Танец Хаоса. Догоняя солнце

Небо медленно затягивали темные тучи, собираясь на востоке. Они приближались громадными валами, наслаивались друг на друга, столь массивные, что казались Данке похожими на вздымающиеся ввысь пики Данарских гор. Или она просто очень скучала по дому? Солнце уже утонуло в этих густых синих тучах, и первые порывы нервного, холодного ветра, предвестника грозы, поднимали дорожную пыль и бросали ее в лица путникам. Местами из этой пыли закручивались маленькие воронки, медленно расползаясь в разные стороны по вбитой буквально в камень дороге. По обеим сторонам от нее волновалось травяное море: поднимающиеся на полях всходы стегали по земле, когда яростный ветер коршуном бросался на них сверху, а затем болезненно замирали на миг в перерывах между его пока еще неровными порывами. - Вот не понимаю я, почему мы не можем идти через поля, - ворчала Китари, шагая чуть впереди них с Вель и то и дело бросая тоскливые взгляды в сторону, туда где за колышущейся травой поднимались редкие зеленые перелески. – Это было бы гораздо быстрее и незаметнее. И не пришлось бы глотать эту проклятую пыль. - Это не было бы незаметнее, - со всем терпением мира в голосе отвечала ей идущая рядом Мефнут. – Потому что путники на дороге – дело самое что ни на есть обыденное. А шесть баб, прущих прямо через пашню, явно привлекут к себе внимание. - Внимание кого? Тех двух-трех бедолаг, что работают в полях? Или коров, которые пасутся у деревень? – не сдавалась Китари. – И даже если все они увидят нас, что будет-то? Они прямиком в деревню побегут докладывать, что кто-то прошел через их поле? - А почему нет? – терпеливо спросила Мефнут. - Да кому это интересно-то?! - Карателям, может быть, как ты считаешь? – голос Двурукой Кошки стал вкрадчивым. – Мне вот почему-то кажется, что им это будет очень интересно. - А мне кажется, что они очень сильно хотят одного: убраться отсюда поскорее. И нет им никакого дела до того, чтобы отлавливать кого-то по кустам, - не сдавалась Китари. Этот спор подруги вели уже далеко не в первый раз, прежде всего, потому, что пыль на дороге день ото дня становилась все гуще, не прибавляя никому радости. Правда, отчего-то каждый раз так складывалось, что затевался спор только тогда, когда поблизости не было Волчиц. Стоило им отлучиться, как Китари сразу же принималась разглагольствовать о том, как им на самом деле нужно путешествовать, как правильнее это делать. Почему-то в их присутствии она ни разу не заикнулась о своих соображениях на этот счет. Что касается Данки, то она скорее одобряла план Волчиц скрываться, оставаясь на виду. В полях они действительно привлекли бы гораздо больше внимания, чем здесь. По дороге в обе стороны двигалось огромное количество людей, пеших было не меньше, чем верховых. Да, определенную проблему составляли Каратели, но после произошедшего в Асфее они несколько присмирели. По крайней мере, они больше не пытались никого хватать, просто проезжая строем мимо с каменными лицами, глядя только перед собой. Им не слишком-то понравился приказ Первого Жреца Равана покинуть пределы Ишмаила, но, судя по всему, поделать с этим Каратели ничего не могли. Направлялись все встреченные путниками божьи воины на восток, и Вель пояснила, что они, скорее всего, стремятся в Беренвист – город-порт на реке Берен, откуда можно было доплыть напрямик до Васхиля, где располагалась резиденция Великого Жреца. И все равно, стоило на горизонте появиться большому облаку пыли, которое через некоторое время разбивалось на верховых в порядком запыленных белых плащах и потерявших блеск доспехах, Данка непроизвольно сжималась, испытывая желание спрятаться. Отчего-то все время казалось, что вот эти-то Каратели точно не проедут мимо и заинтересуются шестью замотанными в дырявые плащи путницами, ковыляющими по обочине дороги. Не могли же они просто так оставить то, что случилось на рыночной площади Асфея. Данка помнила глаза того первого Карателя, Ове Верхана. В них была не просто ненависть, а фанатичный огонь, стремящийся буквально спалить Данку дотла. Вряд ли остальные божьи воины слишком сильно от него отличались, а коли так, то опасность вовсе не миновала. Может быть, даже возросла. Четвертый день они шагали по дороге на восток, торопясь поскорее проскочить деревни, встречающиеся по пути, ночуя в придорожных рощицах. Заправляли всем Волчицы, строго настрого запретив