Ребёнок

Ангел проснулся, потому что Магнусу стало скучно. Он немного полежал в надежде, что рыжий отстанет. Выровнял дыхание, представил, что видит очень хороший сон. Но Магнус сразу всё понял. “Ты не спишь”. — Разумеется, — ангел осторожно перевернулся, чтобы не разбудить Лютера. — Ты меня разбудил! “Извини. Ты в это время обычно уже не спишь”. — А тут сплю. Невежливо будить людей, — ангел приподнял крыло. Лютер всхрапнул, но не проснулся. Мальчик откатился в сторону и сполз с кровати. “Я не хотел. Я… так случайно вышло”. — Ты мог бы пойти к Амону, если тебе скучно, — ангел надел ботинки. Не то, чтобы они были очень нужны, но Лютер требовал их носить. “Амон спит. Я не хочу его будить”. — А меня будить можно, да? — Ась? — встрепенулся Лютер. Ангел поспешно положил ладонь ему на лоб, и брат обмяк. “Ты уже почти не спал”. — Ты меня разбудил! Иди с нашим отцом поговори, ты же можешь. “Он тоже спит”. — Ну тогда с Лором. “Лоргар скучный. Он считает, что я дьявол-искуситель”. Ангел почесал затылок. Сам он с этим братом говорить не мог, как и с их отцом. Но некоторые братья — как Магнус — могли говорить с ним. В этом определённо была какая-то система, но ангел её никак не мог понять. Он спрашивал Льва, но Лев сказал, что с голосами в голове, особенно чужой, не разговаривает. Заход через Конрада не помог: ему Лев тоже отказал и ещё запретил разговаривать с Магнусом. Впрочем, Магнус с Коном тоже не горел желанием общаться: Кон пытался показать ему свои видения, а Магнус категорически отказывался на них смотреть. Был, впрочем, ещё один брат, у которого были и возможности, и терпение разговаривать с Магнусом. — Иди поговори с Джагатаем. “Не могу”. — Почему? Он с тобой всегда не прочь поболтать. Тень несуразного огромного подростка в углу скорбно опустила тощие плечи. “Ему мама запретила со мной разговаривать”. Ангел скептически дернул крылом. Джагатай был из них, по ощущениям, самым старшим. По крайней мере, совсем недавно он хвастался, что захватил Империю. Империя — это такое большое владение, в котором много крестьян, много земель, нет никаких зверей, много красивых лесов — ангел был не совсем уверен, что Джагатай понимает, что такое лес — и всё в таких количествах, что совершенно не верилось. И точно не верилось, что такому могучему магистру мама может запретить общаться с каким—то там Магнусом. Впрочем, Джагатай показывал и маму, и ангел подумал, что она запретить как раз может. А Джагатай послушается. В конце концов, он сам старался Лютера слушаться. — Да что же с тобой делать, — Ангел натянул кафтан, затянул шнуровку, пошевелил крыльями, чтобы спина лучше села и вздохнул. — Я пойду в конюшню, ты можешь посмотреть. “А может быть в библиотеку?” — Нет. “В библиотеке…” — Или я иду один. “Хорошо, пошли в конюшню… Можно я тебе расскажу, что я прочитал?” Ангел хотел было ответить, что для капанья на мозг у него есть Лев. Но тень Магнуса выглядела такой несчастной, что он махнул рукой. — Ладно, рассказывай. Только попроще. Так, чтобы я всё понял. Я всё—таки ещё маленький. И вышел за дверь. Тень Магнуса живо скользнула за ним. *** Лев знал, что этот день рано или поздно настанет. С вечера он проверил всё снаряжение, как подготовлены кони, а утром ещё раз проверил всё, что брат должен был взять с собой. — Не глазей по сторонам и будь внимателен, — Конрад уже устроился в седле и просто скорбно кивал. Льва это бесило. — И вообще, не отходи от мастера Сариентия! — Да брось ты, — Мор закатил глаза. — Как курица наседка. Лев побледнел и резко развернулся к нему. — Вот тебе какое дело?! Мортарион лениво перекинул