***
Как оказалось, дверь была заперта. Гермиона испробовала самые разные заклинания, но все было тщетно. Еду ей приносили замковые эльфы, и даже сами кормили её, когда в первые дни она вообще отказывалась есть и пить, лежа в кровати и смотря в одну точку. Как ни странно, но замкнутое пространство комнаты совершенно не давило на неё. Даже наоборот, ей стала нравиться эта отрешенность от жизни, от прошлого, от себя. Она уже не задавала себе вопросов и не искала причин произошедшего. Нет, ничего не забылось. Просто, это всё теперь хранилось в некоем сундучке, что всегда был с ней. Достаточно было протянуть руку, открыть крышку и всё, выбирай, что хочешь — думай, плачь, страдай или смейся. Вся жизнь готова для выбора. Вот только, Гермионе не хотелось уже ничего выбирать. И когда она всё же распечатала письмо Снейпа, которое он оставил, то не было истерик, плача и бессонных ночных размышлений. Лишь короткое "да", в ответ на несколько строк: "С этой минуты вы считаетесь полноценным преподавателем Зельеварения с соответствующим окладом и привилегиями". И всё — ни подписи, ни печати. Хотя, зачем подписывать предложение о покупке молчания? Через несколько дней эльф принес ей новую мантию, соответствующую статусу преподавателя, а также — расписание занятий, которые должны были начаться уже завтра. Она всё это молча приняла, а потом, когда эльф расколдовал дверь, отправилась проверять теперь уже свой класс и готовиться к первому уроку в новом статусе. Наверно, ещё со времен Салазара Слизерина кабинет Зельеварения не знал такой сосредоточенности учеников и тишины во время занятий. Нет, Гермиона никого специально не строжила, не запугивала и не издевалась, как Снейп. Она сделала себе черную, под стать мантии, шелковую повязку, прикрывающую большую часть изуродованного лица. Так что вид получался вполне пристойный. Но, тем не менее, стоило Гермионе посмотреть на какого-либо расшумевшегося ученика, как тот замолкал и до конца урока старался никуда по сторонам не глазеть. Гермиона по-прежнему не ходила в Большой зал, хотя и имела теперь на это полное право; и не переехала жить в крыло остальных преподавателей, предпочтя всему этому тихое уединение в своей маленькой комнате. А пару дней назад она заметила за собой привычку поглаживать стены замка. Гермионе стала нравиться их шершавая поверхность. Временами ей даже казалось, что между ней и этими камнями есть какое-то сходство. Им ведь всё равно, для чего их используют. Школа, Министерство магии, больница — всё это для камня не важно, ему без разницы, где выполнять свою работу. А если строение разрушат, то, разбитые на куски, они так и останутся лежать на земле и будут спокойно ждать, когда по песчинкам их раздует ветер. И поэтому Гермиона никак не отреагировала, когда прямо во время урока в кабинет ворвалась разъярённая МакГонагалл и со злостью бросила перед ней на стол свежий спецвыпуск «Ежедневного Пророка». Грейнджер было достаточно лишь одного беглого взгляда, брошенного на газету, чтобы понять причину такого состояния заместителя директора. Вверху страницы красовалась надпись "Снова за старое?", а ниже — большая колдография, на которой была изображена она, сидящая на полу и прислонившаяся к стене. Мантия была распахнута, а юбка задрана, ноги согнуты в коленях и широко раздвинуты в стороны. Довершал сюжет некий продолговатый предмет, который она держала у себя между ног. Единственное, что немного нарушало общее впечатление от статьи, так это статичность колдографии. Но за это Гермиона не стала бы ругать газетчиков, всё же она была в тот момент без сознания, поэтому с отсутствием движения ничего нельзя было поделать. "Значит, не изнасиловал, — подумала Гермиона, осознавая истинную причину того кровотечения. — Тростью решил ограничиться..." Однако вслух она произнесла, отодвигая газету в сторону: — Мне прямо сейчас идти собирать вещи или будет позволено закончить занятие? В объяснениях, доказательствах и оправданиях она не видела смысла. В