Танец Хаоса. Догоняя солнце

Сквозь толстые прутья решетки виднеются расплывчатые человеческие лица, больше похожие на искривленные маски. Глаза на них сверкают болезненно ярко, губы оживленно шевелятся, подрагивая, обнажая зубы, как бывает, когда голодные звери подкрадываются к добыче, колеблясь, напасть или нет. Я вижу собственные руки, что держатся за толстые шершавые прутья решетки. Руки грязные, покрытые запекшейся кровью и синяками. Со всех сторон люди набрасываются на решетку, словно волны, захлестывающие прибрежную скалу. Алчное пламя голода в их глазах, все они хотят меня, тянут ко мне руки, скулят, яростно лают что-то, будто звери. Затуманенные глаза, голодные глаза, алчущие выпить меня, выжрать меня до самого дна, еще больше, столько, сколько получится заглотить, не подавившись. А может, даже это не остановит их. Может, они пожрут меня даже в том случае, если это приведет к их собственной смерти. Как запаленная лошадь, что жадно пьет и пьет воду до тех пор, пока не захлебывается ей. Я ощущаю лишь презрение и неимоверную усталость. Полмира за спиной, половина известной земли пройдена по зову, что гнал и гнал вперед, чтобы найти что-то, чему я не могу даже дать имени. И все закончилось здесь, в богами забытом захолустье, в железной клетке посреди деревенской площади, где совсем скоро меня сожгут по обвинению в ведовстве. Или съедят заживо: зависит от того, кто успеет прежде – жрецы или толпа. Люди ненавидят и боятся тех, кто не похож на них. Люди стремятся пожрать все, что им желанно, будто саранча, набрасывающаяся на урожай. Мне уже все равно. Не осталось больше сил, чтобы бороться, чтобы даже обращать внимание. Мой путь закончился в краю, где подобных мне не видели никогда, закончился именно так, как я и предполагала. Но я не могла не выйти на дорогу, когда зов призвал меня, я не могла сопротивляться этому тянущему, мучающему, изводящему чувству. Я знала, что, войдя в мир смертных, иду на смерть и несу ее собственному народу, последняя в своем роде дочь серебристых колючих звезд и кудрявых зеленых чащ, что дали цвет моим волосам и глазам. Я знала все и я не могла иначе. Какой-то человек пытается просунуть руку сквозь близко посаженные прутья, скуля и скребясь, будто умирающее от жажды животное. Его грязные пальцы стискивают мое запястье, до боли, дрожа, щиплют его, как если бы он хотел сорвать кожу с моих костей и наесться ей. Может, так оно и есть. Я отдергиваю руку, и человек почти воет, кривясь и продираясь вперед через прутья, не обращая внимания ни на что, кроме меня, словно готов разодрать свою плоть в лохмотья, лишь бы пролезть внутрь клетки. Я отвожу от него глаза, чувствуя постылую изможденность. Мой взгляд ползет над собирающейся вокруг клетки раззадоренной толпой, над людьми в серых балахонах жрецов, которые что-то кричат и машут руками, пытаясь привлечь к себе внимание паствы, которая превратилась в обезумевших животных. И останавливается на женщине, что сидит верхом на высокой гнедой лошади. Она смотрит на меня во все глаза, но не так, как остальные. Она смотрит и смотрит, так пристально, так глубоко, так… Я не замечаю, как с треском разлетаются прутья решетки, и их осколки впиваются в напирающую со всех сторон толпу. Люди кричат, сбиваемые с ног порывами взявшегося откуда-то ураганного ветра, которые почему-то не касаются меня самой. Люди расползаются в стороны, часть из них двигается ко мне, другая прочь от меня, они сталкиваются, падают, возятся в грязи точно копошащиеся змеи. А я не могу оторвать глаз от женщины верхом на коне. Даже если бы солнце сейчас рухнуло на землю и потухло в облаках пепла и оглушительном шипении пара, я бы не смогла оторвать глаз. Потому что я знаю. Я ЗНАЮ. Данка стонала, металась по кровати и не могла проснуться. Часть ее сознания совершенно четко понимала, что ей нужно открыть глаза, подняться из своей постели и сделать это как можно быстрее, пока еще не слишком поздно. Другая часть с холодной жестокостью заставляла ее держать глаза закрытыми. Простыни пропитались ее потом, сбились под ней, Данка чувствовала, как текут по щекам слезы, моля Небесных Сестер о том, чтобы Они отпустили ее. Чтобы Они помогли ей. Помогли!.. Я поднимаюсь с колен, чувствуя, как подо мной дрожат ноги, подчиняясь неумолимому бессловесному приказу, силе, что влекла меня с самого начала времен, с другого конца мира, из жизни в жизнь. Я поднимаюсь навстречу той с глазами-полночью, что единственная устояла на месте под порывами урагана, удерживая свою перепуганную лошадь. Даже если бы сами горы опрокинулись навзничь, рассыпались в пыль, даже если бы моря высохли в пар, даже если бы небо рухнуло на землю, рассыпаясь на миллиарды осколков голубого стекла, она стояла бы и ждала меня. Я ЗНАЮ ЭТО. Мы смотрим друг в друга, пристально, молчаливо, впервые и снова. Мы смотрим. Я делаю шаг, и порывы ветра усиливаются. Они треплют остатки моего когда-то белого, а теперь измазанного и окровавленного рубища, мои белоснежные волосы. Они обволакивают мое избитое тело, хоть немного притупляя боль от ран, нанесенных теми, кто хотел заполучить меня себе, кто стремился успеть выпить меня раньше других, отщипнуть хоть кусочек, хоть кончиком языка ощутить вкус моей плоти. Им недостаточно того, что