Танец Хаоса. Догоняя солнце

Все в этом краю было чудным, незнакомым, мудреным. Язык, который Данка понимала с трудом из-за ужасного невнятного произношения местных жителей. Обычаи, казавшиеся ей поистине варварскими. Чудная, диковинная одежда и привычка передвигаться верхом на лошадях. Даже небо, что было здесь странно близким, а звезды тусклыми и совсем маленькими, как зимой. Лежа на спине в первой весенней траве и глядя в небо над головой, она удивленно отыскивала знакомые созвездия: Небесную Охотницу Роксану, Плуг Артрены, Скрещенные Крылья Реагрес, Распущенные Волосы Аленны. И почему они горели здесь, где им было совершенно не место? Где никто не верил в них? Но самым странным во всем этом была Вель. Данка никогда не встречала никого, кто был бы хоть немного похож на нее. У нее имелась странная привычка смотреть прямо, очень глубоко, очень пристально и задумчиво, в то время, как все остальные лишь скользили взглядом по лицу Данки и отводили глаза. Здесь все смотрели так: искоса, будто таясь, воровато, словно держали за душой недоброе или скрывали что-то от нее. А если кто и пытался взглянуть в глаза Данке, то люди сразу же, будто обжегшись, отводили глаза. И она все гадала: так происходит только в этой стране, что подчинялась церкви, или в других тоже? Боги, в которых верили здесь, тоже казались Данке очень странными. Даже дикими. Какой бог потребовал бы создания воинского формирования, которое преследовало бы тех, кто в него не верит? Разве мог он после этого называться богом? Скорее уж – бесом из бездны мхира и никак иначе. Данке достаточно было демонстраций его справедливости, когда на деревенской площади божьи воины пороли Вель только за одно подозрение, что она может оказаться ведьмой. А Данку – за то, что она чужая. Боли-то она не чувствовала, естественно, но вовсе не такой встречи она ожидала от этого края. Судя по всему, ману и мани не врали, когда говорили, что по эту сторону Эрванского кряжа жизнь гораздо сложнее, жестче и злее, чем в горах у анай. Но она все равно отказывалась верить, что везде так. Вель говорила, что есть и другие края, страны, в которых церковь не имеет такой власти, как здесь, в Ишмаиле. Она рассказывала про эльфов, живущих за прозрачной далекой Мембраной, про каменоруких ильтонцев, населяющих кудрявые зеленые склоны гор, и гномов, что построили свои гордые королевства в бесконечных каменных переходах под ними. Да и вообще Данка не верила, что все настолько плохо в мире, как было здесь. Разве смогли бы люди подчинить своей воле ревнивые зеленые волны океанов, превратив их из бушующей стихии в зеркальную гладь для своих кораблей, если бы руководствовались только ненавистью друг к другу? Разве смогли бы они возвести невероятные города, вырезанные из камня и стекла, если бы им не пришлось работать вместе, рука об руку? Разве могли они столько лет противостоять Сети’Агону, если бы не обладали храбрыми сердцами и твердой верой? Вель только криво усмехалась, когда Данка спрашивала ее об этом, и ничего не говорила. В ее усмешке было столько боли, столько невыносимой муки, что Данке хотелось сделать что угодно, лишь бы эта мука прекратилась. Невозможно было смотреть в ее темные глаза, когда они наполнялись страданием. Черными колодцами в бесконечном мраке, ледяным холодом они обжигали сердце Данки, будто кто-то очень дорогой покинул ее навсегда. Не зная, как помочь, как утешить, Данка только молилась за нее Небесным Сестрам, прося, чтобы Те не оставили их в этом краю, пусть здесь в Них никто, кроме самой Данки, и не верил. Для Данки путь с Карателями на север оказался гораздо легче, чем для остальных узниц. Благодаря силе всех четырех стихий в ее крови, ее нисколько не смущал холод, дождь или тяжелые кандалы на руках. По чести, эти самые кандалы она могла бы разбить на куски за мгновения, нужно было лишь остудить их до такого состояния, когда металл станет хрупким, как стекло, а затем легонько ударить обо что-нибудь, и от них даже пыли не останется. Благодаря долгим тренировкам за время обучения, идти следом за лошадью было не так уж и сложно, да и эльфийская кровь ее родителей играла роль. Под вечер Данка уставала не так сильно, как все остальные, и могла бы и дальше шагать по дороге, коли божьи воины решили продолжить путешествие. А в телеге ехать было и того проще, даже вольготно: валяйся, глазей по сторонам на эти чудные деревни и странно одетых людей, да тихонько разговаривай с Вель. По-настоящему ее пугали лишь дети, что швыряли в пленниц камни. Этого Данка не могла понять никак, не понимала и все. Странными казались ей и окружающие мужчины. В Данарских горах она видела их всего несколько раз, когда послы из Эрнальда, города вельдов, приезжали на переговоры по торговым сделкам, когда прибывали эльфы