бесполезности этого Грейнджер убедилась на собственном опыте. — Директор запретил вам покидать Хогвартс без его личного распоряжения, — зло прошипела МакГонагалл и, развернувшись, ушла. Гермиона же убрала газету в ящик стола и продолжила урок. Следующий она отменила, посвятив время подготовке кабинета к новому хозяину. А уже вечером прошла в свою комнату и стала собирать вещи. Ни боли, ни ненависти, ни жалости к себе. Вот только ей, всё же, было чуть грустно покидать этот замок, частью которого, как она чувствовала, стала. Не Школу магии и волшебства, а именно сами стены, что помнили её в минуты радости и отчаяния, помнили слезы, пьяный бред и высоко поднятую руку на уроке. Но всё же Гермиона защелкнула свой небольшой чемодан и вышла в ночной коридор. Она не стала дожидаться официального распоряжения директора Хогвартса. Быть может, в ней ещё сохранились остатки той гриффиндорской гордости, что стала одной из исключительных черт её факультета, а может, просто не хотела лишней суеты. В любом случае, Гермиона закрыла дверь своей комнаты и уже собралась уходить, как услышала слабый хриплый голос, донесшийся из глубины коридора. — Подожди... Всего одно слово, но она сразу поняла, кто его мог произнести — Северус Снейп, человек, подаривший ей столько разноплановых эмоций. Она увидела его силуэт, прислонившийся к стене рядом с кабинетом Зельеварения. Гермиона понимала, что сейчас может развернуться и уйти — никто, даже он, не сможет ей помешать. Но что-то в его голосе заставило Гермиону остаться на месте. Она заметила, как он отделился от стены и сделал несколько шагов в её сторону, а потом раздался глухой булькающий кашель, в котором слышались безуспешно подавляемые стоны. Гермиона, не то что увидела, а скорее, почувствовала, как Снейп вновь оперся о стену и стал медленно сползать по ней на пол. — Подойди... Мне не суметь... В этой просьбе не было ни прежнего холода, ни презрения, ни чувства превосходства, которым всегда был пропитан его голос, лишь только смиренное понимание того, что она совершенно не обязана этого делать для него. А ещё Гермиона почувствовала отчаяние, то, которое приходит, когда осознаешь, что своими руками уничтожил нечто важное для себя. И что-то внутри Гермионы откликнулось на это, и она сделала шаг, затем второй. И вот, уже стояла рядом с ним. Снейп сидел на полу, привалившись спиной к стене, и тяжело дышал. Когда Гермиона приблизилась, он повернул к ней лицо, и Гермиона даже в полутьме коридора заметила, насколько оно было бледным. — Вот, возьми, — практически прошептал Снейп, протягивая ей что-то в руке. Было видно — каждое движение приносит ему сильные страдания, и даже сидеть удается с большим трудом. Но Гермиона лишь стояла и смотрела на его мучения, оставаясь безучастным зрителем. Снейп снова зашелся кашлем, одну руку он прижимал к боку, а вторую продолжал тянуть к ней. — Это… для лица. Поможет... Вернуть. Булькающий кашель становился всё сильнее. Гермиона видела, что Снейпа била дрожь, его скручивало судорогами, а всё ещё протянутая рука ходила ходуном. В какой-то момент кашель резко прекратился и Снейп, дернувшись всем телом, на мгновение застыл. — Прости меня, Гермио... Договорить он не сумел — хлынувшая изо рта кровь заглушила последние звуки её имени. И Снейп стал заваливаться на бок. Что заставило её в то мгновение, когда его голова должна была вот-вот коснуться пола, выхватить палочку и заклинанием удержать тело от окончательного падения, она не знала. Казалось бы, вот он, Северус Снейп, умирает прямо у ног, можно развернуться и уйти — жизнь сама отомстила ему за всё. А потом и Люциусу однажды аукнется — нужно будет лишь подождать. Но Гермиона осталась. Быть может, это снова было проявлением гриффиндорской жалости к врагам. Но в тот момент, когда окрасила бледную кожу Снейпа в темный цвет, Гермиона почувствовала, как внутри неё что-то лопнуло, порвалось. Она ощутила и поняла, что, чтобы с ней не произошло и не произойдет в будущем, она