однажды я и так отдам им все без остатка. Они не желают ждать, они хотят сейчас. Даже среди этой ничтожной толпы, которая с визгом и криком копошится у меня под ногами, нашлись те, кто настолько обезумел от голода, что не желает ждать ни секунды. Они ползут мне навстречу, они тянут ко мне руки, скулят, пытаются ухватить меня, дотянуться, коснуться. Они мешают друг другу, напирают и дерутся, с невыразимой жестокостью сцепляясь, будто обезумевшие звери. Я не вижу их. Я шагаю к той одной, ради которой была рождена. К той, кого столько искала. К той, чьи глаза манят меня так же, как и всех остальных вокруг – моя бессмертная кровь. - Пожалуйста!.. – рыдала Данка, чувствуя даже сквозь сон, как горят ее раны, которыми было покрыто все тело, как горят ее слезы на щеках, как душит ее запутавшаяся вокруг тела простынь. Она слышала свой голос, но почему же тогда Небесные Сестры не слышали его? – Пожалуйста! Помогите мне! Порывы ураганного ветра поднимают тучи пыли, и эта пыль заволокла все вокруг. Теперь темно, почти как ночью, и низкий гул ветра наполняет мои уши. В этом гуле раздаются лишь отдельные выкрики людей, которые все еще пытаются добраться до меня, но их участь уже предрешена. Свою судьбу они выбрали сами, когда первый из них надругался над моим телом, что должно было знать лишь ее прикосновения и ничьи больше, когда они с ожесточением дрались друг с другом за право пожирать меня, запихнув меня саму в клетку, чтобы я досталась победителю. Уже тогда они сделали выбор, посчитав цену достаточной, а раз так, значит, пришло время предъявить им счет. Среди беснующихся ураганов пыли в почерневшем как ночь дне мелькают гранатовыми зернами крохотные капли крови. Криков становится все меньше, и вскоре они смолкают совсем. Я протягиваю руку навстречу своей душе. Я улыбаюсь, и капли чужой крови текут по моим щекам, смывая мою собственную. Я плачу, потому что чувствую, как становлюсь наконец-то цельной, когда моя душа принимает мои руки в свои, мою боль в себя. Когда мы становимся одним. С истошным воплем Данка вскочила на кровати, чувствуя себя так, будто сердце вот-вот лопнет в груди. Она не понимала, где находится, почему вокруг темно, и лишь одна единственная свеча горит на столе. Она едва разобрала несколько удивленных возгласов, прозвучавших рядом, подорвалась с места в тщетной попытке дотянуться до Вель. Сейчас это было жизненно важно, гораздо важнее всего на свете. Дотянуться до нее, коснуться ее хотя бы кончиком пальца. Данка вновь вскрикнула, когда неслушающиеся после пробуждения руки схватили пустоту, а сама она неуклюже свалилась с кровати на твердый пол, больно ударившись плечом и щекой. - Грозар, да что с ней? – голос Гайды немного вернул ее в себя. – Мефнут, помоги мне! Надо положить ее обратно на кровать. - Вель! Где Вель?! – сейчас это казалось самым важным на свете. Данка осознала, что надрывно плачет, а щеки ее мокры так, словно лицо омыли водой. Две фигуры склонились над ней в отблесках горящей на столе свечи, в их голосах звучала тревога. - Успокойся, Дань, - мягко заговорила Мефнут, пытаясь подхватить ее под руку, чтобы приподнять с пола. Вот только тело чувствовалось таким разбитым, измученным, таким болезненным, что Данка буквально застонала, ощутив прикосновение ее рук как ожог. Мефнут, видимо, не поняла этого и вновь потянула ее вверх: - Давай мы с тобой сейчас приляжем на кровать, и все будет хорошо. Я помогу тебе, обопрись на меня. - Вель! Мне нужна Вель! Пожалуйста! – Данка ощущала такой лютый, пережавший все нутро ужас, что едва могла говорить. Судорожно вцепившись в рукав Мефнут, она заглянула той в глаза: - Пожалуйста! Вель! - Ох, Милосердная! – выдохнула та, вглядевшись Данке в лицо. – Вель здесь, не бойся ничего. Она просто спит. Сейчас я разбужу ее, и… Вдруг Мефнут охнула и резко отпустила Данку, когда знакомая фигура буквально оттолкнула ее в сторону. Данка застонала от облегчения, заглянув в родные глаза, и слезы хлынули потоком. Теплые руки Вель обняли ее, прижимая к себе, Данка вцепилась в нее так крепко, как только могла, чувствуя, как безумно стучит в груди сердце. Ей отчего-то казалось, что если Вель сейчас ее отпустит, это самое сердце просто лопнет в груди, заливая все алыми каплями. - Успокойся, - мягко зашептала Вель, и ее широкие ладони гладили Данку по волосам, перебирали кудряшки, поглаживали спину. – Я здесь, все хорошо, только успокойся, маленькая. - Что происходит? – в голосе Гайды звенело напряжение. - Простите нас, - хрипло проговорила Вель над головой Данки. – Прости, Меф, я не хотела тебя толкать. - Ничего, - беззлобно буркнула та. – Но что случилось? Данка была просто не в состоянии выдавить из себя ни звука, цепляясь за Вель и чувствуя, как начинает потихоньку замедляться бешеный сердечный ритм. Она осознала собственное покрытое потом тело, почувствовала, что вздрагивает в руках Вель. Боль, которую она испытывала в том то ли видении, то ли сне, начала медленно отступать, растворяться, забываться, как отступает ночь под лучами утреннего солнца. - Это… сложно объяснить, - Вель говорила и тем временем баюкала Данку, слегка покачивая ее на руках. Так делала мани когда-то, много лет назад. – Иногда мы вдруг видим что-то, это просто приходит и завладевает