— Я люблю тебя, — сказала Рэчел. — Если бы я вошла в комнату и увидела диван, покрытый твоей шкурой, у меня бы получился совсем человеческий результат по шкале Войта-Кампфа. Филип К. Дик «Мечтают ли андроиды об электроовцах?»
It’s men like you That make me sick Start me off So come on It’s men like you I’d like to crack Your head wide open And leave you smokin’ So come on
Он пьян до того состояния, когда почти кажешься себе трезвым. На нем старательно прыгает растрепанная девица, ее нижние юбки мнутся об его обнаженные бедра и щекочут живот, а пластины корсета скрипят, как несмазанная телега, и ему становится смешно, поэтому он никак не может догрести до берега удовольствия и заталкивает смех в горлышко бутылки, начинает захлебываться и кашлять, и от этого делается еще смешнее. Девица, не озабоченная понятием женской гордости, слезает с него и считает за благо присоединиться к его веселью, сочувственно хлопая по спине: — Не в то горло попало? Говорить он уже не в состоянии, что-то неразборчиво выталкивает меж зубов, не понимая, есть ли какой-то смысл в его словах, бывает, он даже забывает человеческие слова, да они ему и нечасто нужны. Он разливает ром на ее голую грудь и начинает посасывать, как материнское молоко, и ему приятны ее стоны — они не поддельные, купленные за монеты, а настоящие; он слышит, как учащенно бьется ее пульс, и теперь она влажно пахнет — пахнет желанием человеческой самки, вот так-то лучше. Он снова дергает ее на себя, стараясь не сдавливать слишком крепко, ибо люди хрупки и легко ломаются. Он постоянно сдерживается, потому что считает — должен так делать. Застоявшийся воздух пахнет мужским семенем, потом, спиртом, приторными духами, расплавленным свечным воском, раздавленными клопами, но сильнее всего — порохом, этот запах они принесли на себе, Джеймс Логан и Виктор Крид. Виктор на соседней кровати, он вдалбливает свою шлюху в матрас, звонко хлопая ее по ляжкам, та орет благим матом, ей это явно не по вкусу. Бешеный, как всегда. Наверное, он еще не был таким, когда они вместе бежали от людей с их ружьями и собаками, а потом жили в лесу и поедали сырое мясо животных, пока не смогли развести первый огонь, и Виктор все уговаривал его потерпеть, пока тошнило кровью: «Джимми, ты должен есть, должен стать сильным, должен выжить», и Логан слушался его, давился сырым склизким мясом, но глотал, и Виктор хвалил его и по ночам согревал своим телом, вытаскивал колючки из его волос и занозы из его ступней, и обещал, что никогда не бросит его, они — одна стая: детка, мы всегда должны держаться вместе, должны приглядывать друг за другом, и они пахли перегнившей листвой, сырой грязью, засохшей звериной кровью и друг другом… Логан рычит, когда его влага хлюпает у женщины между ног, после чего она, удовлетворенно вздохнув, валится рядом и пытается его как-то приласкать, и это тоже нравится ему больше, чем то, как она взгромоздилась на него поначалу с деловитым видом штабного секретаря, натачивающего гусиное перо. Он привык платить за женские ласки, но ему неприятно думать про купленную любовь. Но да что ж поделать, обычная женщина с уродом не пойдет. Его веки тяжелеют, и бутылка выпадает из сжатых пальцев, когда женские вопли сменяются жалобным хныканьем: — Пожалуйста, не надо, мистер… Смердящий страх скапливается в душной комнатушке. Логан открывает глаза и видит картину, которая заставляет его нахмуриться. «Нет, так нельзя», — решает он и поднимается на ноги. Его пошатывает, он сталкивает со стола подсвечник, попавшийся на пути, и сам едва не падает на кровать, но хватает Виктора за плечи и пытается его оттащить: — Довольно! Отпусти ее! Виктор вырывается, но словно бы не всерьез. Он с ним играет. Он всегда с ним играет… — Перестань, — говорит Логан. — Ты ей делал больно. — Ох, Джимми, Джимми, защитник слабейших! — Хохочет Виктор своим урчащим смехом. — Если так пойдет, станешь птенчиков, выпавших из гнезда, подбирать. — Мы не в бою, не на охоте, — пробует урезонить его Логан. — И она не твоя жертва. Виктор поднимается, его взгляд блестит шалым блеском. Он уже не в себе. Или он всегда не в себе… — Детка, как ты не понимаешь? — Виктор обнимает его, сталкивает их лбы, обдает его