Commentarii de Bello Panemine (Записки о Панемской войне)

       Решение провести заседание Скупщины в Коперникограде Душан Джорджевич считал проявлением безумия. Кому могла придти в голову идея собрать наиболее уважаемых людей Крайны среди убогих развалин на Левой Стороне и всё ради чего? Чтобы посидеть в старинных креслах Зала Сердечного Согласия, озарённого сквозь прозрачный купол лучезарно-голубым сиянием Пангеи? Пустая и никому не нужная в наше прагматичное время романтика, негодовал ученый секретарь, пока лунный экспресс едва слышно постукивая колесами на стыках стальных стрелок, проносился мимо единственного залитого ярким искусственным светом разъезда на Северном полюсе. Он выжил благодаря небольшому посту наблюдения, устроенному здесь еще в Позапрошлую Эпоху и сохранившемуся только ради проведения школьных экскурсий на «крышу мира».       Остовы всех прочих ныне заброшенных за ненадобностью станций Лунной Железной Дороги, связавшей когда-то две столицы на двух сторонах небольшой планеты, были не столько видны, сколько угадывались в кромешной мгле. С тех пор, когда регулярное сообщение сначала уменьшилось до пары поездов в лунные сутки, а потом и вовсе прекратилось, станционные постройки ради экономии энергоресурсов были выведены из-под защиты силовых полей и стали хорошей мишенью метеоритных потоков, точно также, как и девять десятых кварталов Коперникограда. Победа Партии Возвращения в самом конце эпохи Прошедшей, превратила процветавший некогда огромный мегаполис в опустевшие руины. Жизнь продолжала теплиться только в районе Обсерватории, сохраненной, несмотря на регулярные протесты то одного, то другого гласного Высокой Скупщины. Гласные напирали на то, что визуальное наблюдение за Пангеей потеряло в наши дни, когда ее удалось буквально нашпиговать следящими устройствами, всякий смысл, и потому тратам народных денег на поддержание морально и физически устаревшего объекта нет ни малейшего оправдания. Впрочем, им последовательно возражали те из их коллег, кто считал право своими глазами увидеть Мать-Пангею одним из базовых и неотъемлемых прав лунного человека. Ради этой прихоти и приходилось поддерживать в рабочем состоянии железнодорожную ветку и пару-тройку составов, на которых время от времени ездили только сотрудники обсерватории, студенты и не очень многочисленные «пилигримы». Среди последних выделялась небольшая, но весьма сплоченная группа завсегдатаев подобных визитов, обычно дважды выбиравшихся в Коперникоград в течение земного года. Обсерваторские и железнодорожники посматривали на них свысока, обзывая их «геофилами» или «землепоклонниками». Именно от первых вторые и могли узнать, что, оказавшись в здешней «святая святых» — зале, потолок которого отличался настолько невероятной прозрачностью, что казался невидимым, несмотря на его способность выдерживать чудовищные нагрузки и радиацию, пилигримы могли проводить по нескольку часов без еды и питья, уставившись в какую-нибудь точку на поверхности голубого светила. Особенно смешно было наблюдать над такими, кто лежал плашмя на жёстком полу, беззвучно шевеля губами. Впрочем, от открытого зубоскальства над странноватыми любителями медитаций циничные технари всё-таки воздерживались. Вовсе даже не потому, что среди желающих посмотреть на Землю нет-нет да и попадались гласные Скупщины. В глубине души учёные из обсерватории были очень даже благодарны пилигримам, отсутствие которых немедленно повысило бы вероятность окончательного закрытия их собственной лавочки.       Между тем, лунный экспресс успел пересечь испещренную мелкими кратерами равнину Моря Холода и по широкой дуге нёсся, забирая на юго-восток по просторам Моря Дождей в направлении Пика Гюйгенса, у подножия которого во времена, последовавшими за тем, что на Луне было известно под именем «земного архикатаклизма», начал строиться Коперникоград. «Земным архикатаклизмом» лунные жители называли Вторую Ядерную войну, отбросившую назад земную цивилизацию настолько, что угроза вторжения с Земли казалась если не ликвидированной, то, по крайней мере, отодвинутой на необозримое время. Наконец-то они могли больше не прятаться, зарывшись в тайные убежища на той стороне своей планеты, что они с полным сознанием дела