подготовил, нужны лишь паспортные данные и ты счастливый обладатель визы. — Мое мнение на этот счет учитывается? — Нет, если начнешь, как ребенок психовать и стучать ножкой. — Улыбка стирается с лица довольно быстро, будто ее и не было. Я вроде и не собираюсь устраивать сцены и доебываться до слабо знакомого человека, ведь ряд претензий у меня не к нему совершенно. И можно с легкостью гордо развернуться и свалить домой, забив на чье-то-там проснувшееся «хочу». Но желание взглянуть в глаза своей погибели и если и ставить точки, то сидя напротив, а не за тысячи километров, действуют лучшим из мотиваторов. Молча достаю документы, протягиваю, сцепив зубы и давлю возмущение, ведь никогда не импульсивничая перед Артуром и друзьями Арно в целом, я все же имею славу истеричной натуры? В смысле? — Ты меня не разочаровал, я боялся, что ты как творческая личность начнешь рвать мне нервную систему и требовать чего бы там ни было. — Снова сама любезность с белоснежной улыбкой. М-да. — Я следующие два дня буду примерно в это же время дома, так что если ты сам желаешь, а не через курьера доставить назад мой документ… — Марат тебе что-то вроде отпуска длинной в месяц позволяет с барского плеча. Насколько я осведомлен номер у тебя готов, к фестивалю вернем назад. А пока готовь чемоданы, следующие несколько недель ты проведешь в Тель-Авиве. — Прекрасно, спасибо, что поставили в известность. Что-то еще? — Совет, если можно. Пожимаю плечами, дав понять, что если ранее за меня все решили, то он может смело договаривать, что бы он там ни хотел озвучить. Раздражение стоически заталкиваемое на задворки, просачивается в дерганные жесты. Усталость смывает, словно кто-то вылил на меня сверху цистерну стылой воды с мелкими болезненно бьющими по телу кубиками льда и я почти готов развернуться и пешком шагать на базу, чтобы еще и всю ночь ебашить как проклятый, только бы мыслительный процесс в определенном русле не запускался в ближайшее время. К черту. Реально, нахуй все это говно. Разве можно вот так голыми руками бередить душу? Пропасть на несколько месяцев полных молчания. Провоцировать съемками с бывшей или не бывшей, я уже запутался, женой. А после, подговорив своих друзей все решить за меня! Гениально. Скрывать как бы глупо, что часть меня с надеждой воспарила. Не забыл… Не тупо молча бросил и возможно имеется объяснение его поведению, какое-то оправдание. Или он просто нагулялся? Или наоборот зачах до такой степени, что не может больше терпеть? Или я придурок, который уже начинает мысленно оправдывать вообще никаким образом не участвующего в моей жизни долгие недели человека? Радуюсь как дебил, что обо мне вспомнили, бросив как собаке кость этот чертов билет и приглашение к барскому столу в Израиле. Соскучился — позвал. А месяцы до этого? Терпелось, жилось прекрасно-замечательно. Сука… — Попытайся не просто слушать, а услышать его. — О чем ты, черт возьми? — Об умении воспринимать информацию правильным образом, — невозмутимо отвечает. — А главное понимать ее важность. — Добивает. — Благодарю, учту. А теперь извини, вымотался, еле на ногах стою. — Да, без проблем, доброй ночи. Почему все так стремно?.. Психую, поднимаясь в квартиру, швыряю сумку на пол, кроссовки в разные стороны летят и сталкиваются со стеной. Замираю посреди темной комнаты. Руки дрожат, гребанный тремор не успокаивается, я сейчас настолько высоковольтный провод, что, кажется, если пойду в душ, то закоротит к херам весь дом. А охладиться хочется, не смотря на то, что после тренировки споласкивался. Но не успокаивает ни прохладная вода, ни на контрасте оба выкрученных до упора крана. Ни чашка кофе, ни какао. Раздрай такой что носит, в буквальном смысле этого слова носит по квартире. Я как контуженный. Оглушенный. Свихнувшийся напрочь. Слоняюсь из угла в угол и не понимаю, что делать. Как теперь эти два дня существовать, имея на руках билет? Как дышать, зная что совсем скоро состоится встреча? После настолько долгой для нас разлуки. Как дождаться, не имея ни в чем конкретном уверенности, кроме силы своих чувств? Ловлю себя на том, что уже около часа сижу и гипнотизирую полку в кухонном шкафу, отчего-то открытую настежь. Там стоит пепельница, подаренная мной Арнольду, его большая пузатая кружка с чуть сколотой ручкой — дань падению… по нашей обоюдной вине. Когда не сумев дойти до постели, устроили порно-шоу прямо посреди кухни и она улетела на пол. Уцелела, почти полностью, но теперь хранит на себе воспоминание. А рядом пачка одноразовых салфеток без запаха, антибактериальные, мини-упаковка. Маленькие мелочи, орущие громче слов о принадлежности отсутствующему так давно в этой квартире, но все же еще одному хозяину. И душа рвется на части. Крошится и осыпается какой-то чертовой трухой, я словно человек из песка начинаю таять на глазах. Нет сил. Хочу к нему. *** Два дня пролетают мимо как один миг. Словно кто-то резко нажал на перемотку и полетели часы и минуты как безумные вскачь. Мне не хватает времени собрать себя по крупицам и предстать цельной картиной перед тем, кто нанес незаживающие все это время раны внутри. Я люблю его ни разу не меньше, не приглушено ничего внутри, не смазалось, не стерлось. Но в данный конкретный момент хочу задушить сразу в прямом смысле, а после в объятиях, вдохнуть полной грудью его запах и прикрыв глаза просто замереть в моменте. Потому что сучья тоска изглодала всю душу. Измотала так сильно, вцепившись церберской хваткой в загривок и вытряхнув и доводы разума и обиды куда-то к чертям собачьим. Смотрю в иллюминатор, раннее утро — красивое и облачное, приветствует по ту сторону. Пушистой ватой устлан небосклон. И сна ни в одном глазу. Лететь в районе пяти часов, и чем ближе час Х, тем больше я нервничаю. Как сопляк, ей-богу. Апельсиновый сок, любезно предоставленный вместе с маленькой бутылкой воды покоится в руках, онемевшие пальцы едва удерживают влажные от конденсата напитки. Во рту давно пересохло, но странное оцепенение не покидает. Я просто смотрю в окошко, считая белоснежную рвань на светло-голубом небе и будто готовлюсь выйти на эшафот. Ни тебе уверенности. Ни решимости. Ни злости или обиды. Просто дебильное онемение во всем теле и мыслях, и дрожащее с каждой минутой все более загнанно сердце, уставшее кроваво умываться болью. Потому что… Страшно встретить его взгляд и понять, что оттуда исчезло главное из необходимого — не безразличие. Убедиться в том, что все эти месяцы он развлекался и наслаждался жизнью, пока я был словно вниз головой подвешен. Сразу из-за неизвестности, после из-за убежденности в том, что безвозвратно все похерено и меня в очередной раз молча бросили. Будто принял эстафету от Стаса, о котором я и не думал ни разу за все это время. Потому что