Доверься мне

       На следующее утро Кимико просыпается рано. Сегодня последний учебный день, самый короткий в семестре — всего три сокращенных урока и то, на них в основном ученики выслушивали напутственные речи преподавателей на будущий год, а сами обменивались подарками да праздничным настроением. На общей линейке в огромном зале уже в двенадцать прошла торжественная часть, после чего студенты волной хлынули на выход. Кимико заставляла себя не отвлекаться от разговора с подругами, но глаза против воли искали шевелюру с черными волосами и красным чехлом на плече. Но так не заметила. Зато случайно наткнулась на Конекомару, когда пошла забирать сменку из шкафчика.        — Кимото-сан? Привет, — дружелюбно улыбнулся киотский монах.        — О, привет, Конекомару-кун!        Кимико отчего-то замялась, однако юноша с бритой головой, похоже, и правда обрадовался, раз решил поздороваться, а не пройти мимо.        — Мы думали, ты вчера придешь, — тем временем проехался по больной мозоли тот, заставив улыбку стать натянутой.        — Да… с родителями немного не сошлись, пришлось остаться под домашний арест, — соврала она. — Надеюсь, вы хорошо посидели.        — Да, весело прошло, — улыбнулся Конекомару. — Может быть, на каникулах как-нибудь присоединишься — если нас никуда не отправят, мы хотим собраться в честь Рождества.        Внутри буквально-таки сдавило от легкой зависти, но Кимико не позволила себе раскисать и лезть обратно во всё это.        — Как уж получится, Конекомару-кун! Если без кладбища, конечно.        Юноша тепло рассмеялся. На этом их короткий диалог завершился. Кимико пожелала Миве всего самого наилучшего со всей искренностью — молодой дружелюбный ария и правда ей симпатизировал. Уже когда они разошлись в спину вдруг долетело:        — Окумура-кун сильно расстроился, что тебя не было. Надеюсь, в следующий раз у тебя получится, Кимото-сан.        Кимико споткнулась. Но когда обернулась — Конекомару уже исчез.                     

***

                            Уже в своей комнате девушка долго сверила взглядом лежащий на столе подарок. Легкое чувство вины нагнало ее с опозданием: после слов Конекомару Кимико начала сожалеть, что так внезапно вчера отключила телефон и даже не нашла в себе сил поздравить Рина голосом. Да и подарок хотелось вручить — не зря же она его столько выбирала? Тем более, что Рождество она точно встретит дома и, скорее всего, с Окумурой раньше следующего семестра они не увидятся.        Поколебавшись, Кимико написала Рину короткое сообщение с приглашением. Парень долго не отвечал. Может быть, проспал. А может, занят, раз в Академии его не было сегодня.        Вздохнув, девушка отложила телефон и принялась одеваться. Рин рано или поздно ответит, возможно, даже заглянет, а раз у нее почти свободный день, то стоило не затягивать и с одним другим делом, на которое у Кимико обычно находилось время по раньше, в отличии от этого сумасшедшего года. Спустившись на первый этаж, Кимико заметила горы пакетов с продуктами и украшениями. Она улыбнулась себе под нос: мама явно в хорошем настроении и сдвинула свой график, раз прикупила столько всего. Еще бы и папа немного нормировал свои важные встречи — было бы здорово.        Тихо собравшись, Кимико написала записку, прикрепив ее магнитом на холодильник, и покинула дом. Родители были в курсе, что девушка не сторонник посещения этого места с кем-то, поэтому никто не будет ее сегодня беспокоить. А ей давно стоило проветриться и привести разум в порядок.        Автобус пришлось ждать долго. Руки окоченели, ноги нетерпеливо переступали по хрустящему слою тонкого снега, а лицо онемело. К своей досаде, Кимико забыла шарф, из-за чего горло мерзко пощипывало, поэтому в спасительное тепло транспорта она прыгнула почти с разбегу. В автобусе по этому маршруту практически никого не было. Девушка заняла любимое место у окна и, глядя на проплывающие мимо впечатляющие пейзажи Академии Истинного Креста, отпустила от себя все мысли.        Через сорок минут, вычихивая из выхлопной трубы черный дым, автобус выпустил ее из своих теплых стен. Взгляд девушки затуманенно оглядел раскрывающуюся перед ней пустынную аллею главного городского кладбища. Не того старинного позаброшенного кошмара, на котором эксвайеры ловили демона, а тихие ухоженные холмы с аккуратными надгробиями и памятниками. Где-то вдали звенели церковные колокола. Обледеневшие деревья сакуры без листьев безмолвно укрывали тенями расчищенные дорожки. Здесь не было тревожно каркающих ворон, только стайка голубей патрулировала возле входа. Девушка почтительно кивнула смотрителю и неспеша двинулась среди надгробий. Ноги сами знали дорогу. Цветы, которые она сжимала в руке, покрывались инеем — нужная ей могила была далековато от входа.        Кимико остановилась перед низеньким непримечательным надгробием, смахивая с него ладонью в перчатке снег.        — Здравствуй, ба… Прости, что давно не навещала.        В такие моменты собственный голос кажется слишком громким, поэтому вслух говорить не хочется. Присев на колени, юная Кимото аккуратно положила цветы возле каменной плиты и склонила голову в молитве, сложив руки вместе.        «Как же все сложно, бабуль. Кто бы подсказал, что делать. Мне так не хватает твоих советов… И тебя тоже так не хватает», — подумала она печально. Ответом послужил лишь легкий порыв ветра, взметнувший локоны.                             Кимико пробыла на кладбище около часа, пока окончательно не продрогла. Почтительно попрощавшись с предком, девушка поднялась на ноги и побрела прочь. На душе шел промозглый ливень, хотя на улице была зима.        Вдруг в кармане заиграл веселый мотивчик, разрывая кладбищенскую тишину. Кимико поспешно вытащила телефон из кармана.        — Да?        — Привет, — раздался голос Рина.        Сквозь стену дождя пробился луч солнца. Кимико почувствовала необычайное тепло, несмотря на мороз на улице.        — Я тебя не разбудил?        — Привет. Нет, не разбудил, — Кимико чуть улыбнулась, предчувствуя подколку по этому поводу.        Но почему-то ее не было. Вместо этого голос в трубке выдохнул.        — Это хорошо. Слушай, ничего страшного, если я приду позже? Появились кое-какие дела…        Луч солнца мгновенно пропал. Кимико сжала телефон.        — Конечно, все нормально.        — Уверенна? Голос у тебя какой-то странный…        Девушка чуть поджала губы. Иногда Окумура невероятно чуткий и внимательный. А иногда балбес, каких мир не видывал.        — Все нормально, тебе так кажется. Приходи, как будет удобно, — на этом следует попрощаться, но губы предательски добавляют: — Я буду ждать тебя.        На том конце связи повисает недолгая тишина.        — Х-хорошо. Встретимся позже тогда… Пока!        Гудки.        Кимико останавливается в одиночестве среди мертвой тишины. Вот оно, да? Первые симптомы. Другие дела, называемые «кое-какие», потому что ее не касаются. Потом переносы встреч и отсрочки. Они будут чаще и чаще, превращаясь в избегания друг друга, и все, конец. Девушка отстраненно натягивает перчатки обратно на руки. Она предчувствует сценарий наизусть. Выходит, она приняла вчера верное решение. Не ввязываться во всё это с головой. Окумура слишком честен и упрям, поэтому вряд ли кинет до третьего тура, но потом…        Её доверие уже превратилось в излишнюю привязанность. Почти в паталогическую зависимость. Кимото не заметила как, просто вдруг поняла, что дышать без темноволосого юноши рядом тяжело. Ну, что ж, это ей не сказки и не романы, взахлеб зачитанные перед сном. Смотри в глаза реальности. Стоило ударить по тормозам, пока поздно не стало — потом больнее будет. Да, она вовремя успела себя остановить. Изначально не стоило допускать и мысли. Только почему так горько внутри?        Девушка с шумом втянула воздух — до морозной боли в легких, и поспешила прочь. Кладбищенская умиротворяющая атмосфера стала давить. Кимико быстро зашагала по переметенным дорожкам, как вдруг знакомый голос удивленно позвал ее по имени уже не по телефону.        — Кимико?        Она вскинула голову и резко остановилась. Юноша напротив сделал то же самое.        — Рин? — ошарашенно сорвалось с губ. — Что ты тут?..        — Это я хотел спросить…        Кимото растерянно оглядела Окумуру в теплой зимней одежде. Шапки тот принципиально не носил, зато шарф обмотал почти до носа. Неизменный красный чехол висит на плече. В руках юноши белые лилии, на лице — печать тоски, смешанная с удивлением.        — Ходила навещать бабулю, она умерла пару лет назад в декабре… А ты? — взгляд уперся в цветы.        Рин печально и понимающе улыбнулся.        — Пришел проведать отца. Столько навалилось в последнее время.        Вот уже действительно дурацкое совпадение.        — Да уж… Подожди-ка, — Кимико склонила голову на бок. — Но разве твой отец не… эм, ну… ты понял.        Рин, глядя на ее замешательство, внезапно рассмеялся. Только улыбнуться не захотелось.        — Сатана? — совершенно спокойно спросил он. — Нет, я пришел к своему настоящему отцу. Я же говорил, что нас с Юкио вырастил один священник. Тот, кто должен был лишить нас с Юкио жизни этим мечом, — Рин тряхнул плечом с Курикарой, и пошел вперед. Кимико не заметила, как тоже идет рядом с ним. — Но в итоге стал опекуном.        — Что?..        — Забавно, да? — хмыкнул парень, выдыхая облачко белого пара. — Я до сих пор не знаю почему… но он стал родным отцом и вырастил, как родных детей. А потом погиб, защищая меня от Дьявола.        — П-прости, я не хотела.        — Ничего, все нормально.        Кимико растерялась от того, что парень ей рассказал. Она не была уверена, что должна сейчас присутствовать тут, но Окумура не давал каких-то намеков оставить его одного. Ей стоило сейчас уйти или нет?        Рин вдруг остановился перед высокой каменной плитой.        «Фуджимото Широ» — значилось на простом надгробье черными буквами.        — Он столько лет был рядом, но я только и делал, что доставлял проблемы. Я так много хочу ему сказать, столько всего спросить… — глядя в никуда, проговорил парень. — Видит ли он сейчас меня? Гордится или сожалеет? Я бы хотел, чтобы он гордился.        Букет белых цветов лег на землю под именем погибшего священника. Кимико стояла на шаг позади Рина, обхватив себя руками. От вида сгорбившегося юноши, который обычно всегда был весел и беззаботен, ее хватил озноб. Эта сторона Рина приоткрывшаяся так внезапно — шокировала и навевала жуткую тревогу. Кимико привыкла к улыбающемуся Рину. К раздражающемуся. Даже к недовольному и злому. Но не к такому. Чуть опущенные уголки губ и взгляд, в котором концентрировалась безнадежная тоска. Как будто на плечи подростка разом свалилось неподъемное горе, которое тянуло его к земле. Кимико захотела что-то сказать, как-то поддержать его, но слова костью застряли в горле.        Рин какое-то время молча смотрел на могилу. И было даже примерно не понятно, о чем он думает. Обращается мысленно к приемному отцу? Или просто скорбит?        — Я наговорил столько гадостей ему в тот вечер, — вдруг тихо произнес юноша. Кимико чуть повернулась, глядя, как снежинки опускаются на темную макушку. — И уже никогда не попрошу прощения…        Голос юноши не дрожал, когда он говорил это, значит — смирился, но девушка все равно начала кусать губы, пытаясь не зареветь. Она слишком потряслась таким видом Окумуры. Это было что-то личное, что-то слишком глубокое, куда не стоило заглядывать, но почему-то ей позволили. Почему Рин пришел сюда один? Почему не с Юкио? Можно ли ей спросить такое или лучше сейчас просто не шевелиться? У Кимико чувство, будто Рин вообще позабыл, что она стоит рядом. Но тут он опроверг эту мысль.        — Прости, что рассказываю тебе это. Должно быть, ты хочешь уйти.        — Вовсе нет! — встрепенувшись, ответила девушка. — Это я должна просить прощение за любопытство. Мне стоило оставить тебя. Я только мешаю.        Рин обернулся.        — Ты не мешаешь, Кимико, — глаза, наполненные синей грустью, смотрели почти благодарно. — Спасибо, что выслушала. Мне немного легче.        Он выпрямился, но вновь отвернулся, глядя на могилу.        Кимико закусила губу, не зная, стоит ли это делать. Но все же не выдержала и, стянув перчатку, осторожно шагнула к юноше и взяла его за руку, ободряюще сжимая. Она не знала, как еще могла поддержать. Подобные потери причиняют боль и никакие слова и жесты никогда ее не заглушат. Лишь время притупит. Но Рин сжал пальцы в ответ и внутри затрепыхалось. А еще он сразу обратил внимание, что руки у Кимико очень холодные.        — Замерзла?        — Нет.        — Врешь.        Кимико только и хлопнула глазами, не поняв, как на нее намотали теплый синий шарф чуть не до глаз. Здесь стоило возмутиться, как-нибудь шутнуть или сказать в ответ что-то вроде: «Спасибо», но девушка лишь смущенно затихает, молча позволяя увести себя прочь.        В автобусе никого. Двое ребят садятся на заднем сидении рядом друг с другом. Каждый думает о своем, но плечи тесно соприкасаются. Кимико незаметно касается шарфа. Он насквозь пахнет своим хозяином. Те самые церковные свечи, специи и травы. На душе становится приятно и тепло. Умиротворенно. И вот же время тихо щемит.        Девушка прикрыла глаза, сжимая ткань. Она не замечает, как начинает говорить.        — Это случилось четыре года назад…        Рин удивленно повернулся. Он сначала подумал, что Кимико разговаривает по телефону, потому что она глядела в окно, оставляя слова не кому-то конкретно, а просто. Но потом до него медленно дошло о чем решила рассказывать девушка.        — …я была лучшей ученицей студии Кимото, — начала она издалека. — Меня с детства тренировали, как наследницу семейного дела. Студия всегда принадлежала старшей госпоже — на тот момент моей бабушке, но к моему двенадцатилетию она уже плоховато ходила, поэтому с десяти лет моими тренировками занималась мама или другие учителя. Так что с юности я моталась на всякие конкурсы — это обязательное, чтобы еще с пеленок истребить боязнь к вниманию и сцене, привыкнуть, что на тебя смотрят и тебя оценивают. Поэтому до десяти лет я, наверное, изъездила половину острова с другими учениками. Неудачи были, конечно, но у кого их совсем нет? Так что я относилась к этому вполне спокойно… ну, может первый раз расплакалась, — Кимико чуть усмехнулась в никуда. — А потом я достигла возраста парной хореографии.        Глядя, как девушка сжимает его шарф напротив своего лица, Рин волнительно замер. Он понял, что не ошибся в своем предположении.        Вот оно. Вот то, что каждый раз доводило девушку до паники. То, что он несколько раз пытался выяснить, но всегда получал резкое отчуждение. С чего Кимико решила вдруг рассказать — не понятно, но юноша внимательно обратился в слух.        — У меня появился напарник — мальчишка с соседней улицы. Такеши Ханамия. Он был старше на полгода, но мы быстро подружились и сработались. Партнерская работа пошла лучше, чем кто-либо предполагал. Мы с первого выступления начали занимать только призовые места. Как же нас ненавидели постоянные соперники!.. — Кимико опять хмыкнула себе под нос. — Мне было весело. Бабушка так в принципе была в восторге — они тогда с мамой немного не сходились в принципах преподавания и частенько ссорились, но бабуля всегда была на моей стороне и много мне подсказывала, так что у нее я училась даже больше. Наверное, с ней я и больше общалась, чем с мамой. Она учила меня относиться ко всему легко. Не сдаваться и продолжать, как бы тяжело не было. А если упаду — всегда вставать. Так танцы стали для меня одной сплошной игрой с Такеши. Мы почти играюще рвали конкурентов на региональных соревнованиях. Тогда наши родители решили, что грех скрывать такой талант, и подали заявку на международный этапный конкурс в Токио среди младшего юниорского возраста. И мы с энтузиазмом стали готовиться.        Взгляд Кимико стал стеклянным.        — Вот только что для меня было игрой, для Такеши было делом всей его жизни. Он всегда говорил мне, что мечтает о большой сцене, что поедет покорять мир и что был бы счастлив, если я буду с ним его напарницей. Я его поддерживала. В конце-концов, моя жизнь напрямую связана с танцами — почему бы и нет? Так мы приступили к подготовке. В финале обещали быть крупнейшие спонсоры: владельцы ателье, директора крупных агентств по поиску и продвижению талантов — это был реальный шанс устроить свою жизнь если не шоколадно, то роскошно и перспективно. А, значит, рассматривать будут придирчивее, чем охрану императора, — девушка сделала паузу. — Вот только, в отличии от Такеши, у меня не было такой большой мечты. У меня уже был сценарий моей жизни — продолжать семейное дело, и оно меня вполне устраивало. Поэтому я просто получала удовольствие от танцев и нахождения с ним. И я не подумала о том, что будучи старше на полгода — это его последний шанс показать себя в младшей возрастной категории. В старших категориях всё намного жестче.        Кимико отпустила шарф. Автобус мерно ехал по городу. Рин непривычно молчал, из-за чего казалось, что она говорит сама с собой. Но так было даже проще.        — Это был большой финал. Сцена и зал — в десять раз больше, чем в Академии, а наши костюмы — дороже, чем обучение там. Мы были лучшими, первое место уже было у нас руках. Такеши с самого утра хвалился этим. Даже освободил место под кубок… А потом я оступилась. Споткнулась о собственное платье и сбила нас обоих с ног перед всем залом за полминуты до окончания музыки. До сих пор помню эту тишину и тысячи глаз, смотрящие на нас.        Кимико прикрыла глаза, горько усмехаясь. Неприятный холодок коснулся сердца.        — Такеши очень хотел выиграть. Так лелеял победу в кармане и тут я все порчу. Он ударил меня по лицу перед всей публикой и назвал кривоногой дурой, закричал, что я испортила ему жизнь…        Пальцы Окумуры негодующе стиснули руку Кимико. Девушка улыбнулась, почувствовав это.        — Родители, конечно, всыпали ему потом. Да и сам Такеши остыл почти сразу — на следующий день пришел и извинился. Я простила его. Хоть мне было обидно и горько, я чувствовала, что и правда подставила его. Ведь это я настояла на таком длинном платье. А у него не было никаких семейных перспектив — его родители были обычными бизнесменами, которые решили вложиться в сына, вот он и чувствовал повышенную ответственность перед ними. Мы, вроде как, помирились… Но это чувство досады все равно осталось. Однако, вскоре мы уже общались как прежде. Хотя было неприятно после такого размаха начинать всё сначала и слышать по углам эти шепотки о громкой неудаче такой пары… Но это был не конец.        Воспоминания приблизились к одному из самых неприятным воспоминаний жизни. Кимико было непросто, но она знала, что сможет сказать это вслух. Ему точно сможет.        — Буквально через три месяца объявили похожий конкурс. И практически в это же время у бабули случился первый инсульт. Мама начала пропадать в больнице, была сама не своя. А у нас после нашего с Такеши провала и так репутация попортилась: ученики начали шептаться, что студия Кимото стала хуже при моей матери — и занятия сократились, и ее собственная дочь косячит, и еще… много другого, — Кимико проглотила окончание предложения и Рин понял, что львиная доля грязи осталась за рассказом. — Но моя мама была вообще не в себе — все эти капельницы, врачи. Это всё-таки тоже ее мама. Понятно, что такое… очень нагнетало обстановку дома. Да еще и сплетни пошли. Я тоже переживала за бабушку, но в отличии от мамы — я-то слышала эти разговоры. И мне было чертовски обидно. Я не знала, как это остановить. Я не могла помочь бабушке или матери, поэтому решила вернуть лицо нашей студии своими силами. И