лицо жарким рыком. — Они все — жертвы. Мясо. Кем они еще могут быть для хищного зверя? Отталкивает от себя и цокает языком: — Слабак. Что мне с тобой делать, когда ты такой? — Может, я с тобой сам кое-что сделаю, — злится Логан. — Ох, как страшно, — смеется Виктор. — Ну, давай. Давненько я тебя по стенке не размазывал. Логан стискивает кулаки и скрипит зубами, пытаясь сдержаться. Они же вместе, они — одна стая, нехорошо идти против своей же крови… Не любит он этого. И любит. Любит драться с ним, раздирая его на части. С ним — больше, чем с кем-то другим. Любит лить эту чертову кровь. В нем одном словно уживаются двое, и он никогда не знает, какой из них возьмет верх. — Боишься? — Виктор усмехается, и Логан замечает проблеск клыков. — Правильно боишься. Против меня ты бессилен. — Это мы сейчас увидим. Гнев рокочет в груди, бьется и скрежещет, как отдельное от него живое существо, и Логан бросается вперед. Они сцепляются, как были, нагишом, смешивая пот, швыряют друг друга к стенам под истошные женские крики, наносят удар за ударом, но для Виктора это лишь игра, он сильнее и при желании давно бы вырубил его, просто хочет развлечься. Новый бросок сбивает Логана с ног. Логан падает и сильно ударяется затылком. Звездопад свечных искр кружит над головой. Он не успевает опомниться, как Виктор хватает его за волосы, выдирая из скальпа клок, и продолжая удерживать за пряди на весу, бьет кулаком в челюсть, в бок, а затем ногой в живот, вышибая из него дух. Логан валится на колени, сгибаясь пополам, и даже не может вскрикнуть, только хрипит и выплевывает с кровью два выбитых зуба. Он пытается отдышаться, упираясь руками в пол, в челюсти уже пульсирует и остро зудит — пробиваются новые зубы, а в боку срастается сломанное ребро. — Вставай! — приказывает Виктор. — Поднимайся, детка, я с тобой еще не закончил. Логан, вскочив на ноги одним рывком, бросается на него со всей силой и опрокидывает навзничь, молотит его затылком по каменному полу, и ему так мучительно хочется размозжить эту голову, чтобы лопнул череп, что он воет, призывая ту часть себя, которая — не зверь. Она запрещает ему убивать, она напоминает ему, кто перед ним, он даже слышит сквозь грохот своего сердца испуганные повизгивания девок, сбившихся в углу, раздающиеся в отдаление тревожные голоса людей и топот шагов на лестнице за дверью. — Все?! — кричит Логан. — Успокоишься? — Нет! — рычит Виктор со смехом, выпускает когти на всю длину и раздирает его бок. — Я показал свои, покажи мне свои! Они прячут их от людей, прячут всегда, чтобы сойти за своих, но боль от глубоких порезов обжигает плечи и грудь, прогоняя волну ярости по всему телу, и Логан больше не может сопротивляться тому, что из него рвется наружу. — Давай, Джимми, давай, — смеется Виктор. — Я хочу тебя видеть. Он успевает испытать миг облегчения. Пока когти внутри, у него будто слишком много костей в руках, они давят и рождают постоянное беспокойство. Может, он научится со временем этого не замечать, но сейчас была бы его воля — не скрывал бы их вовсе, была бы его воля — он и в бой бы шел не с мушкетом или штыком, а с другим оружием, что дано ему от природы, оно лучше, смертоноснее, оно — его часть, потому и приносит ему наибольшее удовольствие от схватки, как сейчас, когда он вонзает их в Виктора. Красная пелена застилает взор, и Логан почти слеп, но его инстинкты знают, что делать, куда наносить удары, а дальше они слипаются в один катающийся по полу воющий клубок плоти и вспарывают друг друга, раны на Викторе затягиваются дольше, а на нем — мгновенно, мир залит запахом их крови, дрожит биением их сердец, выстлан их липкой искромсанной кожей, звенит их общим рыком, и Логан не счастлив или несчастен, таких слов не существует в их языке, он — свободен и сыт, они смеются, и это звучит одинаково, они пьяны, но охмелели не от алкоголя, а от самих себя. Драка заканчивается победой Логана, редкой и оттого еще более приятной. — Лес, — слова Логана уже человеческие, но все еще чужды языку. — Ты пойдешь? — Если ты с меня слезешь, — раздавленный его весом, Виктор подмигивает ему. Они оба возбуждены; член Логана так не торчал, когда он был со шлюхой. Они редко дерутся так, чтобы этим не