Арно перекрыл собой всех и вся. Да и отношения наши были какие-то чересчур поверхностные, совсем иной, низший уровень по сравнению с тем в какую пылающую магму окунул меня Арнольд. Дал вкусить прекрасного, позволил аппетиту разыграться и… оставил голодать. И я в курсе, что это эгоистично перетаскивать все на себя и свои ощущения, забывая о чужих чувствах и потерях, но не выходит иначе. И если доебываться, то на самом деле моя вина ничуть не меньшая, чем его, в том, что что-то разладилось и начало ломаться под прессом происходящего. А может и более значимая, ведь был ослеплен своим успехом куда больше, чем болью находящегося рядом. Распидарасило меня знатно. Потому, когда понимаю, что мы идем на посадку, в панике начинаю пытаться собрать себя в более-менее вменяемое состояние. Не получается. Ничего не получается, сердце частит, чертов орган как безумный разгоняет кровь по телу и ком образовывается плотным затором в горле. Мурашит всего как сумасшедшего и со стороны я, видимо, похож на чудика, бьющегося в панической атаке из-за посадки. Сидящая рядом немолодая мадам, скашивает на меня взгляд полный сочувствия, но молчит и на том спасибо. Никаких инструкций не было дано на тему, куда мне идти и что делать по прибытию. Багаж не шибко огромен, ручная кладь и чемодан со сменной одеждой и обувью, таки насколько я здесь застряну неизвестно, вот и тащить половину шкафа или не брать вообще ничего — глупо. Забрав документы, заскочив в туалет, чтобы окатить лицо ледяной водой из-под крана, и взглянуть в крайней степени ахуевания, в убитые вусмерть паникой глаза, попытаться дышать. Поколачивает, то ли от попавших капель за шиворот и кончиков мокрых волос, то ли из-за того что мне предстоит в ближайшие минуты. Выйдя из аэропорта кручу головой, рассматривая платную стоянку с автомобилями. Пытаясь найти подсказку, куда же мне теперь двигаться или все это сраный тест-проверка: насколько сильно мне нужен Арнольд и на что я готов, чтобы найти его в этом огромном городе. Мой английский, мягко говоря, на недостаточном уровне чтобы бегло общаться, но парой фраз переброситься я способен. Дань работе с парочкой зарубежных клиентов и моей любовью к разноплановой музыке и маниакальной одержимостью знать доподлинный перевод запавших треков. Так что… Если это и правда дань чьей-то фантазии и какой-то упоротый квест из разряда: нужен? Отыщи! То мне пиздец, господа. Полный. — Ви, — если бы я мог позволить себе как кисейная барышня вот прямо сейчас распластаться по асфальту в растрепанных чувствах, теряя сознание. То свалился бы немедленно. А так просто стремительно поворачиваюсь на пятках, влипая глазами в загоревшую фигуру напротив. Твою. Мать. Мне нечего ему сказать, ровно в этот момент я кристально чисто понимаю, своим паникующим сознанием и онемевшим мозгом, что… мне нечего ему сказать. Совсем. Простое «привет» кажется чем-то глупым, на остальное не хватает внутренних ресурсов. Осушило меня происходящее как маленький сосуд… до дна блять. Он такой красивый, такой идеальный, что дыхание замирает в грудине до гипоксии, в глазах чуток темнеет и я заставляю себя начать вдыхать кажущийся слишком горячим воздух. Обжигает кислород, легкие нехотя его перекачивают, кровь разгоняется еще быстрее и я не уверен, что правильно помню первые признаки инфаркта/инсульта и иже с ними, но мне кажется еще чуток и либо сердце разорвет к хуям от такой скорости или меня всего вырубит. Закоротило систему. Требуется срочная перезагрузка. Меня чуть покачивает, взвешиваю онемевшей рукой свою мелкую спортивную сумку. Перекидываю в другую. После вообще бросаю к ногам, и плевать что там ноутбук и довольно хрупкие вещи. Смотрю, боясь моргнуть лишний раз. Разве существуют вообще настолько идеальные во всех смыслах люди на этой планете? Или только мне такой достался? И мой ли он до сих пор? — Ты в порядке? — Маленькая едва заметная морщинка между бровей преображает его лицо, а я насмотреться не могу. Не осознавая до конца НАСКОЛЬКО сильно я скучал, но броситься на пару шагов и четко в него влипнуть себе не могу позволить. Для начала нужно разобраться какого лешего происходит и что же у нас дальше по курсу. — Вполне, — кашлянув, чтобы придать голосу убедительности, отвечаю. — А ты? — Теперь, наверное, да, пока не знаю, — слегка улыбается, какой-то все тот же, но в чем-то все равно иной. Словно перерожденный и обновленный. Благодаря чему или кому? — Ты голоден? Или сразу поедем в пентхаус? — У меня снова появилось право выбора? — Любовь любовью, но претензий тоже как бы много. И вообще не новость что раздражение начинает прорываться сквозь толстый слой чувств, покрывший и сердце и разум. — Оно у тебя было всегда, — чуть цокает и забрав чемодан идет к припаркованной черной иномарке. — Принуждать или заставлять я никогда бы не стал. — То есть я мог послать Артура и Марата и остаться дома, вместо того чтобы лететь сюда? — Разумеется. Как у него все просто и как сука официозно он общается. Мы вроде и не чужие в повадках, в том, как помогает с багажом, участливо смотрит, но дистанция в сотни километров между нами. И казалось бы, что сложного… протяни руку и коснись. Но сжимаю те в кулаки, врастая в водительское сидение. Изучаю профиль Арно, немного заострившееся лицо… Отмечаю отпечаток усталости, измотанности и бросившаяся яркая красота, затмившая детали, при должном игнорировании указывает на то что, не идеально все. Потрепанный он, радости не видно ни в глазах, ни в жестах, разобранный будто был и собрал себя не до конца. На середине пути застрял. Смотрю, впитываю, обновляю в своей голове новоявленный образ и теряюсь в мыслях, понимая, что вкус его губ словно стерся из базы данных. Как же давно это было и как же горько в тот последний раз. Интересно, если я прилипну к нему сейчас, как пиявка, это будет слишком жалко и отчаянно? — Что с твоим телефоном? — Вместо того чтобы наехать за молчание и отсутствие ответа на мои попытки достучаться и напомнить о себе, спрашиваю. С чего-то же надо начинать, раз он молчит. — Его у меня нет, — хмыкает себе под нос и выруливает с парковки. Сосредоточенный, медленно ласкающий обтянутый кожей руль, кончиками пальцев. Сжимая его. И это какое-то эротическое чтоб его шоу. Ни дать ни взять. — Почему? — Отвлеченные темы — так себе пилюля от ускакавших в определенное настроение мыслей. Потому что прыгнуть с самолета к нему в постель — значит просрать вспышку и не выяснить вообще ничего. — Потому что Эммануил настоятельно порекомендовал мне ограничить себя в контактах. Он и на твой приезд не давал одобрения, как и запрета, в общем-то. — Эммануил? — Приподнимаю бровь, покрываясь мерзким слоем мурашек. Холодеет что-то и внутри и снаружи, я буквально чувствую, как кровь отливает от