нами обеими, и остановить это никак нельзя. Такое уже случалось несколько раз. Вот и сейчас тоже. - Вы видите… будущее? – Мефнут запнулась, она звучала тревожно. - Нет, прошлое, я думаю, - покачала головой Вель. – Во всяком случае, сейчас я видела, как мы познакомились в прошлый раз. Данка была в клетке, там были люди… - От воспоминаний Данка инстинктивно сжалась в ее руках и вновь задрожала. Вель замолчала и прижала ее к себе еще крепче. А затем твердо проговорила: – Одним словом, это прошлое. Оно ушло, и возврата ему нет. И ничего из этого коснуться нас уже не может. - Но почему сейчас? – недоуменно спросила Гайда. – Из-за того, что сказала та служанка? Из-за того, что вы встретились здесь в прошлый раз? - Да, - кивнула Вель. – Я думаю, поэтому. - Мы можем чем-то помочь? – предложила Мефнут, и Данка ощутила, как Вель отрицательно мотнула головой: - Это просто нужно пережить. Если бы вы могли оставить нас одних на несколько минут, это было бы неоценимой помощью. - Конечно, Вель. Данка всхлипывала, уже гораздо тише, чем в самом начале, и слушала, как выходят из комнаты их спутницы. В руках у Вель было спокойно и тепло, а закрывшаяся за друзьями дверь буквально вырвала у нее из горла вздох облегчения. Теперь они были совсем одни, и запах Вель, ее ощущение наполняло все вокруг Данки и ее саму. Ничто больше не мешало ей воспринимать это ощущение всей собой. Странно, а раньше она этого даже не осознавала. Казалось, знание приходило само, всплывало откуда-то из глубин, поясняя вещи, которые уже произошли с ней. Это утешало, хоть немного. - Как ты, душа моя? – тихонько прошептала Вель, склоняясь к ее уху. Ее губы покрывали влажные виски Данки невесомыми поцелуями. – Тебе лучше? - Лучше, - пробормотала Данка, очень медленно отпуская ее. Вель подвинулась, устраиваясь поудобнее. Теперь она держала Данку на руках, сидя на полу у кровати и прижимая к груди, и та чувствовала себя в ее руках совсем маленькой и очень-очень слабой. Боли больше не было, но осталась изможденность, выкручивающая узлами мышцы, словно все ее тело вывернуло наизнанку в судороге. Данка подтянула к груди голые коленки и запоздало поняла, что на ней осталась лишь форменная рубашка да белье, все остальное было снято. Руки Вель были такими теплыми. Она ощущала их прикосновения особенно ярко сейчас, будто всю ее кожу содрали, оголив нервы. Это прикосновение несло тепло и облегчение. - Если захочешь обсудить все это, просто говори со мной, - вновь мягко прошептала ей Вель. Ее ладонь нежно отвела пряди с лица Данки, стерла со щек слезы и пот, а глаза были мягкими и согревающими, как солнечные лучи. – Просто говори. Будет легче. - Я… помню, какой была, - с трудом пропихнула сквозь стиснутое горло Данка. – И это ужасно. - Они мучили тебя, вот почему, - голос Вель наполнила боль, а руки ее сжали Данку крепче, словно она пыталась защитить ее от ее же собственных воспоминаний. – Они измывались над тобой. Они причиняли тебе боль. Ты защищалась. - Я не защищалась, Вель! – Данка поняла, что приглушенно кричит. Горло вновь запершило от подступивших слез, но на этот раз она сдержалась. И вгляделась в глаза Вель, ища там утешения, ища защиты и нежности, которые смогли бы отогреть ее изодранное в клочья нутро. – Я убивала их. Одного за другим, жестоко, методично, выдавливая из них всю кровь по капле, пока они не стали сухими как листья по осени. Я убивала… - Они пытались разорвать тебя на клочки голыми руками, - Вель охрипла, в горле ее клокотала ненависть, глаза стали горячими, будто уголья, и полными ярости. – Я видела только это, но уверена, что было и что-то до того, как ты оказалась в той клетке. - Да, - Данка вновь задрожала, уловив лишь смутный оттенок воспоминания о том, что предшествовало клетке. Остальное ее память отсекала непроницаемой стеной, как отсекает грезу вернувшееся бодрствование. С трудом справившись с собой, она покачала головой: - Но это оттого, что я была рождена нимфой. Наша первая Боевая Целительница Найрин – тоже нимфа, и она сводит с ума людей. Они ничего не могут поделать с собой и буквально сходят с ума, когда видят ее. Правда, наваждение быстро отпускает их, а в моем случае все было иначе. Но это наваждение, они не хотели мне зла на самом деле. - Это ничего не меняет, - твердо покачала головой Вель. – Это никого не оправдывает. - Вель, они не были виноваты в том, что я так действую на них, ведь они не осознавали этого. А я вот была виновата в том, как я их убивала, я-то все прекрасно осознавала! – Голос дрогнул, слезы все-таки прорвались из глаз на щеки. Данка затряслась всем телом от рыданий, прижимаясь к Вель еще теснее, пытаясь спрятаться в ее руках. – Вель, во мне было столько злости, ярости! Я хотела им смерти и мучений, понимаешь? Я наслаждалась этим! - Я была с тобой, и я делала то же самое, что и ты, - твердо проговорила девушка. Данка резко оторвалась от нее и заглянула ей в глаза. - Вель, но ты же чувствуешь, что это ужасно! - Ужасно то, что они с тобой сделали, - жестко ответила та, глядя на нее. – Этим они заслужили гораздо более страшную смерть, чем та, которой погибли. - Но это неправильно! – Данка вдруг ощутила себя на самом краю пропасти, готовой сорваться туда в любой миг. – Это просто ужасно! И