соломинку на другую сторону рта, поднял перед собой руки и сделал шаг назад. — Понял, понял, ухожу! Он и правда отошел, бросив что-то про больных идиотов. Ну и чёрт с ним. Лев повернулся к Конраду. — Ты меня слышал? Ты всё понял? — Всё, — скорбно кивнул Конрад. — Ты второй реактор не трогай, хорошо? А то рванёт. Лев нахмурился. — Сильно? — Сильно. Ползамка разнесёт. Не надо, а? — Хорошо, не буду. Конрад после такого ответа явно повеселел. — Да всё, поехали уже, — буркнул Сариентий со своего коня. — Не помрете за три дня. Это даже не охота! Лев передёрнул плечами и отошел в сторону. Конвой выехал через южные ворота. Это и правда была не охота. Ревизия и пополнение запасов форта за Озёрами. Ничего сложного, поэтому в неё взяли нескольких претендентов. В том числе и Конрада. По мнению мастера Сариентия, отличный повод наконец—то заставить их двоих взяться за ум. Лев понимал его мысли, но не мог их принять. В конце концов, что бы плохого случилось, если бы они с Конрадом поехали вместе? *** Лютер терпеть не мог болеть. Простуда настигла его не часто, но каждый раз валила с ног в пучину мучений. Лежишь в пустом апотекарионе или за ширмой, разглядываешь потолок, тебе плохо, тело горит, мышцы разрывает, голова гудит, и всё это в гнетущем одиночестве. Только время от времени заходит кто—нибудь из апотекариев проверить, не помер ли ты ещё. Может ли что—нибудь быть хуже? Как оказалось, может. — Лютер, как ты себя чувствуешь? — Я сплю. — Я вижу, я сейчас, чуть-чуть, — ангел в пятый раз за час потрогал его лоб. Как будто что-то могло так быстро измениться. — Попить не хочешь? — Не хочу. — А покушать? — Нет. — Почитать тебе книжку? — Нет. — Давай я тебе спою! — Не надо мне петь, я сплю. — Ой, ну да, спи! А я просто посижу. Лютер попытался и вправду уснуть, но ощущение чужого взгляда не оставляло. Ангел сидел тут с утра, и всё это время он не замолкал. А если замолкал, шуршал крыльями. Если не шуршал крыльями, то гремел стаканами и ширмой. Или смотрел. Лютер приоткрыл один глаз. Ангел сидел рядом на табуретке и с улыбкой смотрел прямо на него. — Сариентий тебя не хватится? — Я отпросился на весь день! — Иди на обед, что ли. — Не хочу! — Ну иди погуляй. — Нет, я с тобой посижу, — Ангел ещё раз потрогал его лоб и потрепал по волосам.. — Чтобы ты быстрее выздоравливал! *** Иногда Мор думал, что Великий Зверь не только лизнул Конраду глаза, но и то, что внутри черепа, тоже. Иначе объяснить его вечную блаженную улыбку было нельзя. Конрад, конечно, любил пострадать и поныть, но Мор-то всё видел. — Понимаешь, я просто знаю, что всё могло быть гораздо хуже, — однажды попытался объясниться брат. — И как бы плохо не было, мне всё равно хорошо. Он замолчал и посмотрел куда—то в сторону. — Хотя на Маккраге всё же лучше. — На каком Маккраге? — резко переспросил Лев. Конрад испуганно вынырнул из мечтательной дрёмы и быстро натянул безразличное выражение лица. —Какой Маккраг? — Это я у тебя спрашиваю, какой! — Лев прищурился. — Это видение было? — Нет! — Врёшь! — Не вру! — Я же вижу, что врёшь! — со внезапной обидой в голосе выплюнул Лев. — Ты обещал, что скажешь, если они вернутся! Да чтоб тебя! Он швырнул на стол отвёртку, которой возился в лампе, и выбежал из комнаты. Конрад моргнул по-птичьи, глядя ему вслед. — И даже с ним здесь хорошо, — он соскочил с табуретки и побежал следом за братом. *** — Мор, а Мор! — Ммм? — Мор прижал подбородком стопку книг и развернулся, чтобы видеть не только белые крылья, но и самого ангела. Выглядел мелкий неважно: лицо белое, брови беспокойно заломлены, глаза бегают. — Мор, тут поговорить