лица и кончиков пальцев, начинает чуток знобить. А взгляд намертво прилипает к его лицу, считывая каждую микро-эмоцию. — Психолог, с которым я работаю уже не один месяц нахождения здесь. Контракт закончился на пятой неделе. Мы, разумеется, работаем все это время, но удаленно и над своими проектами. — Своими? Мы? — Я и Кристина. — Кивает такой спокойный, что меня почти подкидывает на сидении. Психолог… Бывшая жена. Работают вместе. Все слишком туго доходит до шокированного сознания. Чудовищно медленно просачивается отравляющей дымкой озвученное. Я понимаю, что они наладили общение с Кристиной, раз уж работают вместе и это вроде хорошая новость. Для него хорошая. Я пока не догоняю до конца как реагировать, внутри бьются противоречия. А вот то, что он обратился к специалисту, подсказывает насколько все не смешно и как сильно ему нужна была помощь, но я забивал на сигналы, сосредоточенный на себе. Что проблемы глобальные и в пору бить тревогу по этому поводу. И да, для кого-то это покажется абсурдным, мол, ну ходит он к мозгоправу, но если сесть и реально задуматься над положением вещей… То нужно набраться сил дабы признать во-первых само наличие проблемы, а во-вторых что сам ты не вытягиваешь и срочно нужен буксир, который поможет пойти вперед. Но все-таки Кристина… Я реагирую и это глупо. Незрело. Дебильно. И… Это даже не ревность, а первобытное, жесткое и бескомпромиссное чувство собственника. Он мой. Только мой и если я в самом начале еще с горем пополам пытался его с ней делить, то сейчас? Нет. Определенно точно нет. Не смогу даже если попросит, я лучше загнусь и подохну вдали от него, чем буду знать, что он с кем-то помимо меня. Нет. Никакой полигамии, никаких тройных и прочее отношений. Не могу, не хочу, не буду. Остро полосует и по нервам и по чувствам. Желание схватить, спрятать и никому больше не показывать, не кажется абсурдным. Приковать бы к себе… навечно или заклеймить, да так чтобы ни одна тварь не могла на расстоянии меньше метра подойти. — Предупреждаю сразу, она будет жить с нами, пентхаус двухэтажный, мы друг другу мешать не будем, да и работать так проще. — И в постели быть сразу с двумя удобнее? — Не сдерживаюсь, вырывается язвительно в ответ. Полыхает внутри, будто облили внутренности бензином и заставили проглотить спичку. Отвратительно, омерзительно, пиздец полный. У меня не хватает слов, настолько все это возмущает. До глубины души, мать его, возмущает. Потому что, какого хуя? Почему он жил с ней все это время? Только ли ради работы? Ну, серьезно, они там сколько лет трахались? Десяток? Что помешает им после полгода разлуки снова запрыгнуть в одну кровать? Банальная физиология? Привычки, изученные до мелочей? Они же, как облупленные знают и вкусы и предпочтения. Бля… Несет, попросту выносит нафиг и не будь машина на ходу выскочил бы и свалил куда подальше, а может и вообще в аэропорт напрямую. Ибо нахуй такое счастье, лямур де труа блять. — Виталь, — слышу щелчок дверей, предусмотрительно блокирует, подъезжая к светофору и поворачивается ко мне корпусом, мини-пробка как возможность, наконец, установить зрительный контакт. — Для начала, она очень близкий для меня человек, и чтобы не произошло всегда им останется. И в первую очередь деловой партнер, с которым я выстроил свою мини-империю. Мы не можем вести один корабль, держа в руке два штурвала. Агентство разорвет на части. Потому что корабль один, а капитана два. Абсурд. — Покачивает головой, открывает окошко, закуривает. — Во вторую: Крис — друг. Та, кто знает меня от и до и без ее помощи, я бы реально здесь уже в петлю залез. — Сосала так исправно, что забылся и в жизнь вернулись краски? Трясет. И выворачивает наизнанку, я блюю эмоциями во все стороны. Пока никому незаметно, но меня потрошит с чудовищной силой. И не могу это контролировать, не хочу это контролировать! — Для тебя может это прозвучит как дикость, но не все измеряется сексом. — Укол и легкая жесткость во взгляде. Отлично, ну вот мы и подобрались к сути. Сейчас он скажет, что я ограниченное тупоголовое чмо и вообще ему не ровня, а она знаток всего и вся, незаменимая, распрекрасная и я дятел такой додумался с таким бриллиантом развестись. Начинаю нервно дергать ногой, смотрю исподлобья, а зажмуриться капец как охота. Чтобы все оказалось страшным сном… Пьяным угаром. — И если уж откровенно говорить, то в один из первых вечеров в Амстердаме, когда у меня была практически истерика — я сорвал съемку и уехал на всю ночь, а она ждала на ступеньках отеля мое возвращение, мы принимали вместе ванную. Да, голые. И нет, ничего не было. Вообще ничего. Мы пили виски, курили, и разговаривали. Кристина попыталась меня поцеловать… пьяная и зареванная, но я не позволил. И сразу сказал, что ничего подобного не будет больше никогда. С тех пор мы общаемся как два бесполых существа. — Голые? — Сипну. В горле так пересохло, что язык фактически намертво прилип к небу. Не отодрать. Глохну и слепну, перед глазами стоит пиздец, нет, реально просто пиздец. — Это все что ты услышал? — После фразы «голые и в ванной» я потерял нить разговора. — Заламываю пальцы, почти выламываю на самом деле. Потому что картинки, что рисует сознание одна другой краше. И верится с огромным трудом, что они ограничились выпивкой и разговором по душам. Двое красивых людей, наедине, обнаженные, спавшие не один и не два раза вместе. Понимающие, что будет нести в себе этот опыт. Бред. И щиплет под веками, режет словно стекла насыпали в глазницы. Господи… Голые, они были голые в одной ванной, с алкоголем… Реально? Бывшие, наедине и без секса? Это такой тупизм, что существует лишь два варианта: он держит меня за совсем недолекого и наивного или же не врет. Потому что правда чаще всего звучит очень абсурдно. Но глаза его такие аномально честные, Арно таким искренним кажется в эту минуту откровений. Что сбивает с толку максимально. Я не хочу в это верить и никого не стану оправдывать, мне больно и обидно подобное слушать. Ревность настолько жгучая, что выворачивает внутренности и жжется хуже кислоты. В крови будто бурлит и тянет, грозясь взорваться. Я как идиот, который проглотил петарду и она вот-вот рванет. А мне остается лишь пара секунд предсмертной агонии и все. Погаснет свет. — Я понимаю, как это звучит. И признаю, что это может, да и блять не может… это реально неприятно было бы мне, по крайней мере, слышать, что ты и с кем-то проводил вот так время. Однако так было нужно нам обоим. — Выбрасывает в окно недокуренную сигарету, вытряхивает мятную жвачку из мелкого тубуса и продолжает. — Крис почти насильно затащила меня к психологу. Сразу работали втроем, теперь я хожу к нему один. Если будешь не против, мне бы хотелось показаться к нему и с тобой тоже. — Мы