сама записалась на тот конкурс. Такеши уже не проходил по возрасту, но допускалось участие с партнером не входящим в его категорию — его попросту не оценивали. Так что всё зависело только от меня, — Кимико сглотнула подкативший к горлу ком. — Я попросила его о помощи. Мы два месяца почти ночевали в том зале. Я уже и забыла про наш провал — Такеши больше ни разу не вспоминал тот день и не попрекал меня. Он согласился мне помочь, просто так, хотя это уже было не в его интересах. Я была так ему благодарна…        Вопреки ровному голосу глаза наполнились влагой и по щеке вдруг скользнула слеза. Кимико не почувствовала. Лишь крепче сжала теплую руку Рина. Ребра перехватило — как будто тонкими веревками обхватили грудную клетку и начали затягивать. Но она продолжила рассказывать.        — Мы снова всех уделали на отборочных. Сплетни прекратились, ученики перестали косо смотреть на нашу студию — я из кожи вон лезла, чтобы не мешать матери и тренировалась сама. Она и так разрывалась между работой и бабушкой. За день до финала бабушку перевели домой: ей стало лучше. До сих пор помню, как она попросила меня покружиться в том платье и сказала, что верит в меня. Что будет смотреть за моей победой по телевизору — спонсоры обещали прямой эфир. Сказала, что мечтает увидеть красавицу-внучку победительницей. Напоследок… Бабушка жила танцами и студией всю свою жизнь, я видела, как она тоскует по тому, что уже не в силах делать, и поэтому любовалась своими учениками. Мной и мамой. Я обязана была ее не подвести… — голос Кимико перебился хрипцой, а слеза побежала уже по второй щеке. — Всё было потрясающе. Пока на последнем выступлении мы не вышли на сцену с Такеши. Лучше бы он просто не пришел…        Повисла долгая тишина.        — Что было потом? — осторожно спросил Рин, не выдержав.        Кимико прикрыла глаза.        — Мы… начали идеально. Так прекрасно, что дух захватывало. Знаешь, когда долго занимаешься танцами — даже во время таких соревнований и через волнение представляешь, как выглядишь со стороны. Оцениваешь себя параллельно с жюри. Мы были достойны высших балов, без преувеличения. Но тогда я не подозревала, что это будет самое ужасное выступление в моей жизни…        Несмотря на пропасть в четыре года, Кимико всё помнила. Помнила даже слишком детально. Кошмар, что забрал не одну спокойную ночь. И боль от предательства, пронзающее поломанным копьем насквозь.        — Когда наш танец переместился ближе к местам, где сидело жюри… Такеши подставил мне подножку.        Рин шокировано вздрогнул.        — Да-а-а… я сперва и сама не поняла, что случилось. Испугалась, что опять споткнулась… выбросила руку, чтобы взяться за него. А Такеши просто сделал шаг в сторону. Такой незаметный и быстрый, что я не успела среагировать… я полетела на пол. В этот момент рядом кружилась другая пара — танцовщица оттуда не увидела меня и махнула ногой, кружась со своим партнером, и мне прилетело по лицу, — Кимико отстраненно поднесла свободную руку к лицу, будто ощущая это чувство. Что-то липкое потекло по губам и подбородку, невидимой горячей жидкостью стекая под шею. — Было так больно. Кровь текла, словно мне нос сломали. Выступление остановили, конечно же…        Зато взгляды и фотокамеры остались. Тысячи глаз и голосов, которые, выдержав осознающую паузу, набросились на конкурсантку, что еле как поднялась, ошарашенно держась окровавленными ладонями за лицо. Кимико только потом узнает, что девушка, на которую она упала — их главная соперница, что они займут со своим партнером первое место, будто унижая еще сильнее. Но тогда это всё было не важно. Тогда было важно другое. Неоправданные надежды и взгляд. Взгляд человека, которого Кимико считала своим самым надежным напарником. Темные волосы и такие же темные глаза, что раньше смотрели с восхищением и обожанием — теперь смотрели так холодно и безразлично, что по плечам прошла дрожь. Руки, что всегда крепко держали — в карманах.        Пока вокруг кто-то кричал, звал медиков, а вспышки фотокамер пытались запечатлеть этот скандальный позор, Кимико не видела ничего и никого, кроме Такеши. Он даже не подал ей руку, чтобы встать. Стоял сбоку, глядел немигающе. Равнодушно.        «Зачем?.. Зачем?!» — хотелось прокричать Кимико, пока ее сковывало шоком предательства.        — Теперь ты чувствуешь, какого это? — проходя мимо, бросил он, заставив зрачки сжаться в точки.        Чувствуешь? Когда все твои надежды рушатся, просто потому, что ты понадеялся на кого-то?        Но разве она специально тогда?! Он же всё знал! Знал, как ей это важно, почему она попросила именно его!..        Кимико доверяла Такеши больше всех. Как бы это не звучало — но они знали тела друг друга лучше собственных. Они практически жили одним искусством, жили друг другом. Такеши был веселым парнем, часто звал Кимико гулять, они вместе не только танцевали, но и проводили много времени. Глупо называть подобную привязанность любовью в десять-двенадцать лет, но тогда, до этого дня, если бы Кимико спросили, что она чувствует к Такеши — она бы, не моргнув, сказала, что любит его. Искренне, ярко, преданно. А еще она верила, что он любит ее не меньше.        