по приглашению Великой Царицы. Здесь же мужчины были повсюду и чувствовали себя гораздо увереннее и комфортнее женщин. Это казалось Данке странным, как и сами они: высокие, широкоплечие, какие-то угловатые, с грубыми голосами и твердыми взглядами. Они выглядели любопытно и немного опасно, но причинить ей никакого вреда не могли, ведь ее охраняли Небесные Сестры. Другое дело Вель. Этот жестокий и холодный человек по имени Ове Верхан, который командовал божьими воинами, явно взъелся на Данку и когда понял, что ей никакого вреда нанести не может, начал истязать Вель, чтобы причинить ей боль. Так отвратительно страшно было видеть в его глазах злорадное удовольствие, когда Вель били, оскорбляли, шпыняли. Никогда еще Данка ни в чьих глазах не видела такого выражения: осмысленного желания причинить человеку страдание. Ей думалось, что это выражение – самое ужасное и отвратительное искажение человеческого взгляда, которое только может быть в мире. Ей виделось в нем что-то неправильное и жуткое. И все остальные Каратели тоже смотрели так. Как и многие другие люди, даже дети, а Данка все не понимала, почему они так смотрят. Да, местные видели в них лишь ведьм, презираемых всем народом, опасных, но сейчас побежденных и бессильных. Так почему же они опускались настолько, что позволяли себе издеваться над пленниками? Ведь всем было яснее ясного, что унижение слабого, прежде всего, унижает тебя самого. Не потому, что это какой-то запрет свыше, а потому что это логично. Какая честь в том, чтобы победить безоружного, если вооружен сам? Какая честь в том, чтобы ударить обессиленного, ведь у него нет сил ответить тебе? Таким образом, получалось, что только трусы могли поступать так, но Данка не верила, что вокруг нее одни трусы. Должно было быть что-то другое. Может быть, секрет крылся в этом странном ощущении, что вызывал взгляд Карателей, охочий до жестокости? Было в нем что-то звериное, что-то неправильное, что-то жутковатое. И у многих здесь был этот взгляд. Как у отчаявшихся зверей, которые никак не могли найти выхода и от этого рвали и терзали собственную плоть и своих собратьев без разбору. Но Данка верила, что можно найти его причину. «У всего есть причина, и в причине кроется решение». Так говорила Держащая Щит, и сейчас, здесь, далеко от дома, Данка все чаще и чаще вспоминала ее. Она не боялась будущего, потому что твердо знала: Небесные Сестры привели ее к Вель и не дадут ничему плохому с ними случиться. Это подтверждало горящее в груди золотое пламя, которым сменилась бесконечная тревога, изводившая ее долгие годы. Это пламя было ровным, то ли золотым, то ли ослепительно белым, и таким сильным, что Данка едва не задыхалась, ощущая его в себе. И каждый раз, когда она смотрела в глаза Вель, пламя как будто становилось ярче, сильнее, с ревом взлетало к самому небу, вознося всю нежность и бесконечную красоту ее черт к Небесным Сестрам и Их Великой Мани, поднося ее Им, как дар. Это пламя не гасло даже тогда, когда Каратели измывались над угрюмо молчавшей девушкой. Данка ощущала такую невыносимую боль, когда Вель били, словно с нее заживо сдирали кожу, только в тысячи раз сильнее. И еще – глухое, наполняющее ее целиком, горькое ощущение собственной никчемности. Если бы она когда-то выбрала касту Воинов, то сейчас могла бы противостоять Карателям и вступиться за Вель. Если бы она имела право использовать свою силу как оружие, они были бы уже свободны. Только вот где-то глубоко внутри сидел ледяной ужас при одной только мысли, что она может убить человека. Глядя ему в глаза, отнять жизнь собственными руками. Это казалось Данке таким неправильным, ужасным и отвратительным, что хотелось кричать. Гораздо хуже даже, чем эта звериная ненависть ко всему и вся в глазах людей по эту сторону гор. А порой там внутри рождался гнев, глухо ворочающаяся ярость, которой не было выхода. Она душила изнутри, и переносить ее было физически больно. Если бы она могла отдать свое тело Вель, все свои способности, всю свою кровь и силу, она бы, не раздумывая, отдала. Но Данка не могла этого сделать. Ей оставалось лишь смотреть, как она мучается, молить Небесных Сестер о помощи, согревать ее в холодные ночи теплом своего тела и пытаться отвлечь разговором, когда тяжелые думы сминали болью и гневом лицо Вель. Если бы она верила в то, что Великая Мани не оставит их, наверное, было бы легче. Но Вель, словно полуприрученный зверь, хоть и слушала Данку, боясь моргнуть, жадно поглощая информацию, задавая все новые и новые вопросы, а все равно не верила. Она искренне восхищалась анай и их обычаями, несколько раз говорила, что хотела бы жить в Данарских горах, и что по рассказам Данки это лучшее место в мире, но верить в Богинь не спешила. Для Данки в этом было что-то