называли Правой. Роковое решение выйти на поверхность запретной Левой Стороны было принято, и едва ли кто из тогдашних лунян мог себе помыслить, к каким последствиям оно приведёт…       Между тем Джорджевич расположился в удобном анатомическом кресле возле напоминающего иллюминатор космического корабля окна с кружкой дымящегося цикориевого напитка, наблюдая, как Солнце начинает заваливаться за неподвижно висящую посреди небосвода Пангею. Определённо, думалось поднаторевшему в интригах чиновнику от науки, в этом зрелище что-то есть, когда яркое солнечное золото вплывает в молочно-бирюзовую земную лазурь на фоне черноты космической бездны. Может быть, всё дело в том, что пан гетман Радостин Шпачич решил полюбоваться прелестными видами. Ещё немного, и ради удачной карьеры не пришлось бы людям становиться геофилами…       Состав с гетманом и гласными, второй из трёх пассажирских составов, предусмотрительно сохранённых на ЛЖД, должен был отправиться из Теслаграда несколько часов спустя. За это время Джорждевичу предстояло проконтролировать финальную стадию подготовительных работ на Обсерватории, освещённый изнутри купол которой уже был заметен в правые окна состава, обогнувшего очередной глубокий кратер и подкатывающего к коперникоградскому вокзалу с юга. Чудо лунного света, построенное в годы процветания Левой Столицы, находилось на самой вершине Пика Гюйгенса. До того, как через толщу скальной породы была проложена пятикилометровая шахта скоростного лифта, материалы и агрегаты для стройки доставляли специальными летательными аппаратами, работающими на гелии-3. Сегодня попасть в Зал Сердечного Согласия можно было непосредственно со станции не больше, чем за каких-то десять минут. Звонимир Ковач, всегдашний оппонент Джорджевича, от всех этих технических штучек Прошлой Эпохи, был в полнейшем восторге, в то время как сам учёный секретарь, ни разу, надо отметить, за свою взрослую жизнь не бывавший на Левой Стороне, испытывал сильнейшее недоумение перед взглядами своего странноватого коллеги. «Если бы ты когда-то жил на Земле, Звонимир,» — говорил он ему, — «про тебя сказали бы, что ты увлёкся стимпанком! Зачем тебе всё это ненужное старьё?» Впрочем, если сейчас этим, как его там, «стимпанком» увлёкся гетман Шпачич, это казалось уже куда более серьёзным…       Но ещё более серьёзным был предмет обсуждения. События на Пангее принимали самый дурной оборот из всех возможных. Самое скверное было в том, что во время последнего, несостоявшегося жертвоприношения, события пошли именно так, как поганка Рихтарж смоделировала на симуляторе. Стрела в купол и электрическое замыкание системы силовых кабелей с одновременным выводом трёх электростанций, детонацией склада с боеприпасами в секторе 7 и катастрофой на ремонтной базе планолётов в секторе 5 — это же её, разорви её Нильс Бор, идея! Это же она сделала, и мы все видели на экране, что из этого всего получилось! Хочешь не хочешь, а поверишь в существование межпланетарной транскосмической телепатии…! И помимо того, что запасы ядерного оружия и банка передовых технологий вот-вот попадут в руки неадекватных подземных сидельцев из Тринадцатого Сектора, так ещё и Рихтарж ходит, распустив павлиний хвост, вся такая довольная тем, что на её прогностические способности обратили внимание в Скупщине. «Надо что-то делать, надо что-то делать!» — твердил себе Джорджевич, совершенно не понимая, чего он хочет в первую очередь: насолить Ренате Рихтарж или помешать одной из земных группировок добиться решающего перевеса над прочими.       Знакомая мелодия песни «Гей, славяне», наполнившая собой всё пространство одноместного купе-капсулы, прервала мучительные раздумья учёного секретаря. «А ведь когда между двумя столицами ходило по двадцать пар составов за земные сутки едва ли поезда встречали гимном…» — пронеслось в мозгу у Джорджевича. Впрочем, постаравшись прогнать от себя подальше досадную мысль, он поторопился вместе с небольшой толпой, в которой на этот раз преобладали вовсе не ясноокие пилигримы, а энергичные господа и дамы цветущего вида и спортивного телосложения, выйти на перрон навстречу уже ожидавшему его там Синише Станковичу, чтобы, наконец, перейти к тому делу, что заставило его покинуть Теслаград.