недопустимо! - Это то, что они заслужили, - упрямо повторила Вель, отводя от нее глаза. Данка с силой стиснула ее лицо в ладонях и повернула его к себе, заставив Вель смотреть себе в глаза. И увидела в них боль и ярость, как и ожидала увидеть. - Чем мы тогда лучше того, с чем мы боремся? – отчаянно зашептала она, не позволяя Вель вырваться из ее хватки и отвести взгляд. – Зачем тогда все это, Вель? Зачем вообще нужна эта борьба, если она превращает нас в еще больших зверей, чем то, чему мы противостоим? - Я не знаю, - неохотно буркнула та. - Я знаю, Вель! – Данка всхлипнула. – Я чувствовала такую ярость, такую невыносимую ярость, что она убивала меня. И я знаю, что если я еще раз почувствую что-то такое, то я просто умру. Нельзя жить, будучи переполненным такой злостью! Это хуже смерти. Вель ничего не ответила, но помрачнела, а раскаленный камешек в груди Данки наполнился горячей болью. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем взгляд Вель смягчился, она прижала к себе Данку и вновь принялась тихонько баюкать ее, приговаривая: - Все прошло, маленькая, все это ушло прочь. Все это в прошлом и никогда больше не вернется. Ты свободна от этого, моя золотая искорка, моя солнечная вспышка. В тебе сейчас есть лишь любовь, и только ей одной ты живешь, ты дышишь, ты сияешь. Я чувствую ее в тебе, эту невыразимую золотую нежность, и не могу представить себе, чтобы хоть что-то изменило это. – Данка прижала к губам ее ладонь и принялась покрывать ее поцелуями. В голосе Вель зазвучала тихая горечь. - Не бойся ничего. Тебе не нужно будет больше нести эту прошлую ненависть, эту ярость. Теперь все иначе, для нас двоих все иначе. Ты изменилась. Ты все та же, какой я видела тебя только что, но при этом иная, более живая, более искренняя, настоящая. - И ты все та же, Вель, - всхлипнула она. – Я узнала бы тебя среди тысяч, среди миллионов людей по твоим глазам снова и снова, сколько угодно раз. - Вот и славно, моя золотая птичка, - тихо шептала Вель. – Вот и славно. И коли так, то позволь мне тревожиться обо всем плохом, раз уж во мне до сих пор стоит та же самая боль. Я понесу эту ярость за нас двоих. - Что же ты говоришь! – Данка вновь вывернулась в ее руках и требовательно заглянула в ее глаза, в которых стояла печаль. Странная болезненная печаль, та же самая, которую она видела всего несколько минут назад в глазах той, другой Вель. Той, что жила тысячи лет назад и непостижимым образом прямо сейчас. Данка горячо заговорила, желая лишь одного: чтобы эта печаль навсегда покинула ее глаза. – Я буду делить с тобой все поровну! Пополам все, что нам с тобой на двоих выпало, и не смей делать хоть что-нибудь без меня, хоть какую-нибудь боль испытать без меня, слышишь? Все до капли я выпью вместе с тобой, моя родная, и иначе быть не может! Вель невесело рассмеялась и прикрыла глаза, словно пыталась закрыться, спрятаться от того, что говорила ей Данка. Та решительно взяла ее за грудки рубашки и легонько встряхнула, настойчиво глядя ей в лицо: - Ты слышишь меня, Аватара Вель? Клянись мне, что ты во всем будешь со мной! Иначе какой толк из того, что мы нашли друг друга? Какой тогда смысл во всем этом? Или мы одно, или убей меня сейчас, сразу, и закончим со всем этим. Потому что без тебя я не могу и не хочу больше. Взгляд Вель изменился. Теперь он стал таким, что все внутри Данки затрепетало от его прикосновения. Ладонь Вель легла ей на щеку со сводящей с ума нежностью и бережностью. - И я не могу без тебя, - хрипло пробормотала она, глядя Данке прямо внутрь, в самое нутро, до самого донышка, где пряталась их слитая в одно вечно возрождающаяся душа. – Я… - она запнулась, и Данка ощутила, как на миг дрогнуло в груди сердце. Чье и в чьей груди она уже не знала. – Я люблю тебя, Дана, - прошептали губы Вель, и Данка едва не застонала от буквально залившей все тело волны неописуемой нежности. А из Вель слова полились потоком, хоть ее голос и дрожал от напряжения. – И честно говоря, мне глубоко наплевать, кто ты, кто я, что нас с тобой ждет впереди или что было с нами раньше. Это не имеет для меня ровным счетом никакого значения. Значима лишь ты, твои глаза, твое сердце в моей груди. Я не хочу ничего, что не было бы тобой, а за тобой я готова идти хоть на край мира. И делать все что угодно, если это цена за то, чтобы видеть твои глаза. - Я люблю тебя! – прошептала Данка, растворяясь в бездонной нежности ее глаз. – Всем сердцем, всем собой я люблю тебя, моя душа! Вель склонилась и поцеловала ее, и в тот же миг невыносимое наслаждение взорвалось всем миром, каждой клеткой, каждым мгновением, наполнив их обеих, соединив их, слив в одно целое. Ее губы были самыми мягкими и самыми желанными на свете, ее глаза были самыми красивыми и яркими из всех, что видела Данка. Единственно нужными, такими долгожданными, что хотелось то ли плакать, то ли смеяться. И расплавленный мед потек по их жилам, набравшись золотой каплей янтаря в груди, прорвавшись навстречу друг другу. Данка целовала Вель и тонула в ней, и со скоростью одного солнечного вздоха неслась по толстенной, как канат, пуповине, что соединяла их двоих в одно целое, вышвыривая в ослепительную бесконечность золотого света. Этот свет наполнял их обеих, он пронзал их насквозь, он