Семь

– Аа! Черт! – Геральт слышит это гневное ругательство отчетливо и громко, хотя еще только подходит к бару. Ольгерд фон Эверек стоит, прижимая платок к лицу. Платок уже основательно пропитался кровью, очень хорошо заметной на белой ткани, даже в полумраке. – Неудачный день? – спрашивает Геральт, приближаясь. Ольгерд вздрагивает, явно не ожидавший ничьей компании. Сплевывает кровь на пыльную дорогу. – Это мягко сказано. Чем обязан, шериф? – Как давно ты не был дома? – отбросив формальности, спрашивает Геральт. Становится рядом, наблюдая, как кровавое пятно в тусклом свете, проникающим из окна салуна, расползается по белизне. Ольгерд хмыкает. – Так тебя, шериф, Ирис послала? Прошу по-человечески, не лезь в... – Ирис мертва, Ольгерд. Молчание. – Что? – Ирис мертва. Она... – Нет, не может быть. Она не могла... Я же... – Она мертва. Я сам видел тело. Она мертва, Ольгерд. Молчание. Геральт отводит взгляд, потому что никакие побои не доставят такую боль, какую он только что увидел в чужих глазах. – Я... – голос Ольгерда дрожит, в нем слышны слезы. – Как она умерла? Геральт медлит с ответом. – Ее убили. – Разве это не твоя чертова работа – чтобы такого не происходило? Волна чужой бессильной злости окатывает Геральта, оставляя кисловатый привкус на языке. Он не отвечает. Он ждет, пока злость и отчаяние не прекратят вгрызаться друг другу в хвосты, не разорвут замкнувшийся круг. – Это все тот бродячий торговец зеркалами, – вдруг говорит Ольгерд, убирая от лица платок. В эту секунду лицо его кажется крайне задумчивым. Геральт смотрит на него. – Торговец? Какой торговец? Задумчивость проходит. Ольгерд как будто теряется, свободной рукой берется за голову. – Я не знаю, кто он на самом деле. Он... – фон Эверек замирает, будто заяц, услышавший треск в кустах. – Нет. Не здесь. Он может услышать. Взгляд Ольгерда бегает, кого-то выискивая, и Геральт может видеть, как он мелко дрожит. – Через полчаса у церкви, – выдыхает он. Уходит так спешно, что Геральт не успевает даже ответить и остается в замешательстве стоять у входа в салун. Кто-то вываливается из дверей и задевает его плечом. Геральт морщится от резкого запаха алкоголя. На пол с громким стуком падает оброненная деревянная ложка. Шериф прислоняется к стене и прикрывает глаза, пытаясь привести в порядок мысли. Стая противоречий вгрызается в рассудок. Что еще за торговец зеркалами? Почему Ольгерд так уверен в его виновности? Как все это связано с брошью отца Детлаффа? «Немного выпивки не помешает», – закрадывается в голову мысль, и Геральт только сейчас осознает, как у него от жажды дерет горло. Он заходит в салун, людей на удивление мало. Кто-то угощает его выпивкой, говорит, совсем немного осталось до заслуженного отдыха, а Геральт даже не смотрит на лицо, просто пьет. Противоречия, поскуливая, отступают, когда он засыпает на барной стойке. Просыпается он, однако, под открытым небом, где-то за салуном. Будит холод и солнце, бьющее в глаза. Солнце?.. Геральт вскакивает. Он не собирался вчера напиваться, нет, лишь немного выпить. Видимо, из-за усталости, недосыпа, расшалившихся нервов алкоголь подействовал сильнее. Он не собирался напиваться. Внутри все холодеет, и Геральт с трудом поднимается. Голова раскалывается, и содержимое желудка бы попросилось наружу, если бы было чему проситься. Он замирает на несколько секунд, собираясь с силами, отряхивает от пыли одежду и выходит на дорогу. И идет к церкви. Еще издали Геральт видит Региса, о чем-то беседующего с Лютиком. Оба, заметив приближающегося шерифа, обмениваются