молодым анай раскрывать рот или дергаться в присутствии местных. Вель они взяли в оборот, наказав именно ей узнавать новости у проезжающих мимо купцов и делать покупки в деревнях, потому что только у нее было ишмаильское произношение. Сами они поглубже надвинули капюшоны плащей, чтобы их яркая внешность не бросалась в глаза, и двумя ястребами, не мигая, следили за каждым движением четырех путниц, чаще всего общаясь с ними жестами, чем словами. Данка должна была признать, что такие предосторожности оказались не лишними. Особенно, когда следом за ними с запада поползли слухи о произошедшем в Асфее, с каждым днем обрастая все новыми и новыми подробностями. Чего она только ни наслушалась от проезжающих мимо купцов, но слухи сходились в одном. На рыночной площади Асфея явили себя Аватары, иначе и быть не могло. Одни верили этому, другие нет, ворча на безумные выдумки и брехню, но все упрямо повторяли этот слух как заведенные, и с каждым днем сомневающихся становилось все меньше. А вместе с тем говорили и о том, что в происшествии погибло несколько Карателей. Об этом Данка старалась не думать, потому что внутри все болезненно напрягалось и дрожало, как желе, стоило кому-либо упомянуть смерть божьих воинов. Данка была Ремесленницей и не могла использовать силу, как оружие. А тут выходило, что она не только свой долор потеряла, совершив тяжелейший проступок по меркам анай, так еще и нарушила один из священнейших кастовых запретов, пусть даже и неосознанно. Не говоря уже о том, что мысль о смерти человека по ее вине вызывала холодный и липкий страх, заполняющий нутро. Ей хотелось кричать, словно ее загнали в угол, откуда не было выхода, и тыкали острыми палками. Она не хотела никого убивать, она не хотела никому зла! Но ты Аватара. А Аватары Создателя приходят для того, чтобы начать Танец Хаоса, в котором, как в огне пожара, сгорают народы и целые государства. И ты не можешь изменить эту судьбу. Словно в ответ на ее мысли издали с востока долетел первый едва слышный раскат грома. Данка взглянула туда, на кишащие черные облака, мчащиеся им навстречу. Ветер стал крепче. Теперь уже травы в полях не разгибались в перерывах между его вздохами, а тревожно дрожали, перекатываясь стальными волнами. - Огненная гневается, - заметила Мефнут, игнорируя приглушенные рассуждения Китари о том, что они не должны прислушиваться к идиотским предложениям, а должны думать собственным умом. Под «идиотскими предложениями» имелись в виду, видимо, приказы Волчиц. – Надо бы нам укрыться. - Вон роща, - Вель махнула рукой на юг, где за ближайшим полем клонились под порывами ветра белоствольные березы, перемежающиеся серебристыми осинами. – Если пробежимся, успеем до дождя. - Вряд ли, - Мефнут скептически взглянула на небо. – Да и Волчицы приказали с дороги не сходить. - Мало ли, чего они приказали! – закудахтала рядом Китари, невольно оборачиваясь при этом через плечо. Волчицы отстали от них пару часов назад, хотели проверить, не идет ли кто по их следу. – А если они тебе прикажут утопиться, ты утопишься? - Нет. Но тебя утоплю, - пообещала Мефнут с плохо сдерживаемым раздражением в голосе. - А вот и не получится, - с затаенным удовольствием сообщила Китари. – Меня Аленна хранит, я не тону. Ничего-то у тебя не выйдет. - Я знаю еще кое-что, что не тонет, - проворчала Мефнут, а когда Китари попыталась возмутиться, громко рыкнула на нее: - Вот сейчас тебе Роксана по макушке молнией зарядит, и мы посмотрим, кто кого хранит! Так что закрой рот, целее будешь. – Развернувшись к Вель с Данкой, она бросила: - Ладно, давайте, попробуем добежать до рощи. Может, и правда получится. Поколебавшись, Волчицы решили оставить Мефнут за главную во время своего отсутствия. Данка считала, что это самый лучший выбор, ведь Меф была гораздо спокойнее и рассудительнее глупой, вечно нарывающейся Китари. И Меф умела брать на себя ответственность за других. О себе Данка такого сказать бы не смогла. Значит, пора учиться. Ты – Аватара. От тебя зависит весь мир. Поморщившись, Данка тяжело вздохнула. Лучше бы на моем месте был кто-то другой. У него бы точно получилось, а что я могу? - А ну, кто первый до рощи бегом! – вдруг громко вскричала Китари, срываясь с места. Вся мрачность моментально сошла с нее, как и не было. Засверкали пятки, и она прикрикнула через плечо: - Давайте, бхары ленивые! А то и правда Грозная молнией приголубит! Невольно