вместе меньше года, но пойдем, словно прожившие с десяток лет супруги к семейному психологу? — Внутри отторжение от одной лишь мысли открываться какому-то очкастому умнику. Я не из тех, кто нараспашку створки души по щелчку пальцев сделает. Никак нет. Мало того что терпеть эту высокомерную суку под одной крышей, так еще и отдаваться в руки незнакомому мужику, который будет пытаться вскрыть меня наживую. Нет, спасибо. — Мне нужна помощь, Ви. И ты либо пытаешься что-то сделать для этого, либо не изменится ничего. Я буду все в той же депрессии, все также надоедать пасмурным настроением и раздражать тебя до такой степени, что рано или поздно придет полное разочарование и тогда можно будет сказать, что это конец. Я не готов тебя потерять. — Однако прекрасно чувствовал себя на протяжении парочки месяцев, даже минимально не контактируя. — Чтобы попытаться разобраться в отношениях, мне для начала нужно было понять, что со мной не так. И уже после, искать решение проблем. Совместно. — И что же с тобой не так? — Я запрограммировал себя на короткую жизнь. Представляешь? Мчусь куда-то постоянно, и мне нужен этот движ, иначе у меня ощущение пропущенных в пустую дней. И как итог начинается переоценка возможностей, достижений и депрессия на тему частичной или полной несостоятельности в своих глазах. Кризис становления личности, непринятие перемен, нелюбовь как оказалось к шаблонам, ярлыкам и чужому мнению на этот счет. — Снова закуривает, напряженный, хмурящийся. Затравленный самим собой. Сердце болезненно сжимается, тот самый ком, который перекрыл ход слюне еще в самолете, увеличивается вдвое. Арнольду плохо. Он раскрывается и кричит о помощи, а я со своей ревностью как недоделанная мамаша-курица с яйцом. Пестую ее, холю и лелею. Но основная причина происходящего вообще не в Кристине или чьем-то с кем-то сексе или чем-то подобном. Просто ему больно, так сильно больно, что осколки его души колются. Я почти физически это ощущаю и хочется с силой зажмуриться и избежать острых уколов. — Я думал, что принял тот факт, что полюбил мужчину. Считал, что смирился с изменениями внутри себя. Но оказалось, что просто отложил в дальний ящик сознания, зарыл поглубже, но оно все же вылезло на фоне общего пиздеца. — Протягивает руку и берет мою ладонь. Это наше первое после разлуки касание и оно наэлектризовывает меня всего от макушки до пяток. Так много чувств накрывают с головой. Всего капля взаимного тепла… И щиплет в глазах. Иррационально казалось бы. Но нет. — Продолжай, я хочу выслушать все от начала и до конца. Все, Арнольд.— Слова даются с трудом. Пробка явно не то место где стоит начинать подобные разговоры. Но, в этом есть свои плюсы. Если бы не было отвлекающих маневров и неудобного пространства, разговор мог бы прерваться по известной причине намного раньше. — Мне ведь не нравится никто одного со мной пола. Никогда не нравился, даже мысли не возникало. Я и в тебя влюбленность не видел, пока, как котенка лицом не помакали в нее. Ошеломляющее чувство, но страсть так накрыла, что мне казалось, будто все прошло легко и безболезненно. Не прошло. Знаешь, мои родители очень консервативны, я вырос таким же. Всегда считал, что будет у меня жена красавица и парочка детей, разумеется, куда же без американской мечты — иметь загородный дом с красивым забором и прелестным садом. — Хмыкает, погладив большим пальцем мое запястье. — Жену нашел, внезапно без каких-то особо романтических изысков. У нее мертвая хватка на пульсе, когда дело касается бизнеса. Идеально подходящий мне партнер, понимает с одного взгляда, читает каждую микро-реакцию, вовремя включается и сглаживает острые углы при необходимости. Требовательная и ни разу не бескорыстная. — Фыркаю, еле слышно от его слов о бывшей жене. — И поженились мы словно по контракту, сели — совместно решили — подали заявление — отгуляли свадьбу. После уже узнали о моем бесплодии, череда утомительных обследований и лечения, все бесполезно и тут и нашелся пресловутый камень преткновения между нами. Тут то и началась череда баб в моей постели с ее легкой руки. Но все вроде как было хорошо, пока не ворвался ты в мое сознание и не переворошил там все с ног на голову. Дал попробовать то, о чем я и не думал никогда, зная, что оно существует, но словно жил всю жизнь в глуши и мне привезли этот странный редкий экзотический фрукт. И все… Жизненно важным он стал. И в погоне за этим несравнимым ни с чем ощущением, я стал терять по дороге то, что сумел нажить и вырвать у других. Закономерно, что после, оглянувшись, уже с фруктом, вкушая его и наслаждаясь, понял, что послевкусие горчит. Ведь на пепелище не построить так быстро новый и красивый дом. Территорию нужно вычистить. Иначе каков смысл в красивом фасаде от которого тянет старой гарью? — Никакого, — шепотом вырывается, я впитываю губкой каждое его слово, соглашаясь с каждой озвученной мыслью. Радуясь оказанному доверию. Это что-то новое для нас, но безумно необходимое. Только как мне суметь переварить этот бульон, что наваристо бурлит внутри сейчас? Кто мне поможет справиться со всем, что так резко свалилось? — И все настолько наслоилось: чертов развод, потеря части себя, ведь как бы там ни было, пусть и любовь к ней ушла, но как человек она нужна мне рядом. Для себя, для бизнеса. Просто один из четырех столпов моего равновесия. — А остальные три? — Ты, родители и работа. — Неожиданно, — честно отвечаю. И приятно, что уж скрывать. Быть кем-то настолько для него важным, буквально жизнеутверждающим. Это лучше признания в любви и красивых слов. Вот такая абсолютная зависимость. — Я попытался за эти месяцы отремонтировать каждый, вернуть себя из шаткого состояния, покачивался на переломанных ножках, и мне частично удалось. Теперь остался последний мой столп, самый важный, самый травмирующий меня. — Я. — Ты. — Согласно кивает. — Удивительная вещь разлука, я осознал, что могу без тебя жить. Не останавливается сердце, не перекрывается кислород к легким, не прекращается мозговая активность. Никакой комы, ужасов или смерти. Я понял, что могу без тебя жить. Но я не хочу. — Скребется каждое слово где-то в висках, в грудине и затылке. Согласие, тревога, страх за него и его душу, которая так выстрадала, пока я наслаждался своим новым положением. Чертов слепой дебил.