Зимовье зверей

Мне внезапно стало ясно, что я никого не должен учить тому, что понял сам. Джек Керуак «Бродяги Дхармы»

В Нагасаки его облизал ядерный взрыв. Он помнит, что сначала стояла жуткая суматоха и шумиха, когда солдаты, увидев бомбардировщики, пытались бежать со смертью наперегонки. Предсмертные крики доблестных самураев, совершающих харакири, оклики и призывы исчезли, когда миг тишины накрыл мир с головой. Но это отсутствие звуков, словно в космическом вакууме, только притворялось тишиной. Логан ощутил скачок давления между воздухом и поднявшееся цунами сырой энергии. Волна шла к берегу от воды, но не была водой. Желто-алая судорога сотрясла горизонт, и сильно запахло йодом, радиация всегда пахнет йодом, но для того, чтобы почуять ее сразу, нужен звериный нюх, как у него. Огненного шара он не видел, спрятался в колодце, успев до того, как с неба срезало солнце. Но от потока сжатого светового излучения это его не спасло. Когда на тебе горит мясо и обугливается кожа, в которую вжигает одежду, довольно мерзко, но, в общем — Логан уже готов это признать — ничего особенного, если быстро проходит. Гораздо хуже, когда человек, которому ты спас жизнь, находит единственный способ тебя отблагодарить. — Kuzuri! Kuzuri! «Монстр». Животное. Тварь. И совсем плохо, когда ты знаешь, что он прав. Может быть, homo sapiens всегда были правы на их счет. Если бы не Х-23, выращенные из пробирок маленькие боги, людям вообще было бы не о чем волноваться. Чарльз Ксавье убил всех, кто оставался. Его мозг и в самом деле был оружием массового уничтожения, как атомная бомба. Разрушаясь, разум Чарльза оставил выжженные тени на рухнувших стенах в Вестчестере. На его могильной плите следовало написать: «Простите меня», хотя он ни в чем не был виноват. Логан не знает, это лучше или хуже, когда ты ни в чем не виноват. Он ничего теперь не знает, кроме того, что ему дали последний шанс, который он не заслужил. На уроке истории он рассказывает детям, каким способом американцы закончили Вторую мировую войну. В отдалении гремит Ниагарский водопад. За последние годы у Логана основательно притупился слух, но хлещущие по воде и камням мощные струи он еще способен распознать, и они слишком похожи на взрывы. Долбанные пижоны, не могли найти другое место для своего заведения во всем долбанном Онтарио? Ну, нет, так нет. Ему не привыкать к дрожи земли. — Та бомба называлась «Толстяк». Парень, разработавший теорию гидродинамики ядерного взрыва, назвал ее в честь персонажа из «Мальтийского сокола». Кто-нибудь из вас читал книгу или смотрел фильм, знает, о чем речь? — Не-а, — хором мычат дети. — Нет. А это что? Кто написал? А интересно? Он чувствует себя рассказчиком «бородатых» анекдотов. Это ему подходит. Он рассказывает про жирного мафиозного козла, упустившего, несмотря на все усилия, драгоценную статуэтку мальтийского сокола, и ребята даже смеются в некоторых местах, ведь чужие неудачи всегда веселят людей. Логан думает о запахе паленого мяса и йода. О монстрах и богах и как мало отличаются они друг от друга. О том, успел бы он спасти кого-то еще, если бы не бросился сразу к Чарльзу, словно распятому в инвалидном кресле собственной силой, которую он больше не мог контролировать, глядя прямо перед собой неподвижным остекленевшим взглядом, за стеной которого шла волна. Бог знает, как ему это удалось без Церебро, как он сумел найти мутантов на расстоянии, коснуться разума каждого, раскинуть колоссальную телепатическую сеть, Бог знает, какое послание он пытался передать, пока поджаривал всем мозги… «Живите с миром»? Очнувшись, он долго подслеповато щурился на Логана, увезшего его из развалин особняка так далеко, как только смог. Правительство, добравшись до старика, в этот раз не стало бы церемониться, вскрыло бы ему черепушку и отдало бы содержимое на опыты, как будто одного ядерного оружия планете недостаточно, нужно еще и это. Логан решил ничего ему не рассказывать. Если забудет, как забывал к тому времени подтираться после сортира, так даже лучше. Пусть живет безмятежно. Если это можно назвать жизнью. И мозг Чарльза оказал тому последнюю услугу: выстроил бункер Забвения в крепости Деменции, стоящей на острове Маразма. Население: один мутант в хорошие дни и двое — в плохие. Первые слова, которые Логан услышал от него после Вестчестера: — Эрик, у меня сегодня что-то тяжеловато в голове. Ха-ха-ха, как ты считаешь, не к дождю ли это? — К дождю, — сказал