Доверься мне

       Пальцы привычно легли на холодный кафель. Тело чувствует остатки пара, клубящегося от горячей воды, ноги же предельно опасливо касаются пола. Пока ступни делают шаг, пальцы разъезжаются всей ладонью по влажной поверхности, рисуя истекающую каплями линию до вешалки с полотенцами. Здесь нельзя торопиться. Впрочем, спешить ей уже некуда. Хотя, поскользнуться и удариться головой об острый угол можно во всем доме, конечно… но в ванной Кимико находилась в особенно настороженном внимании. Много стеклянных полок и отсутствие упоров, чтобы успеть схватиться.        Мама который день упрашивала установить в доме специальные поручни и звуковые датчики. Кимико который день цедила сквозь зубы: «Не надо». А отголоски разума эхом фонили: зря, так ведь станет проще.        Удивительно, но подобное «временное положение» всё еще балансировало на шпиле. Между тонкой гранью из желания разораться, захлебываясь слезами, и моральной оплеухой себе же по лицу. Не начинай, хуже будет. Чего реветь-то? Думаешь, легче станет?        Кимико уверена, что не станет.        Поэтому она держится. С того самого последнего светлого дня она не проронила ни слезинки. А как только чувствовала предательский ком, катящийся по горлу — кусала губы так сильно, запрещая истерике вырваться на волю, что на нижней уже появилась тонкая ранка. Девушка и сама удивлена своей выдержкой. Наверное потому, что она всё еще не одна.        Но иногда мысли не удавалось приструнить вовремя и те всё же выискивали свою жертву, пытаясь толкнуть на срыв. Как, например, сейчас.        Кимико склонила голову вбок, выжимая длинные волосы. Обмотаться полотенцем и одеться по скорости и удобству практически не отличалось со зрением или нет. А вот привычку видеть себя в зеркале над раковиной — вышвырнуть так просто не получалось. Привычку оглядывать себя, поправлять волосы, спохватываясь, вытирать остатки подводки, приняв душ, но забыв про косметику, или умываться, напоследок проверяя — весь ли тоник для лица смылся? Да просто смотреть на себя. Всё тоскливо осталось в прошлом. Ни подводками, ни в принципе косметикой Кимико теперь, ясное дело, не пользовалась. Умываться приходилось втрое тщательнее, ощущая, как за шиворот мерзко стекают капли на уже сухое тело. Волосы теперь знали только унылый хвостик или пучок на скорую руку. Кимико была из тех счастливиц, которых в себе всё устраивало. Ну, за исключением периодических высыпаний на коже, как у любых подростков, конечно. Поэтому за собственное отражение было обидно больше всего.        Кимото опустила полотенце на плечи, остановившись. Рука вытянулась туда, где висело запотевшее зеркало. Так странно — скучать по своему отражению. Скучать по ярким цветам, приятной усталости в глазах после долго дня. Да, оказывается, по хоть каким-то ощущениям в глазах. Скучать по людям, образ которых теперь остался лишь в воображении. Представлять, как они жестикулируют, какая у них мимика в тот или иной момент, что на самом деле в их, видящих, глазах?        Соленый ком услужливо подпрыгнул вверх, солоня нёбо. Кимико резко отняла ладонь от зеркала, представляя, что там остался отпечаток, а сама поспешила покинуть ванную.        Пока правая рука подхватила концы полотенца, ловя спускающаюся по волосам влагу на кончиках волос, подушечки пальцев левой возле бедра вытянулись чуть в сторону, касаясь стены. Заскользили по шероховатой поверхности. Наверное, если она будет так годами водить по стенам, когда переходит из одной комнаты в другую, то по всему дому останутся полосы.        Годами, да?        Зубы впиваются в нижнюю губу, скулы ведет…        — Привет!        