Ребёнок

В Альдурук они возвращались – наконец-то! – без потерь. В дне пути от Альдурука отряд разделился. Магистр Эвта увела большую часть отряда за Озёра, на встречу каравана из Нумарка, двое рыцарей отправились на проверку сторожевых постов на север от крепости, а их с Кейвом отправили домой, потому что конь апотекария начал прихрамывать. Засранец, словно чувствуя вину, вёл себя смирно и изображал самого лучшего коня на свете. Погода была хорошая, и Лютер не особо расстроился, что возвращается домой раньше срока. Во-первых, объезд сторожевых постов был больше формальностью, чем необходимостью. Посты сами обменивались между собой сигналами, и если на каком-то случалась беда, то остальные узнавали об этом и без проверок из крепости. Во-вторых, сопровождать караван денег у него не было. Встречающие рыцари могли первыми узнать о товарах издалека, урвать себе что-нибудь интересное и сбить цену в благодарность за охрану. У него же после лета денег не осталось и гроша. Что-то ушло на покупку подарков младшим братьям, что-то на плату за мелкие услуги, что он отдал в долг, что-то – в уплату уже своих долгов. Оставшиеся монеты он спрятал подальше на случай какой беды: оставаться без денег совсем не хотелось, а возможности пополнить запас в обозримом будущем не было. Наверное, у Льва денег и то было больше. …Лев и его подработки у интендантов его беспокоили. Лев обращался с цифрами так же легко, как и с мечом. И один раз уже пользовался доступом к учётным книгам себе на пользу, подкармливая братьев уведёнными из-под носа Мертель продуктами. Лютер договорился с интендантшей, вроде как решил проблемы с вечным детским голодом, и надеялся, что Льву хватит ума и чести не заниматься уже совершенно бессовестным воровством из орденской казны. Они благополучно миновали большую часть пути, разминулись с патрулём, потом с бригадой дорожных сервов, и выехали из леса на вырубку. Сколько себя Лютер помнил, между стенами Алдурука – или вышедшим из-под земли скальным основанием замка, смотря с какой стороны подъезжать – никогда не было леса. Полоса земли шириной не меньше стандартного километра всегда окружала замок. Ближе к стенам, между замковыми рвами, были крепостные огороды и бахчи. Ближе к лесу – распаханная земля, полосы вкопанных в землю кольев и дозорные вышки. Тут, на просторе, пахло уже не лесом, а крепостью, навозом и дымом. Родные запахи. Они обменялись приветствиями с дозорыми на вышках, сняли по их требованию шлемы, и поехали к воротам. Мягко светило солнце, с севера дул прохладный ветер, над мусорной кучей замка метались птицы, и, наверное, это было самое мирное и красивое его возвращение домой за последние годы. Кейв отпил из своей фляги, умылся сам и передал её Лютеру. Через час они будут дома, и смысла беречь запас не было. Со стены, недалеко от ворот, сорвалась птица. Лютер прикрыл глаза ладонью от солнца, следя за её полётом. Ветер подкинул птицу вверх, над крышами крепости, потом понёс по широкой дуге вниз, к огородам. Большая, подумалось Лютеру. Когда он был претендентом, не старше младшего, на одной из башен замка поселилась пара орлов. Их хотели было оставить гнездиться, но птицы повадились таскать замковых котов и мелкую птицу, и их, не смотря на сожаления тогдашнего лорда Сайфера, согнали, а гнездо разорили. Неужели снова всё повторится?.. Он прищурился. Издали казалось, что птица медленно парит вдоль стен. Вблизи, наверное, она стремительно несётся, расправив белые крылья… Белые? Лютер надел шлем, пробудил системы доспеха и приблизил изображение. Ангел. Его ангел летит вдоль стен! Лицо сосредоточено, тело напряжено, а крылья вздрагивают на ветру и грозят вот-вот сложиться. Он почти увидел, каких усилий мальчику стоит сопротивляться ветру и гравитации. Лютер выругался, кинул флягу обратно Кейву и попытался развернуть Сероглазого в сторону, куда направлялся ангел. Конь сразу понял, что от него хотят и заумпрямился. – Там