Данка хихикнула, глядя, как Китари высоко выпрыгивает, продираясь сквозь ярко-зеленую пшеницу. Она была похожа то ли на тощего зайца, улепетывающего от лиса, то ли на длинноногого пса, которого гнали хворостиной. Вещмешок мотался на спине, бил по плечам, нагинатой в руке она размахивала, словно обычной палкой. Следом за Китари побежала и Мефнут, не так поспешно и бросив взгляд на двух оставшихся на дороге девушек. Вель обернулась к Данке, улыбнувшись и махнув рукой. Данка вдохнула теплый, насыщенный разрядами предгрозовой воздух с запахом пыли и свежей травы, запахом весны. И побежала. Так хорошо было нестись прямо по мягкой пашне, путаясь ногами в густых ростках, чувствуя ветер, что тугими струями врезался ей в бок, отбрасывал на правую сторону головы кудряшки. Рядом большими прыжками неслась Вель, и на лице ее тоже была улыбка. Поднажав и подмигнув Данке, Вель припустила во все лопатки и быстро догнала Китари, с которой они, не сговариваясь, рванули с места еще быстрее, пытаясь обогнать друг друга. И первые раскаты пока еще отдаленного грома перекатывались по небу, подгоняя их в сторону рощи. Данка почти что и не запыхалась, когда они влетели под прозрачный полог березовых крон, а первые ледяные крупные капли дождя зашлепали по белоснежным ветвям и широким листьям лопухов под ногами. Китари с Вель спорили, кто же из них все-таки пришел первым, Мефнут ворчала на них, призывая найти укрытие, а не языками чесать. А Данка всей грудью вдыхала сырой воздух, наполненный первыми разрядами грозы. И ей было удивительно хорошо сейчас. В Данарских горах березы встречались редко. Они считались священным деревом Аленны, и Данке казалось очень правильным, что дождь друзья встретят именно здесь, в окружении угодных Милосердной деревьев. Белоствольный лес во все стороны казался прозрачным, тонкие травы поднимались от земли, спутанные, словно волосы танцующей девчонки. Темное небо шумело и перекатывалось над головой прямо сквозь слой тонкой-тонкой, нежной, еще по-весеннему яркой листвы, и черные тучи смотрелись на ее фоне еще опаснее, еще злее. Сверкнула первая молния, белой трещиной прорезая черный монолит, и сквозь нее вниз хлынули ледяные струи дождя. Данка не стала накрывать голову невидимым коконом из плетеного водного кружева, какой использовался Дочерьми Воды, чтобы не намокать. Сейчас ей хотелось ощутить этот дождь всей собой, впитать его в себя, позволить ему омыть себя снаружи и изнутри. Отчего-то капли казались чуть сладковатыми на вкус, и она жмурилась, дрожа от их холодного прикосновения и позволяя им бежать по коже, за шиворот, сбегать тонкой ледяной струйкой по спине и груди. Очисти меня от всего Своими прикосновениями, Милосердная. Обними меня так нежно, как обнимает только мани. И коли воля Твоя в том пути, который Ты мне отмерила, яви Милость и позволь мне пройти его. Позволь мне сделать все так, как Ты хочешь. Я слышу волю Твою, Милосердная, и я подчиняюсь ей. Громовой раскат ударил прямо над рощей, и на миг Данка ослепла и оглохла, позабыв, как дышать. Пискнув и сжавшись, она огляделась в поисках друзей. Сейчас явно было не подходящее время для того, чтобы зевать и мечтать. Или наоборот, самое подходящее из всех возможных. Китари с Мефнут виднелись в отдалении между белых стволов деревьев, Вель стояла неподалеку, вжимая голову в плечи, перетаптываясь на одном месте и поджидая Данку. Та поспешила к ней, улыбаясь и жмурясь от щекочущих нос ледяных капель, которые стекали по кудряшкам и лицу, заставляли слипаться ресницы. Отчего-то взгляд Вель, обращенный к ней сейчас, был полон такой удивительной, такой глубокой нежности, что Данка не удержалась и прижалась к ней, утыкаясь мокрой головой ей в плечо. - Нам бы поискать укрытие, огонек, - Вель шепнула ей это на ухо, но без особой охоты. - Да, надо бы, - отозвалась в ответ Данка, но отчего-то ей совсем не хотелось этого делать. Так странно, еще мгновение назад они стояли рядом, а вот сейчас уже Данка прижималась всей собой к Вель, прикрыв глаза и чувствуя ее горячие руки на своей талии. Большие ладони и такие теплые, особенно на контрасте с ледяными струями дождя, что сейчас прозрачной пеленой буквально отрезали их от всего мира. Казалось, в нем и не осталось ничего больше, кроме тепла Вель, которое Данка сейчас пила огромными глотками, пила и не могла остановиться. Смотреть ей в глаза было не то чтобы страшно, но так