Стена под подушечками резко кончилась. Кимико остановилась.        Только черти из той пресловутой табакерки в пословице появляются также внезапно, как Окумура.        — Ты сегодня рано.        Кимико услышала, как парень зевнул, плюхнувшись на диванчик в гостиной.        — Сегодня какая-то эстафета у перваков. Я свалил.        Наверное, Рин был единственным, кого Кимико не могла слышать заранее, и кто появлялся рядом так внезапно без предупреждения, но кого она всегда ждала. Не только потому, что собственное сердце начинало трепетать лишь от его присутствия рядом, пока лицо оставалось бесстрастным. И не только от того, что о своих чувствах он сам молчал, но умудрился спалиться так до смешного просто. А потому, что он упрямо нес в себе веру, что проклятая метка — это ерунда, и скоро все наладится, поэтому делать акцент на зрении — зря нервы тратить. И при этом Кимико всегда знала, что с ним она в безопасности.        — Я принес такояки, кстати. Будешь?        — Опять меня кормишь? Я скоро кататься по дому начну, — цокнула Кимико. — Буду, конечно. Тебе чай налить?        — Давай, — легко согласился Рин.        Мама бы уже соскочила десять раз, начав суету и приговаривая, что сделает всё сама. Кимико это бесило. На Окумуру же она случайно огрызнулась всего раз за подобное, и тот мигом смекнул, что так делать не надо. Девушка спокойно прошла на кухню и ткнула чайник, парень остался в гостиной. Всё, что Кимико услышала — лишь легкий шорох одежды. Рин повернул шею в ее сторону, догадалась она. Но с места не поднялся.        За две недели девушка достаточно освоилась в доме, поэтому достать кружки из навесного шкафа, мельком проверив мизинцами где дно, а затем нашарить заварку и по звуку определить количество жидкости, наполняемой до необходимого края — привычное. Всего пару раз пришлось облиться. На самом-то деле — не так уж это сложно. Кимико успешно справляется с подобной задачей, несмотря на то, что кипяток все же имеет очень даже шанс выплеснуться на руки. Но Рин не предлагал помощь, пока она сама его об этом не просила, и за это Кимико была ему особенно благодарна. Пока мать записала ее чуть ли не в бытовые калеки, сын Сатаны лишь молча следил. Кимико самостоятельно налила чай и нашла сахар. Но при этом она точно была уверена, что если сейчас случайно заденет локтем столешницу или выпустит кружку — до пола та не долетит.        Возможно, поэтому тикала уже третья неделя без зрения, а Кимико ни разу не разревелась.        Возможно, поэтому же Кимико с каждым днем все больше понимала, что когда это случится — будет больнее в стократ.        Ведь только в мангах в подобных ситуациях главные герои легко находили выход, а принц до последнего был рядом со своей принцессой. В мангах с хорошим концом, разумеется. Но Кимико «больной ублюдок» и всякое стеклище читать… когда-то читать была тоже горазда. Так вот там, где одному из героев однажды это все-таки надоедало — сюжет выходил более реалистичным.        Чем дольше это продолжалось, тем сильнее Кимико терзала губы. Мысли опять догоняли, ком застреавал в горле цветами ханахаки, заставляя давиться страшным пониманием, что счастливого конца может не быть. Что «лекарства» от проклятия так и не будет. А Окумура Рин, какого-то черта вздумавший полюбить такую глупую девчонку, но промолчать об этом, пока она была в порядке — однажды исчезнет.        Кимико всё еще не уверена в своем предположении на все сто процентов.        