Семь

– Ты боишься, – говорит Регис, поглаживая его колено. В этом жесте нет ничего эротичного, но есть что-то интимное, что-то, что заставляет следить за бледными пальцами, не отрывая взгляда. – Но я с тобой, Геральт. И я верю, что ты не убивал этих людей. Взглядом Геральт перебирается вверх, по предплечью к плечу, к лицу. Улыбка на чужих губах заставляет Геральта ненадолго забыться. Расслабиться. Она греет, но греет не физическим теплом, как ладонь на колене. Регис тянется к его щеке, поглаживает ее, дыханием и пальцами. Поцелуй. Запах трав. Запах крови. Геральт распахивает глаза. Лежит в своей постели, чувствует, как бешено колотится сердце. Так сильно, что, кажется, сейчас хрустнут ребра. Геральт садится и прячет лицо в ладонях. Стук в дверь заставляет его вздрогнуть. – Кто там? Ответа не следует. Геральт поднимается. Медленно подходит к двери. Когда раскрывает ее, видит только разломленную напополам деревянную ложку на пороге. – Я не знаю, когда она придет в себя, – говорит Весемир вполголоса. Геральт, Регис и Лютик стоят близко к нему, напряженно вслушиваясь. – И придет ли вообще. У нее сломан позвоночник. Сотрясение. И ужасные ожоги. – Ожоги? – спрашивает Геральт. Весемир кивает, оглядывается на дверь позади. – Ужасные ожоги на грудной клетке. Милостивый Боже. Никогда не видел ничего подобного. Кто бы ни нанес ей эти увечья, должно быть, был уверен, что она не выживет. Тем не менее... Доктор не договаривает. Геральт стискивает зубы. Думает. Регис тоже не произносит ни слова. – Кто бы ни нанес ей эти увечья, – повторяет Лютик, и Геральт слышит в его голосе искреннюю ненависть, – он настоящий монстр. – Ты, наверное, чувствуешь, как все вываливается из твоих рук. Контроль летит к чертям. Ты будто пытаешься удержать в руках разбитую вазу, но осколков слишком много. Они падают, разваливаются, режут твои руки. – Кто ты, черт возьми?! – кричит Геральт в вязкую, как болото, темноту. – А ты сам не знаешь? Мрак расступается, приподнимается вуалью, открывая лицо. Регис смотрит на него, улыбаясь так, как никогда бы не улыбнулся Регис. С его пальцев капает кровь. Он неспешно снимает колоратку, кидает на пол. Она исчезает в голодной пасти темноты. Геральт не может пошевелиться. Регис облизывает губы. Черная сутана кажется частью мрака, съедает тело ниже шеи. Кровь у воротника на бледной коже заставляет Геральта отступить. Отсеченные кисти рук тянутся к нему. Геральт пятится. – В чем дело? Испугался? Темнота плотной стеной смыкается за его спиной, холодные руки касаются его лица. Седые волосы меняют цвет, насыщаясь от окутывающей их тьмы, а радужки глаз светлеют до оттенка стали. Детлафф размазывает кровь по его лицу, красит ей губы. Судорога сжимает горло тошнотворным позывом. Клыки блестят, белые, как лицо смерти. – Правильно. Бойся. Повод есть. Лапы кошмарного сна не отпускают его, когда Геральт просыпается. Резко садится, так, что кружится голова, суматошно вытирает лицо, все еще чувствуя липкие прикосновения крови. Смотрит на руки, ожидая увидеть красные разводы. Но их там нет. Его ладони дрожат. – Ты хорошо ее знал? Вопрос Лютика выдергивает его из размышлений, и Геральт медлит с ответом. – Мы давно знакомы. Геральт вспоминает небольшой альков с кроватью в глубине дома, частое дыхание, мягкие рыжие волосы под пальцами. Запах пота, запах похоти, тепло и покорность ее тела. – Да, я давно ее знаю, – повторяет Геральт, закурив. Он видит, как крылья носа Региса шевелятся, реагируя на резкий аромат