Ребёнок

*** Главным событием начала лета стали банальные и даже скучные вши. Кто именно из новых претендентов принёс их на своих волосах, и почему банщики их пропустили - осталось неизвестным. Но через декаду завшивела большая часть мальчиков и их наставников. И если первый день с напастью честно пытались бороться керосином и дегтярным мылом, на второй стал ясен масштаб трагедии. Началась массивная санитарная атака на заразу. — Нет, — очень тихо и очень твёрдо повторил Лев, отступив в угол комнаты и выставив перед собой табуретку. Отчаянный взгляд зелёных глаз ясно говорил, что мальчишка не сдастся без боя. Лютер оказался в тупике. Пытаться скрутить Льва - гиблое дело. Мальчишка был сильнее него, Лютер же успел в этом убедиться. А напуганный и злой — ещё и покалечит кого-нибудь. Но с другой стороны — правила написаны для всех. И если он даст слабину, это приведёт к самым печальным последствиям. В лучшем случае сведёт результаты войны со вшами к нулю. В худшем — совет магистров снова поднимет вопрос о нём, как о плохом опекуне. Хотя, формально, его найдёныши уже рядовые кандидаты и находятся под общей опекой Ордена, последствия могут быть самыми разными. Лютер бы обошелся без излишнего внимания совета к своим мальчишкам. — Лев, ты ведёшь себя недостойно рыцаря, — Лютер сделал шаг вперёд. Лев зарычал, и ему пришлось отступить. — Остригут тебя, как овцу, — подлил масла в огонь Морт, пристроившийся у двери. — Даже на шиньон не оставят. Вшивая лесная принцесса станет лысой лесной принцессой! — Мор, выйди, - Лютер указал парню дверь. — А что я? Я… — Мортарион, выйди немедленно. Морт закатил глаза и вышел. Лютер отошел к двери, задвинул её на засов и сел на лавку перед старшим. Лев по-прежнему с мрачной решимостью держал перед собой табуретку ножками вперёд. — Ты из-за Мора боишься? — Я ничего не боюсь! — Тогда в чём проблема? Лев не ответил, только крепче сжал челюсти. — Честь рыцаря вовсе не в его волосах, — Лютер поскрёб свой голый подбородок. Бороды тоже попали в опалу. — И не в каких-либо внешних проявлениях. — Я. Не. Буду. Стричься. — Это всего-лишь волосы, Лев. Они отрастут. Сколько раз ты уже стригся? Три? И снова они отрастали. — Нет. — Тогда в чём причина? Лев, ты правда боишься насмешек Мора? Лицо Льва побелело так, что Лютер немного испугался за него. — Все смотрящие во тьме, ты правда так на них реагируешь? — Лютер встал, отвёл в сторону табуретку и опустился на колено перед своим старшим. Лев зажмурился и отвернулся. Лютер с трудом сдержал рвущийся из груди смех и обнял мальчика. Лев попытался вырваться, потом затих. — Я не хочу, Лют. Можно я не буду брить голову? — Не слушай, что говорит Мор. У него ядовитый язык, ты же знаешь. Он и про меня всякое говорит. — И будет говорить, раз ты его не одёргиваешь. — Потому что он говорит глупости. Ну, натура такая ядовитая. Ничего с ним не поделать. — Я ему эту натуру запихну когда-нибудь ему в глотку, — пробурчал Лев. — Вы братья. Относись к этому проще. Слова — это только слова. Делами же он тебя пока не подводил? — Ну да, только утопить пытался. — Он не знал, что ты боишься воды. — Я не боюсь! — Извини, я хотел сказать, не любишь. Они ещё немного так постояли. — Ну, пойдём? — Нет. Может всё-таки промитием? — Лев. У тебя светлые волосы. Даже если насекомых вытравим, их яйца останутся. А перебирать твои волосы - никаких глаз не хватит. Яйца же тоже светлые. — Не хочу, — Лев крепко обнял его за шею и не дал встать. — Не хочу. Мор достал, — внезапно почти мирно пожаловался мальчишка. — Он знает, что ты запретил мне его бить, и вообще такое говорит. И не заткнуть его. — Не обращай на него внимания. Или своди всё к шутке, мол, тебя его слова не трогают. — Я не знаю, что ему говорить, — вздохнул Лев. — Я пробовал отшучиваться, но совсем не выходит. Я слишком