Но идет третья неделя, ее состояние не меняется абсолютно, превращая девушку из хотя бы напарницы по танцам и спасителя от экзаменов в скучнейшую куклу, которая только и говорить может — а Рин всё равно приходит. Делает вид, что ему плевать на то, что глаза у Кимико безжизненно смотрят в никуда. Выволакивает ее из комнаты снова и снова. Услужливо добавляет в плеер новые песни, потому что сама Кимико этого не может. Рин даже начал шарить за некоторые корейские группы, чтобы она не пропускала новинки любимых исполнителей. И, в конце-концов, лимит этого благородия исчерпывает до дна даже самые пионерские доводы. Ну, не будет парень, который просто случайно пообещал помочь с тем, с чем уже не помочь, продолжать быть рядом. Цыкать на театральные страдания (театральные только для виду): «Сейчас бы обновления прочитать… эх», но при этом крепко держать за руку, пока они гуляют (пытаются) по сугробам во дворе. Замечать, что ей до одури скучно не получать никакой информации извне, и невзначай начинать рассказывать, как Шима разбил какую-то колбу с призрачными цикадами у них в общежитии, а потом они полночи гонялись за этими тварями под дикие вопли арии, но при этом самому не замечать, что его хвост обвивает ее лодыжку.        Кимико не знает, что ей делать.        Бабочки в животе, что так трепетно порхали меж ребер, в один миг обрасли острыми крыльями, изрезав все внутренности.        Кимико хочет — безумно хочет — дать понять Рину, что он ей нравится. Вслух, жестом, обнять так, чтобы все понял, провести ладонью по кисточке хвоста… да хоть поцеловать!.. Но сделать это теперь? Когда она заперта в стенах собственного дома, возможно, до конца своих дней, приговоренная все-таки однажды взяться за трость и сдаться? Ему это надо?        Кимико не знает, когда Рин умудрился что-то к ней почувствовать, но навряд ли это произошло после того, как она нарвалась на проклятие. Конечно, это было раньше. И аж давит горечью то, что она не заметила этого до… не успела сказать, что это взаимно. Теперь же — как долго продлится это чувство на голом энтузиазме и наивной вере в «всё пройдет»? Даже у не совсем людей есть какие-то пределы. Никто не захочет связывать свою жизнь с неполноценным человеком. Неплоноценным не в плане примеси демонической крови и наличием лишней конечности.        «С калекой, Кимико. Хоть в своей голове будь честной. Ты инвалид. Мама, пойди, уже оформила справку. Академию можно не заканчивать. Учи шрифт Брайля, чтобы не подохнуть от скуки, когда Рину надоест с тобой возиться».        Рин взахлеб рассказывает про то, как у Сугуро вчера порвались четки в руках прямо при изгнании каких-то квокеров, и ему пришлось читать сутру втрое быстрее, удирая от плевков демона, а тот плюнул прямо в учителя. Кто такие квокеры Кимико не знала, но сразу представила себе огромных пучеглазых лягушек с вертикальными зрачками. А еще она слышала, как Рин при этом шевелился и размахивал руками — что не могло не вызывать улыбку. Кимико представляла себе мимику парня, его жесты, задорный блеск синих глаз… Рин рассказывает ей всё это и мягкая шерсть кисточки хвоста вновь касается лодыжки.        То, что Окумура не соображает о том, что вытворяет его хвост, Кимико поняла в прошлый раз, когда парень резко куда-то встал, отойти, а хвост затянулся на ее ноге и дернул их обоих друг к другу. Рин тогда всполошился, запаниковал и начал тараторить извинения. Кимико сделала вид, что и сама не заметила. Подумаешь, да?        Вот только сейчас хвост опять на ее лодыжке, словно хозяин его неосознанно тянется к ней вопреки всему, а Кимико больно кусает щеку изнутри. Если бы к ней в это мгновение на секунду вернулось зрение — безжизненный взгляд в ее глазах бы абсолютно не поменялся.                     