отчаянно-звонко, словно Данка выворачивала наружу все свои нервы, подставляя их солнечным лучам. Они вновь молчали, не зная, что сказать друг другу, но все же вглядываясь, вглядываясь без конца в глаза друг друга. Вокруг шумел по весенним листьям дождь, то и дело рычали громовые раскаты, и ветер качал верхушки молодых прозрачных берез, но Данка почти что и не видела ничего этого. Она видела черные волосы Вель, что под дождем стали совсем уж смолью, облепили шапочкой голову. И еще капли воды, что сбегали по ее щекам и губам, ее невозможные глаза, самые пытливые, самые теплые на свете. Никогда еще Данка не была так близко ни к кому, но отчего-то ей не было страшно. Робко, волнительно, очень звонко, но совершенно точно не страшно. И вроде бы хотелось так многое сказать ей, а с другой стороны все та же неумолимая тишина обнимала их обеих. И Данке казалось, что она почти помнит что-то, почти слышит что-то отдаленное, но очень важное… Как когда утренний сон не до конца уходит, оставляя после себя ощущение, послевкусие, полное странных размытых красок и образов. И стоит только чуть-чуть потянуть на себя невидимую нить этого сна, чтобы он раскрылся перед глазами. Или нить эта лопнет, и он уйдет навсегда, унеся с собой свою тайну. - Тебе не холодно? – совсем тихо спросила Вель, и ее горячие руки принялись осторожно гладить спину Данки. Это было так хорошо, что хотелось выгибаться как кошка и мурчать от удовольствия. Или поцеловать ее. Данка вздрогнула от непрошенной мысли. Она никогда не думала о Вель так раньше. Она вообще раньше ни о ком так не думала. Так в чем же было дело? В том, что они обе Аватары, соединенные одной душой на двоих? В том, что Вель казалась ей такой умопомрачительно красивой, что рядом с ней все остальное становилось тусклым и невзрачным? Или в чем-то другом? - Данка? – тихонько позвала Вель, и от звука своего имена на ее губах Данка вновь испытала какое-то странное золотистое волнение, невыразимую нежность, заполняющую всю ее. Ей хотелось остаться этим именем на губах Вель навсегда, ей хотелось раствориться в ее дыхании, став чем-то большим, чем-то совершенно иным. - Все хорошо, Вель, - тихонько ответила она, понимая, что не может удержаться. И что ее ладони аккуратно дотрагиваются до скул Вель, перебирают прядки на ее висках, погружаются в ее мокрые непослушные волосы. И отчего-то стало так жарко вдруг, что даже дыхание прервалось. – Все хорошо, - едва слышно прошептала она, чувствуя, как ноги внезапно слабеют, а внутри наливается и наливается раскаленное, обжигающее, леденящее нутро чувство. Данка ощутила себя на миг крохотным березовым листком, который треплет и треплет грозовой ветер. …Темный лес, и между деревьев танцуют странные отблески, голубые, оранжевые. Как светлячки или блуждающие огоньки на болоте, о которых я только слышала. Вокруг густая летняя ночь, полная звезд, запахов, тепла долгого жаркого дня. Под ногами прохладная трава, прохлада поднимается от корней деревьев, клубится между их стволов. Где-то впереди вздымаются горы, встав черной грядой на фоне темного неба. Она рядом. Она улыбается и смотрит на меня, она ведет меня за руку через танцующие водовороты огоньков, сквозь лес, в котором прячутся древние сказки, к замшелым камням, под которыми спят духи с большими зеленовато-белыми глазами, светящимися во тьме. И на поляне, окруженной этими камнями, она обнимает меня, и в ее глазах тонут звезды, падающие с неба, или взлетающие с земли огоньки. Она улыбается мне, и мы танцуем, кружимся босиком по прохладной траве под взглядом черного зрачка полуночи… Оглушительный раскат грома заставил Данку вздрогнуть всем телом. Образ смялся, изорвался в клочья и сгинул вместе с ураганным ветром. Ледяные струи дождя обрушились на Данку сверху, словно кто-то опрокинул резервуар с водой, и она осознала, что вымокла буквально до нитки. Деревья угрожающе стонали, клонясь к земле. Тучи кипели над их головой, и в мире стало темно, почти как в вечерних сумерках. Вель тоже вздрогнула, пошатнувшись и часто моргая, словно не могла понять, что происходит. - Я что-то видела! – выдохнула она, хмуря свои совсем черные из-за воды брови и требовательно глядя Данке в лицо. – Я видела тебя, и еще ночь, и какой-то лес… - Светлячков! – выпалила Данка, вцепляясь в ее руки, лежащие на ее талии. – И замшелые камни на поляне в лесу. Мы танцевали там, помнишь? - Да, - растеряно кивнула