канава, – Кейв едва успел поймать флягу . – И грядки. – Да плевать! Сероглазый в ответ подкинул зад. Лютер от неожиданности прикусил язык, а выпитая вода прокатилась по пищеводу обратно до горла, и он чуть захлебнулся в своём же шлеме. – Ты чего… О, вижу. Успокойся, он приземлился. Вон, даже куда надо приземлился. – Иди к чёрту! – несколько секунд ушло на выяснение с Сероглазым, кто тут главный. Главным был Лютер, и конь потрусил к спуску с дороги. – Сам туда катись! – беззлобно откликнулся Кейв. – Я вас у ворот подожду! Ангел приземлился прямо на грядки с морковью, чуть не сбив с ног пару своих выгнанных на прополку сверстников. Те с гомоном его обступили, а птица довольно расправила крылья. Приближающийся рыцарь детский восторг сильно поубавил. – Лютер! – Ангел замахал крыльями и руками. Дети похватали свои тяпки и корзинки и разбежались. – Ты цел?! – Лютер нагнулся к мальчику. – Да! Не волнуйся! Я в полном-полном порядке! – младший ухватился за его стремя, подтянулся и полез обниматься. – Я тебе говорил не ловить ветер на стенах! – прорычал он, отбиваясь от хлопающих крыльев. – Да успокойся ты! Я серьёзен, а ты накосячил! – Я совсем чуть-чуть ловил, – ангел был самой невинностью. – Тебе повезло, что ветер не сильный, – Лютер обнял его и выдохнул. – Сангвиний, мы договаривались! – Да, – мальчик немного приуныл. Потом воспрял, – Но ты видел, что я сам долетел! – Да уж, видел, – Лютер вздохнул и оглянулся на крепость. Словно в насмешку, с того же месте, откуда сорвался ангел, слетела птица. Обычная ворона, судя по размеру, ничего интересного. Она расправила крылья и сделала точно такой же круг, как несколькими минутами назад его ангел, пронеслась прямо наз их головами и села куда-то в капусту. Лютер посмотрел на ангела, забравшегося на спину Сероглазого перед ними. Беспочвенное подозрение сначала легонько кольнуло его разум – и почти мгновенно расцвело уверенностью. Ветру не очень-то удобно перекидывать ангелов через зубья выше этих ангелов. – Ты не первый раз так делаешь, – он не спрашивал. Ангел очень натурально удивился и спросил, почему он так решил. – Пойдём-ка поговорим, – Лютер подобрал повод, пресёк попытку мальчика соскочить на землю, и направил коня обратно к дороге. Если положить руку на сердце, то ему достались удивительно честные дети. Все четверо никогда ему не врали. Лютер скромно надеялся, что это результат его воспитания: совсем не врать у него не получалось (а уж когда он только-только нашел Льва и Конрада… но об этом времени он предпочитал не часто вспоминать), но в семье он соблазну приврать тщательно сопротивлялся. Ещё он никогда на них не кричал, хотя накричать порой хотелось. Вот как теперь. Громко-громко, поставить в угол и привязать к трубе отопления, чтобы не смел больше так делать. Вместо этого они недоговаривали. В этом искусстве они тоже достигли больших высот – и Лютер подозревал, что не без влияния его примера. В том, что его ангел слетал со стены не в первый раз, Лютер уже был уверен: Сангвиний не сказал “нет”. А просто сидел теперь перед ним хмурый, как мышь в пустом подвале. Лютер пустил Сероглазого шагом по тропке между бахчой и капустой и отвёл в сторону крылья. – Ты уже не первый раз так делаешь, – он озвучил свои догадки. – Не первый, – буркнул мальчик. – Ты обещал, что не будешь летать. – Так я и не летал. Я планировал. Лютер поморщился. – Не играйся словами. Или нам составить список? Белое крыло недовольно шевельнулось. Лютер ждал ответа. – Я не делал ничего такого, о чём мы не договаривались бы, – наконец-то объявил ангел. – Я надеялся, что мы друг друга уважаем и не скатимся до букводества. – Я надеялся, что ты умеешь думать и не будешь надо мной издеваться. – Издеваться? – Сероглазый под дороге сожрал таки кабачок и после лёгкого пинка покорно выбрался обратно на дорогу. – Да. Мои крылья сильны, я сам – самый сильный из братьев, хотя они старше! Я очень осторожен, я