странное. Словно невидимая стена отделяла Вель от нее, прозрачная и твердая, как кристалл. И хоть они смотрели друг на друга через эту стену, хоть слышали друг друга, даже могли дотронуться, а все равно она не исчезала. Два мира, лежащие в разных плоскостях. Два человека, с трудом понимающие язык друг друга. Сейчас Вель тихонько похрапывала рядом, устало смежив веки. Лицо ее осунулось, темные волосы упали на лоб. Данка то и дело поглядывала на нее. Порой ей мерещилось, что все, что происходит с ними прямо сейчас, - какой-то странный сон, что вот-вот закончится, и стоит ей только отвести глаза, как Вель навсегда исчезнет. От одной мысли об этом, Данку пробивал холодный озноб. В стороне от них потрескивал костер, возле которого, завернувшись в свои одеяла, лежали Каратели. Один из них сидел на бревне, лицом к пленницам и не спускал с них глаз. Тихая ночь едва слышно дышала вокруг них шелестом ветра в кронах деревьев, шорохами ночных обитателей во тьме вокруг. Языки огня подкрашивали стволы придорожных деревьев оранжевым цветом, вытягивали дрожащую тень от телеги далеко в сторону. Низко опустив головы, почти на самой границе светового круга, спали усталые за день кони, стреноженные и расседланные. С тех пор, как Каратели захватили пленниц, они ни разу не останавливались на ночь в деревнях. Это было даже и хорошо, Данка совершенно не имела никакого желания спать под крышей, когда вокруг разворачивала свои лепестки нежная и пряная весна. Все вокруг так чудесно пахло, мир был таким ярким, таким непривычно зеленым после суровых и сдержанных красок горного пейзажа, что она только таращила глаза по сторонам, удивленная и любопытная ко всему. Как и в землях анай, вдоль дороги часто встречались небольшие расчищенные полянки, на которых останавливались путники, что не желали или не могли ночевать в гостинице. На таких полянках Каратели и разбивали лагерь на закате. Не раз и не два Данка с сожалением оглядывала стоящие плотной стеной деревья. Стоит только одному из Караталей задремать, безвольно свесив голову на грудь, как она расколет в пыль их оковы и уведет Вель во тьму. Никому не найти анай в лесу, коли она не захочет этого, даже если она и не разведчица. Лес был для Данки родным домом, пусть и такой необычный, как этот. Вот только Каратели не засыпали. Они сменялись через каждый час, и часовой буквально сверлил глазами пленниц с такой затаенной злобой и жестокостью, словно под покровом темноты те могли обернуться в дикими зверями и напасть на него. Особенно, когда на дежурство заступал их командир, Ове Верхан. Именно он сейчас смотрел на Данку, не мигая и не отводя глаза, и этот взгляд причинял ей физический дискомфорт, не давая уйти в грезы, что заменяли ей сон. Она ощущала его, словно холодное лезвие меча, приставленного к горлу. Иногда Данка пыталась смотреть в ответ, но долго не выдерживала, слишком уж острый был этот взгляд. Иногда старалась не замечать его, но ничего-то путного у нее не выходило. На самом деле Ове Верхан был единственным, кто по-настоящему пугал ее в этом краю, помимо жестоких детей. Что-то опасное было в нем, как в бешеном звере, от которого бегут прочь все остальные. Постаравшись вытянуться рядом с Вель и максимально расслабить тело, она прикрыла глаза, моля Небесных Сестер послать ей грезы. Обычно достаточно было только расслабиться, как золотая истома сама наполняла тело, словно солнечный свет раскрывающийся бутон цветка, но сейчас ничего не получалось. Данка только лежала на земле, чувствуя под головой капюшон плаща, изрядно запыленный и давно уже не белый. Вдруг от костра послышался какой-то шорох. Слух у нее всегда был хорошим, а сейчас Данка еще и концентрировалась, потому видела все будто бы своими собственными глазами. Прошуршал белый плащ, сползая с колена, через которое был перекинут, скрипнули кожаные ремешки, что удерживали кирасу на плечах Карателя, под подошвами сапог проскрежетали, раздавливаемые в труху, комочки земли. Ове Верхан встал и направился к ним. Данка чувствовала на себе его горящий ненавистью взгляд. Отчего-то стало очень страшно, и она вынуждена была открыть глаза, опасливо поглядывая на командира Карателей. Не глядя ни на кого из спящих вповалку пленниц, между которыми посверкивала в темноте сковывающая их цепь, через каждый метр укрепленная вбитым в землю колышком, Ове Верхан подошел вплотную к Данке и присел на корточки возле нее, даже не моргая. Ощутив себя очень неуютно, она подобралась, сжавшись в комочек и стараясь казаться как можно меньше, словно это могло хоть чем-то помочь ей. Данка не чуяла никакой опасности, в груди все так же размерено пульсировал огонь, но тело напряглось, как туго натянутая тетива. Глаза Карателя в темноте горели странно, фанатичным блеском, пугающим ее. Черные, как