Вель, и губы ее медленно растянула глуповато-счастливая улыбка. Очередной раскат грома был таким оглушительным, что они обе невольно присели от его переката. Сверкнула молния, за ней еще одна, и новый раскат прокатился над рощей. Его дрожь Данка ощутила даже сквозь подошвы сапог. Следом за этим молнии начали бить одна за одной, и небо из-за них приобрело странноватый фиолетово-зеленый оттенок. - Нам нужно укрыться где-нибудь! – глухо прокричала Вель, пытаясь перекрыть рев грома над их головами. – Давай хотя бы отойдем чуть дальше под деревья! Здесь может быть опасно. Данка не стала спорить с ней, хоть ей и хотелось сказать Вель, что и вовсе сейчас нет для них ничего опасного. Коли было бы, они бы не увидели то, что сейчас им показали, они бы так ничего и не вспомнили бы. Но Вель уже потянула ее следом за собой за руку глубже в чащу, пригибая голову под тугими струями дождя, что с силой колотили ее по плечам. И Данка пошла за ней, испытывая странное ощущение, что все это уже было. Как тогда в ночном лесу среди светлячков и духов. Ох, Милосердная, Ты и впрямь явила нам Свою волю. Все и впрямь так. Но отчего же я помню лишь такие обрывки? Отчего же не помню всего? Вель приметила впереди старую кряжистую осину, казавшуюся сейчас под проливным дождем, по-настоящему отлитой из цельного куска серебра. Листочки ее отчаянно трепетали на ветру, ветви бешено раскачивались из стороны в сторону, стегая по кронам других деревьев. Но ничего лучше все равно не было. Насколько Данка помнила, осина плохо горит, и если молния ударит в дерево, то они с Вель не должны были пострадать. Оставался еще вопрос, где Китари с Мефнут, которые буквально исчезли, отрезанные от них пеленой дождя, но об этом Данка собиралась беспокоиться, когда гремящая гроза пронесется прочь. Вдвоем они кое-как устроились у корней осины, и Вель вновь обняла ее покрепче, прижимая к себе и грея своим теплом. В ее руках было уютно и надежно, и Данке уже не было никакого дела до грозы, что бушевала над их головами. Пристроив голову у нее на плече, она негромко спросила: - Как ты думаешь, что это было за видение? - Я не знаю, - раздался очередной удар грома, и Вель вздрогнула, инстинктивно прижимая к себе Данку еще крепче. Та едва не замурчала от удовольствия. – Но это очень похоже на воспоминание, хоть и расплывчатое. Тем не менее, я помню отдельные детали. Сухое дерево на опушке и пень с торчащей из него расколотой щепой. - Я тоже помню, - кивнула Данка. - А на одном из камней был странный символ. Никак не могу его припомнить. – Голос у Вель был задумчивый. - Значит, мы и вправду Аватары, раз у нас одинаковые воспоминания, - проговорила Данка. Вель слегка напряглась в ее руках, и она поспешила добавить. – Я в этом и не сомневаюсь, я ведь чувствую тебя… Просто каждый раз находить этому подтверждения очень странно. - Я понимаю, - кивнула Вель. Она вновь напряглась от очередного удара грома вплотную к ним. Молнии сверкали одна за другой, серебристыми копьями вонзаясь в рощу вокруг них. Помолчав, Вель добавила: - Интересно только, что еще мы вспомним? И вспомним ли однажды все? Потому что когда я читала об Аватарах, у меня никогда не было ощущения, что это как-то связано со мной. Никаких воспоминаний или даже намека на них. - Может, и вспомним, а может, и нет. Будет так, как заплетет Великая Мани, - пожала плечами Данка. Сейчас ей было так тепло в руках Вель, что не хотелось думать ни о чем другом. Девушка вновь вздрогнула от сверкнувшей неподалеку молнии, и Данка отстранилась, взглянув ей в лицо: - Тебя тревожит гроза? - Немного, - призналась Вель, но глаза у нее были такие огромные, словно она отчаянно храбрилась, хоть и находилась на грани паники. – Гроза прямо над нами. Это может быть опасно. - Это не опасно, - улыбнулась Данка, глядя на нее. Вель недоверчиво вздернула бровь и вновь принялась оглядываться по сторонам. Данка мягко, но решительно положила ладошку ей на щеку и повернула ее лицо к себе. И повторила: - Это не опасно. Грозная и Милосердная сражаются сейчас над нашими головами. Они заняты друг другом, и Им вовсе не до нас. Просто поверь, ничего не случится. - Откуда ты знаешь? – Вель пристально взглянула ей в глаза. – Ты видишь будущее? - Нет, - пожала плечами Данка. Вторую ладошку она положила Вель на грудь, прямо в то место, где у нее самой под ребрами пульсировал дар Небесных Сестер. – Я просто чувствую, что все