всегда обо всём думаю наперёд и всё просчитываю! Я могу немного даже не полетать, а немного половить воздух! – Воздух не та стихия, в которой можно всё быстро просчитать. – Лев просчитывает! Ни разу ещё осечки не было! – То есть, ещё и Лев в деле? – Ты сам требовал, чтобы я был осторожнее! Разумеется, я его попросил помочь и выбрать время, когда можно поле… ловить воздух! – белые крылья раздражённо хлопнули. Лютер кое-как успел поднять руки и развести их обратно в стороны. – Мне иногда кажется, что тебе просто лишь бы придраться ко мне! – Мне? К тебе? – Тебе! Ты только от меня требуешь, чтобы я не летал, называя это заботой. А почему тогда не запретишь Льву ходить к реакторам? Почему не запретишь ему работать в оружейной? Мои братья делают десятки опасных вещей каждый день, но что-то ты им не запрещаешь собой рисковать! – Я им запрещаю! – И они плевали на твои запреты, потому что ты сегодня запретил, завтра забыл! Только про меня помнишь! А знаешь, почему ты ко мне цепляешься? Потому что я просто урод с крыльями и ко мне легко цепляться! – Что?.. – Лютер не сразу понял, что услышал. Сангвиний неожиданно ловко вывернулся из его рук, отпихнул назад крылом и соскочил на землю. Пока Лютер пытался поймать равновесие и выпрямиться, он уже умчался по бахче, подмахивая крыльями. Сероглазый на попытку отправиться в погоню за наглецом никак не отреагировал. Конь выгнул шею, посмотрел на него как на дурака, и потянулся к ближайшей тыкве. – Ага, щас, – Лютер дёрнул повод. – Домой, пошел! Конь почти по-человечески вздохнул и потрусил к крепости. На душе у Лютера стало гадко. Урод с крыльями. Он никогда так не думал о младшем из братьев. Да, ангел. Да, у человека не должно быть крыльев. Но они были и никуда их не деть. … урод с крыльями. Сам додумался или кто-то подсказал? Он оглянулся на ангела. Тот уже не бежал, а брёл вдали. Крылья плотно сжались за спиной, а голова низко опустилась. Словно заметив его взгляд, мальчик тоже оглянулся, дёрнул головой и сорвался на бег. Лютер молча проследил за ним взглядом, убедился, что дальше друзей ангел не убежал, и направил Сероглазого к воротам. Не такое возвращение он ожидал. В остальном всё было в порядке. Больше никто из его детей ничего не натворил. Лютер спросил, рассчитывал ли Лев брату ветер. Лев попытался вертеться, но быстро признался, что да, рассчитывал. Почему? Потому что знает, что птице надо летать, и пусть уж лучше летает под контролем и когда с ней ничего не случится. – И так бы обманывали меня? – буркнул Лютер. Лев обиделся, и Лютер добавил в успехи дня ссору уже с двумя детьми. Обедал он в гордом одиночестве. Лев насторожённо косился, Конрад прятался за братом, Мортарион вообще не пришел. Ангел ждал, пока Лютер доест и уйдёт: белые крылья мелькали за окнами, но упорно не появлялись в рефектори. От этого на душе почему-то стало ещё паршивее, и Лютер спешно сбежал к себе. В комнате никого не было, и он заперся. Потом вытряхнул из записей отмытый лист и сел за стол. Он расчертил лист и записал свои проблемы: так ему всегда лучше думалось. Проблема, в сущности, была одна: дети его не слушаются. Ангел летает, Мортарион ставит на себе опыты в апотекарионе, Лев постоянно торчит в мастерских и непонятно чем там занимается, спасибо, что трупов пока не случилось. Вот Конрад спокойно сидит в библиотеке – когда не помогает братьям в их глупостях. Все четверо помогают друг другу в проказах. И все четверо знают, что он против, но всё равно делают. Тайком, в надежде, что он не узнает, наставники не расскажут, а то и прикроют. Магистр Кузни уже через Сариентия намекал, что ждёт талантливого мальчика в ученики. …а интенданты уже предупреждали, чтобы талантливый мальчик даже рядом с ними не появлялся. Уж больно хорошо Лев обращается с цифрами, а вот держать язык на замке и не палить чужие махинации – хотя бы не сразу же, как нашел! – никак не научится. Он дёрнул себя за бороду. Вот как