у ворона, они были по-птичьи неприятно колючими. - Ты – эльфийка, - вдруг тихо проговорил Каратель, так тихо, чтобы никто не проснулся. Данка вздрогнула, так он назвал ее впервые, да и обратился напрямую к ней едва ли не третий раз за все время. Еще она знала, что Каратели запрещали пленницам задавать вопросы и нещадно били их, если кто-то все-таки нарушал этот запрет. Но сейчас Каратель смотрел на нее так, словно требовал от нее немедленного ответа. Данка облизнула губы, бросив быстрый взгляд на Вель. Наверное, если он хочет поговорить с самой Данкой, то не станет наказывать спящую Вель за это, ведь он первым завязал этот разговор. Наконец решившись, она тихо прошептала в ответ: - Я анай, я пришла с востока. - Нет никаких анай, - так же тихо отозвался Каратель, уверенно, словно знал все на свете. – Ты – эльфийка, ты здесь, на юге, где вас, поганых бессмертных, отродясь не было. Полагаю, ты считаешь, будто сможешь избежать наказания только потому, что эльфы трясутся над каждым бессмертным, что покидает пределы их вонючих нор. Но уверяю тебя, ничего у тебя не получится. - Я не понимаю, о чем вы говорите, - честно призналась Данка, глядя на него. – Я анай, я пришла из Данарских гор… - Рот закрой, - просто сказал Каратель, и зубы Данки громко клацнули, схлопываясь. Он не повышал тона, но голос его хлестнул, будто хлыст по лицу, а ненависть жгла ее, будто крапива. Несколько секунд божий воин рассматривал ее, затем заговорил вновь. – Поверь мне, Первому Жрецу будет очень интересно, с какой стати бессмертные крутятся в его владениях, что они вынюхивают. Ты пожалеешь о том, что пришла сюда, что пыталась нарушить мои планы и настроить этих людей против меня своей извечной лживой милостью. Молодые Боги не терпят лжи. - Но… - нашла в себе силы издать звук Данка и тут же осеклась, когда Ове Верхан резким взмахом руки прервал ее и со значением повторил: - Молодые Боги не терпят лжи. Я заставлю тебя запомнить это раз и навсегда. Ты что-то сделала с помощью своих бесовских сил, и пока что мои кнуты не в силах взять тебя. Но я понял, что к этой уродливой служке ты привязалась, - палец его указал на спящую Вель, жестокая улыбка растянула губы. – А значит, мы начнем с нее, чтобы развязать тебе язык. Уж ее-то мои плети с легкостью достанут. Как и очистительный огонь. - Зачем вы это делаете? – в сердцах подалась вперед Данка, чувствуя прилив лютого страха и сжавшей все нутро ненависти. Эти два чувства перемешивались внутри, чересчур непривычные для нее, выросшей в краю сконцентрированной силы и тишины. Данка чувствовала, как тяжело ей выдерживать упругие удары эмоций, накатывающих на нее вновь и вновь. Каратель с улыбкой рассматривал ее, словно диковинное животное, которое собирался освежевать через несколько минут. Но внутри слишком горело, чтобы молчать, не могла она молчать больше. – Зачем вы издеваетесь над людьми? Зачем причиняете им боль? – ее голос задрожал от напряжения, и Данка с силой сжала зубы. Последнее, чего бы ей хотелось, это плакать на его глазах от несправедливости и обиды. - Мы караем, бессмертная бхара, - с ухмылкой ответил он. – За непослушание, смутьянство и противную богам ересь. - Но она ведь не сделала ничего плохого! – почти что вскричала Данка. - Она якшалась с бессмертной ведьмой, которая вынюхивала и высматривала в чистых деревнях церковного протектората, - отозвался Верхан с затаенным злорадством. – Так что все, что с ней случится в городе, всецело твоя вина. - В вас нет чести, - хрипло прошептала Данка, чувствуя, что бы она сейчас ни сказала, этот человек не услышит ее, и для Вель будет только хуже. - Не тебе говорить об этом, мразь. Он сидел на корточках подле нее и смотрел на нее, не торопясь уходить. Никто так не смотрел на Данку до этого: презрение, смешанное с горящим желанием уничтожить. На один короткий удар сердца ей вдруг стало очень-очень страшно. Этот человек загорелся идеей причинить ей вред, и Данка теперь видела, что он от своего не отступится. Что если он и вправду убьет Вель? Ведь она боялась, она была не уверена в исходе, а значит, становилась уязвима. И он мог убить ее в любой момент, хоть сейчас. Глаза Верхана чуть сощурились, словно он понял, о чем она думает. Склонив голову набок, он тихо пообещал: - Я еще увижу, как ты будешь корчиться и хныкать, ползая в грязи и выпрашивая милости у Молодых Богов. Ты и твои соплеменники сильны только тогда, когда сбиваетесь в стаи, будто собаки. По одному раздавить вас проще, чем прихлопнуть комара. Но мы не будем торопиться, бхара, о нет, - губы его растянулись в усмешке. – Нам некуда спешить. У тебя ведь есть все время мира на то, чтобы все осознать, не так ли? Каратель сплюнул на землю перед ней, поднялся и отошел прочь к огню, усевшись на старое место, будто