будет хорошо. Нам не о чем волноваться. Поверь мне. Несколько мгновений Вель пытливо смотрела на нее, и по ее глазам Данка видела, что она колеблется. Вокруг бушевала гроза, и воздух стал почти что фиолетовым от ударов грома. Хлестал дождь, промочив их уже буквально до нитки, и ветер был злобным, словно дерущиеся за кость голодные собаки. Но отчего-то одновременно с этим все было иначе. Совсем иначе. Вновь вернулась эта странная тишина, что наполняла все, когда они смотрели друг другу в глаза. Данке на мгновение подумалось, что ей больше ничего и не надо на всем белом свете. Она согласилась бы всю вечность провести, чувствуя, как под ее кожей течет эта невероятная сладкая ласка, смешанная с тишиной, смешанная с теплом глаз Вель, с ее запахом, с ощущением ее горячих ладоней на спине. Золото в груди сжалось в одну точку, запульсировало сильно-сильно, дрожа, будто крылышки мотылька на ветру. Темные глаза Вель сощурились, в них сверкнуло напряженное усилие. Данка сама не зная как и что делает буквально потянулась ей навстречу всем своим существом, а затем… Как две капли воды, что медленно объединяются в одну большую каплю на самом краю листа, зависшие на мгновение на его грани, готовые сорваться вниз, но все еще продолжающие цепляться за тонкую ниточку пространства, они слились, став одним целым. Это было странно, так странно, что Данка поняла, что хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. И смотрит, смотрит во все глаза на Вель, которую она теперь чувствовала изнутри. Будто их обеих упрятали в один короб, которым были их тела, а весь окружающий мир остался за границей этого короба. Они стали одним протяженным и гибким мостом, что медленно тек вперед нескончаемой волной вечности, неостановимой лавой, что извергается из самого сердца земли. Они стали одной дорогой, одной прямой линией, на концах которой трепетало то, что они привыкли называть собой, в то время, как в центре этой линии разницы между ними уже не существовало. Они стали дорогой, по которой можно было бесконечно идти навстречу друг другу, с каждым шагом все больше и больше становясь единым целым. Данка ощутила, что ей трудно дышать. Что-то как будто втискивалось в ее клетки, прямо внутрь материи ее тела, ее кожи и костей. Что-то втискивалось, ввинчивалось, занимая свободное пространство, хоть там не могло быть свободного пространства, иначе она бы просто разлетелась по воздуху, как пыль на ветру. Ей стало тесно и хорошо, и еще очень жарко. Пылала буквально каждая частичка ее тела, разогретая трением до неприятного ощущения слишком большой плотности. И приятного при этом. - Что происходит? – выдохнула Вель, широко открытыми глазами глядя на нее. Данка смотрела в ответ и не знала, что ей сказать. Что-то неуловимо изменилось между ними, прочно, раз и навсегда. Что-то как будто сместилось или повернулось ребром, или просто приобрело иное положение. Или они сами так изменились или так повернулись. Только вот теперь не было просто Данки. Этого невозможно было объяснить словами, все мысли вылетели из головы, потому что мозг был не в состоянии зафиксировать то, что разворачивалось между ними прямо сейчас. Ослепительно сверкали молнии в фиолетовом небе, и при этом было так тихо, словно даже листья затаили дыхание. И Данка больше не ощущала себя одной. Она больше не была одной. Во все глаза она смотрела и смотрела на Вель, чувствуя, как изнутри начинает подниматься ликование. Словно само солнце внутри ее собственного тела поднималось откуда-то из невидимых глубин вверх, освещая своими лучами каждый клочок ее плоти, каждую мельчайшую частичку души. Не было больше холода, тянущей тоски, чувства отделенности. Не было больше вопросов, что без конца терзали, которые даже невозможно было облечь в слова. Не было больше ощущения бесконечного предчувствия, ожидания, невыносимости от несуществования одной единственной вещи, которая теперь у нее была. Она была! Данка ощутила слезы, которые полились по щекам, смешиваясь с дождем, и засмеялась, глядя прямо в глаза Вель, в глаза, которые теперь были ее собственными. Не так, чтобы она сама смотрела из них на себя, но каким-то странным образом теперь это были и ее глаза. Теперь Вель была чем-то большим, чем-то, слитым с нею, чего не было раньше. Граница между прошлым и вот этим самым мигом, в котором переменилось все, была толще гранита и выше Данарских гор, но если бы кто-то