Долг

Время действия: продолжение основной сюжетной линии, год спустя после ареста главного героя. Первой мыслью была совершенно дебильная и досадливая «Я так и знал!» Второй - «И поделом! Когда играешь с дьяволом по его правилам, не стоит обижаться на крапленые карты». Потом проскочило краткое чувство стыда перед Юрой, но всё в итоге было сметено тем, что волновало меня эти дни на самом деле: - Мои дети! Должно быть, я крикнул это во весь голос - когда перед глазами рассеялось красно-черное марево, Каверин зажимал мне рот ладонью и что-то говорил, торопливо и тихо. Но тело все еще продолжало дергаться в судороге, механически повторяя эти два слова. До этой минуты я не осознавал, как сильно привязался к этим созданиям. Казалось, что неправильно и невозможно любить того, кого не знаешь, кого еще даже не видел, что это отдает животным инстинктом. Теперь же я понял, что имел в виду герой одной старой и безумно длинной книги, когда говорил, что родных любят не за красоту и достоинства, а просто не представляют себе без них полноценной жизни. Как бы к ним не относились. «Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю - а поди отрежь его...» Печально, но часто мы понимаем это лишь в тот момент, когда подносим к лицу кровоточащую культю. Каверин, хоть тоже прижимал к груди ладонь с алым полукружьем от моих зубов, выглядел довольным. Волосы растрепались, на щеках проступил румянец, глаза заблестели – ни дать, ни взять сытый вампир. «Чему он так радуется? Тому, что мне больно? Тому, что я все же попался на этот поводок - привязанность к собственным детям?» Я почувствовал себя беззащитным, бездумно открывшимся. Не так, как в тот раз, когда лежал перед ним с раздвинутыми ногами… а так, словно мне вскрыли грудную клетку, подставив чужому взгляду трепещущее сердце. «Ну, и что теперь? Плюнешь в него? Раздавишь в руке?» Почти наяву услышал: «Вы все-таки настоящий омега. Но «ваши дети»? С равным успехом их можно назвать «моими», ведь во многом на свет они появились благодаря мне. Я – один из самых плодовитых отцов в этой стране». Однако же, слова Каверина были строго по делу, хоть и звучали грубовато: - Теперь легче? Или воды подать? Точно? Значит, так... Сейчас не орать нужно, а вести себя тише воды, ниже травы. - Какой смысл… - хрипло проговорил я, сглатывая горьковатую, с металлическим привкусом слюну. - Ну, смысл выслушивать собеседника до конца есть всегда. - Так он жив?! - Тише, Алексей, – коротко приказал куратор и достал из папки еще один документ. – Пропал без вести. Успел катапультироваться, но на связь не вышел и найти его не удалось. - Что ж вы надо мной… издеваетесь, - прохрипел я. Буквы скакали перед глазами, упорно отказываясь складывать в слова. «Я, Орлов Юрий… вступить брак… оформить воспитание»… - Это копия его заявления. Было подано в тот же день, перед вылетом. Вот так вот все совпало. Задал задачку нашим законникам – оказалось, у них тут солидный пробел. Если бы он погиб – дело проще бы повернулось. Просто отдали бы одного из детей старшим Орловым, второго – на усыновление, и на том конец. Да слушайте же вы меня! И дышите ровнее. Теперь же все подвисает в воздухе. По крайней мере, до признания Орлова умершим. А это тоже дело непростое. На «гражданке» это происходит через 5 лет, или же через полгода – если есть основания подозревать, что человек мог погибнуть в ходе конкретного несчастного случая или катастрофы. Иными словами - пропал при угрожающих жизни обстоятельствах. - Я в курсе. У меня брат пропал, если помните. Каверин поправил очки и продолжил: - Но в зонах военных действий и военнослужащий, и обычный гражданин – то есть и Олег Смирнов - могут быть признаны умершими только через два года… после окончания этих самых действий. А конца им как-то не видно… - Короче отмахнуться от этого заявления ДемЦентру возможности нет? – я оправился, но по телу временами все же проходила мелкая дрожь. - Нет. Как и возможности определить судьбу близнецов. Они останутся в ДемЦентре до появления каких-либо вестей или заключения суда. Черт побери, им даже имен сейчас толком дать нельзя! Хотя отец Орлова, как я понял, уже готовит документы, чтобы забрать одного из внуков… И своего, скорее всего, добьется. - Почему? – спросил я, тихо злясь на Дмитрия Николаевича. Ни я, ни Юра не хотели, чтобы детей разделили. Пусть они не идентичные, но все-таки… - Потому что один из малышей так или иначе должен был принадлежать их семье. Неважно – жив Юрий или нет. Дети растут, в таком вопросе ждать особо некогда. - А что второй? - А судьбу второго так или иначе решало бы государство. - А что же… я? Каверин вздохнул: - Ну, «а что вы»? По закону вы никаких прав на этих детей не имеете… только на третьего. - А если я его усыновлю? - Попробуйте. Хотя обычно тем, кто сам способен иметь детей, в этом праве отказывают. К тому же в любом случае потребуется ждать появления вестей о судьбе Орлова. Но, как я уже говорил – наше законодательство тут весьма двусмысленно. В какую сторону вывернет – сейчас точно не скажет никто. Я хмурился при его словах. Все и впрямь было весьма зыбко. Дело пахло крупным судебным разбирательством и столь же крупными судебными издержками, а лишними свободными средствами я не располагал. Оставалось надеяться на добрую волю Миши и Дмитрия Николаевича. Хотя я даже близко не представлял, как последний отнесся к нашему с Юрой союзу. - Кто они? Близнецы. Я знаю, что они не будут друг на друга похожи, но.... По лицу Каверина промелькнула тень раздражения, и я добавил: - Я ведь не собираюсь отступать и отказываться от них. - Старший – бета, второй – альфа, - коротко бросил он, - Оба совершенно здоровы. - Подозреваю, Дмитрий Николаевич претендует на младшего внука. «Может, это и некрасиво с его стороны, зато весьма… логично. Бете будет лучше среди бет», - и все же, сглотнув, я вновь ощутил на языке горьковатый привкус. – «Зато в этом мире появился альфа, которого мне не нужно бояться». Виктор промолчал. - Так что же они и впрямь на несколько лет останутся безымянными? - Если через три месяца не будет никаких вестей, имя старшему присвоит ДемЦентр, младшему - дадут родственники его отца. Ладно, вам нужно отдыхать. Хоть оправляетесь вы очень хорошо. Даже не ожидали, учитывая здоровье вашего омеги-отца и ваше собственное в детстве, – говоря все это, он погладил меня по все еще несколько округлому животу, а потом, словно опомнившись, торопливо убрал руку. – Спите. Я зайду на днях. Может, что-то прояснится. - Виктор! – окликнул я его. – Почему мне не звонят родные? Им запретили? В темных глазах мелькнула задумчивость, потом – тревога. - Я не знаю. Возможно, дело в том, что они не хотят вас расстраивать. До свидания. Поплотнее завернувшись в одеяло, я прижал к груди подушку и уставился в окно, за которым проплывали клочки серых облаков. Где-то по другую их сторону сейчас спали или хныкали два живых пупса, похожих на меня и на их бестолкового отца. Нашел время, понимаешь… Почему-то Юру я совсем не жалел, видимо, не верил, что он и впрямь мог погибнуть. Хотя по здравом размышлении, длительная прогулка среди дикой природы или плен - тоже не то, что можно пожелать близкому человеку. Меня снедала тоска и досада – на жизнь, на родных, на Юру, на его родных, на свое затянувшееся на год одиночество. «Ничего не скажешь – устраивают тут омег с комфортом, и личная палата всегда лучше общей, но ведь так и рехнуться можно. Если даже мне так плохо, то что чувствуют люди более общительные или чувствительные? А дети? Неужели их тоже держат в кроватках, обложив игрушками, но, не уделяя и капли внимания? Ведь им без этого нельзя». Последнюю мысль я старательно гнал прочь. И вообще о сыновьях старался не думать, боясь снова впасть в истерику. Хоть тревога за их туманную судьбу и банальное родительское беспокойство (хорошо ли их устроили, как кормят, берут ли на руки) не отпускали. «Интересно, они здесь же – в Изоляторе? Или их отвезли «на Большую землю», разместили в каком-то другом здании? Вдвоем? По отдельности?» Налил себе воды из графина, провел рукой по опустевшему животу…. Грудь болела. «Все говорят, что выздоравливаю я быстро. Интересно, когда меня отсюда вытурят? Если вытурят вообще. Эх, Юрка, Юрка…» Умом я понимал, что выбора у него особого не было, да и не на курорте он там… но, блин, должен же быть кто-то виноват в том, что все сейчас вот…так?!