кончалось. — А что если, я с тебя не слезу? — говорит Логан. — Как тебе нравится быть на спине, а? Запах крови вымел из комнатушки остальные, он густ и сладок, от него приятно кружится голова. Это их кровь, и она всегда так хорошо пахнет… — Как мне это нравится? — усмехается Виктор. — Вот как… Миг, и он переворачивается. Логан оказывается внизу, снова понимая, что это была игра, Виктор просто позволил себя опрокинуть, а теперь все вернул к тому, как всегда между ними. Но тут их игру прерывают. Женщины, о которых Логан успел забыть, спешат к двери. Теперь можно спасаться бегством, до этого вход был перекрыт двумя страшными схлестнувшимися тварями с когтями и клыками, жуткими чертями из самого ада. Помимо старших офицеров, небось, и священника позовут для изгнания бесов. Все это было уже много раз и Логана не задевает, а Виктора и вовсе забавляет. Но сулит при этом массу неудобств. — Черт! — восклицает Логан. — Смотри, что ты наделал. Они расскажут всем. Как пить, в полк кинутся и все доложат нашему начальству. Что теперь? Виктор пожимает плечами. — Давай сбежим. — Опять? Мне начинает надоедать. — Малыш Джимми капризничает? — сюсюкая, дразнит Виктор, с нажимом проводя когтем по его щеке. Логан шипит от боли и сбрасывает его руку. — Мы сейчас сражаемся на стороне Конфедерации и рабовладельцев, по твоей милости. Из-за того, что ты устроил в той деревне. — Какая разница, на чьей стороне сражаться? Подадимся опять на Север. — Придется, — Логан мрачнеет. — Вечно от тебя неприятности. — Да ну? — Виктор склоняется к нему ниже, упирает колено в его пах и когти в его горло. — А как насчет того, что без меня ты бы в том лесу умер? Как насчет того, что я спас тебя от толпы, которая сожгла бы тебя на костре до того, как ты по-настоящему переродился? А твои косточки давно бы сгнили в земле. — Да, да, да, — рычит Логан. — Спасибо, что напомнил. — Ты маленький неблагодарный ублюдок, Джимми. — Виктор сильнее надавливает когтями, но голос звучит беззлобно, и стальные глаза кажутся почти теплыми, ласковыми: — Ну, если тебя так беспокоят болтливые языки этих шлюх и ты не хочешь снова бежать, это легко решается. — И как же? — Убьем их. — Что? — Логан вскидывает голову, чувствуя, как когти прокалывают его кожу. — Они еще не ушли далеко. Слышишь их шаги? Логан прислушивается к топоту по влажной после грозы земле за стенами борделя, к шороху опавших листьев и приминаемой травы. — Идут в сторону леса, — определяет он. — Видишь, как хорошо, ты же хотел в лес. Они там, мы их вмиг догоним. — От дыхания Виктора разит металлом, оно словно режет Логана: — Охота… Сердце колотится все сильнее. — Мы можем делать, что пожелаем, — говорит Виктор. — Мы — другие, для нас не существует их глупых законов и правил… Логан сглатывает, комок застревает в горле, когти держат его, горячая струйка крови ползет по шее. Его толкают за край, он это знает. — Войны тебе не хватает? — спрашивает Логан. — Порох, — Виктор кривится в отвращении. — Меня тошнит от вони и дыма. Все, что мне нужно, это запах леса и крови. — Моей крови тебе мало? Или, — ухмылка выворачивает Логану рот, — больше не сладко? — Слаще всего. — Блестящие клыки обнажаются в зверином бесстыдстве. — Но мне пора поохотиться. Когти впиваются глубже, сердце колотится у Логана в зубах. — Нам нужно охотиться, — убеждает его Виктор. — Ты и я должны это делать, иначе мы сойдем с ума. А на человека охотиться всегда приятнее, чем на животных. — Подумай, — он смеется, — сколько зайцев мы сразу убьем. Давай, детка, давай. Скажи, что ты тоже этого хочешь. — Нет, — выдыхает Логан. — Врать мне бесполезно. Разве я не узнаю по твоему запаху? — Он понижает мурлыкающий голос до шепота. — Разве я не знаю, чего ты хочешь и когда? Логан рычит, но не пытается вырваться. Что бы они ни делали, он любит их игру. Колено Виктора прижимается к его паху, задевая яйца. Кошачьи зрачки сужаются в две горящие щели, и когти наконец пронзают его яремную вену. — Кричи для меня, младший брат, — говорит Виктор. — Ты знаешь, как я люблю этот звук. Логан умирает, но совсем ненадолго, темнота успевает заполнить его, но затем отпускает, он выплывает из ее объятий, а когда возвращается, эхо крика еще колет изнанку