табака. Чувствует ли он запах, доносящийся сквозь время, сквозь воспоминания? Геральт роняет сигарету и втаптывает ее в дорожную пыль. – Но мы не общались в последнее время. Разошлись. – Из-за Йеннифэр? – спрашивает Лютик с некоторой долей беспокойства. Геральт смотрит в сторону. – Нет, не из-за нее. Йеннифэр я тоже уже давно не видел. – Йеннифэр? – спрашивает отец Регис, и Геральт слышит в спокойных нотках его голоса что-то еще, горькое или, скорее, острое. – Была тут одна… – Лютик, – перебивает Геральт. – Сейчас не время. И не место. Ему не хочется об этом говорить, несмотря на внимательный взгляд Региса. Улыбка режет взгляд. – Прошу прощения. Наверное, бестактно было спрашивать об этом, но не так уж часто слышишь незнакомое имя в маленьком городе. Он бежит, но знает, что скоро что-то – неведомое что-то за его спиной – догонит. Вцепится клыками в шею, опрокинет на землю и растерзает. Чудовище рычит, но рык этот постепенно становится похожим на человеческий крик, полный ненависти, слепой злости. Чудовище принимает все более определенный вид, но не становится менее пугающим. Безобразное, без кожи, с крыльями, взмахи которых посылают Геральту в спину яростные порывы ветра. Всего секунда – и шерифа придавливают к земле. Геральт мечется, пытаясь высвободиться, но сил нет, нет сил ни на что, а горячее дыхание задевает ухо, слюна из чудовищной пасти капает на щеку. Геральт открывает глаза и видит зависший у потолка труп. С черной сутаны капает кровь, прямо Геральту на лицо, и Геральт кричит, а потом просыпается снова, потому что когти чудовища смыкаются на его плече. Нет, не когти чудовища. Регис мягко сжимает пальцы, обеспокоенно заглядывая в лицо. – Кошмар? Геральт не может сразу восстановить дыхание. Смотрит на Региса, ожидая, что кошмар обнажит себя, но, если это и сон, то на редкость спокойный. – Как ты..? – Геральт переводит взгляд на открытое окно, на секунду замолкнув. – Забавное, должно быть, было зрелище. Регис посмеивается. – Я решил проведать тебя. – В четыре часа утра? – Мне было неспокойно. Геральт вновь опускает голову на подушку, берет ладонь Региса в свою и сжимает. Регис ничего не говорит, сидит на краю кровати и поглаживает прохладными пальцами плечи. – Ложись рядом, – просит Геральт. Священник подчиняется. На коже чувствуется его внимательный взгляд. Геральт закрывает глаза. Усталость давит на него, но сон не приходит. – Если Трисс Меригольд придет в себя, у тебя будет свидетель, который сразу же покажет пальцем на убийцу, – задумчиво говорит Регис. – А если не придет – еще один... труп, – мрачно отвечает Геральт. Но фитиль надежды тлеет. – Вас что-то связывало? Геральт усмехается, не открывая глаз. Усмешка, однако, быстро сползает с его лица. – Связывало. Но это было давно. С тех пор многое изменилось. Она вышла замуж, овдовела. Бывало, мы пересекались, но дальше разговоров о погоде не заходило. Прохладные губы Региса касаются его шеи, и Геральт вздрагивает от неожиданного прикосновения, кажущегося почти собственническим и даже каким-то хищным. Кладет ладонь Регису на лопатки. Регис опускает голову ему на грудь и, кажется, слушает биение сердца. В сознании Геральта они снова в исповедальне, и разделяет их решетчатое окошко грудной клетки. – Трисс – подруга Йеннифэр. Во всяком случае, была ею, когда мы в прошлый раз общались, – признание кисло кусает за язык. Рука Региса на секунду замирает, но затем продолжает выводить неясные узоры на плече Геральта. – Я влюбился в Йен. Даже