Из уст подвыпившего слуги: история графа, двух баронов и девицы Женевьев

Через три дня после вышеупомянутых событий, наш славный король Генрих покаянную процессию затеял. Конечно же, четверо его фаворитов-любимчиков Келюс, Шомберг, Можирон и д’Эпернон босиком, во власяницах и с плетями, прямо за королём шли. Самобичевали придворные кавалеры себя весьма усердно. Ничего не поделаешь — монаршья воля. Шествие продолжалось до церкви Сен-Пьер на Монмартре, а после процессия в Лувр должна была возвратиться. Так вот, по выходе из Сен-Пьер, Келюс с Шомбергом и Можироном заметили пропажу герцога д’Эпернона, который тихонько улизнул. — Каналья! — воскликнул Келюс. — За ним! — объявил Шомберг. — Он далеко уйти не мог! — подхватил Можирон. Ринулись молодые люди обратно в Сен-Пьер, проверить, не затаился ли герцог д’Эпернон в одном из приделов — он штуку такую уже разок проделывал. Герцога они не нашли, д’Эпернон, видать, стратегию свою поменял, но момент: «Вот он, подлец!» обратился в момент: «Ах, какая встреча!» Нате вам! Некая особа возле колонны левого придела стоит и с неподдельным интересом графа и его друзей разглядывает. Женевьев де Ла Рош собственной персоной! А случилось следующее. Герцог Анжуйский на шествии отсутствовал, причиной слабого здоровья отговорился. Барон де Ла Рош при его особе находился, дела они решали, для герцога очень важные. Дядюшка опекун, прежде чем свой дворец покинуть, долго брюзжал и королевское шествие критиковал. Женевьев его разглагольствования прослушала, в путь дорогу дядюшку снарядила, карете платочком помахала, убедилась, что он уехал, а после решила в дядюшкино отсутствие время провести с пользой: то есть из дворца улизнуть и на короля Генрике посмотреть. Взяла Женевьев с собой служанку, двух лакеев и на Монмартр отправилась. В переполненной Сен-Пьер короля разглядеть было почти невозможно, но вот зато столкнулась девица с нашими храбрыми господами миньонами. — А! — только и сказал граф де Келюс, при виде Женевьев и слегка побледнел. Шомберг с Можироном переглянулись, подмигнули друг дружке и слиняли. Граф де Келюс не слинял, но сквозь землю с удовольствием бы провалился. — Вы, сударыня?! — Я! — подтверждает Женевьев с большим достоинством и добавляет: — Добрый день! — Как вы находите Париж, сударыня? — задал несуразный вопрос граф, пряча глаза. — Очень хорошо, — отзывается Женевьев. — Нахожу. А как ваше ранение, сударь? — Как нельзя лучше, — с поклоном отвечает граф. — Как видите, жив, и кровь унялась. А Женевьев внимательно Келюса оглядывает и продолжает: — А я и не подозревала, граф, что вы — такой закоренелый грешник! Граф только позеленел. — Вам все-все грехи отпустили? — допытывается настырная девица. Говорит вроде с самым серьёзным видом, ну вы понимаете, о чём я. А граф: — Да! … — а потом: — Нет!.. Частично! И кровь ему как в голову бросится — стал угрожающе малиновым. — Ну, не смею вам мешать, — откланивается Женевьев и по шажку к выходу пятится. Если бы граф де Келюс услыхал, как Женевьев по выходе из Сен-Пьер хихикала, то он бы, даже и неизвестно, какой цвет принял, не иначе, как фиолетовый.