требовать от детей, чтобы они были честными с ним, когда он же учит и поощряет их быть нечестными с остальными? Он научил их обманывать магистров и притворяться обычными детьми, он покрывал их шалости и глупости, если они не имели серьёзных последствий. Да и с серьезными покрывал. Если быть честным, то он сам так себе пример. Вертится, врёт, изворачивается, дружит с теми, кто ему откровенно неприятен. И даже не сказать, что это ради Ордена. Свой выбор не в пользу Ордена он сделал где-то в промежутке между встречей со Львом на берегу реки и новостью, что у обоих лесных найдёныша – по два сердца. И если уж быть до конца честным с собой, то его беспокоят только полёты ангела. Занятия остальных детей не внушали ему такого ужаса, как полёты. В конце концов, у них есть почти четыре десятка апотекариев и ещё больше – оружейников, строителей и ремесленников. Даже реакторы в глубинах под замком не пугали Лютера, как полёты. Люди в Альдуруке веками занимались и медициной, и ремеслом. Но не полётами. Люди не летают, и одно исключение с крыльями ничего не значит. Даже эти крылья большие и крепкие. И даже если исключению очень-очень хочется летать. Его мысли сделали круг и снова вернулись в начало. Дети его не слушаются. Кивают и делают по-своему. И винить в этом поведении ему некого, только себя. Сам показал пример и загнал себя в тупик. В тупик, которого боялся весь этот год – или почти два, если считать с момента, как он нашел первых маленьких братьев. Его воля и власть, как родителя, упиралась в волю и нежелание детей подчиняться. Способов выйти было ровно два: ангел признаёт, что летать опасно и перестаёт летать. Либо он, как старший, использует своё последний аргумент -- детскую любовь. Без сомнений, если он потребует прекратить полёты и пригрозит обидеться, то ангел летать не будет. Но это будет стоить доверия. Да, он не идеален, да, научил их всякому, но всё равно, доверие было, он это знал. Когда что-то случалось, они всё равно шли со своими проблемами и сомнениями к нему. Он не хотел потерять это доверие. Может быть он был эгоистом, может быть, слишком оглядывался на своё детство и попытки стать для родителей достаточно хорошим… К тому же его жертва будет бесполезной: рано или поздно ангел подрастёт, поймёт всё, что произошло, и всё равно начнёт летать. Только уже ничего у него не спрашивая и ни на что не оглядываясь. Ангел не мог не летать, он не мог разрешить ему летать. Лютер запустил пальцы в отросшие волосы. Тупик, куда не метнись. Чудовищный тупик и пространства для манёвра не было. Ангел и так вон заботился, чтобы он не волновался: планировал, а не летал, советовался со Львом и выбирал хорошую погоду. Не придраться. И ничего не сделать. Лютер на всякий случай попробовал представить, что полёты для человека – это нормально. …нет, это не нормально, у людей нет крыльев. Он попробовал с другой стороны. Ну вот есть у мальчика крылья, и не просто так, а для того, чтобы летать. Они не аномалия, а полностью функциональны. Снова ничего не выходит. Лютер не был большим специалистом по полётам, но подозревал, что без хвоста далеко не улетишь. Вот вообще недалеко. Итак, снова тупик. Он спрятал лицо в ладонях. Вот бы отмотать время на год назад: из всех проблем – чем накормить его выводок. А в остальном сидят в комнате, слушают всё, что он скажет, не возражают… Скрипнула дверь, кто-то ножом отодвигал засов. – Всё сидишь? – Кейв, иди нахрен. – Это на твой, что ли? – Чего?! – Привлекаю твоё внимание. Не ходи сегодня на ужин, понял? – Это почему? – У нас с Мором очень тайный заговор, чтобы вас с помирить с мелким. А то он у нас в апотекарионе сидит и ревёт. – Он в порядке?! – Полном. Мор считает, сколько слёз помещается в одном ангелочке. – Знаешь, не смешно! – А я и не смеюсь. Я вообще не понимаю, как вы умудряетесь на ровном месте в такой день развести слёзы и сопли, – апотекарий постучал пальцем по лбу. – Ты сам видел, он