Счастье в руки не дается

Томас (Мюнхгаузену): Я не верил, что вы умерли. И когда в газетах сообщили, не верил. И когда отпевали, не верил. И даже когда закапывали, сомневался. (с) «Он как всегда с улыбкой примадонны на устах и с ледяным компрессом на сердце.» Отто фон Бисмарк

Ajay-Atul;Shreya Ghoshal – Chikni Chameli       Еще до приезда «Валерчика» в голове у господина Соболева все как-то само собою разрешилось и устаканилось.       Посидев полчасика в одиночестве, Альберт Мстиславович совершенно трезво припомнил всю свою жизнь до мелочей, хотя собственная реакция на автобиографию несколько удивила мужчину. Что-то с чем-то не вязалось, но что именно и с чем — он так и не уловил. Однако не верить своей памяти оснований у бизнесмена не было никаких.       Мать и отца он помнил плохо — оно и понятно, Соболев потерял их еще в детстве, но вот воспитывавшего его деда-маразматика Альберт вспоминал теперь очень ясно. Педантичный черноволосый упырь, нудный, требовательный, с какой-то маниакальной тягой к чистоте и порядку. И эти его манты каждое воскресенье…       Себя и свое детство мужчина тоже помнил отлично, вплоть до расположения полос на детском мячике. Весьма заурядная жизнь, которая круто изменилась после его отъезда в Москву и поступления в МГИМО на факультет международных экономических отношений.       А дальше все как-то завертелось: языки, знакомства, красный диплом, стажировка…       И Валерчик — товарищ с «прикладной экономики и коммерции». Все было предельно ясно: мотивы, страсти, планы. Одного Соболев никак не желал принять — он не мог отделаться от дурацкого ощущения, что он не на том месте и не в то время.       Но делать было нечего, мужчина, решив не дожидаться друга, очень быстро принял душ, переоделся в новый деловой костюм, схватил ключи от машины и выскочил на улицу.       — Агрх! — вырвалось у поскользнувшегося на снегу Альберта, — к-как… — ресницы мгновенно «склеились» инеем, дорогой костюм захрустел от стужи, из побелевшей руки наземь упала связка ключей.       Чудом не околев от дубака, мужчина, трясясь всеми частями своего сексуального тела, вполз в особняк и, громко стуча зубами, с безбрежным удивлением уставился на свои бело-красные пальцы. Как выяснилось в довесок ко всплывшей информации — Соболев оказался чувствителен к морозу.       Поразившись, как он не учел такого очевидного факта, Мстиславович выискал в прихожей теплое шерстяное пальто, перчатки, ухом поймал упавшую на него сверху норковую шапку-ушанку. Неуверенно нацепив на себя шмотки, мужчина аккуратно приоткрыл дверь и заново ступил в уренгойскую стужу.       Морду за секунду сковало в удивленно-шокированную гримасу, синие глаза застекленели, побелело правое ухо.       Так и храня выбранное погодой выражение лица, Альберт дошел до гаража и встал перед очередным выбором: жил он явно на широкую ногу. Поразмыслив с минуту и наглядевшись на свой автопарк, наш герой направился к огромному черному внедорожнику немецкого производства.       Практически без приключений добравшись до выделяющегося на местности высоченного головного офиса «Юсал-газа», Соболев, подозрительно озираясь на перепуганных до смерти редких сотрудников, поднялся на сотый этаж, вошел в свой офис и облегченно выдохнул. Вызвав к себе секретаря, мужчина рухнул в огромное кожаное кресло и устало прикрыл глаза.       — Алик!!! — из раздумий его вывел чуть осипший мужской голос.       Приоткрыв глаза, Альберт уставился на вошедшего к нему мужчину. Выглядел тот абсолютно обыкновенным образом: чуть выше среднего роста, не худой, не полный, волосы — что-то среднее между блондином и брюнетом. Выделялись на заурядном лице только глаза — растерянно-затравленные, серые, почти серебряные.       — Валер, — Соболев отодвинул от себя чашку с кофе. — Ну ей-Богу, что за бардак?!       — Первое января, Альбеша, — объяснялся товарищ. — Найди мне на карте хоть одно место в России, где сейчас не бардак! — друг махнул на огромную карту Российской Федерации на одной из стен кабинета.       — Здесь! — не оценив юмора, рявкнул Альберт. — Я порылся в контрактах декабрьских. Это же жуть! Одним словом, вызывай всех, через час совещание.       — Через час?! — взвыл Валерий Николаевич, лихорадочно соображая, как за час доставить сотрудников, распределенных в Новый год даже не по Уренгою, а по всему земному шару.       — Через два, — смилостивился Соболев. — Праздники же. И Николаич… — начальство сильно задумалось, — мне нужен новый секретарь, чтобы с функциями личного помощника.       — А Марина Геннадьевна где?! — ахнул пораженный Валера.       — Не знаю, — пожал плечами бизнесмен. — Наверное, на пути домой. Я ее уволил.       — Как уволил?! — товарищ бешено вращал серыми глазами. — За что?!       — Ушлая, — пояснил Соболев. — Я таким не доверяю. Гниль в ней какая-то… Ищи претенденток, в этот раз собеседование проведу сам. Но этих — точно через час. Все, ступай.       — И какие пожелания? — язвительно поинтересовался Николаич. — Рост, вес, цвет глаз и ногтей? С образованием-то понятно, но тебе же нравились…       — Пожелание одно, — Альберт медленно крутанулся в кресле, поворачиваясь к другу спиной. — Чтобы я доверял.       — И чего ты ко мне затылком оборачиваешься? — окончательно разозлился Валера. — Это, между прочим, еще не все! У меня к тебе тоже информация имеется!       — На предмет? — вяло поинтересовался Соболев.       — К тебе на одиннадцать утра записан деловой партнер.       — Деловой партнер, на одиннадцать утра первого января? — Мстиславович так же медленно крутанулся обратно и уставился на товарища. — Ко мне? Мне?! Ты уверен?!       — Не знаю, как так вышло, — развел руками растерянный Валера. — Вчера я все проверял, никакой записи, естественно, не было. В машине глянул — вот, одиннадцать утра и три минуты… Держи, — мужчина положил перед начальством черную папку, — досье на него.       — А сейчас у нас… — Соболев глянул на часы и поднял бровь; часы указывали время «одиннадцать часов одна минута».       Прищурившись, Альберт быстро открыл папку и бегло пробежал глазами по тексту.       — Это вообще что такое… — бизнесмен с удивлением поглядел на бледного товарища, — наш бывший партнер по газотранспорту в Европу, ныне — основатель крупного фармацевтического концерна, член наблюдательного совета автоконцерна, владелец основного пакета акций внушительной типографии и нескольких издательств?!       — Меценат. Правозащитник. Главный спонсор организации по восстановлению популяции гепардов. Год назад заключил договоры с Ямалом: минералы…       — Когда он все успевает… — ошарашенный Соболев еще раз просмотрел досье. Короли ночной Вероны – немецкая версия       — Тук-тук-тук… — раздалось от дверей, и Альберт, даже не взглянув на часы, понял, что сейчас именно одиннадцать часов и три минуты. — Guten Morgen!       «Но почему три минуты?! — сильно задумался Мстиславович и стал оборачиваться к без приглашения вошедшему мужчине. — Не две, не четыре?!»       — Точность — вежливость королей! — мягким, бархатно-низким голосом тут же ответил ему на немой вопрос гость.       Сердце бизнесмена как-то ухнуло и пропустило пару ударов…       Медленно подняв взгляд к дверям, Альберт Мстиславович замер, задержал дыхание. «Под ложечкой» болезненно завибрировал какой-то тягучий, горячий узел. Соболев заторможенно поднялся и, сделав несколько шагов вперед, застыл напротив гостя. Синие глаза не мигая впились в безмятежные, чудно-фиалковые…       «Линзы…»       Перед руководителем «Юсал-газа» стояло нечто удивительное, источающее аромат дорогого парфюма, спирта и… корвалола, но при этом абсолютно трезвое.       Выглядел мужчина чуть выше самого Альберта Мстиславовича, что на памяти Альберта Мстиславовича случалось редко, если вообще случалось. Был он так же подтянут, гибок и строен, хоть и старше коллеги, однако возраст его определить не представлялось возможным от слова «совсем». На вид ему можно было дать и тридцать пять, и сорок пять лет; безупречно красивое лицо гостя, с тонкими идеально выточенными чертами, без единой морщинки казалось свежим и даже молодым, но вот глаза… загадочные глаза этого товарища, ясные, мудрые, чуть влажные, выдавали в нем едва ли не семидесятилетний жизненный опыт.       — Максимилиан Аппель… — осипшим голосом выдавил Валерчик в неуютной тишине, глядя то на своего шефа, то на «мецената».       — Знаю… — тихо произнес Соболев и нетерпеливым жестом предложил другу покинуть кабинет и идти выполнять указания. — Чайку сообрази…       Он действительно знал, что перед ним именно Максимилиан Аппель, короткого взгляда в яркие глаза гостя ему хватило, чтобы вспомнить — это его близкий человек, вели они вместе не один контракт, деловые отношения с ним давным-давно переросли границы бизнеса и стали почему-то доверительными, если не дружескими.       Зачем же он читал досье и удивлялся?       Альберт Мстиславович неуверенно поднял правую руку и «расчесывающим» жестом коснулся своих коротких густых волос.       — Здравствуй… — Максимилиан одной рукой расстегнул не по погоде легкое черное пальто из шерсти, стянул с шеи темно-серый шарф. — Подстригся? Не думал, что скажу это, но тебе идет.       Не дожидаясь ответа или приглашения, дохнув на бизнесмена ароматной смесью барбитуратов, перечной мяты, кофе и… сигарет, мужчина проследовал ко столу, небрежно бросил на свободное кресло скинутое пальто и, оставшись в потрясающем темно-сером деловом костюме, опустился на соседнее сидение сам.       — Тоже, что ли, шевелюру подрезать…       Соболев, не чуя ног, не в силах сообразить, отчего они вдруг стали ватными-ватными, прошел к гостю и уселся напротив — через стол.       Седые, удивительно блестящие волосы Аппеля были коротко стрижены, густой гривой лишь едва прикрывая уши, да падая редкими волнистыми прядями на лоб.       — Да я вроде всегда был коротко стрижен, — зачем-то втянулся в диалог Мстиславович.       — Нет-нет, — губы Максимилиана исказились чуть скошенной вправо полуулыбкой. — Виски нынче короче.       — Давно не виделись, наверное, — Соболев попытался вспомнить, когда они вообще видались в последний раз, и только взглянув в задумчиво-насмешливые глаза напротив, ясно осознал — пять лет назад, на форуме в Берлине. Был июнь.       Только тогда Аппель гладко брился, а сейчас, судя по легкой щетине, он пропустил дня четыре… Но почему-то этот далекий от привычной ухоженности и чопорности вид немца оказался для мужчины еще выигрышнее: подчеркнул острые скулы, выделил яркие глаза и густые брови…       — Давно, — Аппель скрыл новую улыбку. — Проблем — море, не успеваешь вычерпать одно, как тут же… — мужчина как-то сдавленно вздохнул и, отведя заблестевший взгляд, посмотрел в окно.       — Скидку на газ не дам, — настал черед улыбаться Альберту. — Даже не делай таких глаз!       — Как же я… без скидки-то на газ… — совсем упавшим голосом поведал Максимилиан, рассматривая густую морозную дымку над городом, и Мстиславович готов был поклясться, что рука гостя, плавно поднявшаяся к лицу, дрогнула, отводя непослушные пряди со лба. — Впрочем, — уже живее и радостнее продолжил немец, — я здесь с неофициальным визитом. Газ ваш мне не нужен. Я, так сказать, давно ушел из большого секса. Энергетика меня интересовать перестала, слишком стар для ваших интриг. Tarkan – Cuppa       — В смысле, ушел? — Соболев, не взглянув на перепуганную девушку, вошедшую с чаем, внимательно следил за строгим, холодным профилем вроде как «друга».       — Вещи стал выпускать брендовые, — спокойно обернувшись к пристальному синему взгляду, ответил Аппель. — Пальтишко, вон, гляжу, у тебя висит мое… Спасибо за доверие марке! Рад, что у тебя хватает денежки на хорошую одежду, — губы мужчины снова исказились в заразительной, открытой, но какой-то ехидной улыбке.       — Ну надо же! — Мстиславович, очнувшись, всплеснул руками. — Немцы начали делать качественные теплые зимние вещи?!!       — Напрягает? — Аппель, прищурив один глаз, едва не закусил губу, уже не пытаясь даже скрыть новую улыбку.       — Русского? — в тон ему ответил и точно так же прищурился Соболев.       — А ты давно ль в религию ударился? — Максимилиан кивнул на цепочку, чуть заметную под воротом застегнутой рубашки. Креста видно не было, но… Макс всегда был таким… внимательным.       — Чаю? — Альберт кивнул на заварочный чайник.       — С удовольствием, — немец снова улыбнулся, рассматривая, как русский разливает горячий напиток по чашкам. — Ну, могло быть и хуже. Скажем, коли б ты прибился к культу безвременно почившего в неравной схватке с мебелью Одина.       — Что? — Соболев вскинул синие глаза на задумавшегося гостя.       — С бергамотом, — втянул побежавший из его кружки аромат Макс.       — А ты каким ветром здесь? — Мстиславович уселся на прежнее место и отхлебнул чаю.       — Не поверишь, — Аппель снова отвел глаза, и Альберту показалось, что левое веко у мужчины дернулось, а на ресницах заблестело в лучах тусклого сибирского солнца что-то прозрачное, влажное. — Я здесь проездом. Летел на праздник оленеводов…       — Оленеводов?! — рука Соболева дрогнула, издевательски «хихикнула» фарфоровым звоном о блюдце чашечка.       — Таков, видать, крест мой… — совсем задумчиво и философски изрек Максимилиан и, оторвавшись от созерцания мрачного неба, снова взглянул на русского. — Ты-то что на работе в этот день делаешь? Это семейный праздник.       — Я не верю в семью, — Альберт резко поставил чашку с блюдцем на стол. — Если не сказать, что презираю все эти ваши «вечные» ценности. Ты ведь знаешь, мой отец окрутил мою мать и бросил ее с ребенком на руках…       — Мудак, — согласно кивнул Макс и, глотнув чаю, блаженно закатил восхитительные глаза. — Таких уродов поискать и не найдешь. Как только земля носит?       — Ничего, — Соболев, вспыхнувший было гневом, тут же успокоился, — он свое получит.       — Уже получил, не переживай, — снова согласился Аппель и, сняв с блюдечка ломтик лимона, закинул его в рот, не морщась рассосал и проглотил. Губы немца расплылись в совершенно счастливой улыбке.       Мстиславович потянулся заново к своей чашке, но тут с ним начало происходить что-то по-настоящему жуткое: дыхание как-то перекрыло, что ли, сделать глубокого вдоха почему-то не выходило, глаза налились откуда-то взявшимися слезами, а в носу засвербело-защекотало так сильно, что чашка, освободившись из вспотевших пальцев газового магната, со звоном опустилась на блюдечко.       — А-а-а!!! А-а… — Соболев поднял огромные глаза на товарища и встретил до крайности удивленный взгляд таких же большущих фиалковых глаз.       Аппель, таращась на друга, застыл с новым ломтиком лимона у губ, чашка в его руке медленно кренилась набок, и из нее едва не выливался на дорогой дизайнерский пиджак горячий янтарный напиток.       — А-а… — задыхаясь, стонал Альберт, упираясь из последних сил руками в столешницу.       Глаза у Макса стали еще больше, испуганнее и выразительнее.       — А-а-ап-чхи!!! — проорал медведем Соболев и, резко качнувшись вперед, приложился лбом о стол.       В повисшей тишине, прерываемой только довольным постаныванием чихнувшего бизнесмена, раздался мягкий шлепок: из похолодевших пальцев Аппеля упал на стол ломтик лимона.       — Ты… ты… — Максимилиан медленно встал, потом так же медленно сел на место, указал чашкой на окно, снова обернулся к приглаживающему волосы Мстиславовичу. — Ты… простыл?!       Соболев, встретив обалдевший взгляд немца, даже как-то растерялся.       — Ты… ты… — заикался окаменевший лицом Макс, все водя перед собою чашечкой. — Без шапки ходил?! — тут неуверенный голос немца подвел его окончательно и слегка охрип.       — Да я думал, до машины… — начал оправдываться «владелец заводов, газет, пароходов» перед другим взрослым мужиком.       Но Аппель, казалось, его не слушал, с грохотом поставив пресловутую чашку на стол; гость как-то сильно склонился над нею, будто через все расстояние принюхивался к Соболеву, сканировал его своим невозможно-странным взглядом.       — Твою ма-ать… — наконец прошептал немец, отшатываясь назад, к спинке кресла и хватаясь рукой за щеку.       — Герр Аппель? — непонятно почему встревоженный Альберт во все глаза смотрел на гостя.       — Все очень плохо, очень плохо… — бормотал седовласый себе под нос, медленно вставая и подходя к окну.       — Да два дня сопли попускаю, и пройдет! — успокаивал товарища Соболев, с напряженным вниманием параноика прислушиваясь к ощущениям в собственном носу.       Но Макс, медленно повернув голову к комнате, таким тяжелым, таким странно-мрачным взглядом посмотрел на него, что слова застряли у русского в горле. Так смотрят разве что на заклейменных самой неизлечимой болезнью…       — Одевайся теплее. Мой номер у тебя в телефоне есть. Если что-то случится, звони в любое время дня и ночи.       — Примчишься мне банки ставить? — развеселился тонкой немецкой натуре Соболев.       — Звони! — рявкнул Аппель. — Так, мне пора, — как-то резко свернув разговор, Макс легким шагом вернулся к креслу и сдернул с него свое пальто, захватил шарф. — У меня еще много времени, поэтому надо спешить.       — Ты мне как отец прямо, — разулыбался Альберт. — Супротив законам природы, а. Helene Fischer – Ich will immer wieder       Максимилиан долгим взглядом скользнул по лицу мужчины, затем молча прошел к тому и, присев прямо перед ним на стол, поглядел на стоящую перед русским «колыбель Ньютона».       — Запомни, друг мой, все законы в этом мире весьма относительны… — тихо зацепив пальцем один из ряда серебряных шариков, немец встал и, улыбнувшись, подмигнул Соболеву.       Перед глазами Альберта мерной «вечностью» застучали маленькие шары, отклоняясь от ударов друг друга.       Покинув стол, Макс прошел к двери и, приоткрыв ее, кинул короткий взгляд в коридор.       — Секретаря нового ищешь? — оглянувшись назад, понял немец, — обрати внимание вон на ту… Красива, стройна, черноволоса, глаза чудные, почти вишневые… — Аппель улыбнулся, — умные. Я бы взял.       — Хочешь подарю? — Соболев сверкнул насмешливым взглядом.       — Не знаю, поведали ли тебе, но крепостное право в России отменили два с половиной века назад, — Макс подарил мужчине ответную улыбку.       — И сообщает мне об этом немец? — русский рассмеялся.       — Ну у нас тоже традиция: мы всегда в курсе, что у вас там как, — захлопывая за собою дверь, мурлыкнул Аппель.       Оставшись в одиночестве, Мстиславович перевел растерянный взгляд на «вечный двигатель» перед ним, что должен был уже замедлять свой «бег».       Но серебряные шарики будто и впрямь стали вечными и все ходили и ходили взад-вперед, ровно, мерно, релаксирующе, словно заколдованные. Через пару минут это окончательно вывело бизнесмена из себя, и он резким движением руки опрокинул «колыбель», поднялся из-за стола, теряясь в уже знакомом ощущении, что что-то идет совсем не так, как должно.       — Что за х*рня… — пробормотал вслух Соболев, растерянно уставившись на недопитый чай Аппеля.       Максимилиан Аппель, тем временем покидавший широкий холл приемной «Юсал-газа», заполненный созванными на аппетитную должность девушками, остановился у высоких стеклянных дверей и небрежно набросил на шею толстый шарф.       — Я закончил, — кому-то в пространство сказал немец, — твоя очередь, дорогая. Облажаешься — повешу за яйца на своем балконе! — обернувшись к притихшим претенденткам на роль секретаря, пообещал сногсшибательный немец и вошел в просторный лифт.       Нажав на кнопку парковочного этажа, красавец вынул из кармана пальто ключи с брелком "БМВ" и, устало облокотившись о зеркально-стеклянную стену кабины спиной, прижавшись затылком к прохладной глади, прикрыл потемневшие в самую глубокую сирень глаза.       — Кому это он? — нарушила обалдевшее молчание блондинка в голубом свитере и короткой юбочке. — И потом, как же он нас — и за яйца?!       — Ох уж эти немцы… — полуобморочно-мечтательным голосом протянула шикарная черноволосая девушка в строгом черном костюме-тройке, провожая вишневым взглядом скрывшегося за дверями лифта мужчину. — Изобретательный народ… ADESSA – Папа рядом