всё равно будет оставаться тем человеком, каким хочет быть. Всё, что вокруг — это словно одежда. Она может нравиться, а может и нет, её может быть много или мало, но в центре всего этого лишь ты — такой, каким видишь себя только сам. И Гермиона, несмотря ни на что, так и осталась внутри той девчонкой, что готова была принести себя в жертву, лишь бы Гарри сумел пройти к Философскому камню. А сейчас перед ней умирал человек; да, тот, кто принес ей много боли, но при этом он всё равно оставался человеком. Через несколько минут Снейп опять лежал на диванчике в кабинете при классе Зельеварения, а Гермиона вела, наверно, самую безумную свою войну за спасение его жизни. Она не ощущала ни времени, ни себя. Все её внимание сейчас было сосредоточено лишь на мужчине, лежащем перед ней в бессознательном состоянии. Заклинания, зелья, маггловская медицина... Сейчас шли вход все её знания, накопленные за время учёбы и прочтения сотен, если не тысяч книг. Возиться с одеждой было некогда, и она просто уничтожила её, превратив в воду, тем самым омыв раны. Взгляду Гермионы предстало жуткое зрелище: часть грудной клетки и левый бок Снейпа были словно разорваны гигантскими когтями; на голове вместо половины волос лишь обожжённая, местами дочерна, кожа; по бедру, словно багровые щупальца медузы, расползалось какое-то проклятие — и это, не считая многочисленных ссадин, гематом и порезов. Гермиона не знала, как он смог продержаться так долго при этих ранениях. Но за то, чтобы Снейп прожил ещё какое-то время, она была готова биться до конца. Первым делом, она занялась его легкими, а, когда они смогли нормально работать, перешла к внутренним повреждениям. Некоторые зелья были уже готовы, но большинство пришлось составлять с нуля. Ингредиенты подлетали к ней, повинуясь взмахам волшебной палочки. У Гермионы не было права ни на малейшую ошибку, ведь это грозило не только потерей столь необходимого времени, но и могло привести к смерти Снейпа. Влив в него кроветворное зелье, она компенсировала огромную кровопотерю. Но теперь кровь сочилась из ещё не заживлённых ран, заливая диван. В какой-то момент Гермиона услышала звук открывающейся двери и голоса учеников. Грейнджер лишь только начала поднимать палочку, чтобы запечатать дверь, как та сама захлопнулась, вытолкнув пытающихся зайти детей в коридор. — Спасибо, — благодаря неизвестно кого, прошептала Гермиона, возвращаясь к работе. Ничто не должно было отвлекать её, и никто не должен был это видеть. Она не знала, почему это было так необходимо, но чувствовала, что только они двое имеют право быть здесь. Лишь они вдвоём были в кладовке Филча, где она стонала от наслаждения, подаренного ей Снейпом, вдвоем они были и в её комнате, где она залепила ему пощечину, и вот сейчас их тоже было двое в этом кабинете — оба в крови и не помнящие себя. И она всё продолжала смешивать и составлять одно зелье за другим прямо здесь, на окровавленном полу, чтобы не терять времени на лишние движения. Наконец, когда Северус задышал ровно и спокойно, Гермиона позволила себе немного перевести дух и, как и была, села на пол, привалившись к стене напротив дивана. Некоторое время она смотрела на Снейпа, прислушиваясь к его дыханию, а затем поднялась и, достав из шкафа небольшой плед, укрыла мужчину. Отходить от него Гермиона уже не стала, опустившись на пол рядом с ним на случай, чтобы сразу помочь, если состояние «пациента» резко ухудшится. Она заставляла себя не спать, но веки сами сомкнулись, унося в мир снов без сновидений. Ничто их не беспокоило. Лишь только стены замка тихо и убаюкивающе рассказывали уличному ветру, что в Хогвартсе тот, кто нуждается в помощи, всегда её получает. Не всегда она, правда, бывает заметна. Да и помощью в прямом смысле этого слова её частенько бывает сложно назвать. «Но она есть, — продолжал втолковывать замок. — А со временем всё встает на свои места, и смысл произошедшего становится понятен…»Глава 8
18 марта 2017 г. в 10:31
... здесь делаете?
