Танец Хаоса. Догоняя солнце

Обратно к Зарядью Вель неслась со всех ног, не чувствуя под собой земли. Сердце готово было буквально проломить ребра, вырваться из груди и поскакать по мягкой весенней земле впереди нее, и странная золотая пульсация напитывала все тело, каждую его клетку, превращая Вель едва ли не в фонарь, что так и лучился изнутри светом. Ей хотелось подпрыгивать высоко вверх и махать руками синему небу, вопя во всю глотку от счастья. Ей хотелось закружиться на месте, сорвав пригоршни цветов и раскидывая их над головой. И на миг ей даже показалось, что за спиной у нее – точно такие же крылья, как у Даны, и что стоит ей только захотеть, как она взлетит на них к самому небу и закружится среди облаков. Мысли неслись в голове гораздо быстрее, чем ее ноги приглушенно топали по мягкой земле. Вель переполняли чувства и эмоции, буквально распирали ее грудь, и ей уже плевать было на все, о чем она беспокоилась какие-то несколько часов назад. Казалось, что вся ее жизнь изменилась в один миг, в тот самый миг, когда на нее взглянули столь долгожданные глаза Даны. И теперь уже ничто не могло быть так, как было раньше, теперь все стало иным. Мы уйдем отсюда! Все равно я собиралась уйти, да и Дане уж точно в этом захолустье не понравится, ничего тут интересного для нее и нет. Будем путешествовать вдвоем, посмотрим мир. Есть ведь и другие края, места, в которых человека не подозревают во всех грехах только потому, что он отличается ото всех остальных. Вдвоем-то будет не страшно, вдвоем-то мы точно не пропадем. Вель перескочила через овражек на пути и едва не покатилась кубарем по желтым головкам мать-и-мачехи, которыми порос весь его склон, но это нисколько не испортило ее настроения. Энтузиазм буквально опьянял, заставляя ноги бежать еще быстрее. Нужно прокрасться на кухню и натаскать еды, но так, чтобы мать не заметила. И еще взять теплый шерстяной плед, ей же, наверное, спать холодно будет ночью. И еще одежды, чтобы могла переодеться в чистое. Казалось, что бешено скачущие в разные стороны мысли Вель опережают ее ноги, стремительно отмеряющие метр за метром. А в груди все билось и билось совершенно обезумевшее от счастья сердце. Я нашла тебя! Наконец-то я нашла тебя, Данка! Какое же это бесконечное счастье! На подступах к деревне Вель все-таки поумерила свой безумный бег. Незачем было привлекать лишнее внимание, да и родные могли припрячь ее к работе, если заловят где-нибудь бездельничающую. Сегодня она больше не собиралась ни гнуть спину ради Карателей, ни размазывать грязь по полам храма. Все это уже не имело ровным счетом никакого значения. Ничто больше не имело значения для нее. Прошлое осыпалось с плеч Вель, словно истлевшая в труху одежда, и она просто перешагнула через все это, попросив у богов только одного: удачи, чтобы провернуть все, что она планировала. Как только Дана отдохнет и наберется сил, мы уйдем отсюда. Надо будет все подготовить, собрать вещи, написать записку родным. В груди тяжело затянуло чувство вины, но Вель решительно отбросила его прочь. Всю свою жизнь она ждала этого чуда, и вот прямо сейчас чудо происходило с ней. Не было времени на раздумья, на то, чтобы взвешивать все, сомневаться, оглядываться. Дорога сама ложилась под ноги, пришло время ее пройти. Неподалеку от стоящего в самом конце деревенской улицы храма, Вель аккуратно свернула в сторону и ужом принялась протискиваться сквозь кусты, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Возле храма собралась небольшая толпа местных, они стояли на солнышке и глазели на вход в церковь, негромко перешептываясь. Занятая своими мыслями Вель поначалу и не поняла, в чем там дело, для нее сейчас важнее всего было, что отец занят и точно не выловит ее не вовремя за шкирку. Впрочем, мазнув взглядом по тусклым окнам, за которыми виднелись огоньки свечей, Вель к своему неудовольствию вспомнила о Карателях, когда затылок одного из них скользнул на фоне стекла. Следовало соблюдать осторожность и не попадаться им на глаза. Вель почему-то очень не понравился тот взгляд Карателя в «Трех дубах», внутри при одном воспоминании о нем все сворачивалось в болезненный узел. Ужом скользнув мимо низенького забора собственного дома, Вель бесшумно приоткрыла калитку, пригибаясь и внимательно осматриваясь по сторонам, пересекла двор. У крыльца она замерла, прислушиваясь. Никаких звуков из дома слышно не было, значит, матери нет. Наверное, на службе в храме, тоже смотрит на Карателей. А даже если Вель сейчас и встретит ее, всегда можно соврать, что ей не очень хорошо, и что она пришла домой, чтобы прилечь. А дальше уж она как-нибудь найдет способ улизнуть незамеченной, прихватив все, что нужно. Бесшумно потянув дверь за ручку, Вель шагнула внутрь дома и едва до потолка не подпрыгнула