переливался сквозь них или они сквозь него, и чем были они? Биением? Пульсацией? Вздохом? Или взглядом самое в себя, бесконечным, пытливым, пристальным. Или криком, что рвал и рвал переполненную грудь, которая больше не могла выносить собственное дыхание. Жизнью с солнечными глазами, которая звенела, переливалась, кипела, пела и попирала стопами отчаянье, бессилие и мрак бесконечного одиночества. - Ты здесь, - шептали губы Вель в перерывах между поцелуями, и Данка чувствовала пульсацию ее сердца в своей груди. Как если бы у нее под кожей билось второе сердце. – Ты со мной, моя ненаглядная! Через столько лет!.. Это было сладко так, что хотелось петь. И до того горько, что она плакала. Тысячи тысяч лет, немыслимая толща времени где-то за самым краешком глаза, как прячущееся за горизонтом солнце, готовое вот-вот подняться в небо. Данка не помнила ничего из этих тысячелетий, но она чуяла их чем-то глубоко внутри себя, ощущала почти так же ярко, как и руки Вель, что дарили ей немыслимую нежность. Золотая пуповина соединяла их в одно существо и тянулась, тянулась бесконечной нитью сквозь толщу тысячелетий и пыль городов, сквозь горечь и надежды, сквозь самые высокие помыслы, самые отчаянные дерзания, самые страшные провалы. Неумолимая, вечная, не знающая ни конца ни края, эта нить вилась на веретене Девы, и ей не было никакого дела до того рисунка, в который она вплеталась под пальцами Мани. Радости и горести разбивались о нее, как бьются о прибрежные скалы бескрайние морские волны, и сколько бы ни терзали ее железные проржавевшие ножницы Старухи, а все ей было ни по чем. Ни зазора, ни царапинки. Вечность, сплетенная в косицу из их душ. Данка не помнила ничего и помнила все, но это было неважно сейчас. Сейчас она хотела лишь быть одним единственным вздохом, одной единственной песней, одним единственным ударом сердца и взглядом, самым родным, самым знакомым и самым первым. Вечно первым. Золотая тишина наполняла комнату, как наполняет мед напитанные солнцем соты. И в них они двое стали одной единой душой, одним телом, одной судьбой. И вселенные медленно переливались через них по бескрайнему мосту, соединившему два берега одной и той же великой реки. Данка не знала, сколько прошло времени, но в какой-то момент Вель вновь отстранилась от нее, и ее манящие губы растянулись в улыбке. Данка улыбнулась ей в ответ, бережно оглаживая ладонью такие знакомые черты. Поражаясь тому, что само ее тело помнит это прикосновение, хоть такого и не могло быть. Никак не могло. - Ты просила меня поклясться, что мы все разделим на двоих, но я хочу поклясться тебе кое в чем другом, - тихо проговорила она, глядя в глаза Данке. Голос ее был слегка осипшим, а запах так кружил голову, что Данка уже не понимала, лежит ли она в ее руках, или они обе тонут в белой пуховой перине облаков, которые медленно волочет над миром вращающий звезды вокруг своей оси ветер. - В чем? – едва слышно спросила Данка, не узнавая свой голос. Даже собственный голос казался ей чужим по сравнению с глазами Вель. - Я клянусь тебе, что никогда больше не позволю себе забыть тебя. Ни на миг, - Вель выглядела очень серьезной. Даже торжественной, если бы не эта сводящая с ума нежность. – Смерть ужасна тем, что мы забываем то, чем мы были, то, чем являемся и станем. Или этим ужасно рождение, что заставляет нас начинать с чистого листа снова и снова, швыряя нас в оголенный кусок плоти, которым мы вынуждены учиться управлять только затем, чтобы однажды отбросить его, как ненужные лохмотья. Главное не это, а то, что при переходе из жизни в смерть и обратно мы теряем память, которая связывает воедино все эти кусочки бытия. Которая придает смысл всему происходящему. И это – самая дорогая вещь, что есть у меня. Память тебя. – Данка ощутила, что плачет, вновь вздрагивает в ее руках. Слезы стояли и в глазах Вель, удивительно серьезных и таких глубоких сейчас, что по сравнению с ними ночное небо показалось бы лужей. – Я не хочу забывать тебя, Данка. Больше никогда. Я не хочу скитаться в этой ночи скорби, ощущая пустоту, пепел и холод, не хочу искать тебя вновь и вновь только затем, чтобы однажды забыть. Пусть я и вспомню потом, но это слишком жестоко. Это чересчур жестоко. - И что ты предлагаешь? – всхлипнула Данка. Внутри у нее стояла предрассветная тишь теплой летней ночи. - Не умирать, - просто пожала плечами Вель. Данка вздрогнула, ощутив, как ёкнуло сердце. Она запрещала себе думать об этом, запрещала с самого начала, когда только впервые поняла, что для нее значит Вель. Эта тема была слишком болезненной и жестокой, такой откровенно-звонкой, что каждый раз Данке казалось, что она расплачется сразу же, как только подумает об этом. Слишком жестоко, невыносимо неправильно. Почему Аватары должны были умирать за то, чтобы все остальные жили? Если Создатель действительно сотворил их для защиты мира, то почему обрек на такую жестокую судьбу? Жрицы твердили, что всегда должна быть жертва, иначе результат не стоит затраченных на него усилий, и в чем-то Данка соглашалась с ними. Но ровно до тех пор, пока их правота не уперлась в гибель Вель. Ты должна быть храброй. Ты анай. Поглубже вздохнув и закусив губу, Данка взглянула в глаза своей душе. - Мы должны умереть, Вель, - тихо, но