долго думаю. У тебя лучше получается. — Ну, у каждого что-то получается лучше, что-то хуже. Ты Изречения практически сразу выучил наизусть, а я самые главные песни вызубрил только уже когда стал рыцарем. Лев хихикнул. — И петь ты не умеешь. — Совсем не умею, — согласился Лютер. — Идём? — Если скажешь Мору, чтобы перестал называть меня девчонкой. — Я могу сказать ему это десятки раз, но это не поможет, пока ты будешь обижаться. И что такого обидно, что он тебя так назвал? — Девчонки — не рыцари. — Если тебя уж так это волнует, то в Ордене были женщины, и они становились рыцарями и магистрами. Спроси у Лорда Сайфера, он покажет тебе их имена в зале Славы. — Их мало, они были давно и не по-настоящему. — По-настоящему. — А сейчас их нет. — Лев. Что делает рыцарь? — Защищает людей Калибана от Великих Зверей. Те в обмен кормят рыцарей, и мы не занимаемся земледелием, животноводством, а только тренируемся, чтобы лучше их защищать. Я помню, каждый должен заниматься своим делом. — Верно, — Лютер осторожно разжал его пальцы и отстранился. — Мы защищаем, крестьяне нас кормят. Когда люди пытаются заняться десятком дел, ничего путного не выйдет. — Всё равно Мор обидно дразнится. — Откуда берутся новые рыцари, Лев? — Рождаются. Женщины их рожают, — кивнул мальчик. — И умирают, да? Как… ну, ты понял. Извини. Лютер кивнул. — Ничего страшного. А что касается Мора… Он ведь Конрада тоже дразнит. Как Конрад реагирует? — Никак. Мне тоже так надо? — Именно. Лев вздохнул. — Я попробую. А бить его точно нельзя? — Лев. — Да не буду я, это шутка, — мальчик подобрался и серьёзно посмотрел на Лютера. — Неси бритву, пока я не передумал. И плесень эту лысую не пускай внутрь. — Лев, прекрати обзывать брата, — привычно вздохнул Лютер, внутренне радуясь, что старший успокоился. *** — В целом… ну, на левой руке сломаны два пальца, на правой три. Ещё на левой сломаны и лучевая, и локтевая кости. Ты мне очень много должен за то, что я их снова свёл вместе. Ещё ожоги кислотой. Вот зачем ты свои грабли этой твари в рот засунул? — голос Кейва звучал немного глухо. Судя по изменениям громкости, Кейв ходил вдоль его койки по палате. Лютер покрутил головой, попытался поднести руки к лицу, но его удержали. Кто-то был к нему явно ближе, чем Кейв. — Что с моими глазами? — Лютер с трудом сдержал рвущийся наружу страх, и голос почти не дрожал. Остаться в этой темноте калекой, бесполезной обузой до конца дней… Почему он не умер сразу на поле боя?! — В порядке они. — Зачем повязка? — Чтобы собрать твою граблю, понадобилось одно лекарство. Его побочка — светобоязнь. Как у бешенных. Так что посидишь так пару дней, пока не пройдёт. — А что с руками? — Ну, если будешь меня слушаться и не будешь лезть со своими охренительными поправками в план лечения, то в строй вернёшься. Хотя на клавире играть больше не сможешь. — А он играл? — удивился знакомый голос. — Конечно, играл! Ты посмотри, какое у него лицо умное! — Иди нахуй, — Лютер немного расслабился. Кейв балагур и трепло, но так врать ему не будет. — Лютер! — возмутился второй голос, в котором он узнал Воробья. — Вот-вот! Нечего при детях ругаться, — поддакнул апотекарий. — Солнышко, будь добр, тресни его по башке, — Лютер откинулся обратно на подушки. — Ага, это спасибо за лечение? Ты какого хрена полез в пасть химере? Вот скажи, сар Лютер, чем ты думал и думал ли вообще! — Она напала на Воробушка, — на взгляд Лютера, причина была более, чем весомой. — Ой, а твой ангелочек такой маленький, что надо было дать ему стимул, чтобы он, спасая одного идиота, не только прострелил ей сердце, но и вырвал горло. Ты хоть представляешь что было бы, если бы он тебя от неё не оттащил? Руки, руки зачем было совать ей в пасть?! — Ну… так вышло. — В следующий раз я тебе их зеленью помажу и приложу подорожник, пусть само