***

Водитель – все же он оказался альфой, я смог уловить запах (хоть после родов либидо и чувствительность у меня были понижены) – решил подзаработать на стороне, и подсадил по дороге еще одного пассажира. Какой-то бета, шурша пакетами с продуктами, осторожно шмыгнул на заднее сиденье. Я проследил за ним рассеянным взглядом и тут же забыл о его существовании. В мою сумку не полезет, а больше меня сейчас ничего не волнует. Еще минут 15 - и я буду в родной «берлоге», и все это потеряет смысл. Завтра надо будет обзванивать знакомых и особо – Дмитрия Николаевича и босса, куда-то ехать… но это будет завтра. «Интересно, там хоть раз убирались за этот год?», - решил я в очередной раз обидеться на родных, - «Мне ведь так ни одна душа и не позвонила, и не пришла. Ни свои, ни Юркины. И Каверин, сволочь, обманул». Несмотря на все обещания «зайти на днях» своим посещением Виктор меня более не «осчастливил», канув на дно с концами также, как и моя родня. Но когда меня выпускали из Изолятора, я все же ухитрился выведать у Станислава, куда тот запропал. Оказалось, что Каверин внезапно взял больничный, причем в городе его нет. Вспомнив о Викторе, поморщившись и словно протрезвев, я внезапно понял, что мы явно едем куда-то «не туда». Окраина города, остатки каких-то промышленных зданий, которые успели прокалить, но снести руки не дошли или не поднялись... В тот самый момент, когда я попытался успокоить себя мыслью «попутного везёт, я ведь не слышал – куда ему надо», в шею меня знакомо кольнуло что-то холодное и тонкое. Инъектор. Я уже говорил, что я – хронический идиот и неудачник?