надо!... — Говори. — Я стесняюсь, — ангел порозовел и уставился в пол. Мор скосил глаза: в апотекарионе никого не было. — Да ладно, говори, нет никого. — Нет! — Ну, пошли сядем. Мор втащил книги в архив, посадил ангела на подоконник и велел рассказывать. — Смотри, когда у меня начнёт расти борода, — страшно смущаясь, начал бормотать мелкий. — У меня везде будут расти перья, верно? И на лице, и на.. та-ам! — "Там" называются гениталии. — И на гениталиях у меня вырастут перья! — свистящим плаксивым шепотом повторил ангел. — А я не хочу! Повисла тишина. Мор думал, что ответить, ангел сидел и нервно теребил колени. — Кто тебе эту чушь сказал? — наконец, спросил Мор. Были у него нехорошие подозрения. — Лев! Кто бы сомневался! — Он выдумал глупость, чтобы тебя позлить. — Нет! — Чего нет, если да? — Лев умный! Если сказал, так и будет! У меня вон крылья в перьях! — И голова в волосах. Почему у тебя на яйцах должны вырасти перья, а не волосы? Ангел замер и задумался. Мор подождал, что он надумает, не дождался и принялся разбирать книги. — Мор, ты просто чудо! — Ангел посветлел, резко соскочил на пол и с силой обнял его за талию. — Самый умный! А Лев — дурак! — Это точно, — крякнул Мортарион. — Я так ему и скажу! И что ты сказал, что он дурак! — Эй! Вот это не надо! — но ангел уже убежал и его не слышал. *** Рыцари вернулись перед закатом, предварительно оповестив о своём возвращении через дальний караул в лесу. — Пятеро, — первым сказал Лев, когда всадники выехали из леса. — Кого нет? Лев первым делом нашел взглядом чёрные с белым плащом доспехи Лютера, потом пересчитал остальных. Шестой конь принадлежал Кейву, и всадник лежал поперек седла, завернутый в плащ. Повод коня тянулся к седлу Лютера. Братья переглянулись и молча спустились со стены вниз во двор. Ворота уже открывали, а во дворе собрались свободные от повседневной рутины рыцари и сервы. Когда всадники въехали во двор, раздались шепотки. Рыцарей немедленно пересчитали, заметили звериные лапы у седла Лютера — и перекинутое через седло тело. Апотекарий Кейв не вернулся с охоты. Мор молча протолкался через окруживших всадников людей, не обращая внимания на возмущенные вскрики. Он поднялся на цыпочки и принялся разматывать плащ там, где была голова тела. Под плащом действительно оказался его наставник. Кейв был бледен, губы синие, а глаза мутные. Он бы вполне сошел бы за труп, если бы не дрогнувшие от света веки. Кое-как сфокусировавшись на появившихся перед собой лицах, апотекарий прошептал: — Сыворотку, третья полка, ты знаешь, быстро, — он ещё пробормотал несколько бессвязных ругательств и обмяк. Мор, как ошпаренный, побежал в апотекарион, а оставшихся разогнал Лютер. — Под ногами не путайтесь, — буркнул он. Старший брат развязал друга, взвалил его на плечо и понёс следом за умчавшимся Мором. Через полчаса раздетый и обмытый Кейв лежал на койке в общей палате апотекариона и руководил своим лечением. — В бедро. Ага, под колено ещё, — рыцарь скосил глаза на Конрада, старательно пытавшегося согнуть его одеревеневшую ногу. Сустав не работал и судя по отсутствию реакции Кейва на манипуляции с конечностью, нога онемела почти полностью. Мортарион послушно набрал в шприц сыворотку и примерился к вене. — А чего ты на месте не вколол себе? — Мор освободил иглу, потрогал сизые стопы и перешел на другую сторону. Какого чёрта четверо рыцарей из шести оказались заражены лесным ядом, он спрашивать не стал. Судя по лицу Лютера, рассказ предстоял долгий, с руганью и взаимными поисками кривоглазого косячника. — Вколол. Но не хватило на полный...