(Не)Верные решения

      Гермиона вновь лежала на постели, ожидая того, кто унесет её сегодня в рай чувственных наслаждений. Она была уже полностью обнажена, но тело пока ещё скрывалось под большой белой простыней от человека, находившегося в тени комнаты. Руки и ноги были привязаны к углам кровати, и Гермиона чувствовала, как жёсткие веревки впились в нежную кожу на запястьях и щиколотках. Её тело слегка подрагивало от возбуждения.       — Ну же, иди ко мне. Зачем ты так мучаешь меня? — срывающимся от страсти голосом проговорила Гермиона, но Снейп специально медлил, зная, как её заводит ожидание. Ведь она понимала, что он приготовил для неё сегодня нечто особенное.       Наконец послышались тихие шаги, и Гермиона увидела его. Северус, полностью обнажённый, вошёл в круг света от лампы на потолке, совершенно не стесняясь своего тела и уже стоящего члена. А вот Рон, тот всегда занимался сексом лишь в темноте, вспомнилось Гермионе. Максимум — это зажжённый ночник, но тогда — секс только под одеялом. И вот так подставить своё тело яркому освещению — было для него невозможно.       Тем временем Снейп подошел к кровати и, взявшись за край простыни, стянул с тела Гермионы совершенно ненужный теперь кусок ткани. Чувствуя на себе его жадный и в то же время восхищенный взгляд, она чуточку покраснела. Грейнджер всегда слегка смущалась, когда он вот так разглядывал её тело, не упуская из вида ни частички.       — Что вы сегодня для меня приготовили, профессор? — спросила Гермиона, не в силах отвести взгляда от его члена и продолжая начатую ими когда-то игру в ученицу и преподавателя. Во время сегодняшнего занятия она "совершенно случайно" разбила достаточно сложное и редкое зелье и рассчитывала на очень серьезное наказание.       — Гриффиндорское любопытство снова бежит впереди всех? — с легкой ухмылкой ответил Снейп, а затем, взяв со спинки кровати черную широкую ленту, завязал Гермионе глаза. — Думаю, это охладит твой пыл, — продолжил он, зная, что этим лишь ещё больше распалит лежащую перед ним девушку.       — М-м-м, коварный, — с легким стоном протянула она, предвкушая дальнейшее.       Потягиваясь в сладкой истоме, насколько это позволяли путы, Гермиона почувствовала, как он опустился на кровать, а потом ощутила на лице его жаркое дыхание. Но поцелуя не последовало, лишь лёгкое прикосновение его языка к её губам. А затем настал черед его рук: они ласкали бедра, живот, шею, грудь, стараясь не оставить без внимания ни одного чувствительного места. И лишь тогда, когда была не в силах сдерживать стоны, она, наконец, ощутила на себе его губы, что чертили дорожки на ключицах, постепенно двигаясь вниз, к груди, а потом и ещё ниже; прошлись по животу и остановились, не дойдя буквально несколько сантиметров до самого сокровенного. Гермиона со стоном выгнулась. Как же ей хотелось, чтобы его губы сдвинулись ещё чуть ниже! Но Северус, покрывая поцелуями обнаженное тело, опять вернулся к её губам. Эти страстные прикосновения неимоверно возбуждали Гермиону. Через несколько мгновений Снейп вновь стал чертить поцелуями дорожку, что вела вниз живота. В это раз его губы остановились почти у самого клитора. Он неспешно ласкал нежную кожу, давая почувствовать, насколько близок к её самой чувствительной точке.       И Гермиона это отлично ощущала. Лишь связанные руки не давали ей вцепиться в его волосы и прижать к себе. Поэтому сейчас она могла лишь жалобно постанывать, не имея возможности повлиять на происходящее. Всего пара сантиметров, но Северус по-прежнему продолжал дразнить её. Она была уже практически готова умолять о прекращении этой пытки, но этого не потребовалось. В какое-то мгновение Гермиона ощутила, как его губы покинули её тело, но буквально через несколько секунд она со стоном выгнулась дугой, когда горячий язык, раздвинув влажные складки, проник в самое сокровенное и стал ласкать стенки влагалища. Почувствовав, как он вводит в неё палец, она подалась бедрами навстречу. Постепенно его движения становились быстрее, губы и язык творили с клитором нечто невообразимое, и Гермиона была уже готова ощутить блаженство оргазма, как вдруг всё исчезло.       — Северус? — с непониманием и даже некоторой обидой позвала Гермиона — без его губ и рук ей стало очень одиноко.       — Северус! — более громко и настойчиво позвала Гермиона. — Что-то случилось?       Но вместо ответа ей на живот упала обжигающая капля. Гермиона чуть дернулась от неожиданности и даже задержала дыхание, но уже через мгновение, когда новая жгучая точка ощутилась на бедре, с протяжным стоном выдохнула, наконец-то понимая, что за «наказание» её теперь ожидает за разбитое зелье. С завязанными глазами Гермиона не знала, куда упадет следующая капля, а Северус же делал между ними неравные промежутки. Иногда расплавленный воск падал несколько раз на одно и то же место, и теперь её правый сосок был весь покрыт горячей плёнкой; а временами — отстранялся и замирал на бесконечно долгие пять, десять, пятнадцать секунд, заставляя Гермиону сходить с ума от ожидания. В какой-то момент обжигающее прикосновение накрыло один из нежных лепестков, срывая с её губ протяжный стон, в котором смешались и боль, и наслаждение.       — А-а-ах… — не смогла сдержаться мисс Грейнджер. — Ты мерзавец, Северус, — добавила она срывающимся от страсти голосом. — Ты… Ты…       Закончить фразу она уже не смогла, почувствовав в себе его член, который начал плавно двигаться: сначала медленно и неторопливо, а потом быстрее и ритмичнее, полностью выходя и погружаясь вновь. А воск всё продолжал капать, создавая невероятную квинтэссенцию из страданий и наслаждения. Он был уже на её губах, на лбу и на щеках, особенно на левой. Обжигающие капли всё падали и падали, спускаясь тягучими потеками ей на шею. Но вместо того, чтобы остыть, воск становился лишь горячее. И наступил момент, когда боль полностью перебила наслаждение от секса.       — Северус, не надо, мне больно, — попросила Гермиона, пытаясь отодвинуть лицо. — Прекрати, пожалуйста.       Она была больше не в силах это выносить. Но Снейп не обращал внимания на её страдания и уже просто лил на неё что-то расплавленное и обжигающее, словно раскаленная лава. В какой-то момент стало так больно, что Гермиона сорвалась на крик и открыла глаза — сквозь пелену бинтов на этот раз просвечивало светлым.       «Значит, опять день», — подумала Гермиона, отмечая, что левый глаз открывается уже намного лучше и даже что-то видит.       В мире магии чудеса обычное дело, но произошедшее с ней было чудом даже по магическим меркам — её левый глаз после того, как практически весь котёл Ликуе Сигниса оказался на лице, да еще и после «помощи» Снейпа, как оказалось, практически не пострадал и даже мог различать свет и тьму. Хотя, какое это имело значение для Гермионы, привязанной к больничной койке, чтобы не срывала бинты, не в силах сопротивляться сводящему с ума зуду заживающей плоти.       Грейнджер не знала, какой сегодня день и сколько уже здесь находится. Известно ей было лишь то, что теперь она навсегда останется такой — ожоги после недоваренного Ликуе Сигнис не подлежали исцелению. Максимум, на что способна была колдомедицина в этом случае — сделать шрамы менее заметными. Вот только, Снейп запретил отправлять Гермиону в Мунго, а способности колдомедика Хогвартса были хороши, но, в её случае этого было недостаточно. Она прекрасно слышала тот разговор: мадам Помфри настаивала, пытаясь доказать директору, что в полноценной больнице Гермионе смогут хоть как-то помочь, свести к минимуму повреждения, но Снейп сказал жесткое «нет» и покинул Больничное крыло без каких-либо объяснений, даже не проведав пострадавшую. И Гермиона так и лежала в отдельной палате, предоставленная лишь своим мыслям и горькому сожалению о том, что, получив шанс начать всё заново, так бездарно его потратила. Ведь если бы она в то утро не мастурбировала, то её тело не было бы так расслаблено, и она могла и не споткнуться. В конце концов, если бы она не думала тогда об утренних утехах, то отреагировала намного раньше и всё бы обошлось.       «Ну что, доставила себе удовольствие? — раз за разом спрашивала себя Гермиона, когда приходила в сознание. — Говоришь, ощущения понравились? Один раз попробовать, и всё? Ну, так теперь можешь и не один — терять-то всё равно больше нечего. Наслаждайся последствиями!»       