Демон любил дважды

      Холодный замерзший воздух идет трещинами от хохота, дикого и сумасшедшего. В черном небе висит серебряная круглая луна, заливая неестественным светом всю улицу, что тянется к уснувшему городу от самой реки. Хохочет мальчишка. Он сгибается пополам, в его душе – истерика, и я её чувствую, ведь мы крепко с ним связаны.       Это маленькое своенравное существо – мой демон. Такой же, как и я по своей природе, имеющий узкие зрачки и сверхъестественные способности, он мало чем отличается от других нам подобных, живет на земле и коротает свое время в дождливом Лондоне.       Сколько себя помню, новеньких у нас не было. Седьмой круг ада – прибежище насильников и самоубийц – там я обитал и работал. Но вдруг по какому-то странному стечению обстоятельств – он. Появляется из ниоткуда, вдруг падает навзничь и истошно вопит: ему больно, у него прорезаются черные крылья. Все ясно, думается мне, рождается новый демон.       У демоненка глаза яркого малинового цвета, на голове аккуратненькие рожки, острые клыки. Даже хвост у него отрос сразу – большая редкость. Он все кричит да никак не уймется, но это и неудивительно, ведь сейчас он переживает боль просто невыносимую, поистине адскую. Каким бы могущественным демон не был и сколько бы тысячелетий не прожил, единственный день не сотрется с его памяти никогда за отведенную ему вечность – и это день его рождения. Точно также, как единственная боль, которой он впредь будет страшиться больше адской казни, это боль, которую испытывал в тот момент.       Каждого Новорожденного привязывают к Высшему демону, чтобы тот направлял его и обучал, как пользоваться новой сущностью и стать с ею единым целым. Когда у всех моих знакомых уже было по трое, а то и по пятеро учеников, у меня не было ни одного. Дело в том, что никакой Высший не выбирает себе демонов, как и Новорожденные лишены права выбора наставника. Это дело странной демонической природы, непонятного притяжения.       Некоторые верят, что здесь замешано какое-нибудь древнее родство, кто-то уверен, что это лишь пустые случайности, а кто-то – я. За три тысячи лет ко мне не притянуло ни одного Новорожденного. Да и воспитывать кого-то особым желанием я не горел, если по правде сказать. Пока другие Высшие страдали от испытываемых их демонами эмоций, посвящали им все свое время… в моем мире была тишь да спокойствие. Ничто не обременяло, не стесняло и не врывалось бесцеремонно в мою жизнь. До того дня, когда малиновые глаза, залитые тугой и жгучей болью, с яростью не впились в меня, и рождающийся чертенок не крикнул:       – Себастьян Микаэлис, человекоподобный, Высший демон обмана и вероломства, Великий Адский герцог, – лицо говорящего было полно ужаса, глаза – страха и непонимания, а я молча смотрел и пытался для себя решить: рад я, или безнадежно проклят?       –… С сего дня Ты, избранный Девятью кругами Преисподней, становишься моим Магистром и будешь делить со мной знания и вечность, до тех пор, пока один из нас не умрет от руки Наделенного. Прими же меня и поклянись в неотступной преданности и откровенности в своих учениях, – демон в панике метался и таращил широко распахнутые малиновые глаза. И его можно было понять – ритуальный текст возникал в голове сам по себе, это всегда сбивает с толку, особенно когда ты скован, а твоя голова и запястья горят от боли.       – Клянусь и принимаю, Тебя, Новорожденный, и с сего дня нарекаю… – заученный когда-то текст, что до сих пор оставался ни разу мною не сказанным, я говорил машинально. Стрелки страшных адских часов замерли на целую вечность, или может, даже на чуть дольше, – Сиэлем.       В тот момент пентаграмма в его глазу вспыхнула, заливая весь Ад неиссякаемым светом.       Сейчас Сиэль хохочет. Его смех мало чем напоминает человеческий, в нем меньше эмоций и больше металла, но я-то знаю – он чувствует.       – Ты предал меня, – сквозь смех выдавливает он, – Ты все-таки смог это сделать. А я-то… – продолжая сходить с ума, размеренно произносит Сиэль, – уже и не ждал. Был уверен, что тебе смелости не хватит, трус!       Я молчу. Он говорит. Он имеет право на эти слова, именно поэтому я не смею и рот открыть.       – Неужели этот день все-таки пришел, и ты решился сковать меня? Запереть в адской клетке, поручив гончим истязать меня? Похвально, Себастьян. Я бы поступил так же, будь я на твоем месте. Я же невменяем. Я же – нарушение порядка. Я неправильный, да, Себастьян? – он уже шатается и учащенно дышит, – Но чем же? Тем, что научил тебя чувствовать?       Сиэль был странным демоном. Я впервые видел такого, который бы помнил свою человеческую жизнь и даже больше – свою душу, но при этом не помнил своего настоящего имени. Он любил писать с первого дня, когда появился в Аду, а отметив его талант, я тут же пошел с ним на землю, в Лондон – родной город Сиэля-человека. Добывал ему бумаги и чернила, а потом сидел и наблюдал, как он трудится.       В его голове вспыхивали галактики и другие миры, он хотел творить и пускал все свои силы на это. Иногда мне казалось, что это писательство когда-то поглотит его. Но всегда было что-то, что удерживало и возвращало Сиэля из разу в раз – поиски, ставшие смыслом его существования. Он выжимал из себя все соки, пытаясь сотворить на бумаге подобие забытого прошлого, подобие своей людской души. А я в один момент я стал нуждаться в ней. Я стал нуждаться в том, чего не было, поэтому довольствовался лишь самим его очертанием, отзвуком, смыслом.       Иногда на Сиэля накатывали воспоминания, его человек сваливался кубарем ему на голову посреди ночи, и демон вопил от жути. Я начинал чувствовать его сильнее, чем положено наставникам, разделял и забирал боль, а он в благодарность или отместку стал тогда целовать меня, осыпать поцелуями мое лицо и руки. Сиэль сыграл со мной злую шутку, заставив почувствовать любовь. Он проявил бессердечие, позволив испытать нужду в нем. Сейчас не нужно прислушиваться к чувствам, чтобы понять, что он умирает. Физически Сиэль еще долго будет бродить по клетке и выть, но те ошметки его оборванной души, которые он сам сумел найти, теперь улетучиваются, плавятся и исчезают.       – Ты запомнишь меня, Себастьян. На протяжении всей своей жизни ты будешь помнить меня, как того, что показал тебе, что такое душа на самом деле, совершенно её не имея. Ты будешь помнить меня как человека, что нарушил твой порядок, все твои правила и законы. А жить ты будешь долго, очень долго, и это будет тебе наказанием.       Его трясет. Он умирает и продолжает убивать меня. Медленно, тягуче. Даже нежно. Мы демоны в Аду, а вокруг нас летает нежность вперемешку с кровью. Сиэль вдруг оказывается очень близко, выдыхает мне в губы, и теперь трясет уже меня. Он заразил меня своей лихорадкой, как когда-то давно впервые заразил запретным.       – И мы с тобой так никогда и не поженимся. Мне даже нравится думать, что ты мой вечный жених.       Он кладет свою ладонь мне на щеку и дает почувствовать холод блестящего кольца, обнимающего его палец. Мне тут же захотелось стащить его, точно так же, как и свое собственное, что сейчас до одури больно обжигает ничего не чувствующую кожу.       – Крепко поцелуй меня, перед тем как уйти, Себастьян, – скалится он, оголяя окровавленные клыки. И кровь стекает по подбородку, по губам, а он лишь скалится в предвкушении того, что сейчас ему дадут желанное.       И действительно, тогда я приближаюсь и целую его, а через секунду он остается один. Я слышу истошный вопль, что будет бесконечным отчаянным эхом продолжаться в моей голове еще несколько тысячелетий, но делаю правильно, не оборачиваясь. Если бы обернулся, это попросту погубило бы меня. Я быстро выхожу на трассу, ловя плечами рассвет, и поспешно закрываю глаза и уши, хороня себя вместе с человеком.       Я блокирую свою память, потому что больше не настолько силен, чтобы это выдержать. Я забываю его малиновые глаза и его крылья, стираю со своей истории единственного ученика и единственную в мире любовь.       Я не помню Сиэля. Я слышу крик демона, прощающегося со свободой и, может, чем-то еще. Его крик надрывает что-то во мне, заставляя сердце бешено стучать и вызывая желание броситься к нему, но я лишь стою в недоумении. С какой стати? Какое мне до чужого демона дело? У нас нет ничего общего: ни прошлого, ни будущего, мы – просто призраки, стоящие по разную сторону трассы и погибающие от своего бессмертия.