А! Пошло!... Пришлось бы либо ехать самому и остаться без ноги, либо рискнуть, — пробормотал апотекарий.— Что там? — Ну, тут тоже всё деревянное, — Мор набрал ещё сыворотки. — Здорово тебя приложило. — Да сам вижу, — Кейв чуть-чуть покачал головой, разминая шею. — Плохо будет, если пальцы откажут, — Мор напоследок поднял безвольную руку наставника и по очереди согнул каждый из пяти пальцев. — Уже отходить начали, положи на место, — вяло дёрнулся апотекарий. — Ещё минут пять до отхода осталось, — не поверил Мор. — Я пойду пока капельницу сделаю, а то тебя сейчас корёжить начнёт. — Иди ты... умный самый. Через пять минут, как обещал Мор, сыворотка начала действовать, и Кейв застонал. Конрад нежно погладил его по голени и несколько раз с силой согнул колено и выпрямил, проверяя эффект. Апотекарий вытаращил глаза и принялся молча хватать ртом воздух. — Больно, да? — сочувственно спросил Мышонок. *** Они вернулись ночью. Обычно в ночь в замок не пускали, но то ли стража разленилась, то ли им были рады и не ожидали подвоха, но их пустили сразу, не дожидаясь рассвета. Лютер устал так, что у него не было никакого желания с кем-то спорить и возмущаться таким нарушением всех возможных правил. А если бы вместо них в крепость пробрался гуль или перевертыш? Было глубоко за полночь, и Альдурук спал. Они развели коней, кое-как сняли доспехи и разбрелись кто куда. Лютер — в душ. Холодная вода была лучше, чем недельная грязь. Он прополоскал бороду, обтёрся стащенной с верёвок простынёй и потащился к себе. Голова была невероятно тяжелой, ноги тоже. Лютер с какой-то тоской подумал, что его мальчишки скоро узнают о его возвращении и придут в комнату убедиться, что он цел. Лютер уже смирился с тем, что они спят по три-четыре часа в сутки, но никак не мог смириться с их привычкой приходить к нему и заниматься своими делами в его комнате, когда у них столько места в корпусе для претендентов. В комнате было тихо и темно. Лютер аккуратно пробрался внутрь и включил ночник. Мальчишки были здесь, все четверо, и спали. Конрад и Лев влезли на сундук. Они на него уже давно не помещались, и, чтобы уместиться, мальчики спутались в плотный клубок из голов, рук и ног. Над краем сундука торчали четыре босые стопы. Над кроватью возвышалось белое крыло. Второе свешивалась с края кровати. Под крылом угадывались две головы, одна чернявая, другая бледная даже ночью. Все четверо крепко спали, и не проснулись, даже когда он снял с ближайшего табурета накиданное на него учебное снаряжение и сел. Лютер молча переводил взгляд с сундука на кровать и обратно, и внезапно осознал, что уже очень давно не видел всех четверых вместе, спокойных и никуда не спешащих и ничего не замышляющих. Во сне они выглядели сущими ангелами. Лица стали удивительно умиротворёнными и не менее удивительно похожими. У старших так вовсе лица стали одним на троих. Мор не выглядел готовым съязвить, Мышонок не разглядывал что-то в небе или на обороте век, Лев не был хмур или готов нестись куда—то вслед за мимолётной мыслью. Только маленький ангел немного выделялся. Он даже во сне умудрялся держать брови чуть-чуть приподнятыми, а по-детски пухлые щёчки всё ещё выделяли его среди братьев. Лютер почувствовал, что у него из глаз потекли слёзы. То ли сказалась усталость, то ли он правда соскучился, то ли ещё что, но через секунду он уже рыдал навзрыд. Слёзы не желали останавливаться, даже когда умиление сменилось страхом разбудить детей. Он спешно вытер мокрые глаза и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Помогло плохо. Тогда он развернулся лицом к столу, уткнулся лицом в руки и попытался ещё