потребовал под угрозой жизни Данку сейчас объяснить, что эта граница представляет, она бы просто рассмеялась в ответ. Не было слов, способных описать это. Да они и не были нужны. Просто теперь их стало двое. - Великая Мани, нет предела Твоей Милости, - пробормотала Данка, подаваясь вперед и обнимая Вель так близко, как только могла. – Нет предела Твоей Милости, - шептала она, чувствуя, как текут и текут по щекам слезы. А это золотое солнце внутри нее все продолжало свой медленный подъем. Казалось, что теперь разница между телом Данки и телом Вель стала меньше, хотя такого быть просто не могло. А почему не могло? Данке вдруг стало смешно. Что-то происходило и разворачивалось прямо сейчас для них обеих, и этому чему-то было глубоко плевать на то, считала она это возможным или нет. Еще пять минут назад Данка даже не могла себе представить, что может однажды испытать что-то подобное, а вот прямо сейчас она переживала это. И раз так, то какие могли оставаться сомнения? Теперь их тела были совсем близко. И не потому, что они обнимали друг друга, вовсе не поэтому. Теперь Вель воспринималась как отдаленное эхо самой Данки, как отзвук ее собственного звука или тень ее тени. И это чувство было очень правильным, очень-очень сильным и личным. Присутствовало и еще что-то. Данка не отдавала себе отчета в том, что это, но некоторые ощущения казались особенно странными по сравнению со всеми остальными. Снизу вверх вдоль позвоночника медленно поднимались прямо к ее груди медоточивые волны удовольствия. Одна за другой они накатывали и накатывали, пропитывая буквально всю субстанцию, которую собой представляла Данка. Они затрагивали все ее тело, каждую клетку, и с каждой секундой затрагивали все сильнее. Вель под ее руками задрожала, как от холода, но Данка знала, что вовсе не ледяной дождь тому причиной. Каким-то совершенно неописуемым образом прямо сейчас она чувствовала то же самое, что и Вель, и была абсолютно уверена в том, что волны наслаждения сейчас заливают их обеих. Это походило на мед, густой, медленно текущий мед, что поднимался и поднимался вверх вдоль позвоночного столба, растекаясь при этом во всем теле, как в пустой бочке, пропитывая даже стенки самой бочки. Наполняя их обеих до последней клеточки, как сок наполняет напитанный солнцем персик. Данка поняла, что тихонько постанывает от невыносимого наслаждения, спрятав лицо на плече Вель. Она не была уверена, что сейчас сможет посмотреть ей в глаза, не сгорев от стыда. И одновременно этот стыд казался настоящей глупостью. Потому что они были одним телом. Потому что Данка сейчас находилась прямо внутри каждой клетки Вель, внутри всех ее органов, жил и костей, как и Вель, пропитывающая ее насквозь. Может, Вель и была этим тягучим медом? Может, они обе были этим медом, который невозможно было назвать никаким иным словом, кроме одного единственного? Я никогда не думала, что любовь можно ощутить физически непосредственно каждой порой своего тела. Вот же она, эта любовь. Вот она! Данка поняла, что плачет, судорожно стискивая пальцами рубашку Вель. Та тоже дрожала, уткнувшись лицом в плечо Данки. Ее пальцы гладили и гладили мокрые кудряшки Данки, прижимали ее голову к себе. Это ощущение было всеобъемлющим. Тишина, наслаждение, любовь. Абсолютная безопасность, в которой они вдвоем прильнули друг к другу так близко, как только можно было. Слились душой, телом, каждой фиброй существа и теперь медленно поднимались на золотых волнах переполняющего их наслаждения, которому не было имени. Или было имя – Любовь. Любовь, ощутимая в клетках тела. Данка не смогла бы сказать, как долго все продолжалось. Только через какое-то время она поняла, что гроза медленно отступает прочь. Ветер ослабел, утомленно и неохотно раскачивая верхушки деревьев, с которых медленно сыпались вниз последние дождевые капли. Зарницы теперь сверкали где-то вдали на западе, и гром порыкивал там же, как зверь, который смертельно устал от сражения и теперь уползал в свою берлогу. И Данка уже чувствовала этот умопомрачительно сладкий запах, который бывает в воздухе только после весенней грозы. Запах отмытых дождем цветов и трав, напоенных водой до отказа. Так и она была наполнена этой нежностью до самого предела и измождена. Словно зрелый плод, что едва удерживается на ветви и готов сорваться с нее в любой миг, но отчего-то не срывается. Ноги подкашивались, голова кружилась, и