от неожиданности, когда к ней обернулась сидящая у стола Лайна. - Грозар! – вырвался у нее от неожиданности вскрик. – Что ты тут делаешь? - Жду тебя, разумеется. Лайна улыбнулась своей обыкновенной, загадочной улыбкой, адресованной лишь Вель, и грациозно поднялась со стула. Ни следа не осталось от гневно сведенных к носу бровей, от недовольной складки рта. Дочь мельника сейчас буквально излучала дружелюбие и расположение. В любое другое время такая перемена в настроении показалась бы Вель странной, ведь Лайна никогда не шла на попятный, до конца прогибая свою линию. Но сейчас ей было не до того. В любой момент могла вернуться мать, нагрянуть Каратели или кто-нибудь из ребятишек запросто мог набрести на купающуюся у ручья Дану. А это означало, что чем быстрее Вель вернется к ней с обещанной едой и вещами, тем выше вероятность того, что ни у кого из них не будет проблем. Пожав плечами, Вель попыталась проскользнуть мимо Лайны к лестнице, ведущей на второй этаж, в ее комнату, но дочь мельника буквально преградила ей путь. - Думаю, нам с тобой нужно поговорить, Велька, - мягко проговорила она, улыбаясь робко и смущенно. Сейчас она выглядела удивительно хрупкой и ранимой, словно нуждалась в том, чтобы ее обняли и спрятали ото всех, но это почему-то не подействовало на Вель так, как обычно. - А я думаю, что мы уже с тобой все обсудили, Лайна, - Вель постаралась улыбнуться ей как можно дружелюбнее, осторожно обходя ее боком и пытаясь проскользнуть к лестнице. – На самом деле я от всей души рада за вас и желаю вам обоим счастья! Пусть Молодые Боги благословят вас множеством детишек. А теперь извини, но мне нужно… - Вель! – голос Лайны сорвался, в нем отчетливо зазвучали слезы. Это было так неожиданно, что Вель замерла, глядя на нее широко открытыми глазами. Картинно заломив руки, Лайна шагнула ей навстречу, заглядывая в глаза. – Молю тебя, выслушай меня! Я знаю, что я причинила тебе боль, но поверь, мне не менее больно, чем тебе. Я не хотела говорить тебе о своей свадьбе только потому, что не могла подобрать слова. Я не хотела ранить тебя, больше всего на свете не хотела этого, Вель. Понимаешь? Выглядела Лайна едва ли не убитой горем: руки молитвенно сложены, в глазах стоят слезы, взгляд такой просящий, такой подавленный. Только вот что-то в ней было сейчас совершенно неискреннее, как одна единственная нотка, звучащая диссонансом со всеми остальными. Вель даже не смогла бы с точностью сказать, в чем именно эта нотка выражалась, вот только не верила ей и все тут. Тебе я больше не поверю никогда. А еще нужно было как можно быстрее отделаться от Лайны и бежать в рощу, это казалось сейчас самым важным делом на свете. Потому Вель сжала плечи Лайны и твердо взглянула ей в глаза: - Я ни коем случае не держу на тебя зла, Лайна, - негромко, но уверенно проговорила она. – Поверь, все хорошо. - Правда? – бровь Лайны недоверчиво выгнулась, слезы в глазах моментально высохли. - Правда, - торопливо кивнула Вель. - То есть, между нами все решено? – Лайна пытливо оглядывала ее, будто ожидала подвоха. - Конечно, решено, - кивнула Вель. – Я на тебя не обижаюсь, и ты на меня не обижайся. А теперь извини, но мне нужно в мою комнату. Вид у Лайны стал еще более сбитым с толку, но Вель было не до того. Проскользнув мимо дочери мельника, она взлетела по лестнице на второй этаж и почти что вбежала в свою комнату. Теперь нужно было быстро все собрать, сосредоточившись и не забыв ничего. Подхватив со стула старенькую залатанную сумку через плечо, Вель распахнула дверцы шкафа и принялась быстро вытаскивать оттуда чистые рубашки, белье, носки… - Что ты делаешь? – прозвучал из-за ее спины недоуменный голос Лайны. - Я ухожу, - слова сами слетели с губ Вель, и она поняла, что это правда. Стоило лишь сказать, как все сомнения, все тревоги буквально истлели угольком на ветру и разлетелись прочь. Улыбнувшись самой себе, она уверено запихнула в сумку рубашку и захлопнула дверцы шкафа. Прошагав мимо застывшей в дверном проеме Лайны, Вель выдвинула ящик стола и принялась рыться в нем, подгребая к себе из глубины все барахло, что могло пригодиться в пути. Перочинный нож, моток бечевы, рыболовные крючки с леской отправились в оттопыренный карман куртки, во второй она запихнула маленькую коробочку соли, которую брала с собой каждый раз, когда уходила на целый день в окружающие рощи. Соль всегда пригодится для готовки, тем более, Данка сказала, что у нее практически закончились продукты. - Куда уходишь? – в голосе Лайны зазвучало глубокое удивление. - Сама не знаю, - дернула плечом Вель. – Но здесь я оставаться точно не собираюсь. - А ты вернешься? - Вряд ли. - Тогда я тебя не отпускаю, - удивление в тоне дочери мельника сменилось нарастающим раздражением. – Никуда ты не пойдешь, Вельна. Ее