В сознание Гермионы проник чей-то резкий голос, а за ним пришла боль в плече, за которое её трясли, пытаясь привести в чувство.
— Я спрашиваю, что вы здесь делаете? Почему не в Больничном крыле?
Теперь она стала различать и интонации: холодные, жесткие и поэтому — такие знакомые. Гермиона, ещё не открывая глаз, уже поняла, кто был сейчас перед ней.
— Директор Северус Снейп, — растягивая слова, словно пробуя их на вкус, проговорила Гермиона.
После того, как он отпустил её плечо, боль там постепенно начала утихать. Но зато пришла новая, более сильная и горькая — сначала уродство, потом Малфой, а вот теперь и сам Снейп к ней пожаловал. Что ж, хоть одного она встретит достойно. Понимая, что сидит на полу, Гермиона попыталась встать, удерживаясь руками за стену. Но уже через секунду от сильного головокружения ноги подогнулись, и она упала бы на пол, если бы её не поддержал за руку Снейп.
— Я сама, — попыталась высвободиться Гермиона. Но директор, словно не слыша, потянул её за собой и буквально через несколько мгновений практически втолкнул Гермиону в её комнату. Сделав по инерции несколько шагов, она оперлась о стол, что стоял прямо напротив двери, и обернулась.
— Кто позволил вам покинуть Больничное крыло сегодня? Или это такая гриффиндорская привычка всегда ослушиваться приказов своего начальника? Надеетесь продолжить лечение своими силами?
Голова Гермионы всё еще кружилась и раскалывалась от боли после удара, и девушка практически не слышала того, что говорил ей Снейп. Но последняя фраза всё же сумела пробиться в её сознание.
— Своими силами? Лечение? И это мне говорит тот, кто ногой вдавливал меня в разлитое Ликуе Сигнис, любуясь агонией?
Гермионе было настолько плохо, что у неё не было даже сил думать о том, что и как следует говорить. Слова сами выстраивались в предложения, подпитываясь пониманием того, что даже сейчас, найденная в бессознательном состоянии на полу коридора, она не получит ни капли участия и сочувствия.
— Вы ненавидели меня ещё во время учебы, ненавидите сейчас. Да ты даже на работу меня взял лишь для того, чтобы иметь возможность продолжить излюбленное занятие — унижать по любому поводу и даже без. Ну, что, как меня теперь станут называть, Уродина Грейнджер? Или я уволена, чтобы не марать чистый и светлый облик Хогвартса? Знаешь, мне теперь всё равно. Я только хочу узнать — за что? За что ты так со мной поступил?
В пылу своей речи Гермиона не заметила даже, как перешла на «ты» и стала приближаться к Снейпу с каждой произнесённой фразой. Последние слова она практически прокричала ему в упор, не чувствуя слез, текущих по своим щекам.
— Что это? — на секунду дрогнувшим голосом спросил Снейп, указывая Гермионе на лицо. В тоне, каким были сказаны эти два слова, Гермионе на мгновение послышались нотки какой-то внутренней боли и заботы одновременно. Но эти ощущения были тут же затерты другим — он никак не прореагировал на слова. И это смело все барьеры, удерживающие её эмоции.