- Я могу, Ви, понимаешь? Могу жить без тебя, но не хочу, не согласен отпустить. Ни за что на свете. — Меня поцеловал оператор из нашей съемочной группы на базе. Давно уделял внимание, мы общались без излишков, но намеки… Я знал, что он запал, я в чем-то спровоцировал, думал, что ты остыл. Что что-то сломалось и стерлось между нами. И тут Вадим… — Вздыхаю, виноватый по всем статьям и вспышка боли напротив утрамбовывает в кресло. А сигнал машины сзади, заставляет расцепиться и отпрянуть. Автомобиль начинает движение вперед. Арнольд молчит. — Я виноват. Правда, осознаю, что нельзя было допустить этот поцелуй, но я пил как проклятый, когда ты уехал. Мне было так хуево, что хотелось выть и как-то отвлечься и забыться. А тут он со своей влюбленностью как с писанной торбой. — Кусаю губы, пытаясь говорить связно, но со стороны уверен звучит как бред сумасшедшего. — Он поцеловал, а после сам отпрянул, потому что я о тебе думал все время. Что не твои губы и неважны остальные. Вадим сказал, что я не с ним, что чувствует, что мое сердце подарено уже безвозвратно и мешать последнее чего бы ему хотелось. Пожелал собственно удачи и все. Не совсем так, но смысл я передал. И так дерьмово становится… Так стыдно просто жесть, потому что пока я там выебывался в попытках стереть его из памяти и сердца, взращивал обиду и копил претензии, Арно бился в попытках собрать себя из осколков. Жутко и больно. Совесть лупит со всей дури, мощно так лупит и полосует острыми кинжалами и кровит внутри бесполезное, чтоб его, не сумевшее на расстоянии почувствовать проблемы, сердце. Грош цена такой моей любви. Грош цена. — Хорошо, — поворачивается, мимолетно мазнув взглядом. Спокойный, расстроенный. Но действительно прощающий мне это. А я почти стекаю на коврик с сидения от облегчения, но принимаю с силой лупанувшее по совести чувство вины. Привет, вторая волна.— Справедливо, я считаю. Если этот поцелуй помог тебе что-либо осознать или прочувствовать, значит, так должно было произойти. — Я не особо уважаю мозгоправов и с английским у меня проблемы все же есть, но я готов сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. — Компромисс. Я виноват, сильно виноват и чтобы сгладить и залатать хотя бы наспех возникшие из-за косяков и моих и частично его, дыры, решаю уступить. А там посмотрим, как пойдет. — Нам, Ви, нам. Отношения это работа для двоих, и только если мы этого будем по-настоящему хотеть и стараться — все получится. — Я хочу. — Тогда, похоже, у нас нарисовался ориентир и поставлена цель. *** Пентхаус воистину королевских размеров встречает тишиной, быть может, Арнольд и привык к подобной роскоши, но для меня это чуточку, самую малость, но перебор. Выбрав себе комнату на первом этаже, затащив чемодан, мчусь на всех парах в душ, чтобы смыть с себя запах самолета и нервы. Потому что потел как свинья и из-за начинающейся стремительно акклиматизации и из-за раздражения и эмоциональных американских горок. Теперь стою под тугими струями, смотрю на стекающую в сток мыльную воду и тихо оттаиваю. Легче становится, по чуть-чуть, но так ведь всегда после внутреннего и внешнего обморожения. Пропасть длинной в три месяца начинает уменьшаться в геометрической прогрессии, но сказать, что мы полностью пришли к соглашению и решили все проблемы, будет слишком далекой от истины пафосной хуйней. И если я хочу как можно скорее утолить свой голод его телом, то Арно, чем несказанно удивляет, почти откровенно сторонится проявлений сексуального притяжения. Вместе мы проводим достаточно тихий, практически молчаливый, спокойный вечер. Ужинаем, подолгу рассматриваем друг друга, держимся за руки, и как апофеоз и приятное дополнение, засыпаем крепко обнявшись. Кристины не видно в течение дня, не отсвечивает она и вечером. Ночью — тоже. И лишь когда я проснувшись под утро, дабы утолить жажду, иду на кухню и замечаю босоножки скинутые недалеко от холодильника, понимаю что мы уже в этом доме не одни. Я видел ее считанные разы и чаще всего издали. И без кричащих о ее лощености снимков и подиумных видео, прекрасно понимал и понимаю по сей день, что она не просто одна из присутствующих в жизни Арнольда женщин, она лучшая. Раз сумела стать его чертовым столпом удерживающим душевное равновесие. Другом, партнером и продержалась внушительное количество времени в качестве жены. Только после откровенного разговора я перестаю ощущать ее своей конкуренткой. И пусть ревность так просто не задавить в одночасье, готов все же дать шанс мне и этой особе на хотя бы призрачное, но перемирие. Ради Арно. Исключительно из-за его шаткого состояния. Она выглядит даже вот такой полупьяной и помятой, словно сошла с глянцевого журнала. Сексуальная, с кошачьей грацией и властно аурой настоящей тигрицы, с цепким взглядом внимательных глаз. Ее легкая улыбка не обманывает меня, как и картинно равнодушный голос. — Здравствуй, возмутитель душевного спокойствия императора. — Ты и правда его воин, — хмыкаю, вспоминая ассоциативный ряд. Беру пластиковую бутылку с водой. С громким хрустом откручиваю ту и демонстративно отпиваю. — А ты и правда выпотрошил его полностью. — Не намерено, — честно отвечаю, на конфликт выходить нет желания. Ледяная жидкость проделывает свой путь до желудка и приятное онемение в горле вызывают сущий восторг в теле. — А я не планировала им становиться. — Но теперь несешь за него часть ответственности. И, наверное, мне стоит тебя поблагодарить. — Только есть одно но: я делала это задолго до того как в его жизни появился ты и все разрушилось как карточный дом. И раз уж в наш междоусобчик вмешан профессиональный психолог, который настоятельно рекомендовал мне откровенно высказать тебе все, что скопилось, я последую его совету. — Это имеет смысл, — киваю, понимая, что вряд ли что-то приятное услышу. — Арнольд сказал, что ты лучшее, что с ним случилось. Но я считаю иначе. Ты раздробил его, каменного, определившегося в жизни, добившегося всего, о чем он мечтал. Влез в голову и сердце, просто изнасиловал его принципы и взгляды. В конце концов, внес разлад в устоявшийся годами быт. Разбил семью, лишил его одобрения родителей. Отобрал у меня. — Она стоит босая и полуголая, в этом коротком платье, опираясь стройными бедрами о столешницу. И такая, черт возьми, несчастная. Что капельку, но жаль ее. Но лишь небольшую, совсем мизерную каплю. — Я люблю его, возможно никогда не смогу разлюбить. Много жертв принесла на алтарь нашего брака и уйти ни с чем не намерена. Я тебе так скажу: простить то я тебя смогу в конечном итоге, быть может даже начать нейтрально относиться. Но выбор его не приму никогда. Он выкупил себе право быть с тобой, тем, что потерял. И не лишиться моей помощи и моральной и с нашим общим бизнесом. Но если ты заставишь его когда-либо об этом пожалеть? Я сотру тебя в порошок. Мокрого места не оставлю. — Расплывается в удовлетворенной улыбке. Меняется на глазах, преображается и оживает, словно, наконец, выплеснула то, что так долго носила в себе. — Красивый рельеф, — хмыкнув чуть дергает головой, взглядом упираясь в мой пресс. Осматривает придирчиво с ног до головы. — Нет, все же не понимаю. — И пробормотав себе под нос, подхватывает босоножки