Так она и делала: наслаждалась, смотря на мир сквозь бинты и придумывая для себя различные прозвища, одним из которых обязательно нарекут её газетчики, стоит им лишь узнать о происшествии. Гермиона очень хорошо знала как зелье, так и воздействие, которое оно оказывает на кожу на разной стадии готовности, поэтому даже не закрыла глаза и не отвернулась от зеркала, когда мадам Помфри сняла с неё бинты. Грейнджер с каким-то мазохистским интересом рассматривала свое новое лицо, если то, что смотрело из зеркала, можно было назвать таковым. Вся левая сторона словно потекла, черты лица смазались, нижнее веко опустилось, будто оттянутое вниз, брови вообще не было, а уголок рта спекся во что-то коричнево-розовое. И довершали картину бугристые, почти зажившие, шрамы.       — Красотка, правда? — улыбаясь, спросила Гермиона у мадам Помфри, специально повернувшись к ней изуродованной стороной лица.       — Кхм… Конечно, красотка, — ответила та, пряча глаза. Но от Гермионы не ускользнуло это мимолетное выражение ужаса и отвращения.       — Так чем я обязана за свое избавление? Неужели, директор посчитал меня здоровой?       Налюбовавшись собой, Гермиона отложила зеркало в сторону.       — О, дорогая, — заворковала колдомедик, довольная сменой темы, — Северус здесь совершенно не при чем. Согласно его приказу, вы должны находиться здесь ещё две недели и выйти лишь после каникул. Но это слишком жестоко — держать вас здесь в одиночестве в такой праздник, когда все в замке будут веселиться в Большом зале у Рождественской ёлки.       — Я сама решила вас отпустить, Гермиона, — заговорщицки подмигнула женщина. — Лечение уже не нужно, и поэтому можете теперь делать, что хотите. А, если директор начнет возражать, то назад вас всё равно будет уже не положить. Тем более что проверка от Попечительского совета уже прибыла…       Мадам Помфри продолжала еще долго рассказывать о том, как проходила подготовка к празднику, какие полугодовые позиции у факультетов и прочее, прочее, прочее… Но Гермиона практически не слушала, лишь изредка кивая головой, делая вид, что участвует в разговоре. Её мысли сейчас были рядом с тем, кто вдавливал её лицо в огненную смесь, не давая подняться…       «Так значит, спрятать меня захотел, — думала она, мысленно обращаясь к Снейпу, — убрать уродливую никчёму, что уже один раз опозорилась, а теперь еще и пятнышко на репутации школы может оставить? Браво, директор Снейп, вы превзошли сами себя. Вот только, сможете ли со мной работать, или же пора вещи собирать?»       Гермиона не щадила себя и не питала ложной надежды, что всё будет хорошо. Она этим уже переболела за то время, что лежала на койке, не имея возможности пошевелиться. Иллюзии остались в прошлом вместе с той девочкой, что начала здесь в Хогвартсе чуточку оживать, чтобы теперь окончательно кануть в лету. Она знала — в этот раз уже не впадет в депрессию, не закроется от людей и от мира. Наоборот, ей хотелось, чтобы люди видели, чем закончилась слава Гермионы Грейнджер, которую когда-то прочили на пост Министра магии — отличное достижение для её лет, есть повод для гордости.       Не дослушав колдомедика, Гермиона покинула Больничное крыло, отмахнувшись от рекомендаций по уходу за травмированной кожей и даже не попрощавшись. Ей уже было плевать и на себя, и на репутацию школы, и на тех учеников, что в ужасе отступали с пути, стоило им лишь увидеть её новое лицо. Когда-то, Гермиона благоговела перед величием Хогвартса, не школы как таковой, а именно замка, построенного в прошлом четырьмя великими волшебниками. Она и училась хорошо не столько ради оценок, сколько для того, чтобы быть достойной магического мира. Как она боялась в первый год обучения, что однажды утром проснется и ей скажут, что произошла ошибка! Будучи магглорожденной, она, как и Гарри, лишь в одиннадцать лет узнала о магии, но в отличие от него, потомственного волшебника, Гермиона курса до пятого ощущала себя немного чужой в этом мире и всеми силами стремилась доказать свое право принадлежать ему. И для начала следовало стать лучшей выпускницей Хогвартса. Этот замок открыл ей дверь в сказку, здесь она познала радость первой любви и боль предательства, эти камни помнят её девственную кровь, что осталась маленьким пятнышком на полу заброшенного кабинета. Замок помнил её слезы, был свидетелем унижений, а теперь познал и это. Замок видел её всю. Так зачем пытаться хотя бы волосами прикрыть уродство, кого ей стесняться? От себя не спрячешься, а остальные могут просто не смотреть, раз им так неприятно.       