тон стал так похож на тон матери Вель, что та даже поморщилась. Полным именем Лайна звала ее только в состоянии глубокой ярости, но сейчас все это казалось таким неважным. Мало ли что там не нравится Лайне? Теперь все было решено, дороги назад больше не было. На один короткий миг Вель вдруг замерла над сумкой, невидящим взглядом глядя перед собой. Сердце в груди застыло в ледяной комок, отчаянно пульсируя, от собственной смелости буквально дух захватило. Неужели же ты действительно уйдешь? Вот так покинешь своих родителей, семью и дом только для того, чтобы последовать за первой же попавшейся чужеземкой, которая путешествует через твои края? Шагнешь в неизвестность следом за женщиной, которую знаешь не больше часа? Мгновение Вель буквально балансировала на самом краю пропасти, и по другую сторону темнела бездна безумия, страха и отчаяния. В следующий миг тихая золотая радость объяла ее своими крыльями, и Вель утвердилась на ногах, так и не ухнув за край. Я действительно уйду и покину свой дом, потому что здесь меня не ждет ничего, кроме отчаяния. Родители справятся, у них есть боги, а я для них – не более, чем разочарование. Что же касается чужеземки, то она – не первая попавшаяся. Она единственная и долгожданная, ведь именно ее глаза я искала столько лет. И коли это не моя судьба, то я просто не знаю, что еще ею может быть. Решительно затянув горлышко сумки, Вель сдернула со своей постели шерстяное одеяло и принялась быстро скручивать его в скатку. - Ты слышала, что я тебе сказала, Вельна? – прозвучал из-за спины требовательный голос. – Ты никуда не пойдешь. - Ты - никто, чтобы приказывать мне, - от сорвавшихся с губ слов ее в буквальном смысле продрал озноб. Никогда еще Вель не говорила ни с кем в таком тоне, но сейчас отчего-то лютый страх мешался внутри с решимостью и злостью, и пространство перед ее глазами едва ли не дрожало, скачками прыгая из стороны в сторону. И тело было настолько напитано адреналином, что от него звенела в напряжении каждая клеточка, потрескивала, как разряды молний. Вель обернулась к Лайне, что смотрела на нее во все глаза, буквально открыв рот от удивления, но смотреть ей в лицо все же не смогла. Отчего-то сейчас весь мир стал болезненно острым, из-за обостренного восприятия окружающего Вель было физически больно глядеть в глаза Лайне. Постаравшись немного смягчить тон и глядя куда-то ей в плечо, Вель добавила: - Ты выбрала свою судьбу, а я – свою. Нам больше не по дороге, извини. - Ты… бросаешь меня?! – выдохнула Лайна. Губы ее задрожали. - Ты уже бросила меня, когда согласилась выйти замуж, - неловко пожала плечами Вель. Не в силах больше выносить ее взгляд, она схватила сумку и скатку одеяла и шмыгнула мимо Лайны на лестницу, пробормотав тихое: - Прости. - Вель! – прозвучало из-за спины. От безумия всего происходящего у Вель буквально кружилась голова. Она ощущала себя так остро, так невыносимо живой, что ее шатало, а проникающий через окна яркий солнечный свет бил по глазам, сбивал ее с толку, мешал сосредоточиться. Ноги подрагивали в коленях, слабые, превратившиеся в кисель, а сердце лихорадочно лупило в ребра, мешая ей дышать и думать. Придерживаясь рукой за стену, чтобы не скатиться по ступеням кубарем, Вель кое-как спустилась на первый этаж дома и метнулась к кухонному шкафу на стене. - Вель! – донесся сверху лестницы разъяренный голос Лайны. – Немедленно остановись! Я сказала тебе: стой! - Если я остановлюсь, я умру, - тихо пробормотала Вель, лихорадочно распахивая дверцы шкафа и хватая первое, что попалось ей под руку. Это был мешочек с гречневой крупой, который она неловко запихнула в сумку. Следом за ним отправился замотанный в тряпицу ломоть свежего хлеба, полкругляша сыра, кусок крепко просоленного сала. Руки так тряслись от волнения, что Вель едва не уронила сало на пол, но в последний момент удержала кусок. За спиной по лестнице раздраженно простучали каблуки сапожек Лайны, и ее громкий голос разрезал окружившую Вель тишину: - Не покидай меня, Вель! – Лайна всхлипнула. Вель даже не понимала, чего сейчас в ее голосе больше: страха или гнева. – Не оставляй меня здесь одну! Я ведь… я… - голос ее окончательно сорвался на крик отчаяния. – Я люблю тебя, Вель! Это было похоже на удар молнии. Вель вздрогнула всем телом, выронив сверток с сухарями, который бездумно пыталась упрятать за пазуху. С тихим шуршанием он упал на пол, сухарики рассыпались по крашенным доскам. Внутри отчего-то все вдруг напряглось, свернувшись в одну единственную саднящую болью точку. - Что? – хрипло переспросила она, не находя в себе сил обернуться через плечо и взглянуть на Лайну. Вель знала: стоит только посмотреть в ее глаза, и дочь мельника воспользуется этим, чтобы вновь обмануть ее. Она прекрасно знала, что и сейчас