ничего и не произошло. Только теперь он улыбался холодной, жестокой улыбкой, которая при взгляде на Данку становилась только шире. А она сама свернулась в клубочек под боком Вель, вздрагивая всем телом и чувствуя себя так, будто ее жестоко избили. Его ненависть ранила гораздо сильнее, чем могли бы поранить удары и физическая боль. Данка чувствовала себя так, словно всю ее грудь изнутри истыкали гвоздями, и ранки горели, воспаленные, пульсирующие болью. На глаза навернулись слезы, и она уткнулась лицом в рукав Вель, стараясь плакать бесшумно, чтобы Каратель не услышал этого. Откуда в человеке могло взяться столько ненависти? Целый резервуар горячей, будто плавленый металл, ненависти, которая тугими толчками выплескивалась наружу. Данка ощущала ее как нечто совершенно неправильное, вывернутое, извращенное, что-то, от чего ей хотелось бежать во всю мочь далеко-далеко. Даже намека на что-то подобное не было среди анай. Да, некоторые из сестер гневались, даже дрались, но чтобы так… Данку вновь передернуло, и она тихо шмыгнула носом, чувствуя себя замерзшей, усталой и беспомощной. Нужно было как можно скорее бежать отсюда, во что бы то ни стало. Она не позволит этим людям осуществить свою угрозу, она не даст им довести их дело до конца. Понятное дело, Вель слишком измотана, чтобы бежать, значит, им нужно будет спрятаться, как только Данка разобьет оковы. Нужно что-то, что отвлечет внимание Карателей и не даст им погнаться за ними следом. Данка даже подумала о том, что можно было бы попытаться унести Вель, подняв ее на руки, но девушка была чересчур высока и тяжела для этого, а сама Данка не отличалась дюжей силой. Мало помалу всхлипывать она прекратила, и усталость все-таки взяла свое. Глаза закрылись сами, и Данка позволила мягкому золотистому забытью увлечь себя в бескрайние просторы, где не было ничего, кроме приглушенного света и тишины. Так отдыхать ее научила мани, и этот способ оказался гораздо приятнее обычного сна, какой использовали люди. Утро началось в сером полумраке рассвета, когда Каратели завтракали, сворачивали лагерь и седлали своих коней. Все это время пленницы сидели возле костра кружком под неусыпным надзором одного из божьих воинов, и Данка не могла сказать Вель ни словечка, ведь разговаривать им было запрещено. То и дело она ловила на себе жгущие взгляды Ове Верхана. Теперь он улыбался, когда глядел на нее, и от этого Данке вновь хотелось плакать, слишком невыносимо тяжелой и жестокой была эта улыбка. Когда лагерь был свернут, пленницы по очереди вскарабкались в телегу, громыхая цепью, что сковывала их. Одна из женщин, Илона, заходилась в приступах сухого, рвущего глотку кашля, то и дело сгибаясь пополам, но никто не пытался помочь ей вскарабкаться на высокий задок телеги. Данка попыталась было предложить ей свою помощь, но женщина оттолкнула ее руки, прокаркав сквозь рвущие грудь хрипы: - Не дотрагивайся до меня, ведьма! Данка только вздохнула. Отчего-то все эти женщины, прикованные к ним с Вель, ненавидели их едва ли не больше, чем сами Каратели. Может, надеялись, что таким отношением заслужат себе милость со стороны божьих воинов, может, еще отчего-то. Три молодые девчонки презрительно кривили губы, глядя на Вель, и брезгливо отсаживались как можно дальше от нее, словно она была чем-то больна. Вторая женщина, которую захватили вместе с Илоной, нарочито не смотрела на Вель, будто той и не существовало вовсе. К Данке их отношение было чуть мягче, но не настолько, чтобы счесть его хорошим. И все равно Данка не собиралась бросать их в плену Карателей. Она уничтожит цепь целиком, а дальше пусть делают то, что им вздумается. Кажется, в этом краю никто не имел никаких представлений о чести и взаимовыручке, и правила здесь только озлобленная жестокость. Но ведь Вель же родилась здесь. Вель родилась среди них. Сейчас это была единственная мысль, которая продолжала удерживать Данку от того, чтобы видеть все вещи в совсем уж черном цвете. Вель родилась в этой земле, значит, не все было потеряно. Значит, могли рождаться и другие люди, не склонные к бессмысленной жестокости и насилию. Или, может быть, просто все эти люди были обмануты кем-то? Кто-то исковеркал им головы, поломал и испортил гармоничный и естественный взгляд на мир, и от этого они и стали такими угрюмыми, озлобленными, равнодушными ко всему, кроме собственной участи. Казалось, здесь каждый смотрел на мир через мутное стекло, покрытое разводами и грязью, и только из-за этого стекла был не в состоянии видеть все краски и цвета вокруг. Почему-то внутри Данки возникло странное дрожащее чувство, и она задумчиво нахмурилась. Кажется, она нащупала ответ или, по крайней мере, подошла очень близко к этому. Но обдумывать эту мысль сейчас времени не было. Сейчас нужно