***

                            За заколоченными окнами четвертого этажа в старом мужском общежитии не горел свет. Но, если долго вглядываться, то в третьем справа от северной стороны вспыхивали синие огоньки. Еле заметные через щелочки — случайно кинешь взгляд и не увидишь, если просто мимо идешь. Однако пристальный взгляд за очками сразу их засек. Юкио остановился, вскинув голову. Еще вспышка. На его наручных часах около двух ночи, а Рин опять не спит.        Окумура-младший хмурится бирюзовыми глазами.        — Нии-сан…        Молодой экзорцист вошел в здание. Сбросив верхнюю одежду в общей комнате, он зажег свет в коридоре — видимо, Рин как засел в том классе еще засветло, да так и не вылазил. Но особой радости от жажды обуздать проклятое пламя по наконец-то благородной причине близнец не испытывал. Поэтому Юкио решительно поднимается на четвертый этаж и находит приоткрытую дверь, откуда пахнет жженной бумагой и паленым пластиком.        Комната похожа на пепелище после пожара. Если раньше пол был заляпан воском, парафином и мелом, то теперь почерневший паркет утопал в черных рваных лепестках, остающихся после того, как бумага сгорает. И количество их было столько, что везде, куда хватало взгляда, паркет практически исчез. Скрещенные колени Рина буквально увязали в пепле в том месте, где он сидел, взмывая вверх пылью из золы при любом движении парня. Свет в классе не горел — его заменяли голубоватые трепещущие огоньки еще не совсем догоревших свеч по разным углам. Зная Рина, тому было лень вставать и идти до выключателя, когда стемнело. Или же он просто настолько погрузился в себя, что наспех зажег себе «свет» тем, что осталось от занятий со свечами.        Юкио шагнул в комнату, наступая на хрустящие лепестки пепла.        Рин сидел спиной к проходу, чуть сгорбившись, и не шевелился. Его хвост полностью пропал в остатках бумаги.        — Нии-сан, — позвал Юкио. Брат не отреагировал. Это было странно, потому что парень должен был услышать — с его-то теперь слухом. — Рин?        Подойдя ближе, Юкио понял в чем дело: брат уснул, подставив ладонь под голову на колено. Только Рин мог вырубиться в такой неудобной позе. Вздохнув, Окумура-младший присел рядом и потряс его за плечо. Рин сонно разлепил глаза. Все его щеки были измазаны сажей и серой пылью, штанины и футболка усыпаны прожженными точками — так, будто маленькие искры подплавили их, просыпавшись сверху. Хуже всего выглядели пальцы — они вообще стали абсолютно черными.        — О, ты вернулся, — зевнул Рин, спросонья проводя ладонью по лбу и марая себя еще сильнее.        Выглядело это забавно, но Юкио не улыбнулся.        — Да. И уже второй час ночи.        — Разве? — удивился близнец. — Не помню, когда вырубился…        Он поднялся и пепел посыпался с него, как прах.        — Нии-сан… хватит, — тихо попросил юноша в очках, глядя на брата бирюзовыми глазами с тревогой. — Это уже перебор.        — А? — лицо Рина из сонного окрасилось недовольными тенями. — Если ты из-за экзаменов собираешься меня пилить — не начинай. Я нахожу время для уроков. Сказал же, сдам.        — Да при чем тут экзамены? — Юкио покачал головой. — Будто я не знаю, чем ты тут занимаешься.        — Я и не скрываю, — пробормотал брат.        — Да? А кто стащил у меня книгу по анатомии человека для врачей без спросу?        — Что-то я не замечал, чтобы ты жаловался на желание что-то изучить. Я же не очки твои стащил.        — Рин, — с нажимом повторил Юкио. — Серьезно, прекрати это. Подобные эксперименты с пламенем кончатся плохо…        — Да почему ты мне никогда не доверяешь, когда дело касается пламени?! — взорвался тот, не дав договорить. — Я еще ничего не сделал!        — Потому что им покалечить можно! Ты человека изуродовать можешь, уже неизлечимо, ты понимаешь это, Нии-сан?!        Голос одного близнеца повысился вместе с голосом другого.        — Думаешь, я НЕ понимаю этого?!        — Если продолжаешь сидеть тут часами и жечь бумагу — видимо, нет! Радужка человеческого глаза в десятки раз тоньше любой бумаги и повредить ее может даже случайное касание! Безвозвратно! Ты вообще представляешь, что случится с глазами, если ты ошибешься на долю секунды?! Это слишком тонкая работа! Не для синего пламени, Рин!        Рин издал звук тихого рычания, упрямо сверкая синими глазами. Его измазанный пеплом хвост начал бить по полу, взметая золу.        — Слишком тонкая, значит? По твоему, я совсем кретин, что не осознаю этого?!        — Рин, ты меня не слушаешь…        — Нет, Юкио, это ты меня не слушаешь.        С этими словами Рин метнулся куда-то в сторону. Пока Юкио провел ладонями по лицу, прижимая пальцы к собственным глазам под очками, пытаясь сообразить, как образумить брата не натворить бед, тот вернулся и сунул ему в руки… что это?        — На, возьми.        Юкио посмотрел на старенький выпуск «Джампа».        — Зачем он мне? — пробормотал экзорцист, машинально перехватывая журнал.        — Назови любую страницу.        — Зачем? — только и повторил Юкио.        — Просто назови, — потребовал Рин.        Юкио очень глубоко вдохнул, забирая «Джамп» и поглядев сколько там вообще страниц, и бездумно бросил:        — Двадцать семь. А теперь ты можешь меня выслушать? Потому что…        И тут он осекся, ощутив на мгновение, как журнал в его руках нагрелся на долю секунды. Так, будто взял его с подоконника со стороны окон, куда падает солнечный свет. Что это было?        — Посмотри, — снова потребовал старший.        Поглядев на сверкающий упрямством взгляд брата, Юкио раскрыл «Джамп» и долистал до двадцать шестой страницы. Сразу после почему-то находилась двадцать восьмая. Двадцать седьмой не было. Тогда экзорцист догадался раскрыть корешок сильнее и ошарашенно увидеть, что двадцать седьмая страница была аккуратно выжжена у самого основания. Да так ровно — словно ее вырвали по линейке! При этом страницы, соседствующие с ней, не почернели. А ведь в этот момент Юкио взмахнул этой рукой с журналом, разговаривая, а Рин стоял в стороне, скрестив руки на груди, и глядел только в глаза близнеца. Невероятно. Рин сам до этого дошел?        Наверное, будь сейчас любая другая ситуация, то и Юкио бы не удержался от изумленной похвалы. Такое… было сложно провернуть. И не владея пламенем можно прикинуть, что требовалось держать в голове не только силу пламени, но его температуру, понимать расположение предмета в пространстве, его размеры, движение и остальное… вышколить свою нетерпеливость, заставить себя сидеть на месте, делая подобное снова и снова, пока не получится. Упрямству Рина можно только поразиться. Юкио всегда поражался. Но не сегодня.        Старший близнец, впервые добившись таких успехов в самоконтроле, не ждал похвалы, а младший не думал этого делать. Потому что вся эта ситуация вела на одну дорожку. К трагедии, которую уже не исправить.        Видя замешательство на лице брата, Рин отобрал у него «Джамп».        — Хоть бы раз в меня поверил, Нии-чан, — бросил он, проходя мимо.        Юкио сжал кулаки. Это невыносимо.        — Рин… даже случайная мысль в не тот момент может стать ошибкой, которую уже не исправишь. Никогда. Ты готов так рискнуть? Она готова рискнуть своими глазами? Проклятие и правда может со временем развеяться.        — А если нет? — Рин обернулся. — Если нет, то что тогда? Она будет до конца жизни слепой?        — Лучше слепой, чем мертвой! — резко оборвал Юкио, заставив брата съежиться. — Это не игры. Не будет второй попытки, ты осознаешь это?!        — Да, черт возьми, я это осознаю, поэтому я сижу здесь и пытаюсь подчинить себе пламя полностью! Лучше бы вместо того, чтобы упрекать меня и давить — помог! Или просто не трогал!        — Я не буду помогать тебе совершать подобные эксперименты на живых людях! Это серьезнее, чем операция с кислотой в руках! Поддержать? Поверить? Чтобы ты на вдохновении натворил дел, как обычно?! Ты хоть спрашивал у нее — позволит ли она вообще сделать с собой такое? Надеюсь, что ты не успел наобещать невозможного, как обычно! Ты можешь повредить не только глаза, но и нервные окончания мозга! Можешь ранить ее безвозвратно!        — Да я понимаю это! Хватит уже!        — Ни черта ты не понимаешь, Нии-сан! То, что произошло с Кимико — ужасно, но взгляни правде в лицо: если ты ошибешься, тебя в лучшем случае возненавидят! Ты готов отнять у человека надежду ради своих принципов, а? Пусть призрачную и невероятную, но надежду, что, возможно — это временно, заставить страдать уже из-за тебя?!        — Она и так уже страдает из-за меня! — выкрикнул Рин, сжав кулаки.        В коридоре взорвались лампочки, а трепещущие по углам свечи разом погасли, погружая близнецов в темноту.        Наступила тишина.        — Что?.. — тихо переспросил Юкио, надеясь, что ему послышалось.        — Думаешь, я совсем не соображаю, а, Юкио?.. Тот демон, «перевертыш» — никакой не случайный, верно? — прошелестел голос Рина, заставив близнеца замереть. — «Оно сказало, что оставит весть юному Господину. Чтобы он помнил, кто есть на самом деле, и не лгал самому себе». Кимико сказала это, когда мы ее нашли. А потом, когда я отходил, ты ведь еще раз спросил у нее о том, что говорило это существо. Я слышал, что Кимико тебе ответила.        Юкио напрягся. Когда Рин кричал и взрывал все подряд — близнец понимал, что с этим делать. Это реакция, к которой он привык и которую мог обуздать. Но когда Рин говорил что-то так спокойно — Юкио становилось не по себе. Он мгновенно ощущал себя не экзорцистом третьего ранга, который мог себе позволить поддевать Рина за безалаберность и невнимательность. Он ощущал себя тем самым младшим братом, который беспомощно замирал на месте, не зная, что ему делать.        — Но я понял это еще по барьеру и без того, что Кимико сказала. Что-то не припомню, чтобы «случайно» образовавшиеся демоны ставили ловушки. Не на них должны были напасть. На меня. Кто-то знал, что мы с Кимико часто ходим вместе. И в тот день нас просто перепутали. Кто-то нарочно установил барьер там, где мы обычно ходили, кто-то знал, что рано или поздно мы пойдем по той дороге, и призвал там демона. На потолке в том доме был пентакль призыва. Я должен был быть там вместо них.        В тот день Кимико шла с другим и ее незаметно сопровождал Куро. Если бы не фамильяр — страшно подумать, чем бы все закончилось. Но теперь Рин думает, что всё ровно наоборот. Парень в форме Академии с темными волосами — достаточно, чтобы перепутать его и Ханамию, который был с Кимико тогда, поздним вечером. А Куро, который следовал за ними, мог и быть главной причиной того, что их с Такеши перепутали — иначе зачем бы фамильяру таскаться за кем-то просто так? Только вот Ханамии повезло свалиться в обморок от соприкосновения с демонической сущностью и отделаться временным забвением. А Кимико, что проводила с сыном Сатаны слишком много времени и пропиталась его собственной сущностью, да еще ръянно защищаемая его личным питомцем — привлекла к себе внимание. Ей досталось, потому что его рядом не было. Который раз? А теперь еще чертово проклятие. Хреновая плата за дружбу с Окумурой Рином.        — И вы ведь оба это знаете, да? — прошелестел Рин горько. — Ты как обычно все скрываешь, Юкио. И эта туда же. Оба знаете, что я виноват.        — Рин, ты не…        — Не виноват? Я должен был быть на ее месте! На меня охотились! Из-за меня Кимико ослепла! И самое поганое — что она даже ни разу не сказала об этом! Ни разу меня не обвинила! Черт!.. — Рин вонзил пальцы в волосы и вдавил ладони в собственные глаза, задрожав.        Если бы он не возомнил себя самым умным и не попросил Куро присматривать за ней — обратил бы тот демон внимание на нее? Напал бы? Или нет?        Рин уже не узнает. Никто не узнает. Фамильяра ранили так, что смотреть было страшно. А девушка, которую обещал защищать — потеряла зрение. При этом зная, кому предназначалось то, что она пережила. Но даже лишившись из-за него глаз, она не стала его проклинать. Кимико вообще ни словом, ни жестом ни разу не дала понять, что догадалась о нападении демона. От этого внутри невыносимо тлеет болью.        — Рин, ты можешь ее убить, — очень тихо сказал Юкио.        — Я знаю… — прошептал близнец еле слышно. — Но я не могу просто сидеть и смотреть на это… она больше не может заниматься тем, чем так хотела, не может выйти из дома и просто прогуляться, она не видит ни друзей, ни родителей, она даже не может прочитать свои любимые… — голос дрогнул, не договорив. — Всё, чем Кимико жила — больше не существует. Она уже умирает, на моих глазах, Юкио.                     

***

                            Кимико не помнит по какой такой причине они с Окумурой оказались в комнате и теперь он расчесывал ее волосы. Кажется, он что-то брякнул про то, что они ему нравятся, когда она проворчала, что теперь вечно лохматая, потому что забывает класть расческу на место и теряет ее. Кимото уже можно выдавать гран-при за мастерство за самое бесстрастное лицо в ситуации, когда внутри стоит визг. Расческу, кстати, он отыскал в один миг.        — О, спасибо.        — Ты перестала заплетать их.        — Мой перфекционист внутри бесится не знать, сколько петухов торчит во все стороны, — Кимико забрала расческу и, усевшись на теперь свободном полу, скрестив ноги по-турецки, стряхнула свою гриву на один бок. — Это бесит еще больше, чем одежда наизнанку.        — А я думал, ты это специально, — протянул Рин.        — Что, опять футболка на левую сторону?! — девушка ухватила пальцами рукав, нащупывая шов. Рядом хихикнули. — Нет, еще издевается! Совести нет!        — Ты каждый раз ведешься, — таки засмеялся Рин, несмотря на попытку отвесить ему подзатыльник, от которого он, кончено же, с успехом увернулся. А вот подушку Кимото швыряла очень даже метко и без зрения. — Да всё-всё, ладно, извини!        Кимико фыркнула и вернулась к расчесыванию. Они продолжали болтать о какой-то ерунде, но теперь она чувствовала, как парень на нее смотрит. Скулы потеплели, а внутри опять эта смесь из робкого счастья и убивающей печали. Пальцы машинально начали собирать косу, чтобы отвлечься. Напротив опять раздался смешок.        — Что? Совсем криво? — удрученно поинтересовалась она в ту сторону, где слышались звуки шороха одежды.        — Ну…        — Можешь не продолжать, — Кимико со вздохом распустила косу. — Дурацкие волосы. Хоть не режь теперь.        — Не надо, — вдруг выпалил Рин.        — Почему? — девушка флегматично пожала плечами. Когда она видела свои волосы, ухаживала за ними, правильно укладывала — они и ей нравились, но в такой ситуации от них были лишь хлопоты. — Только мешаются сейчас…        — Они красивые.        Повисла тихая пауза. Рин замолк, заколка чуть не выпала у Кимико из пальцев, а в висках застучало. Девушка готова была поклясться, что Окумура дико покраснел, брякнув это. И представлять это невыносимо мило.        