Лайна лжет. Она всегда лгала, не потому, что желала зла, но потому, что такой уж на свет уродилась. Ложь была ее тайной и ее загадкой, ложь была тем самым, что так завораживало в ней других. И Вель давно уже знала это, вот только сил на то, чтобы признать, у нее не было. Теперь же все стало по другому. Вся жизнь переменилась за несколько минут, как бывает, когда налетает первая весенняя гроза. Небо кажется таким голубым и мягким, и птичьи трели звенят, обманывая слух. Солнце ластиться к щеке мурчащим котом, а в воздухе – бездвижье, полное аромата цветущей сирени и теплой земли. А потом вдруг первый резкий порыв ветра обжигает холодом, нервный, нетерпеливый и злой. Следом за ним налетает и второй порыв, за ним третий, и ураган начинает танец над землей, безжалостной рукой сгибая головы деревьев, срывая с них листья, пиная сор и расшвыривая во все стороны пригоршни пыли. С грохотом налетает гроза, и весь мир тонет в шуме и ослепляющем мареве дождя, перемешанного с молниями, и кажется, что ничего-то вокруг не осталось, кроме грозной стихии, что безжалостно терзает и рвет в когтях испуганный мир. А затем ненастье проносится мимо. Последние капли дождя барабанят по листьям, с каждой секундой становясь все теплее и тише. Бурлящие черные тучи, от которых еще мгновение назад белый день обратился ночью, уносятся с ревущим ветром вдаль, и солнце выглядывает из-за них, нежное и успокоенное миновавшим ненастьем. И мир становится чистым, прозрачным, напоенным солнечным светом и искрящимся, и небо, отмытое и свежее, полнится изящными острыми крылышками ласточек и запахом сирени, что стал еще гуще. Вот также сейчас чувствовала себя Вель. Ободранной до костей неотвратимой яростью урагана, листком, что попал в бурный поток, и стихия потрепала его, порвала, побила. И, когда все это отошло прочь, остался лишь ослепительный свет во всем и везде, и чистота, пронизанная пучками солнца. - Я люблю тебя! – отчаянье звенело в хриплом голосе Лайны. – И всегда любила тебя, будь ты проклята! Да, я выхожу замуж, Вель, но делаю это, чтобы защитить нас обеих. Тогда я смогу видеться с тобой чаще, и никто больше не будет смотреть на тебя косо. Я должна защитить тебя, иначе они продолжат травить тебя, будто зверя. - Ты могла просто уйти со мной, - не поворачивая головы, проговорила Вель. Сейчас эти слова уже ничего не значили, но отчего-то язык сам выговорил их. Будто бы за все те годы молчания и унизительного терпения, за все годы тишины и согласия на те жалкие крохи тепла, что швыряла ей Лайна, будто собаке отбросы. – Ты могла бы уехать вместе со мной отсюда, и тебе не пришлось бы выходить замуж. - И как ты видишь себе это, Вель? – сквозь слезы в голосе Лайны прорезалась жесткая ирония. – У нас ничего нет. Ни денег, ни возможности их заработать. Мы ничего не знаем об окружающем мире, некому нас защитить. Где мы найдем кров? Как раздобудем еду? Любой может обидеть нас, убить. Нет, гораздо безопаснее остаться здесь и сделать так, как я решила. Это пойдет на пользу нам обеим. - Ты не спросила меня, - проговорила Вель, и Лайна переспросила, будто не расслышала или не поняла: - Что? - Ты не спросила меня, - Вель все-таки обернулась к ней, чувствуя удивительную легкость, словно в ее теле больше не было ни костей, ни веса. Только странная пустота, продуваемая сквозь поры солнечным ветром. И сейчас смотреть в лицо Лайне было вовсе не тяжело. Ей даже стало смешно, когда на этом красивом лице она увидела искажающую его гримасу гнева. Пожав плечами, Вель договорила: - Ты все решила сама, не спросив меня. Разве это правильно? - Зачем мне тебя спрашивать? – Лайна надменно вскинула подбородок, взгляд ее стал холодным. – Тебя не интересует ничего, кроме твоих дурацких книжек. А вокруг нас жизнь, Вель, реальность. И в этой реальности нужно жертвовать, чтобы получить то, что ты хочешь. Я пожертвовала собой ради нашей любви, ради тебя. И ты могла бы оценить это вместо того, чтобы огульно обвинять меня во всех грехах. Несколько секунд Вель смотрела на нее, пораженная до глубины души. Как будто в первый раз в жизни она видела дочь мельника, как будто впервые узнала ее. В огнедышащем пламени пожара с треском сгорали воспоминания одно за другим. Темная летняя ночь и звезды в глазах Лайны, ее губы, что тянутся навстречу губам Вель. Зима, за окнами метель, они в комнате Вель, и Лайна со смехом заворачивается в плед Вель, а ее волосы волной спадают на обнаженные плечи. Лайна расчесывает ей волосы и шутливо наматывает на палец темные пряди. Лайна зовет ее танцевать с собой и уворачивается от ее рук, заставляет Вель буквально бежать за ней следом. Лайна… Вель закрыла глаза, всей грудью вдыхая запах родного дома, и невыносимое пламя в ее груди с ревом взметнулось вверх, заполнив ее буквально с