летал. – Ага. Но с этим разберёмся потом. Если твоя птица будет ночевать у меня, я к утру смогу по палатам плавать. Так что миритесь давайте. Заговор, впрочем, не сработал: ужасный день продолжался. Времени до ужина было много, и Лютер пошел сдавать патроны и отчёт оружейникам. На дежурстве сидел Мика. Вообще он был уже мастеровым Микой, но Лютер помнил его претендентом Микой, тот помнил претендента Лютера, и как-то сдача отчёта не задалась. Мика сначала придрался к почерку, потом отказался принимать болты. Сначала ему не понравился якобы перерасход, потом, узнав, что часть болтов осталась, он заявил, что рыцарь мог бы их и расстрелять в лесу и не доставлять оружейникам неудобств с их учётом и проверкой. Лютер разозлился и предложил расстрелять лишние в голову Мики. Мика обиделся, и следующие три часа Лютер провёл на ковре сначала у дежурного мастера-оружейника, а потом – у магистра Кориты и лорда Сайфера. Перед Микой и дежурным мастером пришлось извиниться, Мика принял его опись, и они разошлись как раз перед отбоем. Его выводок ждал его в комнате. Лютер не сильно им обрадовался: наверное, единственным из встречных им с утра людей, с кем он не поругался, был лорд Сайфер. И то потому, что этот мудрый человек сходу велел ему заткнуться и отвечать только “да” и “нет”. Он посмотрел на детей, послушал вечерний колокол и велел: – По койкам. Всё остальное – завтра. Старшие переглянулись. – Я тебе ужин принёс, – неуверенно сказал из-за спины Мортариона ангел. – И мы твоё возвращение так и не отметили. – Утром отметим. Сегодня… какой-то не такой день. А теперь – по койкам, живо. А то патруль поймает, и вам влетит. И мне влетит, и Саринетию влетит, и будете сидеть на кухне мыть горшки. Старшие переглянулись, как-то странно посмотрели на него, но разошлись. Разошлись вовремя: Лютер, представив, что они начнут возражать, начал злиться. Остался только ангел. Мальчишка, словно слыша его мысли, спрятался между столом и сундуком. Определённо, день был говном. – Я не злюсь на тебя. И никогда не злился. И не обиделся. Честно. Иди сюда, – Лютер сел на кровать. Ангел подозрительно прищурился, потом поднялся, обошел протянутые руки и взобрался на кровать позади Лютера. Он вздохнул и опустил голову на руки. – Спасибо за ужин. – Тебе надо отдохнуть, – Ангел навалился на его спину. Белые крылья зашуршали и опустились вокруг них, как покрывало. Или шатёр. Пропали все звуки и на мгновение Лютеру показалось, что заодно пропал и весь мир. Детские руки обхватили его шею, и ангел тихо сказал где-то над его ухом: – Ты очень устал. – Похоже на то, – Лютер закрыл глаза. Наверное, раз уж так вышло, не самый лучший момент. Но день ведь и так говно? Он решил не давать ему шанса и спросил: – Кто тебе сказал, что ты урод? Ангел помолчал. Лютер его не торопил. – Никто. – Я не буду с этим человеком скандалить. Просто хочу знать. – Никто, я же говорю. Я сам додумался. – Сам. Додумался. – Правда, – ангел вздохнул. Белые крылья чуть расправились, впуская в их кокон мир и свет электрической лампы на стене. – Ну смотри, мы же говорим если ребёнок родился не таким, что он урод. – Это говорят не очень умные люди. – Ты меня сбиваешь, – Ангел дёрнул его за бороду. – Я про то, что я тоже родился не таким, как люди. Только Тиша родился с заячьей губой, а я – с крыльями. – Мне кажется, ты сравниваешь несравнимое. – Нет. Да, внешне мы разные, у него лицо с щелью, а у меня лишние конечности и мышцы. Но я говорю про суть: мы такими с ним родились. Ему не разрезали лицо, мне не пришивали крылья. – Наверное, это логично. – Лев сказал, что логично. – Ну знаешь, Лев не всегда логичен. – Тут он логичен. И вообще, дай я договорю, а?.. Я родился необычным, и мне кажется, что ты так против полётов, потому что считаешь, что я ну, как урод… Дай договорить! И что ты меня наоборот, оберегаешь и считаешь, что я хрупче и слабее нормальных. А я не хрупкий. Я вообще самый сильный. – И