Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

      «Вёр-всезнающая! * Что с ней?!»       Чтобы выполнить профессиональный долг — пробежать глазами всех участников — спецкорреспондентке хватило тех мгновений, пока звучала над ареной то фирменное «добро пожаловать!» Темплсмита, впервые за несколько десятилетий прозвучавшее в записи из-за отказа обиженного мэтра выйти в прямой эфир под началом Хевенсби. Отсмотренные за недели подготовки многие часы записей и тысячи взятых крупным планом стоп-кадров не прошли даром: своим видом Фиделию не удивил никто. Сосредоточенные, как всегда, профи; искажённое лицо Джоанны; совершенно тупая физиономия несчастного Лая, не понимающего, что с ним происходит; напоминавшие театральные маски личины морфлингистов и широкая во все зубы улыбка О’Дэйра…       Вот там Цецелия. С каким-то оттенком надежды в затравленном взгляде. (Использовав вчерашнюю сутолоку в обесточенной студии Фликерманна, Труде наткнулась на неё и выпалила, не считаясь с возможными последствиями: «Завтра будете бежать за мной. Привет от Твилл!» И тут же скрылась, не оставив той шанса на расспросы.)       Точно таким, каким он должен быть, предстал и Пит Мелларк. Слегка надменный, чуть-чуть брезгливый, решительный и элегантный мальчик. С высоты её двадцати четырёх исполнившихся лет, успешной Авантюры и завидного положения в обществе, он, конечно, выглядел мальчиком. Особенно до того самого счастливого момента, как он одной фразой спас её вчера от позора на весь Хауптшадт и на все гау Валльхалла, которые так и не увидели её в непотребном для девушки-фрельсе обличии. Уже в тот вечер она моментально и напрочь забыла все те саркастические, а то и откровенно презрительные эпитеты, которыми награждала Пита из комментаторской во время прошлогодней трансляции. Да она не отказалась бы от них и накануне утром… «Он же хитёр, как Локи, и светел, как Хеймдалль, умён и красноречив, как Браги, великодушен и учтив, как Зигфрид, и прекрасен, как Бальдр. Как же я этого не увидела», и ей вновь и вновь хотелось вернуться глазами к его небесно-голубым глазам и рассматривать его покрытое солнечными веснушками лицо, уже не казавшееся ей нескладным и приплюснутым. Если бы только было можно, она смотрела бы на него до тех пор, пока Ёрмунганд не перегрызёт корни Иггдрасиля…       Все выглядели, что надо… И только Кэтнисс… Почему она в слезах? Почему она растрёпана так, будто только что билась в истерике? Что произошло с ней в эту ночь? Или уже утром? В планолёте? Или в стартовом комплексе? «Мне жаль ребята, но я не с вами…», — надоедливо напомнил внутренний голос, но многократно усиленный динамиками удар гонга положил предел неуместным раздумьям.       Для того, чтобы покинуть платформу поверх Рога и устремиться по каменной дорожке в сторону стартового диска Цецелии, корреспондентке хватило нескольких мгновений. Кумир её детства почти не умела плавать. Впрочем, как большинство из двадцати четырёх. Они беспомощно барахтались в воде и не тонули только благодаря вшитым в комбинезоны спасательным поясам. С каким гомерическим хохотом встречали зрители у экранов эти неловкие усилия былых кумиров — победителей прошлых лет — достичь твёрдой земли, оставалось только гадать.       — Целли, руку! — Труде с удовольствием заметила, что мать троих детей сумела довольно близко подобраться к дамбе, встала на колени и насколько было возможно протянула ей правую ладонь.       — Кто ты? — сделав пару гребков Цецелия ухватилась за руку странной капитолийки, по какой-то дикой причуде внедрившейся туда, где не положено было быть никому из посторонних.       — Лезьте, не спрашивайте!       Вытащить женщину из воды и поставить на ноги получилось у Труде легче, чем она могла себе представить.       — Хочу взять у Вас интервью, дорогая Победительница. Разве не хотите быть первой? Укромный уголок в секторе шесть, пока тут идёт сражение.       Переводчице приходилось говорить одновременно и для влекомой за собой на край озера Цецелии и для вездесущих камер. И для женщины-трибута, и для всех остальных — от Плутарха и до последнего зрителя — слова должны были прозвучать убедительно. А вдруг, с ужасом думала про себя Труде, она заартачится? Придётся ли её тогда вырубить и тащить на себе? Впрочем, Цецелия не думала сопротивляться пришелице, напротив, она покорно побежала вслед за ней.       Тем временем полоска пляжа сменилась густыми джунглями, через которые вела еле заметная тропинка, оставшаяся, очевидно, в наследство от строителей арены. «Она ведь знает дорогу», — обнадёживала себя уроженка Восьмого, уверенно поддерживая заданный корреспонденткой темп, который в славный год её победы она посчитала бы черепашьим. Он и вправду изрядно замедлился — Труде то и дело приходилось пускать в ход прихваченный в Роге меч, прорубая дорогу в зарослях. — А ну стоять, обе! — голос у мужчины был громкий и неприятный, он раздался из-за их спин. Принадлежал он победителю Игр-66 из Девятого, который догнал их по расчищенной переводчицей тропе. Первой остановиться и обернуться решила Цецелия. Не умирать же от удара в спину… — Куда собрались, птенчики? — издевательски произнёс Девятый. — Эй ты, журналюшка, не хочешь взять у меня первое интервью на Квартальной Бойне? — говорил он подчёркнуто грубо, с полным презрением к столичной штучке, решившей развлечься на Арене смерти, — Только сначала я разделаюсь с этой блаженной дурочкой, — и он показал своим мачете на Цецелию, — А ну в сторону, ходячее недоразумение!       — Пошёл прочь, свинья! — с этими словами столичная штучка, против всяких ожиданий Дэниэла Бернхарда, закрыла Цецелию собой и подняла меч.       — Ты что, угрожаешь мне, капитолийская ковырялка! В сторону! — хрипел победитель, — Да мне… ваши… правила. Убью обеих! — и он замахнулся на Труде своим мачете.       Дальше произошло то, что ни стоящая там же Цецелия, ни зрители у экранов, так и не смогли бы ни пересказать, ни понять. Мгновение спустя голова Девятого полетела вверх, а сучащее руками тело — вниз, в лужу фонтанирующей из шеи крови. Ещё через мгновение не успевшая опуститься на землю голова была, словно баскетбольный мяч подхвачена левой рукой Труде, которая, слегка подбросив её ещё раз, удобно зацепила её за длинные вьющиеся волосы и показала всем четырём сторонам:       — Мои дорогие зрители, для любителей статистики: удар называется «Прыжок велоцираптора». А это, — она тряхнула отрубленной головой трибута, — был Дэниел Бернхард. И запомните, голова не нужна тому, кто без неё родился, — и выкинув страшную игрушку в самые густые заросли, которые увидела вокруг себя, корреспондентка крепко схватила за руку совершенно огорошенную Цецелию и потащила за собой по тропинке…