было придумать, как поскорее выбраться отсюда и вытащить Вель. И не забыть забрать долор с пояса Карателя. Это, пожалуй, было для нее почти так же важно, как и спасти Вель. Сейчас ее долор торчал за поясом Ове Верхана, и от этого у Данки было такое чувство, будто он держит ее за горло рукой в ледяной латной перчатке. Их приковали к цепи самыми последними, и Вель, отступив в сторону, угрюмо наблюдала за тем, как пленницы забираются в телегу. Кажется, ее их презрительное отношение не так уж и сильно беспокоило. Гораздо сильнее она вжимала голову в плечи, когда детишки пытались кидать в них камнями. Данке так хотелось обнять ее, спрятать ее голову у себя на груди и гладить ее темные, жесткие волосы, укрывая ото всех и успокаивая. Но она знала, что за это Каратели совершенно точно накажут Вель, а потому только смотрела на нее во все глаза, пытаясь хоть так передать частичку своих сил. Вель подсадила ее, и они последними забрались в телегу, усевшись у самого края и прислонившись к ее жесткому борту. Еще несколько минут на сборы, и телега медленно сдвинулась с места, раскачиваясь на колдобинах и кое-как выбираясь на дорогу вслед за тянущими ее лошадьми. Моросящий все эти дни дождь наконец-то перестал идти, но небо продолжали затягивать облака. Только теперь они стали ребристыми, будто легкие перышки, которые перебирает пальцами ветер, и в тонких ямках между ними розовело предрассветное небо. Данка посмотрела вверх и не сдержала улыбки. Можно было подняться туда на крыльях, хоть воздух на такой высоте был очень разреженным и холодным, и лететь становилось невыносимо. Зато, если насквозь проплыть эту белоснежную пряжу и вынырнуть на ее другой стороне, глазам открывалась невероятная красота. Золотое небо до самого горизонта и горящий под ногами розовый ковер, будто громадная отара мягких как пух овец. Данке почти что до боли захотелось однажды показать это Вель. Постепенно неяркий свет утра пробивал себе дорогу сквозь затянувшие небо облака. То тут, то там прорывались через пушистое белое покрывало отдельные его косые лучи, падая вниз и пятная еще спящую землю. Вокруг тянулись бесконечные поля, на которые за это время Данка уже успела насмотреться так, что едва глаза себе не протерла. Аккуратные рощицы делили поля на ровные квадраты, то тут, то там вдоль дороги виднелись просыпающиеся деревеньки. От одной мысли, что совсем скоро они вновь начнут проезжать через них под пристальными, полными горячей ненависти взглядами местных жителей, Данка сжалась, приникая поближе к плечу Вель. Хоть бы не было детей. Она готова была терпеть любую брань и оскорбления, но не детей с глазами жестокими, как у голодных волчат. Брякнули ледяные кандалы, когда широкая ладонь Вель осторожно накрыла ее ладошку. Тепло ее руки было таким нужным, таким долгожданным, что Данка едва сдержала вновь выступившие на глазах слезы. Казалось, в этом мире не осталось ни доброты, ни тепла, хоть яркое солнце и уже вовсю светило через колодцы среди туч вниз, на разбитые поля, где уже поднимались озимые. Нежность Вель была такой странно лишней и невыносимо нужной здесь, что Данке хотелось плакать. Так они и сидели совсем рядом, прижавшись боками друг к другу и не глядя друг на друга. Смотреть было нельзя, за этим бдительно следили Каратели. Но они не могли видеть пальцев Вель, что баюкали ладонь Данки, как беззащитного птенца, тихонько поглаживали костяшки ее пальцев и так надежно хранили ее, так надежно. Данке вдруг стало удивительно сладко и горько при этом. Казалось, не было ничего надежнее этой руки, и пока эта рука касалась ее, ничего дурного с ними не могло случиться. И это при том, что сама Вель уже почти что отчаялась выбраться отсюда, почти что отчаялась спастись. А выходило, что хоть сердце ее без конца шептало, что надежды нет, само ее тело, что-то гораздо более глубокое, чем крутящиеся в ее голове мысли и эмоции, совершенно точно знало, что все в порядке. Пусть даже Вель и не отдавала себе в этом отчета. Потому что если бы все было иначе, Данка бы почувствовала это. А впереди на севере из бескрайних равнин вырастала вонзающаяся прямо в небо скала. Данка заприметила ее еще вчера и перед сном едва слышным шепотом спросила о ней Вель. Та ответила что-то про миф о Грозаре Громовержце и его сражении с отцом, но Данка не то, чтобы очень уж поверила ее словам. Если бы Грозар действительно был справедливым богом, сражающимся за слабых и обездоленных, как здесь твердили все, он бы не допустил того, что с ними происходило прямо сейчас. По крайней мере, не позволил бы пострадать Вель. Да и в Данарских горах верили только в Небесных Сестер. Данка физически не могла заставить себя поверить в существование кого-либо иного. Аленну и Реагрес она знала: Те текли по ее венам прямо под