и поднимается на второй этаж. А я залпом выпив остатки воды в бутылке, стою с пару минут и пытаюсь переварить то, что только что услышал. Угроза прозвучавшая похожа скорее на попытку указать свое положение, по ее мнению превосходящее мое. Положение и возможности. А еще важность присутствия в жизни Арно. И ведь выигрышно выглядит, очень выигрышно на моем потрепанном фоне. Особенно с учетом того СКОЛЬКО лет она рядом была. И вот снова есть… Блять. В расстроенных чувствах возвращаюсь в постель, чтобы пострадав несколько минут о невозможности крепко поцеловать Арнольда, уснуть, уткнувшись носом ему между лопаток. *** Следующие два дня мы подолгу гуляем, в перерывах между рабочими моментами. Кушаем в дорогом ресторане, пьем вкусное вино. Будто наверстываем когда-то успешно пропущенный конфетно-букетный период из ухаживаний. Записки и подарки Арнольда не в счет. Таки подоплека у них была иная. И совсем не важно, что в моих глазах это было неосознанным ухаживанием. Я чувствую, как пробуждается знакомое нам обоим напряжение, как тяжелеют взгляды, как проскакивают искры. Легкий флирт, сладкое предвкушение и никакой спешки. Приятное томление преследует по пятам. Мы вместе третьи сутки, но были лишь объятия перед сном и редкие касания. Ничего более, даже без поцелуев. Это будто проверка на выносливость, на то, что нас связывает не просто обоюдная страсть и желание, а куда более взаимное, обезоруживающе-сильное чувство. Что порой достаточно даже вот такого, чтобы душа исходила сладкой патокой. А сердце замирало в ожидании. И что-то в этом есть. В том, как копится предвкушение чего-то шикарного, невыносимо вкусного и крышесносно кайфового. И я начинаю понимать поваров, которые кропотливо творят свои кулинарные шедевры, а после с ощущениями, схожими с оргазмом пробуют потрясающее блюдо. Помимо прогулок и хождению по канатам нервов друг друга… Мы вместе ходим к Эммануилу. Мне сложно нормально общаться на неродном языке, я чувствую себя не в своей тарелке из-за того что Арно постоянно переводит то мне сказанное ими, то меня собственно психологу. Но неприкрытая радость и почти детский восторг на лице Арнольда перекрывают все неудобства. Он выглядит окрыленно, чаще улыбается, шутит, смеется. Мимолетно целует при объятиях в шею, и я почти уверенный в определенном окончании вечера… Фатально ошибаюсь в выводах. Мы все также спим. Все также вместе. Все также обнявшись. И… …все. Я не нахожу себе места, не могу спать, и дабы не тревожить чужой сон, просто ухожу из постели. Отсиживаюсь в кресле на балконе, игнорирую мимо прошедшую Кристину, второй раз за вечер посещаю ванну, пролежав в той не меньше часа. И лишь когда светать начинает в этой приятной полутьме возвращаюсь обратно в кровать. Он настолько соблазнительно, восхитительно прекрасен в этих предрассветных лучах солнца, что я не могу держать себя в рамках. Его чуть пересохшие губы, и слегка влажный блеск груди, с мелкими капельками пота сводят с ума. Арно будто чертова ожившая эротическая мечта, сошедшая с журнала определенного жанра. Лежит раскинувшись на подушках, со сползшим к ногам одеялом, совершенно не прикрытый, разве что маленький участок от колена и почти до резинки белья. Блять… И это слишком провокационно. И вообще сильнее меня, вот так смотреть и не трогать. И так надоело терпеть, будто мы находимся под крышей наших родителей, а сами сопливые скрывающиеся подростки. Ну правда… Я не могу. Не хочу и не буду продолжать жить, не помня до составляющих вкус его губ. Подхожу, осторожно ложусь рядом, после нависая сверху и склонившись к призывно выставленной шее, шумно и глубоко вдыхаю его одурманивающий запах. Форменное издевательство. Я готов изображать картинного мученика и выть о превратностях судьбы, но как можно быть с ним в одной постели и не думать о том, что под клочком белоснежной ткани, скрывается мощный, безумно вкусный, просто потрясающий твердый, рельефный и в красивых венах член? Тот, который прямо сейчас хочется всосать и не выпускать изо рта, пока не выстрелит пряно-солоноватая струя семени. Я так его хочу, что в глазах темные пятна, а руки дрожат как у наркомана в ломке. И готов ждать знака, честно готов, если ему это действительно необходимо, но урвать один поцелуй, пока он сонный и расслабленный? Просто маленькую дозу безумия, четвертинку сладкой пилюли, один глоток этого насыщенного эликсира удовольствия. Он же наваждение мое, истинное наслаждение, чистейшее совершенное сумасшествие. Только один. Горячий, вкусный, такой долгожданный. Всего один. И станет чуточку легче сражаться с сорвавшимся с цепи либидо. Я даже не дотронулся до него толком, просто дышу одним кислородом и чувствую его запах и это возбуждает, Арнольд весь чудовищно возбуждает и я провожу носом от манящей своей пульсирующей жилкой шеи к не менее призывной ключице, а после резко вздернув голову, накрываю его губы своими. О. Мой. Бог. Ощущение такие сильные, словно в меня разрядили целую обойму. Пулеметную, мать его, очередь, тело прошивает такой силы импульсами удовольствия и неразбавленного кайфа, что я даже не пытаюсь сдержать победный стон в его рот. То как он вздрагивает, слепо цепляется в плечи слабыми из-за резкого пробуждения руками — клеймит меня, тело загорается от соприкосновения кожа к коже. И дрожь пробегает сладкой судорогой по позвоночнику. Обмурашивает от макушки до самых пяток, встают волоски на всем теле дыбом, а он приоткрывает, шумно выдохнув, рот и впускает мой язык. Не сопротивляясь, отдаваясь этому навязанному коннекту. У него божественный вкус. Вставляет похлеще запрещенных препаратов. Уносит куда-то в поднебесную. Я настолько сильно по нему скучал и по его поцелуям, что меня клинит и кажется совсем немного нужно, что кончить лишь от этой ласки. Его вкус ахуительный, самый невероятный, самый неповторимый. Настолько потрясающий… что хочется стонать в голос только лишь от танца наших языков и влажных от общей слюны губ, мягко оглаживающих. Скольжу рукой к моей любимой долбаной терке. Вжимаю ладонь в естественно все такие же твердые и идеальные кубики на прессе. А хочется большего, хочется облизать каждый, опробовать зубами, и скользить, бесконечно скользить по его чуть влажноватой коже. Я задыхаюсь от переизбытка эмоций, пытаюсь обласкать каждый миллиметр до которого дотягиваюсь, понимая, что поцелуй скоро закончится и мне придется затормозить. Нехотя, но если это то, что ему нужно, я засуну свой эгоистичный порыв в задницу и потерплю. Взорвусь от перевозбуждения, но не пискну и слова против. Просто потому что чувствую, как сильно он хочет меня. Насколько взаимно это безумие. Но легкие, драные легкие, требуют кислорода и я был бы согласен задохнуться вот так рот ко рту сам. Но Арно… Отстраняюсь. Облизываясь