головой. Отчего-то сейчас ей не было страшно, не было грустно. Все ушло прочь, все было неважным и глупым. Все было ложью, паутина которой трещала вокруг Вель, осыпаясь пеплом ей под ноги. - Прощай, Лайна, - твердо проговорила она, глядя в глаза дочери мельника, и направилась к двери на улицу. За спиной послышался всхлип, за которым вновь зазвенел голос Лайны, отчаянно призывая ее остановиться, остаться, сделать что-то, но Вель уже не слушала. Казалось, что звенящая вокруг нее тишина буквально всосала в себя все звуки, поглотила те из них, что не имели никакого значения, оставив лишь глубину весеннего неба, пение птиц, шорох ветра в траве. Вель шагала вперед, чувствуя, как странно пружинит под ногами земля. Невыносимая легкость объяла ее, заполняя ее до самых краев и переливаясь наружу, растекаясь вокруг невидимыми кругами. Наверное, стоило сказать хоть слово матери и отцу, да только разве же они прореагировали бы лучше Лайны? Конечно же, нет. И стали бы уговаривать ее остаться, утешать, увещевать, упрашивать не уходить. Вель представились полные слез глаза матери, отец, что хмурит свои темные брови, и сердце предательски сжалось. Подло было уходить, даже не попрощавшись, но еще подлее было бы позволить им уговорить себя остаться. А иначе и не будет. Они обязательно будут давить, давить до самого конца, пока не получат то, что им нужно, пока Вель не согласится остаться. И, успокоенные, заживут как и раньше, абсолютно уверенные в своей правоте. Совершенно не понимая при этом, что их счастье построено на крови и боли Вель, что их покой – иллюзия, тщательно прячущая тоску, их любовь – не более, чем эгоистичное стремление управлять. Естественно, раз они считают, что их образ жизни верен, значит, и ей он должен подойти. Так деревянную чушку прилаживают к построенному забору, а коли она не лезет под общие мерки, обрубают ее топором или пилят, чтобы не отличалась ото всех остальных. Ведь это счастье – не отличаться. Ведь гораздо легче жить как все, упрятавшись, словно баран в стаде других баранов, скрываясь за теплыми боками других от рыщущих по краю стада волков, надеясь, что в этот раз сожрут вовсе не тебя, но слабого, который или слишком стар, или слишком глуп, или слишком болен. И оправдывать собственную трусость и нежелание бороться тем, что «так делают все», «так принято». Свежий ветер, полный запаха листьев и земли ударил в лицо, и Вель зажмурилась, позволив ему полной горстью забрать с нее все тревоги, всю горечь, все лишнее, что могло ей помешать. Рано или поздно каждый человек обязан встретить свою судьбу лицом к лицу и решить, принимать ее или нет. Вель чувствовала, что сейчас настал ее момент, и стоит ей только один раз трусливо поджать хвост, только один единственный раз отвести взгляд, как все будет навсегда потеряно. Всю свою жизнь я ждала ее глаза, молила о них, мечтала о них. И наконец-то боги услышали мои молитвы и послали ее мне. Неужели же именно сейчас я убоюсь? Вель только поудобнее пристроила на плече сумку и зашагала вперед еще быстрее. Оборачиваться было нельзя. *** После стольких недель молчания говорить с кем-то было очень трудно и странно. Язык во рту ворочался с трудом, звук человеческого голоса резал уши, сбивал с толку, казался таким дисгармоничным в окружающем Данку звуке мира. И при этом – неудержимо нужным. Прикрывая глаза, она буквально наслаждалась, слушая голос Вель, как наслаждаются старым благородным вином или запахом жасмина в истоме теплого летнего вечера. Хоть с трудом понимала ее выговор, хоть и не знала, что ответить ей, хоть и так хотела сказать ей все и сразу, заговорить ее до пьяна за все те недели тишины, за все те годы одиночества, что теперь остались позади. Сбросив задубевшую от грязи одежду, Данка тихонько взмолилась Аленне Милосердной, низко поклонилась ручью и шагнула вперед. Как и всегда, Богиня не оставила Свою дочь, взывающую к Ней, и пришла. Тонкий невидимый слой покрыл все ее тело, и Данка перестала чувствовать обжигающие прикосновения ледяной воды. Теперь это была просто вода, мягкая и приятная, бодряще свежая, уносящая прочь усталость. Ручеек был совсем неглубоким, на самой середине вода доходила Данке чуть выше колена. Солнце радостной стрекозкой прыгало по бурунам волн, ослепительно сверкало в каждой крохотной капле воды, отражалось дивными узорами на укрывающих дно ручья камешках воды. Длинные темные волосы прошлогодних водорослей тянулись по течению, бесшумно перешептывались друг с другом, пряча в своих зарослях крохотных серебристых мальков. Ветви бузины и ольхи низко нависали над водой, оплетенные сухими лозами плюща, солнце подглядывало за обнаженной Данкой сквозь густые черные лапы высоких елей. Данка присела в воде по грудь, окунула голову в ручей, принялась промывать и расчесывать