кожей, она могла ощутить Их в любой момент. А что толку от бога, который никак не проявляет себя в твоей жизни? Который просто есть и в которого надо просто верить, потому что так делают все. Данке это казалось глупым. Скала была не настолько велика, как Серый Зуб, что возвышался посреди Роура и охранял подступы к Данарским горам с востока. Данка была там прошлым летом, проходила обучение в течение нескольких месяцев вместе с другими Младшими Сестрами и успела хорошенько рассмотреть его со всех сторон. Серый Зуб казался таким огромным и грозным, что подле него ты ощущал себя пылинкой, которую в любой миг может унести ураганным ветром. Эта же гора была высокой, да, ее белоснежный пик укрывали облака, как и пик Серого Зуба, но отчего-то она не давила своими размерами на Данку так, как привычный форт анай. Правда, удивительным образом оказаться поблизости от гор было хорошо. Так хорошо, как она и не предполагала. Громада камня вселяла уверенность и надежность, которых она не чувствовала посреди открытых всем ветрам просторов степей. Почти такую же надежность, как и ладонь Вель. Каратели приободрились. Возница погонял влекущих телегу лошадей быстрее обычного, да и сами божьи воины ехали бодрее, все чаще и чаще глядя вперед, на торчащую впереди скалу. Данка знала, что там – Асфей, Вель сказала ей вчера вечером об этом. А раз так, значит, совсем скоро нужно будет удирать. Оставалось только придумать, как бы отвлечь Карателей. Кое-какие мыслишки на этот счет у нее имелись, оставалось только молить Небесных Сестер, чтобы те помогли все сделать правильно. Деревни теперь встречались все чаще, располагаясь почти что в видимости друг от друга. Дома здесь строили диковинные: длинные, иногда даже двухэтажные, с крытыми соломой крышами. Кое-где на крыше Данка разглядела глиняные таблички внахлест, которыми в Роще Великой Мани было крыто всего несколько зданий, а назывались они – черепица. Здесь черепица была разноцветной, но преимущественно коричнево-красных тонов. Странное дело, но местные жители не обращали большого внимания на проезжающую мимо кавалькаду. Карателям, конечно, кланялись, но на пленниц в их телеге смотрели безразличными взглядами, агрессии никакой не проявляли. Кое-кто даже качал головой и хмурил брови, слыша кашель Илоны, неодобрительно посматривал на Карателей. Данка изумилась. Самое большее, что испытывали местные деревенские к пленницам, - это неприязнь, открытой ненависти вообще не было. Скорее им не нравились божьи воины, и именно на них народ смотрел с некоторой враждебностью. Данка вздохнула с облегчением, когда деревенские ребятишки не стали гнаться за телегой, только проводив ее взглядами и вернувшись к прерванной игре. Правда, почему так происходит, понять она не могла. Ответил на ее мысли один из Карателей, негромко обратившийся к другому, когда они проехали деревню. - Эта ересь распространяется от Асфея, как я и думал, - вполголоса проворчал он, сплевывая на землю. – Попомни мои слова, Второй Жрец что-то замышляет. - И что, по-твоему? – недоверчиво хмыкнул его собеседник, выгнув бровь. - Я слышал шепотки, что, дескать, не слишком это хорошая идея – приглашать Карателей в Ишмаил, - почти что прошипел мужчина, кипя от негодования. – Что и без того своих проблем полно. И что нечего хватать всякий люд по деревням, где живет забитое и напуганное быдло, которое даже сдачи дать не способно. Говорю тебе, Гвеже, они уже про сдачу заговорили. Это край безбожников и глупцов, отвернувшихся от света! - Ну а Второй Жрец здесь причем? – вновь усмехнулся Гвеже. – Или ты слышал, как он сам народ науськивал против нас? - Вестимо, что если в народе такие разговоры ходят, то это неспроста, - Каратель уверенно тряхнул своей толстой черной косой, свисающей на спину. – Чуется мне, что Второй Жрец готовит переворот и пытается использовать нас, как предлог чтобы народ взбунтовался против Первого Жреца. А сам он тем временем захватит власть. - Он же нас сам сюда и пригласил, Уго, - Гвеже покачал головой, глядя на собеседника. – На кой ляд ему это делать, если он вздумал свергать Первого Жреца? Это ведь только усложнит задачу! - Не знаю я, но точно чую, что он задумал недоброе. – Глаза Уго хмуро сощурились, он смотрел только вперед поверх головы своего коня, не спуская глаз с торчащей на севере скалы. – В этом краю все позабыли о вере. В деревнях еще помнят, боятся, знают, какая кара упадет на их головы, если они прогневают Молодых Богов. А здесь, ближе к городу, вишь, уже зубы скалят, смотрят на нас недобро, не нравится им, что мы через их земли едем. А вся зараза эта из Асфея идет. И я готов поклясться, что распространяет ее Второй Жрец. Кому еще это делать, как не ему? На этот раз Гвеже ничего ему не ответил, только покачав головой, но вид