несколько раз глубоко вздохнуть. Через мгновение он очутился в кровати под одеялом и без сапог. Солнце ярко освещало комнату через лёгкую тряпичную занавеску. . Он проморгался. Мальчишки из комнаты исчезли вместе со своим снаряжением. Матрасец на сундуке был аккуратно скатан и прикрыт лоскутным ковриком. Единственным явным следом присутствия его лесных найденышей оказалась накрытая тряпицей миска с завтраком и пришпиленный с обратной стороны двери лист бумаги. На нём аккуратным почерком Льва было выведено послание другим рыцарям. “Лютер спит. Проснётся когда надо будет, отвалите”. Лютер вздохнул и снял бумажку. Это уже был прогресс. В прошлый раз Лев намалевал своё предупреждение прямо на двери. *** Ангел лежал на кровати, свернувшись клубочком и накрывшись крылом. Голубые глаза были полны слёз, а лицо раскраснелось от долгого плача. Продолжать говорить с ним в том же духе могло только полное чудовище. — Я повторю, ты либо пообещаешь мне, что, пока меня не будет в замке, не будешь ловить ветер и пытаться летать. Единственное, куда тебе можно взбираться — это крыльцо Башни Ангелов. Никаких крыш. И стен. Полезешь на крыши башен… — Я на них всего один раз лазил, — буркнул ангел. — Мне одного раза хватило. Так вот, полезешь куда-то выше крыльца — и госпожа Мертель не пустит тебя на кухню, раз, я с ней договорился. Во-вторых, мастер Сариентий переведёт тебя обратно к сверстникам претендентам, раз ты никак не повзрослеешь. — Ага, а Льву лазить в реактор и оружейную можно! — Нельзя. С твоим братом Львом я уже поговорил. Будет упрямиться, не станет рыцарем. — А Мор в апотекарионе рентгеновскую трубу разобрал! — Ему Кейв разрешил, она была старая, и он не подвергал никого опасности. — Ну разобьюсь я и разобьюсь, какая разница, — пробурчал Ангел, ещё раз хлюпнув носом. — Для меня есть разница. Я твой старший брат и несу ответственность, пока ты не вырастешь. — Ну и не будь моим старшим братом. — Хорошо, — Лютер сел на табуретку и повернулся к ангелу спиной. Того хватило не надолго, и через минуту рыцарь повернулся к рыдающему навзрыд мальчику. — Иди сюда. Ангел перелез к нему на колени, свернулся в сердитый сопливый кокон из перьев и замер. — Извини, не собираюсь я тебя бросать, — Лютер погладил торчащую из кокона чёрную макушку. В коконе сердито фыркнули. — Но я не могу отправляться в лес, когда у меня все мысли о тебе. Не отправляться тоже. Кокон тяжело вздохнул и глухо попросил ему дать ещё немного позлиться. Лютер согласился подождать и обнял Воробушка. Воробушек, впрочем, на маленького воробушка уже не походил: за зиму он вырос и на коленях умещался с трудом. Скоро, как и братья, совсем вырастет. — Пообещай мне, что не будешь пытаться летать и планировать. Воробей отвёл в сторону одно крыло. — А что мне за это будет? Мучившее Лютера последние полчаса ощущение, что он засранец и мучает маленьких ангелов, мгновенно улетучилось. — Интересная у тебя постановка вопроса! Ангел насупился. — Ты бы мне ещё предложил только на руках ходить. Чтобы не летать, мне нужно что-то взамен. Скажи Мору и Льву, чтобы чесали мне крылья. — А Кона тебе мало? — Нет, но они пусть тоже. Я так не буду сильно обижаться на тебя, что мне нельзя летать. — Я попрошу их побольше проводить с тобой времени, но ты знаешь, я могу их только попросить. — Попроси. Обещаю, что не буду пытаться летать и планировать, и сам не полезу на крыши и стены. Только на крыльце немного ветер половлю, хорошо? — Только на крыльце. Клянёшься? — Клянусь, — очень серьёзно кивнул ангел. — А ты будь осторожен и возвращайся. Я буду самым послушным претендентом, обещаю.