Гермиона не собиралась мстить ни Снейпу, ни кому-либо ещё. Ведь то, что она имела сейчас, было следствием лишь её поступков. Окружение создавало ситуации, а принимала решения уже она. И в том, что не все они оказывались верными, нет ничьей вины, кроме её. Единственное, Гермиона все же хотела увидеться со Снейпом, чтобы посмотреть тому в глаза и задать всего лишь один вопрос: «Почему ты не дал мне подняться?» Однако встречи с ним она искать не стала: одно дело пройтись по коридору, но совсем другое — появиться в таком виде в Большом зале среди учеников, загадывающих желания у Рождественской ёлки. Не стоит портить детям праздник. Они же не виноваты в том, что с ней случилось. Поэтому сначала Грейнджер решила вернуться в свою комнату, переодеться и приступить к сбору вещей перед отбытием из Хогвартса. В то, что её оставят тут работать, она не верила. А со Снейпом можно будет встретиться и завтра.       Гермиона была уже на нужном этаже и шла по коридору к своей комнате, когда в полумраке заметила человека в мантии, что неспешно прогуливался рядом с кабинетом Зельеварения, изучая висящие на стенах портреты.       «Что ж, не повезло вам, господин директор. Хотели меня спрятать от проверки, однако же, немного просчитались», — усмехнувшись, подумала Гермиона, идя навстречу мужчине, который, скорее всего, был проверяющим от Попечительского совета. Но, по мере приближения, ей овладевала смутная тревога. Силуэт человека, который заметил её и пошел навстречу, теперь казался очень знакомым. Вот только, она никак не могла понять, кто же это был. Когда до ночного гостя оставалось шагов двадцать, Гермиона вдруг ощутила явственное желание убежать, скрыться, запереться в своей комнате и никого не пускать. Она даже остановилась, давая себе несколько лишних секунд для размышлений, но было уже поздно. Неизвестный, словно прочитав её мысли, увеличил скорость и практически через мгновение оказался рядом.       — Ну и как поживает наша талантливая Гермиона Грейнджер? — приторно-заботливый голос Люциуса Малфоя заставил девушку вздрогнуть — увидеть здесь именно его она хотела сейчас меньше всего.       — Что вам от меня нужно? — вопросом на вопрос ответила она, чувствуя, как по спине пробежали холодные мурашки. Это была их первая личная встреча с того момента, когда Гермиона ударила его у себя в кабинете. Она не собиралась воспользоваться этим столкновением в коридоре для выяснения отношений — прошлого всё равно уже не воротишь. Но интуиция подсказывала, что ничем хорошим для неё это не закончится.       — Мне? — удивленно переспросил Малфой. — От вас — ничего. А вот вам я очень даже нужен, учитывая ваше теперешнее положение.       Гермиона молчала, не зная, к чему клонит Люциус, а тот, ласково улыбаясь, продолжал:       — Ну же, Гермиона, не дуйтесь. Что было, то было. Важно лишь то, что сейчас. И поэтому я вас ждал, чтобы сделать очень интересное предложение.       — Ждали меня? — удивленно спросила Гермиона.       — Конечно! Вы же не думаете, что мадам Помфри сама решила ослушаться распоряжения директора. Ох, бедная женщина, — с притворным сочувствием проговорил Малфой, — а ведь он может её и уволить за это. Уж очень Снейп не любит, когда нарушаются его приказы. Можете мне поверить, я знаю его очень давно.       — Достаточно, Люциус, — Гермиону нервировал этот непонятный диалог, и она решила сократить его до минимума. — Ещё раз спрашиваю: что вам от меня нужно?       Она чувствовала исходящую от Малфоя опасность, но, не понимая, в чём она может заключаться, не знала, как вести себя сейчас будет правильней. К тому же, у неё с собой не было волшебной палочки.       — Ох, какие мы грозные, — ответил Малфой, но тон всё же сменил на более серьезный. — Я — глава Попечительского совета, а Северус — мой друг. Я могу сделать так, что вы станете полноценным преподавателем Зельеварения с соответствующей зарплатой, что позволит воспользоваться услугами лучших колдомедиков. И да, замок покидать не придется, да и газетчики могут написать хорошую статью о самопожертвовании при спасении учеников.       — С чего такая щедрость? Зачем вам это? — недоверчиво спросила Гермиона. Вспомнив, чем закончилось его прошлое предложение, она подалась назад.       — К чему столько вопросов, дорогая?       От Люциуса не скрылась её попытка отступить, и он сделал шаг, вновь приближаясь.       — Тем более, я думаю, ты достаточно хорошо усвоила прошлый урок и понимаешь, что на некоторые предложения можно отвечать только согласием.       — Усвоила урок? — Гермионе показалось, что её словно облили ледяной водой, настолько жестоко и цинично прозвучали его слова. — То есть вы это так называете? Вы сломали мне жизнь, уничтожили репутацию, лишили работы и друзей. Неужели вы думаете, что я смогу принять от вас хоть что-то?       — А никто тебя и не спрашивает.       Приторная улыбка исчезла с лица Малфоя, сменившись гримасой ненависти. В одно мгновение он сократил дистанцию и, схватив её за волосы, потянул вниз, заставляя Гермиону наклониться, чтобы хоть частично компенсировать боль от практически с корнем выдираемых волос.       — После твоего удара я месяц провалялся в больнице у лучших колдомедиков Европы. Мне пришлось врать жене и заплатить о-о-очень много денег за конфиденциальность. Это я сломал тебе жизнь? — Малфой повернул руку, которой держал Гермиону за волосы, заставив ту вскрикнуть от боли. — Я мог сделать для тебя всё, понимаешь? Всё! Думаешь, сложно воспользоваться Империусом и получить желаемое? Поверь, среди Пожирателей я был мастером в этом Непростительном заклинании. Ни один человек не сможет догадаться, что действует по моей воле, если я этого не захочу. Но мне не нужна была ты в виде марионетки, я хотел тебя настоящую, хотел услышать искреннее «да». И чем ты мне ответила?       Гермиона вцепилась в руку Люциуса, пытаясь разжать его пальцы, но ничего не получалось — её тело было ещё слишком слабо после стольких дней в неподвижности.       — Никогда не думала, почему Поттер не примчался и не покарал виновных? Почему отказался от тебя, почему не помог? Так я отвечу. У великого героя тоже оказалась цена — его невмешательство в обмен на твой домашний арест. А такой план был хороший: Азкабан, жесткая койка, холодные стены, крюки на стенах, цепи и твоё нежное тело… Ошейник на горле или дементоры? Что бы ты выбрала?       Гермиона не отвечала, продолжая пытаться разжать его пальцы. По её щекам текли слезы, но не столько от боли, сколько от бессилия и обиды на себя за то, что не могла дать соответствующего отпора.       — Однако вот он я, снова пришел к тебе и опять делаю предложение. Как видишь, я готов забыть прошлые обиды и принять тебя в свои распростертые объятия. Тебе нужно лишь сказать «да» и попросить прощения у моего маленького дружка, которого ты в прошлый раз так обидела. Почему бы наши отношения не начать с этого? Думаю, от хорошего минета он растает. Кстати, отличное было тогда зелье, не находишь? Дорогое, древнее. Ещё пару недель, и ты бы без секса не смогла прожить ни дня, а так — только сны снятся, да возбуждаешься быстрее. Лет на десять эффекта хватит... Ты же, наверно, соскучилась за это время по члену, пальцами его не заменишь, правда? Или Северус всё же воспользовался моментом? А говорил, не станет… Ну же, открывай ротик. Если хорошо попросишь, то и с личиком смогу тебе помочь, у меня дома много занятных вещиц. Ну же, соси! — почти выкрикнул Люциус, дернув Гермиону за волосы теперь уже двумя руками и прижимая её лицо к своему паху.       Ощущение того, как что-то твёрдое ткнулось ей в щеку, придало Гермионе сил. Шипя от боли и слыша, как вырываются волосы, она чуть повернулась и, не глядя, со всей силы ударила рукой, целя в то место, где, по её прикидкам, находилось лицо Малфоя.       — Ах ты, тварь!       Судя по последовавшему вскрику, она попала. Однако Люциус её не отпустил, а лишь потянул за волосы в сторону от себя, вызывая у девушки очередной вскрик боли. Второй её замах он сумел перехватить. А через мгновение в голове Гермионы словно взорвалась Бомбарда Максима от обрушившегося на нее удара, отбросившего к стене. Последнее, что она ещё успела услышать, лежа на полу и теряя сознание, были слова: «Теперь тебе даже он не поможет, грязнокровная шлюха».