— Это? И ты ещё спрашиваешь? — Гермионе не верилось, что Снейп мог спросить подобное, при условии, что сам поспособствовал тому, куда сейчас указывал его палец. Но всё было именно так. — Это то, что ты сделал со мной! — словно выплюнув, крикнула Грейнджер, и, размахнувшись, влепила Снейпу пощечину, вложив в неё всю ту боль, что испытала в этом замке.
А дальше всё смешалось, и время стянулось в тугой узел. В какой-то момент она ощутила, как Снейп схватил её за плечи и, повернув к себе спиной, опрокинул на стол. Она попробовала вырваться, но силы были катастрофически не равны, что помогло Снейпу стянуть ей руки какой-то веревкой или поясом. Сильный толчок в спину — и Гермиона лежит, прижатая лицом к столешнице. Удар по лодыжке — и её ноги уже широко расставлены. Юбка вместе с мантией в одно мгновение оказываются задраны на спину. Резкая боль врезавшейся в кожу материи — и трусики, с треском разорвавшись, падают на пол. А потом она почувствовала его пальцы, которые провели по промежности так, словно проверяли годность очередного ингредиента. От унижения и обиды Гермиона в голос разрыдалась. Но Снейпа, похоже, это совершенно не трогало. Грейнджер почувствовала, как он ещё раз провел у неё между ног, а затем поднял её со стола и рывком развернул к себе.
— Кто это сделал? — практически прорычал Снейп, поднося к её лицу свои пальцы, на которых явственно виднелось что-то красное. — Я спрашиваю, кто это сделал?!
— А тебе не всё ли равно? Или хотел сделать это сам? Так можешь приступать. Когда по горячим следам, так почти что первый! — выкрикнула в ответ Гермиона, понимая ужасную для себя правду.
От этих слов Снейп отшатнулся, и ей показалось, что сейчас её снова ударят.
— Что, тоже ударишь? Ну так бей! — Гермионе было уже без разницы, что за этим последует. — Давай, вот она я. Или духа не хватает? Так поучись у Малфоя, у него это отлично получилось!
Она увидела, как черный силуэт чуть сдвинулся, и закрыла глаза, ожидая пощечины или чего посильнее. Но лишь ощутила, как Снейп схватил её за плечи, и через мгновение она оказалась на кровати, а рядом с её лицом упало что-то шелестящее. Руки стали свободны, и через пару секунд раздался хлопок закрывшейся двери.
Какое-то время Гермиона проплакала, лежа на постели. Она не помнила того, что делал с ней Малфой, но прикосновение пальцев Снейпа ощущала до сих пор. От этого ей стало настолько гадко и противно, что Гермиона поднялась и прямо в одежде залезла в душ. Стоя под струями воды, она срывала с себя мокрую ткань и, когда осталась полностью обнаженной, схватив губку, стала яростно тереть свою кожу, пытаясь очиститься от всего того, что с ней произошло. И только сейчас почувствовала саднящую боль между ног.
Не так давно она повесила напротив душевой кабины зеркало наподобие того, которое было в Выручай-комнате. И в какой-то момент Гермиона увидела свое в нём отражение, что тоже яростно работало губкой, стараясь помочь. А ещё, заметила багровую царапину на левом виске, что осталась от удара Малфоя. Получалось, что Снейп спрашивал её именно про это, а она-то подумала про шрамы вообще и ударила директора, по сути, ни за что. Снейп был невинно пострадавшим! В этом было столько иронии, что Гермиона рассмеялась. Сначала негромко, но постепенно всё сильнее и сильнее. Обхватив себя руками, Гермиона хохотала, как безумная, давясь слезами и сгибаясь пополам от тянущей боли в груди. Ведь тело узнало эти прикосновения, этот напор. Это именно Снейп занимался с ней сексом тогда, в кладовке Филча, отымев до обморочного состояния, его руки потом ещё долго ощущала она на своем теле, и он же поспособствовал её ещё большему уродству. А теперь ей нужно будет извиниться перед ним за пощечину. Смешно получалось, правда?