волосы, шепча молитвы Аленне. Искупаться было так хорошо! За все это время ей удалось вымыться всего несколько раз и то, только когда спали холода. Конечно, учитывая эльфийскую кровь в ее жилах, ей все-таки было легче, чем остальным анай, но все же. Впрочем, даже удовольствие от такого долгожданного купания сейчас отступило на второй план. Данка ощущала сильнейшее удивление, огромное, неописуемое, бездонное удивление оттого, что на плечах больше не было тяжести, а в груди – тянущего чувства, словно кто-то тащит ее вперед на поводке. Ничего, ни следа больше той тяжести, что преследовала ее всю жизнь и в последние дни стала просто неистовой. Все исчезло в тот самый миг, как она увидела Вель. Губы Данки тихонько шевелились, и она отстраненно понимала, что шепчет молитвы, улыбается и тихонько благодарит всех Небесных Сестер и Их Великую Мани за то, что ее чудо наконец-то случилось с ней. Не удержавшись, она встала на колени на дно ручья, не обращая внимания на то, что донные камешки впиваются в кожу, и поклонилась воде, позволив ей омыть свое лицо. Именно Милосердная плела нити человеческих судеб, Ее, Небесную Пряху, нужно было благодарить за встречу с Вель. И сейчас Данка чувствовала, как от счастья и такого долгожданного, такого невероятного облегчения из глаз лились слезы, смешиваясь с ледяными потоками воды. Вынырнув из воды, она подставила лицо нежным прикосновениям солнца, не открывая глаз и сквозь собственные веки видя лишь золотой свет вокруг. Столько лет прямо между ее ребер зияла кровавая рана с рваными краями, гнила и гнила опухоль, что не покидала ее ни на миг. Столько лет ее тянуло, тащило, звало, влекло сюда, в эти далекие края, столько ночей она смотрела в темный потолок над собой, не в силах уйти в грезы из-за этой невыносимой тяжести. И вот теперь все кончилось. В груди была лишь радость, пьянящая, искристая, золотая радость. А все оттого, что на нее смотрели внимательные темные глаза Вель. Зачерпнув полные пригоршни воды, Данка умылась и проморгалась, щурясь от ярких солнечных лучей на воде. - Что же это такое, Милосердная? – едва слышно прошептала она, оглядываясь по сторонам широко открытыми глазами, будто и не видела никогда ни весны, ни первых звонких ручьев, ни тающего прямо на голову голубого неба. Будто это был ее самый первый день на свете, когда мир родился для нее или она – для мира. – Что же Ты подарила мне, Небесная Пряха? Неужели же все случилось для меня? Данка даже не могла понять, что же именно случилось. Не было ответа на этот вопрос, да по большому счету, он ей и не нужен был. Она твердо знала лишь одно: Аленна Синеокая явила Свою волю, и для Данки волей этой была Вель. А значит, нужно было лишь следовать и дальше туда, куда поведет ее Милосердная, рука об руку с Вель по одной на двоих дороге. Не зная слов, чтобы благодарить, не зная, как выразить свою глубокую признательность, как отплатить Небесной Пряхе за этот неоценимый дар, Данка в задумчивости выбралась из реки. Ноги приятно увязали в мягком мокром песке на берегу, тело сразу же обхватил холодом ветерок. Впрочем, это тоже не было для нее помехой. Особенно не думая, что делает, Данка собрала вокруг себя самые теплые воздушные потоки и моментально просушила тело и волосы. Подхватив грязную одежду, она тщательно прополоскала ее в реке, помолившись воде и заставив ту вымыть грязь прямо из структуры тканей, а ветер – высушить форму в считанные мгновения. Все так же погруженная в свои мысли, рассеяно улыбаясь, Данка быстро оделась в сухую и свежую форму, чувствуя себя обновленной и внутри, и снаружи. Какой странной была эта девушка, Вель, какой необычной. Родители говорили Данке, что по эту сторону Эрванского кряжа все люди недоверчивы, скрытны, замкнуты и не идут на контакт. Вель же совершенно не подходила под это описание. Данке она показалась даже еще более открытой, чем окружающие ее все эти годы анай, и ей стало любопытно, отчего так? Оттого, что родители ошибались и неправильно судили о людях из этих краев, или оттого, что Вель была другой? О, несомненно, совершенно точно она была другой. И такой знакомой, что Данка готова была об заклад биться, что много-много лет знала ее. Эти темные пытливые глаза, напоенные золотом солнца, уже смотрели на нее когда-то, хоть этого и не могло быть. Под их взглядом Данка чувствовала себя совершенно успокоенной, будто лежащей в ковше двух теплых добрых рук, что хранили ее от беды. Сквозь тысячи лет и тысячи лиц смотрели на нее эти глаза, Данка помнила их. Она не могла помнить, но она помнила. - Нет предела Твоей Милости, Великая Мани, - тихо бормотала она, подставляя ладони теплым солнечным лучам, подставляя им лицо и жмуря глаза. Поддавшись порыву, Данка глубоко склонилась перед ослепительным щитом Роксаны, что даже здесь, за