заживает. — Кейв, спасибо. — Башкой своей пустой в следующий раз думай, — пробурчал апотекарий. — Спасать он полез… Твой Воробей уже рыцарь, а ты его спасаешь. — Рыцарь? — Я убил ту химеру, — пояснил его мальчик. Точнее, уже не мальчик и не его. — Так что да, я стал рыцарем. — Ты не ранен? — этого следовало ожидать. Лютер испытал смутную досаду, что мальчик теперь не Воробушек, и даже не Воробей, а уже полноценный Angelus Sanguine. — Нет. Ну… Только Лев наорал, что я за тобой не уследил. — Семья истеричек, — пробурчал Кейв, гремя в отдалении инструментами. — И если твой “старшенький мальчик” ещё раз будет на меня орать, что я тебя плохо лечу, будет лечить тебя сам, понял? — Я с ним поговорю, — вздохнул Лютер. *** Поездка за Каменную Горку вышла не очень. Зверь, пришедший с востока, стал добычей отряда сара Имерила, а отряд Лютера сначала гнал его до Озёр, потом сидел в засаде, потом был вынужден отбиваться от стаи волков, едва не задравших их лошадей. Повезло, что рядом был посёлок лесорубов с надёжным частоколом и вышками, отбились. Потом внезапно началось похолодание, а у Лютера, как назло, сдохло ядро доспехов. Он замёрз, устал, и попал под клыки одного из волков. Он убил тварь, но ногу та ему порвать успела. Следом за раной пришла лихорадка. В Альдурук его возвращали на носилках, подвешенных между Сероглазым и ещё одним конём. Во дворе замка его встретили скорбно, не сразу разобравшись, что привезли не труп. Лютер приоткрыл глаза, увидел бледные лица своих мальчишек и скорбные рожи встречающих, и пообещал пристрелить любого, кто вздумает нести его в подземелья. Мальчишки повеселели, и потащили его лечиться. — Люсечка, тебе не душно? — ангелочек в порыве заботы совершал много лишних движений и страшно суетился. Лютер следил за ним сквозь полуприкрытые глаза. Он уже не терял сознание от усталости, но лихорадка никак не желала его отпускать. — Нет. Можно воды? — Пей, — немедленно схватил стакан и поднёс к губам брата. Лютер послушно выпил тёплую воду и откинулся обратно на подушки. — Люсечке надо помыться! — объявил ангелочек, притащив тазик с губкой. Он стащил со старшего брата одеяло и принялся его обтирать. Лютер не сопротивлялся. И не прерывал заботливое лопотание младшего. Пусть его. В конце концов, он рыцарь и должен превозмочь. — Будешь чистеньким и свеженьким! Лютер досчитал до десяти и перевёл взгляд на дальний конец апотекариона, где около ширм пытался не ржать в голос Кейв. Апотекарий вздрагивал при каждом слове ангелочка, а “Люсечка” заставляла его кашлять и держаться за ширму или стол, чтобы не упасть. На “чистеньком” у засранца в белом стихаре подломились колени, и он, уперевшись руками в стол, кашлял и икал, пытаясь подавить смех. Лютеру очень хотелось встать и сказать ему пару ласковых. Или потрепать за шиворот. Но сил не было, да и за что, в сущности, его бить? Лютер посмотрел на младшего и послушно позволил протереть свои бока и шею ветошью. — Малыш? — Да, тебе не хорошо? — забеспокоился ангел. — Вода холодная? — Нет, всё в порядке. Только в животе что-то бурчит. Воробушек немедленно повеселел. — Давай я тебя поглажу по животику, — он немедленно пристроил маленькие ладони на живот лютера и принялся водить по нему круги, — У мышки болит, у совушки болит, у зверя в лесу болит, а Лютера не болит! — Ааааыыыых! — протяжно взвыл Кейв и с грохотом рухнул на пол. Следом за ним по полу веером разлетелись задетые бумаги, и упали деревянные полочки для пробирок. — Что это с ним? — беспокойно оглянулся Воробушек. — Устал, ноги не держат, — меланхолично пояснил Лютер. Кейв со стоном и смехом икнул и попытался встать на четвереньки. — Я пойду его подниму, — Воробей накрыл Лютера обратно одеялом, подоткнул по бокам и побежал к апотекарию, который всё ещё икал, уперевшись головой в сложенные на полу руки.