наслаждение пропитывало даже ее волосы, даже ресницы на ее глазах. Данка давно уже смеялась тихонько, шатаясь, будто пьяная, поддерживаемая руками Вель. Наконец она нашла в себе силы поднять голову и взглянуть той в глаза. Вид у Вель был совершенно шальной, и она тоже дышала тяжело и рвано, с трудом приподнимая налитые тяжестью веки. Данке хотелось петь или плакать, потому что Вель никуда не делась и, судя по всему, не собиралась больше никогда никуда пропадать. Она как будто вся сконцентрировалась прямо в груди Данки, слева, чуть выше сердца. Рядом с ними горел ослепительным огнем дар Небесных Сестер, напоенный нежностью также, как и все остальное тело. Наверное, так чувствуют себя люди после занятий любовью, вяло подумала Данка, чувствуя, как растекается и тонет в черных зрачках Вель. Если бы можно было заниматься любовью каждой клеточкой тела. Губы Вель дрожали, растягиваясь в неуверенную слабую улыбку. Она смотрела и смотрела, не говоря ни слова, но Данке больше не нужно было слышать ее, чтобы чувствовать все, о чем она сейчас думает. Потому что ничто не исчезло, потому что между ними что-то очень резко переменилось раз и навсегда. И теперь стало так. А иначе стать уже не могло. - Ты… все хорошо? – хрипло спросила Вель. Ее пальцы без остановки перебирали кудряшки Данки, легко-легко гладили ее затылок и шею. Отчего-то даже эти прикосновения сейчас казались чересчур грубыми по сравнению с тем неописуемым блаженством, которое соединяло их обеих несколько мгновений назад. - Все хорошо, - тихонько ответила Данка, глядя на ее губы. А что, если я сейчас поцелую ее? Сам по себе вопрос казался странным. Все теперь было иначе, весь мир теперь изменился для них обеих, и больше не было ничего, что могло бы заставить Данку сомневаться. Прямо сейчас не было и просто не могло быть в мире ни одного единственного человека, который был бы ей физически ближе Вель. Даже не духовно, не потому, что она испытывала какие-то чувства, а совершенно физически. Оставалось только удивляться, что этот комочек, бывший Велью в ее груди, нельзя потрогать. Или что Вель до сих пор продолжала оставаться в своем собственном теле, которое на взгляд обычных физических глаз было отделено от тела Данки. Но на самом-то деле оно отделено не было. На самом деле Данка чувствовала, что отныне она живет с двумя телами. Это казалось парадоксальным, но она была уверена в этом точно так же твердо, как и в том, что солнце каждое утро встает на востоке. Вель тоже смотрела на нее и на ее губы. Ее взгляд медленно перетекал от ее глаз вниз и обратно, в глазах застыл невысказанный вопрос. Отчего-то Данке на миг стало смешно. И чего они боялись? Или – чего хотели? Разве не целовали они друг друга прямо сейчас каждой клеточкой неистово и так сильно, как никогда раньше? Разве не был этот поцелуй самым волшебным, самым безумным, самым головокружительным из всего, что только знал мир? - Данкаааа! – донесся издали протяжный голос Китари. – Веееель! Вы живы? Где вы? Они улыбнулись друг другу, отчего-то зная за миг до того, что так произойдет. Данка вдруг очень остро ощутила, что теперь в ней поселилось какое-то странное знание, какого раньше не было. Как совершенно четкое предчувствие следующего вздоха, взгляда, слова. Необъяснимое, настолько естественное, что ей вдруг показалось удивительным то, что раньше его не было. Как она вообще могла жить так, как жила до этой грозы? Жить внутри собственной кожи, ограниченной собственным телом и собственной головой, жить в одиночестве и вечном холоде, сжатой и спеленутой невидимыми сетями тоски? - Вееель! – надрывалась издали Китари, и к ней присоединился голос Мефнут: - Данкааа! Где вы? - Пойдем? – тихо спросила Вель, выпутывая пальцы из ее волос и осторожно беря ее ладонь в свою. Глаза у нее сейчас светились почти как рассветное солнце. - Пойдем, - улыбнулась ей Данка, отчего-то чувствуя, как правильно, как по-настоящему полно звучат теперь эти слова. Кажется, вот с этой самой минуты наша дорога и началась. Все, что было до этого, было лишь подготовкой к этому мгновению. И вот теперь началась дорога. Данке было больше не страшно. Аватара или не Аватара, анай, Ремесленница или кто-то еще, все это больше не имело значения. Теперь она стала двумя телами и двумя душами, а может, и одной душой в этих двух телах, это тоже было неважно. Важна была лишь невыносимая нежность. И ее ладонь в ее руке.