Эрванским кряжем, согревал землю и заставлял весь мир цвести, хоть все эти люди и не знали, что Сама Роксана несет его по небу изо дня в день, и только благодаря Ей в мире поддерживается жизнь, а день сменяет ночь. – Нет предела Твоей Милости, - шептала она снова и снова, чувствуя, как в груди немыслимым золотом поет захлестывающая с головой радость. Кажется, теперь было уже абсолютно неважно, куда ей двигаться дальше. Цели своей Данка достигла, она нашла Вель и откуда-то знала, что и не нужно ничего больше. В груди распускалось диковинным цветком узнавание, как было уже тысячи раз под этим вечным небом. «Слушайте свое сердце, оно никогда не лжет вам», - так говорила раз за разом Держащая Щит народа анай во время вечерних бесед, и теперь Данка буквально всем своим существом понимала, что та имела в виду. «Слушайте свою душу, потому что только она может подсказать вам, что правильно и хорошо для вас, а что нет. Конечно, слишком часто люди путают сиюминутные желания собственного тела с тихим голосом своего сердца, потому что они гораздо слышнее и гораздо проще для понимания. Но если быть очень-очень искренним, если слушать очень внимательно, то глубоко внутри, глубже, чем порывы и радости поверхностного существа, золотым семечком прорастает истина души. И именно она должна быть вашим советчиком во всем, именно она должна вести вас. Чтобы услышать ее голос, нужно лишь очень сильно этого захотеть». Данка улыбнулась поющим над ручьем птицам, весне, что неумолимо распускалась вокруг в каждой почке, каждой травинке, каждом цветке. Никогда еще она не чувствовала себя такой счастливой и чистой, никогда еще она не слышала голос в своей груди так отчетливо, как сейчас. И ей совершенно не хотелось ничего, кроме как чувствовать эту радость без конца. Бесполезные мысли лишь отвлекали и затемняли ее мягкое сияние. Вот только время шло, а Вель пока что не возвращалась. Данка не сомневалась, что она вернется, это было так же ясно и непреложно, как движение солнца по небу с востока на запад. От нечего делать она уселась на бревно и взялась за сверток с книгами, который оставила ей та перед уходом. Под толстым слоем бумаги и полотна обнаружилась целая дюжина книг. С замиранием сердца Данка вгляделась в названия и вновь счастливо рассмеялась. Больше всего она боялась, что не сможет прочитать их, потому что шрифт по эту сторону Эрванского кряжа будет отличаться от того, которому ее обучили в Данарских горах. Только вот все ее опасения моментально рассеялись. Кое-какие из букв, конечно, писались немного иначе, но в целом текст вполне читался, а значит, у нее была возможность узнать о жителях этих мест, возможность, о которой она мечтала так долго. Данка поразглядывала книги, повертела их в руках. Почти все были в простых деревянных переплетах из тонких плашек, набранные на потемневшей, жесткой бумаге, с вытершимся от старости, расплывающимся текстом. И лишь одна выглядела совсем новой и очень добротной: в черном кожаном переплете с золотым тиснением на корешке и обложке. Данка с любопытством прочитала название: «Ожидаемое неминуемое. Танец Хаоса». Кажется, лучшей возможности и представиться просто не могло, потому она распахнула книгу и погрузилась в чтение. Как и все остальное, книги по эту сторону гор тоже оказались странными. Анай писали просто, перечисляя те или иные исторические события, рассказывая о произошедшем сжато и собрано. Автор же этой книги, эльфийский историк Адамар Кеон, начинал с длинного и весьма пространного вступления, посвященного его измышлениям на тему того, что же представляли собой Аватары Создателя. Данка изо всех сил старалась сосредоточиться на чтении, но из-за не слишком привычного шрифта и тяжеловесных фраз, которые использовал эльф, текст читался довольно трудно, а смысл ускользал от нее. Да и радость билась в груди золотой птицей, отчаянно стучалась в клеть ребер, не давая покоя, и ей было сейчас совершенно не до того, чтобы вникать в рассуждения эльфа о строении мира. В конце концов, Данка захлопнула книгу, чувствуя, что сейчас просто не сможет понять ни единого слова. И вовремя. Со стороны оврага послышался какой-то шум, треск и топот. На всякий случай Данка подхватила сумку с вещами, быстро упрятала туда книги и приготовилась обернуться в свет в том случае, если в овраг спустится кто-нибудь, кроме Вель, но эта оказалась именно она. Вид у девушки был решительный, на плече виднелась сумка с раздутыми боками, под мышкой – скатанное одеяло. При виде ее сердце в груди Данки пропустило удар, и внутри опять разлилось странное чувство, будто видела она ее уже много-много раз. Кажется, Данка смутно помнила эти худые чуть сутулые плечи и высокий рост, растрепанные волосы, немного вздернутый кончик носа и усыпавшие его веснушки. И