рта. — С возвращением, братик, — мурлычет Виктор, впиваясь в его шею клыками. — Ты такой красивый, когда мертвый. И такой сладкий, когда живой… Логан вскрикивает, дергая шеей. Приподняв все еще тяжелую руку, он прижимает к себе голову брата. Виктор слизывает кровь, удовлетворенно урча. Затем Логан видит его лицо, наполовину скрытое красной маской. Взгляд хмельной, остекленевший от удовольствия. — Пойдем убьем этих сук, — мурлычет Виктор. — И после этого тебе будет очень хорошо… Ему так чертовски трудно сопротивляться. И так чертовски трудно сопротивляться себе. Над головой витают красные тучи, какое тяжелое небо давит его… — Ты плохой человек, Виктор, — хрипло шепчет Логан. — Я не человек, Джимми. И ты тоже. Пора принимать решение. — Вместе, — его окровавленная улыбка щекочет Логану лицо. — Ты и я. Одна стая… Логан скребет когтями по полу, инстинкты заходятся в нем, как толпа демонов. Он разлепляет пересохшие губы и отвечает…It’s men like you Who think you feature A god like creature A world class teacher Spineless Fool Retarded Mule Backward Dog Philistine Hog Backward Dog Philistine Hog So come on It’s men like you A low life loser Second rate user Your mother tried to lose you On the back of a bus On the back of a bus She tried to save us So come on So come on So come on So come on Come on Come on Come on!
В футуристическом японском кинотеатре вертелись разноцветные спирали, томно ахал экран, и улыбался Логану его брат Виктор Крид, пробившись с того света сквозь девичьи черты. А потом появилось слепое пятно, и Логан с силой надавил пальцами Лоре на шейный позвонок. Он мог свернуть ей голову в другую сторону. Со стороны это выглядело отеческим объятием. — Убери руку, — сказал он. — И больше никогда даже не заикайся о том, что мне с тобой делать, ясно? — Делать можно, говорить нельзя? — И делать нельзя. Только мы все равно делаем. Но не смей так со мной говорить и не смей меня так хватать. Она смерила его взглядом, оскорбленным и злым. — А то что? — Я уйду, и ты меня больше не увидишь. Поверь, я умею обрывать связи. Твой дядя Виктор подтвердил бы. — Его голос звучал ровно. — Это мой единокровный брат. Отличный парень. Он бы тебя изнасиловал и разодрал бы твои внутренности, особенно, если бы я смотрел. Он считал: можно творить все без оглядки ни на что, пределов нет. И угадай что, детка? Он сдавил ее позвонок сильнее, почуяв ее заколотившийся пульс и ударивший в ноздри запах тревоги. — Ты мне сейчас его здорово напомнила. Напоминания о нем меня злят. Не зли меня, Лора. Росомаха хорош, только когда надо выпустить кому-то кишки, в остальном он тебе не понравится. Они перестали дотрагиваться друг до друга одновременно. Никто из них не выпускал когтей, но Логану показалось, что сейчас они их убрали. Она затряслась от гнева, рявкнула: — С Джин Грей ты тоже так разговаривал?! — Джин Грей я убил. — Он показал зубы, старые, но еще крепкие. — Сюрприз, да? Не завидуй самому большому сердечку, детка. Оно дорого ей обошлось. Лора начала дрожать, по-настоящему, словно бы от ужаса: — Сволочь ты, Логан! Сволочь! — В курсе. Она вскочила и убежала, а потом они молчали друг на друга несколько дней. После этого она попросила у него прощения и поклялась, что такое больше не повторится. Он сказал ей: — Нам придется прятаться всегда. Токио — не их лес, и он пахнет полистиролом, как пластиковый ланч-бокс. Подумав, он решился разогнать облака таинственности, чтобы не провоцировать Лору на нездоровое любопытство, и немного рассказал ей о Викторе, стараясь вспоминать только лучшее или хотя бы просто не ужасное. Те случаи, когда они были кем-то, кроме хищников на охоте, заботились друг о друге и выручали в передрягах. Хорошие воспоминания когда-то отшелушились, и было странно приманивать их обратно. — Последнее, что я от него слышал: «Никто тебя не убьет, кроме меня», — Логан даже улыбнулся этим словам. Время давно сточило их остроту. Лора расширила в изумлении глаза. — Он так тебя ненавидел? — Нет. — Логан нащупал на шее под рубашкой металлическую цепь, свой «медальон смерти» с номером. Вспомнил тот, что был у Виктора, и даже не запутался в числах. — Он так меня любил. Бывает, что между этим никакой разницы, верно?