как кот, смотрю в возбужденные, застилающие всю радужку зрачки и понимаю, надави чуть сильнее и сексу быть. Определенно. Но я слишком хочу все наладить, в частности — слишком его уважаю за внутреннюю силу, желание и упорство, чтобы ставить палки в колеса на пути к душевному выздоровлению. — Прекрасен, — на грани слышимости, гладит мои губы кончиками пальцев, спускается к шее. — Как же ты прекрасен вот такой возбужденный, с мокрыми после душа волосами в предрассветной полутьме. — Прости что разбудил. — Чуть улыбаюсь, все также нависая сверху, почти нос к носу. — Прости, что вжимаю в рамки и заставляю ждать. — Ради тебя все что угодно. — Честно и серьезно отвечаю. Именно сейчас вероятно полностью осознавая, что эгоизм нужно затоптать ссаными тапками. Если не навсегда, то на ближайшее время так точно. Ибо… — Спасибо, — одними губами. Притягивает к себе, почти укладывая сверху, крепко обнимает и вот так влипнув телами, мы и засыпаем, что удивительно, ведь поза не из удобных. *** Тель-Авив удивителен. Еще более удивителен Арнольд в амплуа модели на подиуме. Я видел множество его фотосессий, но никогда не присутствовал на процессе вживую. Привыкший к нему домашнему, вдруг увидев в рабочем процессе малость, пардон, ахуел. Это настолько заводит, что передать словами даже сотую долю просто нереально. Тот факт, что он принадлежит мне, идет весь из себя со своим стронг фейсом, уверенной походкой в почти классическом костюме. С одной оговоркой: тот полностью кожаный, практически чудовищно облегающий и каждый невероятный рельеф его мышц подчеркнут и выставлен напоказ благодаря структуре надетых на него вещей. Убивает. Каким же его провожают взглядом… Сворачивая головы под неудобным углом, перешептываясь и улыбаясь с озорным блеском глаз, который ни с чем не спутать. И мне хочется его спрятать ото всех, но с другой стороны гордость за то, что он мой и только мой, а еще, что настолько невероятен, накрывает такой эйфорией, и я почти срываюсь с насиженного места и мчусь к нему за кулисы, чтобы там не отходя от кассы показать всем чью постель он греет. На фотосессии приуроченной к показу не легче ни разу. И если когда он шел по подиуму было горячо и прекрасно. Он реально выглядел как император, только скорее в царстве БДСМ тематик. Чем в самом привычном понимании этого слова. То это был чистый экстаз. Его непринужденная работа и восторг съемочной группы, выносит меня куда-то к середине нашей галактики. Арно купают в восхищении, одаривают комплиментами, хвалят и фотоаппарат щелкает как безумный. А тот украдкой бросает в мою сторону взгляды, улыбается краешком губ, выделяет из этой толпы, топит в себе и притягивает. И я будто налипшая лапками муха на разлитой лужице сладкого джема. Мне и вкусно и липко и сдохнуть от удовольствия в пору. И я как под палящим солнцем, оно и греет и опаляет и сжигает нахуй, испепеляя до самых костей и те тоже грозятся обратиться пеплом. И я словно на берег выброшенная рыба, первые минуты испытывающая дикий восторг из-за смены декораций в привычной жизни, но быстро осознающая, что еще немного и погибну от этих ощущений. Я так сильно изголодался по нему и его телу, что почти похож на пациента психиатрической клиники со своей чертовой манией. И не помогает отчаянная дрочка в душе. Все какое-то пресно-недостаточное, будто жрешь траву, вместо сочной мякоти бисквитного, пропитанного кремом торта. Пытка. Меня так колбасит, что в голове не то, что легкая эротика, там полнометражное непрекращающееся порно. И видимо это отражается в моих глазах, потому, как полыхнул его взгляд минутой ранее мной перехваченный… Фотограф захлебывается в крике, что это божественный кадр и обрадовано оборачивается взглянуть, кто спровоцировал эту вспышку, но после откровенно шокировано моргнув, поспешно отворачивается. А я плутоватым змеем как натянул ухмылку, так и сижу до конца съемочного процесса. *** Когда поужинав мы едем в такси домой, я понимаю, что никакого сна после душа не будет стопроцентно. Нервы на пределе. Зашкаливает взаимно-притягивающее напряжение, воздух заряжается высоковольтным возбуждением. И честно, во мне буквально стонет и пытается призвать к благоразумию тот самый жертвенный малый, который замочил сраного эгоиста, утопил его в понимании и отмудохал совестью в придачу. И я на долю секунды поддаюсь ему, хмурюсь матеря свое ненасытное нутро, уговаривая не спешить, ведь если будет слишком рано для чего бы там ни было, то… Для других вещей может оказаться поздно. В целом я не до конца понимаю причину воздержания. Этой странной проверки и прочих нюансов, но дав себе слово, сделать все по максимуму, дабы склеилось и ожило чуток приглушенное и забитое между нами, двигаясь по указанному курсу. Только хочешь насмешить того мудака, что постоянно ржет над нами сверху — озвучь свои планы. С порога все летит к такой-то матери. Арнольд нервно, залпом, в четыре больших глотка выпивает бокал вина. Просит подождать его минут пятнадцать и направляется в душ, по пути скидывая вещи и вообще ни разу не заботясь о том, как провокационно все выглядит. Взгляд, движения, даже слова, сказанные им, скорее похожи на фразы для начала порнофильма, чем на реальную просьбу не нарушать его единение с водой и прочее дерьмо. Мои вещи летят точно туда же, куда и его. Не намеренно, но я повторяю его путь точь в точь, рубашка к рубашке, джинсы к джинсам, трусы к трусам. Как и когда в руках оказывается одноразовый тюбик со смазкой — не помню. Будто в состоянии аффекта захожу в ванную комнату, закрываю дверь и смотрю как в душевой кабине, уткнувшись лбом в мокрое стекло, расставив руки по обе стороны от своей головы, стоит статуя непреклонности блять. И пошло все нахуй… Подхожу ближе, без предисловий скользнув твердокаменным стояком по мокрой, с золотистым, загаром ягодице. Вжимаясь грудью в напряженные лопатки. Прохожусь руками по его предплечьям и сплетаю наши пальцы. Идеально повторив его позу, с пару минут стою и просто дышу им, частично закрывая от потоков воды, будто защищая. И в данный момент все так и выглядит. Арнольд кажется слабым и беззащитным. Сломленным под напором то ли чувств, то ли ощущений. Горячий, нет, не так…термоядерно-обжигающе-горячий, словно у него не кровь, а лава разгоняется под кожей. Хрипло дышит приоткрыв рот, тихо стонет, когда впиваюсь на манер пиявки в кожу его шеи, расцепив наши руки, оглаживаю так любимые мной рельефы и дурею, мозг выключается за ненадобностью, инстинкты захватывают в первобытном танце. Глажу, сжимаю и вжимаюсь в него, в такого до поехавшей крыши сексуального, в него — в мой персональный наркотик, которым любовался не один я весь день. Но лишь мне он будет принадлежать абсолютно полностью. Впервые, в чужой стране, не в