твердо сказала она. – И ты это знаешь. Таково условие. - Кто его установил? – криво усмехнулась Вель, и что-то жестокое зазвучало в ее голосе. – Почему я должна ему следовать? Потому что такова была воля этого так называемого Создателя? Потому что это невозможно изменить? - Да, - твердо кивнула Данка. – Это невозможно изменить. Иначе мы проиграем. Губы Вель дрогнули, брови дернулись к носу, лицо исказила то ли злость, то ли терзающая грудь боль. Прикосновение ее ладони к щеке Данки стало еще более бережным и полным такой любви, что она растопила бы даже никогда не тающие снежные шапки на вершинах Данарских гор. - Но я не хочу, - голос ее дрожал, дрожали ее пальцы на щеке Данки, а глаза горели так неистово, что в лицо ей было больно смотреть. – Я не хочу! – вновь повторила она. – Что это за глупая воля, что заставляет меня выбирать между тобой и всем миром? Что за жестокий выбор! Почему тогда он называет себя Создателем? Уж лучше бы он звал себя бесом бездны мхира, ибо его замысел больше похож на идиотские ужимки деревенского дурака! - Что ты говоришь, Вель!.. – задохнулась Данка, чувствуя, как все внутри нее сжимается, а дыхание перехватывает. - Я говорю, что это неправильно! – упрямо выдохнула Вель, и воздух вокруг нее как будто уплотнился. К этому не имела никакого отношения сила Источников, которая сейчас с легкостью переливалась в них, будто всегда так и было, будто и не колотились они последние недели о невозможность соединиться, словно о каменную стену. Данка поняла, что забыла, как дышать, когда Вель взглянула ей в глаза, твердо и требовательно, и воздух вокруг нее как будто вспыхнул на мгновение, поймав искру горящей на столе свечи. – И я никогда не поверю в то, что это правильно. Потому что в смерти нет ничего естественного. В том, чтобы отобрать у человека жизнь во имя великой цели, нет ничего естественного. Как и в случае любой другой цели или вообще без нее. Смерть вообще самая неестественная вещь на свете, потому что жизнь создана радостью и во имя радости. Потому что человек стремится к радости каждый миг своей жизни, чувствуя, что она и есть – единственный смысл его существования, чувствуя свое подобие с ней, свой исток и цель в ней. Мы – дети радости, дети восходящего солнца. – Вель вдруг легко рассмеялась и покачала головой. – Так тогда каким образом наша смерть и вся связанная с нею боль забвения может быть итогом этого замысла? Это было бы или чересчур просто для столь сложного механизма, или чересчур жестоко. - И ты готова рискнуть и не умереть, поставив на кон миллионы жизней? – Данка, затаив дыхание, смотрела на эту женщину. Самую невозможную женщину на свете. И самую любимую. - Мы никогда этого не делали, - смеясь, уже по-настоящему смеясь, дернула плечом Вель. – Мы никогда не пробовали не умирать. Почему бы тогда не попробовать в этот раз? Данке вдруг тоже стало смешно. Ей должно было быть горько, потому что они говорили о вещах, которые все это время причиняли ей боль, но сейчас больно не было. Сейчас было смешно. Наперекор всему, всем невозможностям, всем зарокам, всем законам. Наперекор тому, что было предначертано от начала времен тем, кто этот мир создал. - Ты предлагаешь вообще не умирать? – уточнила она, лукаво глядя в теплые глаза своей души. – Ни от старости? Ни от битвы с Аватаром Хаоса? Вообще никогда? - Никогда, - расплывшись в широкой улыбке, кивнула Вель. – Клянусь тебе, моя милая. Никогда! - Я согласна, Вель! Никогда! – засмеялась Данка, приникая к ней так близко, как только могла. Здесь и было ее место, на груди Вель, место, которое отвели ей громады времен и тянущиеся из ниоткуда дороги судеб. Место, за которое она платила столь непомерную цену, платила столько раз, снова и снова. Но сейчас это не имело значения, потому что на этот раз она не собиралась больше позволять этому случиться. На этот раз она не собиралась умирать и поклялась в этом собственной душе. Негромкий стук в дверь и вежливое покашливание заставили их обеих вскинуть головы. Гайда осторожно заглянула в комнату, приоткрыв дверь, и сразу же отдернулась обратно, словно обжегшись. - У вас все в порядке? – ее голос звучал то ли смущенно, то ли напряженно. - Все хорошо, - громко отозвалась Вель. – Заходи к нам и остальных тоже позови. Нам надо обсудить дальнейшую дорогу. - Хвала Грозару! – выдохнула Гайда. – А то Волчицы из меня чуть душу не вытрясли, пытаясь выяснить, что у вас тут творится, и не прирезала ли я вас обеих, а теперь делаю вид, что вы заняты. Стоило большого труда их удержать. - Веди их сюда, Гайда, - разрешила Вель. - Не надо меня вести. Я сама приду, коли захочу, - послышался низкий рычащий голос Крол, и она оттеснила Гайду в сторону, врываясь в комнату. На мгновение Волчица замерла на пороге, и глаза ее сузились, затем она шагнула в комнату, едва не шипя от негодования. – Вот оно что! Вам миловаться вздумалось, значит! А нам из-за этого пришлось сидеть и выслушивать нытье этой проклятой низинницы, что вы, должно быть, или сошли с ума, или помираете тут. Гайда взглянула на Крол с таким ошарашенным видом, что Данка не удержалась и прыснула, спрятав лицо у Вель на груди. Почему-то сейчас ей было совершенно наплевать, что Вель держит ее у себя в объятиях, хоть у анай и не