Логан и сел напряженно думать, где находится ближайший «черный рынок», чтобы достать транквилизаторов в слоновьих дозах и, желательно, героин. Ему нужно держать Чарльза в блаженном полусне, счастливый телепат — безопасный телепат, ха-ха-ха. Но, конечно, самый безопасный телепат — мертвый. Так жизнь, которая и до этого была не сахар, сделала виток в сторону Бескрайних Полей Глубокого Дерьма. Чарльза разыскивали власти, и доступ ко всем его счетам был перекрыт. Собственных сбережений у Логана не было. Он без малейшего зазрения совести грабанул бы банк, у него еще хватало сил на то, чтобы вскрыть когтями любой сейф, и сноровки, чтобы не переубивать всех на своем пути, а лишь вырубить клиентов и слегка покалечить охрану, но тогда за ним устроят погоню и рано или поздно выйдут на Ксавье, поэтому ограбление среди бела дня отпадало. А деньги стали нужны постоянно — на лекарства, на жратву и на бухло, наконец-то у Логана появилась законная причина пить, которую он всю жизнь искал, и вот на руках была расписка с нотариально заверенной подписью организма, требовавшего глушить чем-то боль. Он пробовал героин пару раз, но его «не брало», хоть тресни, как не срабатывали никакие человеческие изобретения: ни наркотики, ни обезболивающие, ни анестезия — с его типом мутации не работало ничего; ему пришлось перенести свою «операцию» у Страйкера без наркоза, и он почувствовал тогда все двенадцать баллов по шкале Рихтера, тринадцать, разлом коры, четырнадцать, тектонические сдвиги материков, пятнадцать, бурлящая магма в каждом нервном волоконце, а потом шкала кончилась, и он отключился от болевого шока. Боль сделалась постоянной, превратилась в его личный радиационный фон. Он скопил денег на имплантируемый нейростимулятор, их вшивали «хроникам» и людям после катастроф, последствия которых не могли полностью исцелиться. Хирург резал его позвоночник раз десять и доковырял, наконец, до дырки в спинном мозге, в которую успел всунуть крошечный стимулятор размером с занозу, пока ткани не восстановились. Логан уже ехал домой, когда имплант выскочил из него, порвав оболочку сосудов, пробив кость, кожу и перепачкав рубашку кровью и спинномозговой жидкостью. Его тупой организм воспринимал любое вторжение как чужеродное и отторгал любые дополнения к себе, раньше из него так вылетали пули… Почти шесть тысяч кубометров воды извергаются с грохотом реактивных двигателей. Логан старается не слушать. Он развлекает детишек. — Так я не понял, кто получил в конце статуэтку сокола? — осведомляется один пацан. — Никто, — отвечает Логан. — В этом и суть истории, что никто ничего не получил. Все остались на бобах. — Ну, это не круто, — кривится другой. — Зато жизненно. — В конце истории должно что-то происходить, — выдает мальчишка. — Нашли сокровище, кокнули злодея, сыграли свадьбу. Иначе зачем кипиш разводили? — Чтоб ты спросил, — огрызается Логан. — А детектив, правда, влюбился в девушку? — интересуется с томным видом пигалица, которой еще в куклы играть. — Он мне не докладывал. — Но все-таки? — Ну, влюбился. — Как он тогда мог сдать ее полиции? — Потому что он — хороший парень. А она убила его напарника и многое другое успела наворотить. — Тогда это не настоящая любовь, — озвучивает она свое авторитетное мнение. — Когда любишь, на все остальное должно быть наплевать. Ты должен простить человеку все. Он бы простил, если бы это касалось лишь его самого. Если бы она была готова удовлетвориться одним мутантом. Но у вихря изначальной сырой энергии — большие запросы. Феникс выписан теми же красками, что и ядерный взрыв. У нее рубиновые волосы и глаза. Она хочет сжечь мир, она хочет сжечь Логана, на нем обугливается кожа, как тогда, в Нагасаки, но не успевает отвалиться, заживая на нем мгновенно. Он исцеляется так быстро, Скотт упрекал его за быстрое исцеление, воображая, что страдает в одиночку. Скотт думал, что ему похер, что он недостаточно любил Джин. Им надо было вместе напиться, ужраться до потери пульса и уйти в загул, может, Циклоп не помчался бы на проклятое озеро, и Джин не вернулась бы тем существом, которое вышло из-под тысяч кубометров воды. Хотя вряд ли Скотт мог сопротивляться ее зову. Перед сиреной такой силы нельзя устоять. — Спаси меня, — шепчет она. Джин Грей собирает в горсти последние щепки контроля, и через миг будет уже поздно. Когда он держит в объятиях мертвое тело, атомный взрыв легок, как перышко… — Урок окончен, — говорит Логан.