у него стал задумчивым. А Данка тоже взглянула вперед, на Асфей, к которому они приблизились уже вплотную. Если Каратель был прав, и дела действительно обстояли подобным образом, значит, для этой страны не все еще было потеряно. Она слышала, что от тяжелой жизни люди становятся грубыми и нелюдимыми, а те, кто фанатично предавался вере в своих богов, были склонны к такому поведению больше других. Чего далеко ходить, в Данарских горах тоже имелось нечто подобное – те, кто называли себя Дочерьми Мани, отрекающиеся от имен и клана и объявляющие себя собственностью Великой Мани на земле. Из года в год их число неуклонно росло, а Великая Царица обрела в их лице большую проблему. Но даже так агрессию детей это не объясняло. С каждым часом пик становился все ближе и ближе. На дороге теперь тоже народа значительно прибавилось. Фермеры везли в город на продажу дрова, сено, скотину и мешки с прошлогодним урожаем. От городских стен на юг навстречу Карателям медленно тащились тяжело нагруженные телеги торговцев, которых сопровождали хмурого вида воины в разномастных латах с плохо прилаженным на пояса оружием. Данка с любопытством разглядывала их, удивляясь тому, с каким небрежением здесь относились к оружию. Для анай оружие было священно, существовал целый свод правил, как именно нужно носить, хранить, чистить его, и никто из сестер не позволил бы себе так запуститься. Да и никто не стал бы так нарочито угрожающе выставлять его напоказ: это могло быть расценено как невежество и неприкрытая агрессия, если не как призыв к поединку. Чем дальше они ехали, чем выше поднималось солнце, тем больше торопились Каратели, и сильнее колотилось сердце Данки. Вскоре громадная скала города нависла над путниками, а дорога плавно огибала ее с востока, подводя к городским стенам, раскинувшимся у самого его подножия. Здесь уже толчея была такой, что даже Карателям пришлось сбавить скорость. Множество народу стремилось попасть в Асфей или выехать из черты его стен; череда телег, пеших путников и всадников медленно тянулась в обе стороны. Раздраженные крики, щелканье кнутов над головами, ржание коней и скрип телег создавали такой шум, что в нем Каратели вряд ли смогли бы что-то расслышать. Улучив момент, Данка быстро прошептала Вель на ухо: - Приготовься! Как только мы въедем за стены, я отвлеку Карателей и сломаю цепь. Нам нужно будет бежать со всех ног. Мы спрячемся где-нибудь, переждем и покинем город незамеченными ночью. - Как скажешь, - тихо отозвалась в ответ Вель, и ладонь ее сжалась на руке Данки. Та вздохнула с облегчением. Она очень боялась, что Вель уже слишком измотана, чтобы согласиться на ее план. Но ведь выхода у них не было. Она помнила, что вчера ночью обещал ей капитан Карателей, и не собиралась отдавать Вель ему на растерзание. А затем телега медленно повернула за восточный склон горы, и сквозь стоящие в воздухе клубы пыли Данка увидела Асфей. Все мысли вылетели у нее из головы, а рот открылся от удивления. Мощная крепостная стена отделяла нижний ярус становища, расположенный у самого подножия горы, от окружающих полей. Поток телег и всадников втягивался под темный зев крепостных ворот, а дальше просматривались ряды черепичных крыш, целые сотни сотен труб, взбирающихся вверх по холму до второго кольца стен на добрую сотню метров выше первого. Через вторую стену переливалась зелень внутренних садов, крыш виднелось гораздо меньше, зато среди них поблескивали золотые купола, на которые под солнечными лучами было больно смотреть. Третий ярус располагался еще выше, а над ним, на выпирающем из горы клином утесе раскинулся белоснежный дворец с тонким шпилем башни, что взлетал так высоко, что Данке пришлось запрокинуть голову, чтобы проследить глазами до самого его конца. Мани была права. В этом становище могли жить тысячи людей. Оно было таким огромным, что у Данки просто дух захватило. И вдруг она ощутила болезненную робость, буквально со всех сторон стиснувшую тело. Да, в таком огромном поселении легко затеряться, но рядом с этими стенами она чувствовала себя такой крохотной и незначительной, что хотелось спрятаться. И сейчас Данка была уже совершенно не уверена, что в толчее, что царила возле парадного входа в город, можно будет хоть куда-то убежать. Пешие путники едва протискивались между всадников и телег, двигаясь так медленно, что скрутить их не составляло никакой проблемы. Данка судорожно сглотнула, чувствуя, как от напряжения все внутри нее раскисает в ледяной кисель. Вель вдруг сжала ее ладонь и едва слышно проговорила: - Ничего не бойся и не рискуй попусту. У нас все получится. С трудом сглотнув, Данка кивнула, продолжая таращить огромные глаза на приближающиеся ворота в крепостной стене. Всю свою уверенность она внезапно растеряла целиком.