ты не урод! – Аааа! Да что ты прицепился к этому слову? Я его сказал, потому что это короче, чем мальчик с пороками развития, над которым надо постоянно трястись! Лютер всё-таки спрятал лицо в ладонях. – Теперь твоя очередь говорить, – ангел нетерпеливо пошевелил крыльями. – Да что тут говорить-то, – Лютер кое-как выпрямился. – Значит, ты не урод. – Разумеется! В том смысле, что ты подумал, я уж точно не урод. Я вообще из нас четверых самый красивый. Ты только Льву не говори об этом, а? – О чём, о том, что ты самый красивый? – Ну да! Не говорить Льву, что ангел самый красивый. Лютеру очень захотелось то ли заорать, то ли, как Конрад, спрятаться под подушкой ото всех проблем. Самый красивый он, видите ли. – Хорошо, не буду. И вообще, это только твоё мнение. – Я знаю, что мы для тебя все одинаково красивые. Но я, объективно, самый красивый. – Так, красавчик, – Лютер выпрямился и скинул с себя белые крылья. – Давай спать ложись. Я тобой всё ещё недоволен, но если начнём обсуждать твои белые крылья и полёты на них, снова поругаемся. Ангел отполз к стене и уселся на покрывале, раскинув крылья. На его лице появилось очень знакомое по всем четверым упрямство: губы сжались, брови нахмурились, глаза внимательно следят за собеседником. – Я договорился с Мором и Львом, что я буду планировать только под их контролем. И мы договорились, что если я успешно слечу со стен три раза, то мы тебе всё расскажем, чтобы ты перестал волноваться и пытаться завернуть меня в одеяло и никуда не пускать. – Отличный план. А если бы он не удался, то я бы узнал о нём ещё раньше, когда ты бы разбился. – А, брось! Я бы быстро зажил. – Напомни, какая высота у стен? – Лютер взялся за покрывало и выдернул его из-под ангельской задницы. – Хочешь, расскажу одну историю? – Про сара Айфа? Лютер поморщился. – Откуда знаешь? – Кейв рассказал, – бесхитростно сдал своего сообщника ангел. – Он из окна Старого зала выпал, когда вы были претендентами. И поэтому ты боишься, что я тоже разобьюсь. – Кейв тоже в вашем заговоре? – Каком заговоре? – ангел удивился так натурально, что Лютер уверился, что Кейв тоже в курсе полётов и отличного плана всё ему обязательно когда-нибудь рассказать. – Заговорщики, блин, – Лютер закинул покрывало, не складывая, на сундук. – Мне плевать на Айфа, я его никогда не знал близко. Но я видел, что гравитация делает с человеческим телом, а он падал всего-ничего, метров пять. А стены выше, они… – Я не упаду. – Откуда знаешь? – Вижу. – Как Конрад? – Лютер почувствовал себя очень старым, очень ворчливым и пытающимся уговорить стену. – Как Конрад, – ангел закатил глаза. – Он тоже видит. Думаешь, я бы спрыгнул, если бы он сказал, что видит что-то плохое? – Не аргумент. – Аргумент. – Я сказал, что затея плохая, – Лютер потушил лампу. – Брысь под одеяло и чтобы я больше про твои полёты ничего не слышал. Он поздно сообразил, что ангел отлично выполнит указание про “не слышал”. Сам не сможет – так Лев насоветует, как не спалиться. – Тебе надо отдохнуть, – Ангел улёгся у него под боком и накрылся крыльями. Последнее время они стали такими большими, что одеяло теперь сиротливо лежало на сундуке. – Не заговаривай мне зубы. – И не думаю. Ты отдохнёшь и тебе будет проще смириться, что я буду летать. – Вряд ли я когда-нибудь с этим смирюсь, – Лютер не видел лица мальчишки в темноте, но ему показалось, что тот хитро улыбается. Потом белое крыло развернулось и накрыло его тоже. Под ним стало как-то спокойней и теплее. – Это ничего не меняет, – буркнул Лютер, отгоняя от себя наваждение. Под вторым крылом старательно засопело, изображая крепкй сон. Вот же… ангел. Он прикрыл глаза. И что с ними делать? Запирать в чулане перед отъездами? Привязать к батарее? Строго-настрого запретить рисковать? Крыло шевельнулось и внезапно стало ужасно тяжелым, как и голова с веками. – И фокусы свои эти брось, – уже засыпая буркнул Лютер. – Разговор не закончен, ты понял?