***

      — Ну?!       — Что ну, Сёрен?       — Ты видел, что она творит, Хольгар. Не прикидывайся!       — А по мне эта её фраза: «Передай Твилл, пусть выльет на себя пять вёдер. Скажи, менторша велела» — просто блеск, — вмешался в разговор Улоф.       — Я бы так не сказал! — раздражённо говорил Свантессон, — налицо преступление против Заветов Первозодчих. Она сражается на потеху посторонним. Возмутительно!       — Разве ты сам, Сёрен, не нахваливал Труде, — язвительно отозвался штатгальтер.       — Нахваливал, было дело, — оберландрат был недоволен этим уколом, хотя и вынужден был признать очевидное, — но кощунство есть кощунство. Пусть мелкотравчатые капитолийцы живут по законам и регламентам, которые можно менять по их первой прихоти. Наши основания незыблемы, и пусть лучше не живёт тот, кто их нарушает. Если мы думаем о нашем общем будущем, если мы не желаем всеобщего падения, нам остаётся пожелать, чтобы Эйнардоттер никогда не вернулась в Валльхалл…       — Ты явно перебираешь, Сёрен… Или ты не видишь, начинается война. И ты хочешь выиграть её, соблюдая все несуразные правила, придуманные в какие-то непонятные времена? — вновь включился в разговор Торвальдссон, — и вообще-то надо помнить — Труде обнажила меч, защищая Цецелию, а защищать и спасать её попросил штатгальтер…       — Правила, дорогой Улоф, не придуманы. Они — дарованы нам свыше. И нет ничего лучшего, чем война, чтобы проверить, насколько мы готовы им следовать во имя высшего блага или же вертеть ими как угодно, ради сиюминутных выгод. Так что я буду ставить вопрос перед Стуртингом о лишении Эйнардоттер прав состояния фрельсе и о её вечном заключении в руднике № 19.       — Не готов поддержать, — покачал головой Харальдссон.       — Вообще-то, Хольгар, Хауптштадт — не Капитолий, а ты — не Сноу. У нас ДЕМОКРАТИЯ…