нашем доме, в запотевшей душевой. И пусть в постели инициатива была чаще с его стороны, сегодня мне хочется править этим балом похоти. Так кажется правильным от начала и до конца. Последний рубеж, чтобы наконец признать и принять друг друга целиком и полностью, стирая страстью преграды. Голод столь сильный, что скручивается все в животе в тугие узлы, меня ведет, разрывает от нужды затронуть каждый участок его тела. Сцеловываю дорожки воды скользящие по плечам, скольжу по спине губами, царапаю зубами и мну такую желанную, такую подтянуто-прекрасную задницу. Сжимаю, трусь об нее щекой, а после резко раздвинув ягодицы, припадаю языком и покрываюсь обильно мурашками от громкого стона резонирующего в тесной душевой. Стекло давно запотело, ноги скользят, и член пульсирует до боли твердый и по ощущениям еще немного и мои яйца лопнут нахуй, но его наслаждение сейчас первостепенно. Расслабленность, податливость и никакой скованности. Открытый весь настежь, сексуальный, возбужденный, подающийся навстречу… Рвано дышит, стоны хрипами слетают с губ. Улавливаю шипение, когда касаюсь рукой его члена, с которого тянется ниточка блестящей смазки. Он от возбуждения практически течет. И это, черт возьми, потрясающе. И нет ничего правильнее, чем мои пальцы один за другим плавно, медленно и чувственно растягивающие тугой вход. Ласкающие мягкие, пульсирующие стенки внутри и на контрасте проезжающиеся по простате. Смазка однозначно спасает, скольжение легкое и комфортное, реакция на мои действия травмирующая мое и без того маневрирующее на грани тело. И я почти готов повернуться, и попросить его вставить мне до самых яиц. Сильно, с болью и резко. Чтобы вытрахал до изнеможения, чтобы до хрипоты я сорвал голос, выкрикивая подбадривающее: еще и давай же, сильнее. И так было у нас множество раз, пусть давно… Но разве имеют значения временные рамки в этом деле? Почти готов, но перед глазами маячит наилучший из желаемых подарков. Наилучшее, самое прекрасное лакомство. То чего так долго ждал и отчаянно надеялся. И пока есть такой шанс… я хочу его получить всего целиком и полностью. Испробовать. Вкусить и смаковать неповторимые минуты. Потому что слишком велик соблазн, особенно когда он так податлив. Ведь эти месяцы мы так и не сдвинулись дальше моего риминга. Чувствовалось что Арнольд не готов. Определенный барьер, выстроенный или в сознании из-за вбиваемых всю жизнь правил, или страхом по незнанию как оно бывает. Арно не пытался сделать минет, не намекал на то, что решился отдаться в мои руки, я не настаивал, послушно принимал его член, куда бы тот ни был вставлен. И не жаловался собственно. Но ощутить эту восхитительную узость и жар, обладать им и доставлять удовольствие, открыв ему мир новых ощущений. Равно как и трахнуть в этот порой слишком бросающийся жесткими выражениями рот… Слишком, слишком, чудовищно пиздец как сильно хочется. Я люблю его всего, и член и задницу и чувствительную душу и огромное сердце. Но когда он поворачивает голову, глянув через плечо и произносит: — Трахни меня, Ви. Сейчас, — я готов поклоняться ему до конца наших дней. Восхвалять его, жить для него и петь ежечасно оды. — Прогнись, — выпрямившись, чуть прикусив плечо, в это самое время, смазывая свой член смазкой, хрипло шепчу, внезапно оказавшись в плену влажных от слюны губ. Он слишком давно ВОТ ТАК меня не целовал. Требовательно, доминирующе, агрессивно и жадно. И понимая что степень его возбуждения уже давно подошла к той грани, когда плевать на все и нужна разрядка любым из способов, мысленно извиняясь за дискомфорт и боль от вторжения, все же не слишком медленно вхожу в него. Я честно пытаюсь сдержать свой чертов триумф, но тот хрип, который прерывает наш поцелуй, выдает меня с головой. И нет ничего важнее этого глубокого взгляда, в котором столько любви, доверия и абсолютной не приглушенной ничем страсти, что это срывает последние тормоза. И да, трахать его не менее восхитительно, божественно и просто пиздец как ахуенно, чем отдаваться ему. В этом акте столько раскрепощенности, стертых рамок и окончательного признания друг друга, что щемит в грудине и слезы так и просятся навернуться, вместе с громкими стонами полными неземного наслаждения. И это самое потрясающее зрелище в моем никчемной жизни, то как мой член двигается в его теле. Идеально. Невероятно. Вода все также льется рваным потоком сверху. Бьет по чувствительной коже, попадает в глаза и рот. Наш поцелуй со вкусом горячечного бреда двух свихнувшихся от силы ощущений, похож на вульгарное вылизывание и легкое поскуливание. Особенно когда, понимая, что остается мне всего считанные фрикции, я ускоряюсь вместе с тем в такт толчкам надрачивая стоящий колом член Арно. И всего считанные секунды перед тем как сорваться в нирвану, чистейшую… и в руке горячо и влажно, а белесые капли стекают по запотевшему матовому стеклу. Пошлый громкий стон тонет в поцелуе. И он так красиво и невероятно кончает, сжимая тугим кольцом ануса мой член, что я дрожа и едва умудряясь удержаться на ногах заполняю его своей спермой до краев. Отчаянно пульсируя внутри и забывая как дышать. Цепляясь за него руками, влипнув в горячее плечо раскрытым в экстазе ртом. Мне так хорошо никогда не было. Кажется, это лучшее что происходило за всю мою чертову жизнь. Определенно стопроцентная лидирующая позиция. — Если сейчас заиграют арфы и везде будут лететь белоснежные перья, я решу что сдох по собственной дурости, но почему-то оказался в раю, — улыбаюсь ему в кожу, разморенный и все еще отходящий от кайфа. Целую оставленный на грани оргазма от переполняющих эмоций укус на рельефной спине. Мычу окрыленно счастливый, когда он разворачивается в моих руках, притягивает еще ближе. И вот она одна свобода на двоих. Яркая как клякса на белом фоне, броская и необходимая. — Черта с два я отпущу тебя к этим идеальным ангельским мудакам. Ты проживешь со мной долгую полную различного пиздеца жизнь, но я хер куда тебя отпущу. — Идеально. Взаимный смех, сверкающий взгляд лучащийся чем-то искренним и неподдельным. Он со мной, красивый и не сомневающийся, а в все еще слегка мутных от удовольствия радужках стопроцентное принятие НАС, я вижу его, любимого и родного сейчас перед собой и это прекрасно. И понимаю, что похож на чертову малолетку со своими сопливыми восторгами и речами влюбленного придурка. Но… Впервые в моей жизни появилось чувство способное посоперничать с любовью к танцу. Это непривычно, чуток дико, чуток пугает, но отказаться от него я не хочу. Могу, но добровольно никогда не стану. Ведь танец это часть меня, моя душа, любовь и вечно-бьющееся в ритме сердце. Незыблемое, то с чем я родился. А Арнольд, все ровно тоже, но он та самая приобретенная часть меня, с которой я умру.