59 день осени

она стучится ненавязчиво, оставляя за нарой право просто проигнорировать и не подходить к двери. тогда бы они могли сделать вид, что не случилось ровным счётом ничего. притвориться незнакомками; но ей отчего-то не хочется. в нане непозволительно много тепла, и, может, получится забрать себе хотя бы чуть-чуть? соседка прячет удивление за широкой улыбкой, когда их взгляды встречаются. она похожа на лесли хорнби в потертых джинсах с высокой талией и полосатой майке, словно из бунтующих шестидесятых. нару так и тянет продолжить линию её бровей, взять тонкую кисть и очертить контуры выразительного лица. ничем не прикрытые плечи наны то и дело вздрагивают; ей не хватает лишь секунды, чтобы сказать. нара опережает её своей очевидностью: — вам не холодно? — у меня закончился кофе. она поджимает губы, то ли виновато, то ли сдерживая невольный смешок. по испещренной трещинами пустоши в сердце нары проходится песчаная буря. ей, вдруг, стыдно. она не пьёт кофе, только чай. в котором мята перебивает горьковатый вкус чайного листа. — у меня тоже. теперь нана смеется открыто, не скрывая и не роняя ни звука. — мы что-нибудь придумаем. нара не пускает в дом незнакомцев, не разговаривает с ними, даже не смотрит в их сторону. но на этот раз у неё есть оправдание. ведь нана назвала ей своё имя (пусть даже ненастоящее); а ещё она, кажется, замерзла и не знает, с чего начать. их знакомство и жизнь на новом месте. нара царапает ладонь от волнения и надеется, что соседка не задохнется в её квартире, где кислорода едва хватает на одного. / / / она рассказывает ей о провинциальных мечтах, забравшись с ногами на неудобный стул и грея ладони о высокую чашку со сколом. нара не слышит в её голосе даже намёка на акцент, но предпочитает оставить все наблюдения при себе. бесконечные упоминания известных брендов заставляют думать о нежном шелке, следах помады на коже, шлейфе парфюма с мягкими нотками груши и о непроходимом чувстве голода. она представляет, как нана идёт по подиуму вдоль ровной невидимой линии. на ней ультрастаромодное платье, прямо по худой фигуре, и белые капроновые чулки. волосы выкрашены в 'грязный блонд' и забраны в какую-то невероятную прическу. все рукоплещут, и это похоже на прекрасную сказку. но нана, похоже, всеми силами верит. они долго молчат, и тишина между ними густая, словно сливочный крем. нана тянется к наре, чтобы убрать с ресниц взявшуюся из ниоткуда пушинку. а потом просит её забыть о стесняющих формальностях. — я ещё зайду. может, завтра. — но у меня по-прежнему не будет кофе. — ненавижу кофе. нана оставляет ей на прощание заговорщицкую улыбку и стойкое желание пересмотреть 'джиа'. этим вечером она не рисует — впитывает километры боли героини анджелины и обнимает себя, когда та с тихим треском надламывается. нара задерживается возле двери, прежде чем удостовериться, что она заперта наглухо. ближе; прислоняется так близко, что слышит собственное сердцебиение. но надеется услышать её. ухватить крупицу знакомого одиночества. ей кажется, что за каждую толику света нана заплатила невообразимую цену.       «я хочу стать твоим оберегом. тем, кто сможет услышать молитвы. тем, кто рядом всегда и повсюду.»