приветствовались публичные проявления чувств. Мы – что-то гораздо большее, чем просто я, вдруг прошептал ее внутренний голос. Мне не хочется больше «я». Только мы. Она оглянулась, глядя, как заходят в комнату спутницы. Только сейчас Данка умудрилась разглядеть обстановку и удивленно заморгала, крутя головой. Никогда еще ей не доводилось бывать в тавернах низинников, и все выглядело причудливо. Похоже на то, как обставляли дома анай, но все-таки как-то иначе. Возле окошка стояли две неширокие кровати, разделенные столиком, к которому было придвинуто два стула. Одна единственная свечка заливала помещение слабым светом, протянув по полу длинные тени от предметов. На стене Данка разглядела какую-то картинку, изображающую поля во время сенокоса, на полу лежал пыльный зелено-коричневый коврик. Еще имелся тазик с полным воды кувшином на комоде в углу и высокий шкаф с двумя дверками. Несмотря на скудность обстановки, комната почему-то показалась Данке удивительно уютной. Может из-за друзей, набившихся сюда и кое-как рассевшихся на кроватях и стульях вокруг них с Вель. Сразу стало тесно, но при этом и удивительно уютно. Как в нашем домике на Плато Младших Сестер, подумалось ей. Вель даже и не двинулась, так и держа Данку в объятиях, и ее это вполне устраивало. Никто, казалось, не обратил на этого особого внимания, одна только Китари покраснела, как рак, ну так она всегда была чересчур стеснительной, хоть изо всех сил делала вид, будто это не так. Когда все собрались, Вель слегка подрастеряла свою уверенность, уж больно недовольно ее рассматривала кривящая губы Крол. Однако она все равно постаралась говорить как можно тверже. - Думаю, мы недаром попали именно в эту гостиницу именно сегодня, и все случилось точно так, как случилось. Нам было видение, и мы видели, как все это начиналось в прошлый раз. Как начинался Танец Хаоса. – Обычно Вель всегда запиналась на этих словах, но на этот раз выговорила их так легко, будто речь шла о самой что ни на есть обыденной вещи. – И мне кажется, что раз все сложилось именно так, то бессмысленно бегать от судьбы. – Она взглянула на Данку, и та ободряюще улыбнулась ей. – Поэтому мы идем в Луас, - твердо закончила Вель. - В Луас? – вкрадчиво повторила за ней Крол. – Не к эльфам? - Нет, - покачала головой Вель. – В Луас, к Первому Жрецу Андозабара. - А если он тоже работает на Сета? – спокойно поинтересовалась Милана, сложив на груди могучие руки и разглядывая Вель с легким любопытством на дне разноцветных глаз. Эту женщину, казалось, вообще ничто не могло выбить из колеи. - Значит, мы пленим его или убьем, - отозвалась Вель. Голос ее прозвучал чуть менее уверенно, чем поначалу, словно она удивлялась собственной храбрости. Впрочем, почти сразу же Вель взяла себя в руки. – В любом случае, с чего-то надо начинать. Когда-то у нас уже получилось, почему бы не попробовать снова? - В одном месте яблоко дважды на землю не падает, - с сомнением покачала головой Милана. Крол молчала, нахохлившись и не сводя глаз с Вель. Гайда разглядывала собственные руки, сложенные на коленях, брови ее хмурились. Китари с Мефнут бросали ошалелые взгляды то на них с Вель, то на Волчиц, но ртов не раскрывали. Решив, что надо бы поддержать Вель, Данка подала голос: - Может, оно и так, но мы не узнаем, пока не попробуем. А убегать мне надоело. - Вот как, - бесцветным голосом проговорила Крол. – Убегать надоело. И теперь вы собираетесь отвоевать у Первого Жреца его трон. Я ничего не упускаю? - Ничего, - покачала головой Вель. – Все именно так. - И как же, позвольте спросить, вы собираетесь отвоевывать трон? – в голосе Крол медленно начало прибавляться яду, как бывает, когда капля воды набирается и набирается на конце сосульки перед тем, как сорваться вниз. – Вы уже научились соединяться? Или, может, вспомнили какой-то секрет из прошлых жизней, который тогда принес вам удачу? - Не то и не другое, - покачала головой Вель, когда Данка смешалась и не смогла ответить. – Но мы научимся. - Почему ты так в этом уверена? – сощурилась Волчица. - Потому что иначе мы погибнем, а я поклялась не умирать, - ответила та. - И это твоя причина? – всплеснула руками Крол, глядя на нее, как на безумную. – Вот эта вот бредятина? Ради этого мы должны рисковать будущим всего мира и вести вас, идиоток, в Луас?! - Ты пойдешь туда, куда и я, потому что поклялась в этом своей царице. А я пойду в Луас, - на этот раз Вель и не дрогнула, встретив разъяренный взгляд Крол. - А почему ты не думаешь, что я могу скрутить тебя в узел, зашвырнуть на плечо и отнести туда, куда я считаю нужным? – Крол почти что почернела от ярости, дыша так глубоко и шумно, словно несколько часов подряд карабкалась в гору, да еще и Милану на спине несла. - Можешь попробовать, - тихо отозвалась Вель, и на этот раз в ее тоне звучала самая настоящая угроза. – Но учти, стоит тебе только пальцем меня тронуть, как все дипломатические отношения с анай будут разорваны. Аватары не примут вашу помощь в Танце Хаоса, и вы хоть до скончания века сможете выстраивать иерархию и выяснять, кто у вас там главный. Но исполнить свой долг я вам не дам. Крол открыла рот, глаза у нее полезли из орбит. Даже у Миланы вид был потрясенным, а Китари с Мефнут замерли, во все глаза глядя на