глаза, карие, пытливые, с золотым ободком вокруг зрачка, такие древние на этом молодом лице. - А вот и я, - Вель взглянула на нее, и губы ее растянулись в широкую искреннюю улыбку. Данка поняла, что греется в ее лучах точно так же, как и под прикосновениями теплого весеннего солнца. Вель подошла к ней, щурясь от солнечных лучей, и вид у нее был какой-то странно решительный. – Вернулась так быстро, как смогла. У тебя тут все хорошо? - Ага, - кивнула Данка и показала ей книги. – Вот, почитала немножко, пока тебя не было. Вдруг лицо Вель вытянулось от изумления. Она оглядела Данку снизу доверху и неуверенно спросила: - Ты уже и одежду успела постирать? Но как? Меня не было не больше часа… Данка не знала, что ей ответить на это, и только неуверенно развела руками. То, что было для нее самыми естественными и привычными вещами на свете, у Вель вызывало сильнейшее удивление. Да и как объяснить человеку, что вода мокрая, а небо синее? Да еще и в двух словах, чтобы он все правильно понял за короткое время. - Ладно, об этом мы еще успеем с тобой поговорить, - Вель подступила к ней на шаг ближе и очень серьезно взглянула на Данку. – Послушай, в нашей деревне тебе сейчас небезопасно. Да и мне тоже, насколько я понимаю. – Вель поморщилась. – Я знаю, что это странно прозвучит, и что ты совершенно не обязана доверять первой встречной, но как ты смотришь на то, чтобы мы с тобой перебрались куда-нибудь подальше отсюда? Мне все равно здесь делать больше нечего, и… - Вель покраснела до корней волос, но взгляда от лица Данки не отвела, хрипло закончив: - и я хочу узнать, почему все эти годы мне виделись твои глаза. Я хочу понять, откуда я тебя знаю. Мне кажется, это важно. - Я тоже так думаю, - едва слышно пробормотала Данка, опуская глаза. Она была не в состоянии заставить себя смотреть Вель в глаза. – И я буду очень рада, если мы продолжим путь вместе. Она осторожно взглянула на Вель из-под ресниц и слегка приободрилась, разглядев на ее лице широкую облегченную улыбку. - Вот и славно, - кивнула Вель, глядя на нее. – Тогда, наверное, будет лучше, если мы с тобой двинемся в путь прямо сейчас. Меня могут хватиться, начнут искать. Мне хотелось бы как можно дальше уйти отсюда, прежде чем кто-нибудь решит пойти по следу. - Мне тоже, - твердо кивнула Данка, припомнив, что и по ее следу вполне возможно идет погоня. Правда, сейчас она была уже не так в этом уверена, прошло ведь почти полтора месяца с тех пор, как она покинула Рощу, и за все это время она не заметила ни единого признака погони. Но Данка прекрасно знала, какими упорными могут быть анай, и сомневалась в том, что Великая Царица так просто отпустит ее одну во внешний мир. Потому поспешить с отправлением все же стоило. - Наверное, ты хочешь есть, - Вель поспешно принялась шарить в сумке и выудила оттуда обернутый в тряпицу кусок сыра. Протянув его Данке, она смущенно пробормотала: - Прости, у нас нет времени на то, чтобы поесть сидя, так что придется на ходу. Мне очень жаль, что так вышло, правда, но если мы не поспешим, мои родные попытаются вернуть меня домой, и это может грозить нам обеим большими неприятностями. - За мной тоже может быть погоня, - призналась Данка, чувствуя, что лучше сразу предупредить об этом Вель. – Так что я и сама предпочла бы двигаться как можно быстрее. - Хорошо тогда, - неуверенно кивнула та и поправила сумку на плече. – И куда ты бы хотела направиться в таком случае? Этот твой… зов, куда он тебя ведет? - Он привел меня к тебе, - Данка старательно рассматривала носки своих сапог. – И теперь молчит. Так что сама решай, куда мы пойдем. - Вот как… - в голосе Вель послышалось недоумение. Она немного помолчала, затем проговорила: - На юг и запад нам дороги нет, там только болота, а я летать не умею. На север идет дорога, по которой обратно поедут Каратели, и мне не хотелось бы наткнуться на них. Так что остается восток. Насколько я знаю, дальше одни поля да перелески, кое-где есть деревни, в которых мы сможем купить немного еды. - Значит, восток, - с облегчением кивнула Данка, глядя на нее. Сказать по чести, ей было ровным счетом все равно, куда позовет ее Вель, но восток все-таки казался более предпочтительным вариантом. Да, она летела через горы, чтобы найти Вель, судя по тому, что неумолимый зов в ее груди угомонился, но и мир она тоже посмотреть хотела. Данка с детства мечтала об этом, и раз выдалась такая возможность, упускать ее не собиралась. Понюхав сыр, она откусила кусочек и улыбнулась Вель. – Пойдем? - Пойдем, - кивнула в ответ та, протягивая ей руку. Держать ее за руку казалось странно знакомо и очень приятно, но Данка ничего не имела против. Вложив ладонь в ее и продолжая жевать жесткий и довольно пресный сыр, она поспешила следом за Вель вверх по заросшему склону оврага.