И оттого жесток был его поступок втройне. Обида, которая съедала юношу, потерявшего шанс пробиться вверх, оказалась сильнее светлых чувств — настолько гуще, настолько разъедающе человечность в его сердце, что он обманул напарницу и бросил ее в самый последний момент.        А камеры все снимали, голоса шептались, пальцы тыкали и кровь — кровь текла, заливая синее платье, окрашивая ткань в грязный темный цвет.        Какой позор! Это внучка госпожи Кимото?.. Стыд, второй раз! Она нарочно это делает, бунтует против семьи? Постыдилась бы! Отвратительно… жалко видеть, такая уважаемая студия и такая безобразная наследница! Кошмар… отвратительно, куда госпожа Кимото смотрит, выпуская ее на сцену? Позор-позор-позор!..        Кимико сбежала с конкурса. Захлебываясь слезами и утираясь варежками, бродила по ночному городу, не отвечая на телефон, пока ее не остановил полицейский. Он отвез девочку домой. Но не успела Кимико вспомнить о том, что ее провал показали в прямом эфире, как она увидела машины скорой помощи возле дома.        «Бабушка!», — в ужасе поняла Кимико. Она выскочила из машины и, путаясь в юбке, бросилась к дому. Но было поздно. Тело, накрытое простыней, уже выкатывали из прихожей. И вой матери, доносящийся изнутри — шкребнул кошмаром по затылку.        Не успела.        Кимико не успела.        Не успела ни-че-го. Не успела доказать, что она достойная наследница семейного дела, не успела отмыть имя семьи — только сделала еще хуже. И, возможно, именно она причина остановки сердца своей горячо любимой бабушки — ведь та обещала смотреть за победой внучки по телевизору. Когда Кимико на дрожащих ногах вошла в дом, то первым делом увидела сброшенный на пол пульт у кресла. У включенного телевизора. Ноги подкосились.        Мама ничего ей не сказала. Совсем. Ни обвиняла, ни упрекала — они не разговаривали на эту тему в принципе, хотя Кимико с затаенным страхом ждала, что мама вот-вот зайдет к ней в комнату и припечатает страшным: «Это ты виновата». Но ничего подобного.        От этого почему-то только хуже. Кимико плохо спала и ела несколько дней.        А потом пришел Такеши.        Он был бледен. Как узнал — понял, что натворил.        Кимико с размаху ударила его по лицу. Парень пытался просить прошения и даже встал на колени, но девушке было достаточно его поступков, а не слов — в тот день она захлопнула перед ним дверь и больше его никогда не видела.        Через пару месяцев семья Ханамия куда-то переехала. Такеши пытался писать ей, вновь и вновь извинялся, говорил, как ему жаль и что он ненавидит себя за это. Что это друзья подговорили его так поступить. Что, если бы он мог, он бы сам себе врезал и остальное. Кимико читала каждое на протяжение года, но ответила лишь однажды. В день годовщины смерти своей бабушки написала одно короткое: «Хватит». Больше Такеши не писал. Из слухов Кимото знала, что он перебрался куда-то в Осаку и все-таки пошел к исполнению своей мечты о большой сцене. Он сдвинулся с мертвой точки и пошел своей дорогой.        А она сломалась.        И искусство, что прежде так вдохновляло — теперь только отравляло.        Кимико помнит тот единственный раз, когда она решилась прийти на занятие в составе других ребят. Десятки глаз, что обернулись на нее — пронзили ядовитыми играми. Позор! Какой же позор, как она посмела прийти сюда, после всего?.. И в один миг все эти взгляды, что раньше вызывали чувство собственного превосходства, что смотрели с восхищением — обратились страшнейшей фобией. Вечным напоминанием своих ошибок и трагедии, что они за собой понесли.        Тогда же Кимико выскочила из зала и больше никогда в него не возвращалась.        Зашвырнула свои изношенные туфли в чулан, выбросила из шкафа все расшитые под заказ красивые платья, отписалась от новостей мира танцев. Вышвырнула из головы саму мысль когда-либо вообще ступить на сцену. Закрылась от всего и от себя собой в том числе. Тогда, кстати, она и начала увлекаться мангой и остальным — чтобы хоть как-то отвлечься. Переживания за вымышленных персонажей здорово отвлекли и утянули в свои объятия, залечивая боль.        И как мама потом не пыталась вытащить дочь обратно — все было бестолку. Кимико больше не желала слушать про танцы. Злобно одергивала себя, когда ноги или пальцы по привычке отсчитывали такт музыке, считая ритм. А все свои награды одной ночью, заполненной очередными слезами сожаления, девушка аккуратно собрала с главных полок и закинула в угол — чтобы глаза не мозолили. И чтобы самой не терзали душу воспоминаниями громких побед и оваций. Чтобы не напоминали лишний раз приходящим к ним, что у госпожи Кимото есть дочь. Та самая, принесшая долгий кризис вместо славы.        — Сейчас, повзрослев, я понимаю, что это глупо, но тогда, мне, двенадцатилетней девочке, казалось, что жизнь кончена и этот позор вечно будет преследовать меня. Кимото не последняя фамилия в этом искусстве и я, как будущая наследница, испортила репутацию себе, своей семье и Такеши. Да еще бабушка… мама потом созналась, что приступы у бабушки были уже давно и куда чаще, чем мне рассказывали. Но я всё равно ощущаю вину и не могу не думать о том, что последнее, что она видела — это то, как я разрушила дело всей ее жизни. В мозгу уже щелкнуло, — девушка постучала пальцем себе по виску. — …страх перед публикой въелся надежно. Так я отказалась от танцев. И поэтому я так веду себя до сих пор. Сколько не пыталась побороть — не могу. Ты, наверное, не знаешь… но я даже выпила успокоительное перед нашим первым выступлением. Да и перед вторым тоже. Иначе бы точно не вышла. Поэтому я так долго сплю потом. Прости, надо было тебя сразу предупредить.        Автобус затормозил. Ушедшие в молчание парень и девушка еле успели опомниться и выскочить на остановке.        Больше Кимико ничего не говорила. Рин тихо обдумывал услышанное. А девушка молча шла рядом с ним и чувствовала себя необычайно свободно. Тайна и позор, который она хранила в себе четыре года, наконец-то отпустили ее. Она не знала почему — думала, наоборот, ей станет теперь неловко и стыдно рядом с Окумурой, но нет. Может, потому что он всегда рассказывал о себе всё без утайки и она чувствовала, что уже просто не может молчать в ответ. А может, потому что это именно Рин. Рин никогда над ней не смеялся. Ну, разве что за кулинарные способности. Просто дышать внезапно стало легче, поэтому Кимико не жалела.        Внезапно Окумура резко остановился и девушка въехала в него плечом.        — Ты чего?        — Мы победим, обязательно. И я не дам тебе упасть, Кимико, — вдруг четко сказал он.        Девушка вскинула голову, по плечам прошла дрожь.        — Ты уже не дал мне упасть, — помолчав, ответила она. — Поэтому я тебе всё рассказала, Рин. Ты был прав: иногда нужно, чтобы кто-то просто выслушал. А большего не надо. Но, как видишь, не всегда реальность соответствует ожиданиям. Есть вещи, которые мы не в силах преодолеть. Ситуации, которые не в силах предвидеть. И обещания, которые иногда не можем сдержать. Просто потому, что так сложились обстоятельства… так что победа и всё такое — было бы классно, конечно, но…        — Нетушки! — сын Сатаны повернулся к Кимико и вдруг схватил ее за плечи, почти тряся. Девушка чуть не подпрыгнула от неожиданности, не договорив. — Мы вернем тебя на сцену достойно. Я обещаю! И я никогда тебя не уроню, поняла?        Когда упрямая синева его глаз так смотрит в душу — верится на слово.        — Рин…        — А Такеши твой — козел, увижу — рыло начищу!..        Сильные пальцы крепко сжали плечи, а Кимико внезапно расхохоталась, пытаясь унять странное чувство, охватившее ее.        — Во-первых, он не мой. Во-вторых, ты его даже никогда не видел. Кроме того, мы были всего лишь детьми…        — Все равно начищу, — буркнул Окумура, отпуская ее.        Смахнув слезы непрошенного веселья, Кимико подтолкнула юношу в спину. Рин еще чего-то бухтел и ворчал, но девушка лишь счастливо заулыбалась, идя с ним рука об руку.        — Да-да, мой герой. Пошли, — тепло сказала она, посмеиваясь. Без преувеличений. Для нее он действительно стал героем. — У меня для тебя подарок дома лежит.        — Подарок? — растерялся Рин, мгновенно утратив свою воинственность. — Мне?        — Ты видишь тут еще именинников, спасающих проблемных яойщиц?        В доме тепло и пахнет апельсинами — ребята застают госпожу Кимото за нарезанием цитрусов для засушки. Женщина с одного взгляда замечает чуть припухшие глаза дочери, поэтому не спрашивает, где та была. Зато она приглашает еще более растерявшегося юношу остаться на ужин. Кимико страшным взглядом ловит хитрый и понимающий прищур мамы, но внутренне счастлива, потому что Рин за спиной без запинки соглашается.        Когда же Кимико, наконец, вручает ему коробку, то не может не улыбнуться снова от того, с каким робким смущением он тянет бант. Внутри юноша видит сверток, три ранобэ «Мастер меча он-лайн» и какие-то кожаные ремни.        — Ой, это для Юкио, — спохватилась Кимико. В свертке оказываются кинетические перчатки — черные, легкие, но теплые: в таких можно без затруднения пользоваться оружием и медицинским набором экзорциста, вроде игл и колб, а также планшетом без неудобств.        Рин удивился, но улыбнулся с благодарностью, сказав, что обязательно передаст брату подарок. Ранобэ одного из популярнейших произведений он тоже обрадовался — раньше только обрывками в «Джампе» читал. Пожалуй, от этого аниме мальчишки тащились даже больше — Кимико знала, что подобрать по вкусам Окумуры. А вот непонятный комок из ремней вызвал у Рина подозрительное покраснение скул.        — Без понятия, о чем ты подумал сейчас, но я не настолько извращенка! — возмутилась Кимико, поняв в чем ступор.        — И что это? — осторожно спросил Рин, потому что зная Кимото — о приличном думать не получалось. Она запросто могла и стебнуться.        Кимико явно прочитала это на лице юноши и закатила глаза.        — Это портупея для катаны, балда! Дай сюда, — с этими словами девушка приказала ему повернуться спиной. — Просто подумала, что когда ты станешь экзорцистом, то, наверное, в бою будет не очень удобно быстро вытаскивать катану из чехла, — с этими словами она накинула хитросплетение ему на плечи, как жилет, а потом поднырнула под локтем и ловко застегнула ремни вокруг груди юноши. Рин даже смутиться не успел, поражаясь такому необычному подарку. — Ой, ну стильно-стильно!.. — присвистнула она.        Рин обернулся к зеркалу. Выглядело и правда красиво. И очень круто. Даже круче, чем похожая кобура на пояс для пистолетов у Юкио. Не удержавшись, они с девушкой вынули Курикару из красного чехла. Чтобы Рин лишнего не вертелся, Кимико помогла ему закрепить меч на специальных подвесах на портупее.        — Спасибо, Кимико… это… я даже не знаю, что сказать, — сглотнув от щемящей смеси благодарности и восхищения, пробормотал сын Сатаны, примериваясь рукой за плечо. Это определенно самый впечатляющий подарок в его жизни. И где только она такое достала, а главное — как вообще додумалась?        Кимико довольно просияла. Она была рада, что юному экзорцисту понравилось такое дополнение на будущее к его профессии.        Оторвавшись от разглядывания портупеи для катаны, Рин спохватился.        — Ой, а у меня тоже подарок!..        — А? — удивленно моргнула девушка.        — Ты сказала, что дома справляешь Рождество, так что я решил заранее подарить, но ты вчера не пришла… — Рин отошел к своей куртке и под теперь уже растерянным взглядом девушки вытащил что-то из нагрудного кармана. Стеснительно кашлянув в кулак, парень протянул ей что-то небольшое в конверте. Он хотел сказать что-нибудь торжественное, но не придумал. Она и так поймет, наверное.        Кимико развернула конверт. Ей в руки выпали два билета на апрельский ивент в Токио. В коротком анонсе на обороте была расписана короткая программа: сотня приглашенных гостей из Японии, Китая и Кореи, косплей-площадка, ярмарка аниме, манги и мерча всяких айдол-групп, живые выступления, а также презентация нескольких сериалов, одним из которых был… «Легенда о девятихвостом лисе» в главной роли с Ли Дон Уком.        — Ты где это достал? — обомлела Кимико. — Их же еще в продаже нет…        Рин уклончиво пробормотал что-то в сторону. О том, как Мефисто вынес ему мозг в обмен на эти билеты, он предпочитал не вспоминать. Да еще пришлось подписаться на лишнее задание — как пить дать с подковыркой, но это будет потом. Потому что, глядя, как лицо Кимико расправляется, доходя до информации с ее любимым актером — хочется только улыбнуться. Не зря он запомнил, о чем страдала эта дурная последние дни, залипая в своем телефоне с такими эмоциями.        Об этом же думает Кимико, дрожащими руками аккуратно убирая билеты обратно в конверт и сжимая губы. Она мечтала попасть на подобный ивент который год, но сама бы никогда не решилась купить билет. А Рин, мало того, что как-то ухитрился выцепить из всего потока тарабарщины, что она вечно болтает, о выходящем сериале, так еще и…        — Можешь сходить, с кем хочешь. Ну, или я могу с тобой сходить, если что… — добавил он нарочито буднично, отведя взгляд.        — С тобой, — мгновенно ответила Кимико, вскинув голову. — С тобой хочу сходить.        Рин замер, смутившись такого быстрого решения. Он думал, Кимико предпочтет компанию подруг. Ивенты посещали и просто так — она могла и не рассказывать им о своих тайных увлечениях и всё такое.        — …если ты сам хочешь, конечно, — спохватившись, произнесла Кимико робко.        — Конечно, — улыбнулся парень.        Кимико посмотрела на него не моргая. Потому медленно сложила конверт на край кровати.        — Ты сам виноват, если что, — предупредила она.        — А?.. Ты о чем? — не понял Рин.        — А ты думал избежишь обнимашек после такого? Нифига подобного.        В следующее мгновение парень едва не свалился от резкой нехватки воздуха в легких.        — Задушишь… Ки-Кимико!.. — прохрипел он.        И хотя глаза ее до сих пор были припухшие от слез — плакать больше не хотелось. Только и стоять так, крепко держа за шею того, кто стал невыносимо дорог. Кто не просто не дал упасть — кто рывком помог подняться с колен и подтолкнул идти дальше.        Всякие предупреждающие мысли попытались подлезть, но девушка вышвырнула их вон. Не сейчас. Сейчас ей хочется уткнуться носом в теплую шею.        «Широ-сан, вы вырастили очень хорошего человека», — подумала Кимико, крепко обнимая Рина. И с бабочками в животе ощутить, как такие же теплые руки сомкнулись за спиной.