Вель. Одна Гайда отчего-то ухмыльнулась под нос и легонько качнула головой из стороны в сторону. Данка и сама уставилась на Вель, не веря собственным ушам. А эта невозможная женщина взяла и подмигнула ей, да еще так лукаво, что дурацкая улыбка растянула губы Данки еще до того, как она успела подумать о том, какую реакцию это вызовет у Крол. А та моментально вышла из оцепенения, подскочила на кровати и едва не заорала: - Бхара ты, Аватара! И ничего я у тебя спрашивать не буду! Мне Данка разрешит! - Мы пойдем в Луас, первая, - легко отозвалась Данка. Удивительно, но перечить неистовой Волчице оказалось гораздо легче, чем она думала, и ничего с ней за это не случилось. – Я поддерживаю свою душу во всем. Милана откинула голову назад и захохотала во всю глотку, заставив Гайду вздрогнуть всем телом и шарахнуться в сторону. Крол зарычала от бессилия, сжимая кулаки. Китари с Мефнут сжались в клубки, круглыми глазами глядя на них с Вель и пытаясь сделать вид, что их тут нет. - Эй там! – приглушенно заорал кто-то из-за стены их комнаты, вслед за чем послышалось несколько глухих ударов в стену. – Потише, вашу мать! Я пытаюсь спать! Это слегка отрезвило Данку, напомнив ей о том, какая здесь слышимость, и что говорить нужно потише. Впрочем, на Вель это особого впечатления не произвело. Она просто напрямую разглядывала анай, будто видела их впервые. - И раз уж именно здесь когда-то все началось, то здесь и продолжится, - вдруг твердо проговорила она, кивнув самой себе. В глазах Вель плескался смех. – Недавно мне было видение, касающееся присяги. В нем люди, желающие нашей защиты, присягали нам на верность, принимая нас в свои души. А мы в ответ забирали весь их страх, сомнения и боль. И дело здесь не в том, что мы хотели сделать кого-то счастливее или что-то в этом духе, - улыбка ее на миг стала мрачной. – Полагаю, это как-то связано с Рабами и Аватаром Хаоса. Я читала, что армия Спутников, сопровождающих Аватар, имела своеобразную защиту от Рабов, и полагаю, что эта самая защита как раз и заключается в присяге. А как это работает, мы видели уже на примере Гайды. – Наемница выпрямилась, непроизвольно коснувшись ладонью середины груди, и Вель твердо кивнула ей. – Ты просила нас о защите, и мы приняли тебя под свою защиту. То же самое я предлагаю и всем вам взамен на повиновение нашим решениям. Иначе когда появятся Рабы, вы будете абсолютно беззащитны. А, учитывая тот факт, что мы уже начали вспоминать свое прошлое и приняли решение идти в Луас, думаю, они не заставят себя долго ждать. Но в любом случае, это ваше решение. Она замолчала, и на несколько мгновений в комнате повисла потрясенная тишина. Данка и сама чувствовала, что то, что сейчас происходило, - беспрецедентный верх наглости, которой она сама от Вель вовсе не ожидала. И при этом ощущала невероятную правильность всего происходящего. Первой опомнилась Крол. - Ты что, хочешь, чтобы я присягала тебе? – голос ее охрип. – Я?! - Да ладно тебе, Крол. Это даже забавно, - вдруг пихнула ее локтем в бок Милана с легким смешком. Крол лишилась дара речи, так и застыв с открытым ртом, когда Милана взглянула на Данку с Вель и широко ухмыльнулась, склоняя перед ними голову. – Кровью своей, именем своей ману и моей верой в Небесных Сестер, что стучат в моей груди, я клянусь повиноваться и служить Аватарам Создателя и испрашиваю их защиты отныне и до самого последнего дня. - Ты совсем ошалела? – вырвалось у Крол. Данка ощутила легкий толчок в груди, как будто кто-то положил на ее малхейн ладонь и слегка подтолкнул ее назад. Голова на мгновение закружилась, а следом за этим пришло странное ощущение слабости. - Кровью своей, именем своей ману и верой в Небесных Сестер… - забормотали следом за Миланой Мефнут с Китари почти в один голос, и второй толчок, уже посильнее, заставил Данку нахмуриться и откинуться в руках Вель. Странная слабость и головокружение стали сильнее. Она с трудом сглотнула, чувствуя себя не слишком-то хорошо. Вель рядом с ней тоже одеревенела, не выпуская ее при этом из рук. В итоге Крол осталась одна сидеть на самом краешке кровати. Вид у нее был взъерошенный и злобный, как у кота с отдавленным хвостом. Вель ничего не говорила, но смотрела на нее молча и в упор. Милана ухмылялась, теребя мочку уха и глядя перед собой в пространство, Китари с Мефнут бросали боязливые взгляды на Волчицу. А Гайда смотрела на Вель с Данкой, переводя пристальный взгляд с одной на другую, будто увидела их впервые. В конце концов, Крол скривилась и проворчала сквозь зубы: - Проклятье, если ты в связи с этим думаешь, что я тебе теперь буду за элем бегать и спинку тереть, то ты очень сильно ошибаешься, Аватара проклятая, чтоб тебя узлом скрутило. – Глубоко вздохнув, она склонила голову и забормотала сквозь стиснутые зубы, глядя в пол: - Кровью своей, именем своей ману… Сжав зубы, Данка терпела головокружение и тошноту, которые наполнили все ее существо, когда Крол договорила свою клятву, терпела, прижимаясь к груди Вель как можно ближе. Странное чувство не оставляло ее ни на миг: ощущение точки, начала пути, или, быть может, витка спирали. Что-то продолжалось прямо сейчас и начиналось заново, как тысячи раз до того. И все же, сейчас это было что-то совершенно новое. Что-то впервые.