взглядами. – Где ты был? – голос у Лютика взволнованный, бьет по головной боли. – Что случилось? – Фон Эверека нашли мертвым, – отвечает вместо него Регис. У него спокойный, прохладный, как родниковая вода, голос, но слова обжигают – раскаленная кочерга. – Я обнаружил его сегодня утром. Прямо у дверей. Геральт не может сразу поймать разбегающиеся во все стороны мысли и слова. Несколько секунд проходит прежде, чем у него получается спросить: – Как его убили? – Отрубили голову. Когда я пришел, он сидел... – Региса выдает голос. Ему тоже трудно говорить. – Он сидел, а его голова лежала у него на коленях. Лютик закусывает губу. – Мне не хочется этого говорить, но у нас есть проблемы посерьезнее, – кашлянув, произносит он. – Люди начинают думать, что эти убийства совершил ты. – Что? Регис отводит взгляд. – Им нужна мишень, более реальное воплощение страха, удерживающего их за закрытыми дверьми. Лучше как можно скорее найти настоящего убийцу. Геральт не может не испытывать благодарности. Ему хочется прижать Региса к себе, но останавливает присутствие Лютика. – Я говорил вчера с фон Эвереком, – признается Геральт. – Сообщил ему о смерти жены. Он был очень напуган, говорил про какого-то... бродячего торговца зеркалами. Недоумение на лицах. Геральт отводит взгляд, чтобы скрыть досаду. – В город вроде никто новый не прибывал, – замечает Лютик. Геральт хмурится. Что-то здесь не складывается, но он не может вспомнить что. Головная боль мешает думать, сбивает с толку. – Ольгерд часто бывал в церкви? – обращается Геральт к Регису. Регис мотает головой. – Нет. Его жена приходила часто, а он сам... Кажется, ни разу. Геральт выдыхает. – Кто-то мог просто представиться торговцем. Это даже сложно назвать зацепкой. – Но, тем не менее, это зацепка. Регис ободряюще улыбается ему. Ненадолго воцаряется молчание. – Взглянешь на тело? – спрашивает Лютик. – Может, найдешь еще что-нибудь. Двери церкви открываются, и Геральт видит отца Детлаффа. Черная сутана придает ему сходства не с вестником Бога, но с вестником Смерти. Регис оглядывается. Затем сжимает руку Геральта. Шепот его прогоняет демонов. – Ибо Сам сказал: «не оставлю тебя и не покину тебя», – еще одна улыбка. – Не теряй веры. Ты справишься. Геральт едва сдерживается, чтобы не удержать его руку, когда Регис отстраняется и направляется к дверям церкви. Чувствует на себе взгляд Лютика, и это выводит из приятного оцепенения. – Что? – Вы довольно близки, – замечает Лютик и тихо, немного нервно смеется, когда Геральт вздрагивает. – Прости, это странно звучит. Я имею в виду, что он хороший человек. Если бы все священники были такими же, как он, возможно, я бы не относился с таким скепсисом к религии. Рядом с ним ты кажешься спокойнее. Умиротвореннее, что ли. Геральт невольно улыбается, но эта улыбка не задерживается надолго на его губах. – Пойдем осмотрим тело. Но Ольгерд не дает никаких подсказок. Геральт видит в его глазах собственное отражение, и возникают невольные мысли: «Быть может, он сам был торговцем зеркалами. Хотел переложить вину на другого, сам стал для себя и злодеем, и жертвой». Геральт понимает, что это бред. Фон Эверек не смог бы сам себе отрубить голову и заботливо положить ее на колени. – Его сначала задушили. Потом только отрезали голову, – говорит Геральт, осторожно проводя пальцами по воздуху рядом с обрубком шеи. Прикасаться не хочется. – Прошло какое-то время, иначе бы крови было больше. Но больше ничего узнать не удается. Холод прикосновения обжигает, когда Геральт закрывает ему глаза. Ольгерда похоронят рядом с женой.