хотел жениться на ней. Но не срослось. Регис молчит, и Геральту неспокойно в холодной тишине без его успокаивающего голоса. – Ты ревнуешь? – спрашивает шериф. Тихий вздох щекочет кожу. Регис отстраняется. Его прикосновения остаются с Геральтом призрачным теплом. – Брось, Геральт. Это бы означало, что я завидую человеку, у которого была с тобой близость. А зависть – это один из семи смертных грехов. Эта фраза режет слух. Исповедальня растворяется в темноте за закрытыми веками. Геральт дергает головой. – Что ты сказал? Но ему отвечает тишина. Разлепив глаза, Геральт видит закрытое окно и пробивающийся сквозь шторы рассвет. В комнате он один. Геральт ждет подходящего момента, открывает дверь спрятанным под ковриком ключом и входит. Дом отца Детлаффа кажется пустым, почти необитаемым. Мало мебели, ничего лишнего. Должно быть что-то. Детлафф причастен к этим убийствам. И Геральт хочет это найти. Он же не сошел с ума? Геральт осторожно закрывает за собой дверь, кладет ключ на тумбу. Главное – не забыть вернуть все на свои места. Шериф начинает с гостиной, проверяет смежную с ним крохотную кухню, но, не найдя ничего, перемещается в спальню. Ищет быстро, осторожно. Под матрасом находит альбом. Шериф ожидает найти улики. Чего он не ожидает, так это увидеть собственное лицо, безучастно смотрящее на него с бумаги. Укол совести пробивает броню из мыслей о том, что он делает все правильно. Будто он до крови расковырял чужое сердце. Он прячется за скамьей, задерживает дыхание, потому что слышит шаги совсем рядом. Чудовище бродит в церковной тьме, тихое рычание вместе с выдохами вырывается из его пасти. Геральт знает, что, если оно его найдет, произойдет что-то страшное. Когти впиваются в дерево рядом с его головой. – Вы были у меня дома, шериф? – спрашивает отец Детлафф после окончания службы. Геральт с удивлением смотрит на него. Сердце подскакивает в горло, и кисло-сладкое чувство вины сводит челюсть. – Нет. С чего Вы взяли? Священник не отвечает, но под внимательным, пристальным взглядом Геральту становится неуютно. Этого Геральт не показывает. Лишь немного приподнимает брови, давая понять, что отсутствие ответа приводит его в недоумение. Детлафф чуть наклоняется вперед, и Геральт с трудом заставляет себя не отступить. Он видит, как у Чудовища шевелятся крылья носа. Неужели его выдал запах? – Надеюсь, Вы нашли то, что искали. Он видит царапины на лакированном дереве. Из глубины церкви раздается голос, одновременно знакомый и незнакомый. Плавный, мягкий, как течение реки, он ведет куда-то, медленно, но верно. Властный, похожий на голос Региса, но другой. Совершенно другой. Геральт знает, что голос говорит с чудовищем. Голос не приказывает, но убеждает, закрадывается в самое сердце. Голос – невидимый поводок, крепче любых физических цепей. Геральт слышит: – Трисс Меригольд пришла в себя. Она думает... Она считает тебя убийцей, Геральт, – в глазах Региса беспокойство. Лютик, стоящий рядом, поджимает губы. – Должно быть, из-за шока. Ты знаешь, что делать. Ты знаешь, какой из грехов самый страшный. Сделай это. Закончи то, что начал. Уничтожь. Сотри в порошок. Очисти. Геральт осознает, что он уже не у рядов скамеек, но у алтаря. Он чувствует, что держит что-то в руках, опускает взгляд и видит Региса, стоящего на коленях. Его волосы щекочут ладонь. В другой, почти как продолжение самой руки, в нетерпении подрагивает меч. Ему хочется испробовать крови грешника, ведь похоть – один из семи смертных грехов.