Кимико знает, что, наверное, не стоит этого делать. Не надо давать Рину понять, что ее спокойное лицо спокойное не потому, что ей плевать на подобные высказывания, а потому что она стиснула зубы так сильно, чтобы не выдать себя в ответ. Но сила воли, пожалуй, не сильная ее сторона.        — Ну, тогда теперь это твои проблемы.        — А?..        В руки Рина упала расческа, а Кимико повернулась к нему спиной, отодвигаясь назад до тех пор, пока его скрещенные ноги не уткнулись ей в поясницу. Остатки расплетающейся косы ссыпались через плечо обратно, оказываясь перед юношей, остолбенело замершего на месте.        Всё еще хочешь возиться с ослепшей принцессой и ее вымученной улыбкой? Пожалуйста.        Какое-то время Рин так и тупит. А потом, чуть ли не дрожащей рукой, осторожно, касается спины. Аккуратно собирает длинные волосы в ладонь, зажимая недалеко от концов, и начинает расчесывать. Всё это происходит в полной тишине. Но не видеть теперь лиц друг друга — намного проще. Кимико может позволить себе зажмуриться от ощущений, что кусают в затылок и щекочут спину мимолетными касаниями. Сын Сатаны ей эти волосы выдернуть может одним неверным движением вместе со скальпом, а она пальцы на ногах поджала, лишь бы не выдать себя слишком громкий выдохом, когда расческа дошла до кожи головы.        Видимо, Рин не верит, что она позволяет ему это и боится спугнуть момент. Потому что Кимико чувствует, что волосы перестают цепляться за расческу с минуты три назад, но парень не спешит сдать инструмент. Он неспешно заносит руку снова и снова, а потом — Кимико вновь готова поклясться, что почувствовала, как он закусил губу — Окумура отложил расческу и вдруг запустил пальцы в гладкие пряди. Мурашки бросили щекотку, перейдя сразу к наточенным иголкам, что вонзились в лопатки.        — Я… н-не умею заплетать волосы, — раздалось за ухом.        В это время его пальцы, вопреки словам, коснулись кожи головы, забираясь в корни. Кимико готова была расплавиться позорной лужицей в эту же секунду, издавая какой-нибудь непотребный звук. Ей приходится собрать все свое самообладание, чтобы, не оборачиваясь, поднять заколку на уровень плеча и как можно ровнее ответить:        — Да просто собери хвост. Как-нибудь там…        Заколка пропала из пальцев, а потом…        — Так, нет?        «Д-да что ж ты делаешь?!», — задохнулось внутри. Первое мгновение ничего не происходило: Рин, видимо, соображал, как вообще это делать, а потом его пальцы зарылись, присобирая густые волосы от челки и по макушке назад, пока подушечки второй руки зажали тугой хвост приятным натяжением.        Кимико вообще не поняла что это только что было, но, кажется, приколы про скальп можно отставить. А вот про новые сомнительные наклонности — очень даже пора завозить. Собственные пальцы машинально ощупали голову, вытаскивая пару прядок у лица.        — Удивительно, но да, — пробормотала Кимико, отмечая краем сознания, что и правда: хвост для первого раза вышел очень даже ровный.        И вот тут не надо больше ничего. Просто не-на-до. Стоило завернуть этот момент в очередное никуда, вновь смахнуть подрагивающий трепет, зависший в комнате, в бессмысленные разговоры. Но робкие и такие ощутимо желанные касания теперь не выходят из головы. И, если уж парень позади каким-то неведомым боком умудрился влюбиться в нее, то, наверное, ничего страшного, если она хотя бы чуть-чуть отдаст ему что-то взамен? Если уж не прямой ответ на его чувства, то возможность ощутить тоже самое, что только что чувствовала она. Кому, как не Кимико знать, насколько приятно дотрагиваться до того, кто тебе нравится.        Этого всё еще не стоит делать. Как минимум до того момента, пока Юкио не скажет страшный итог своих попыток отыскать способ снять проклятие с ее глаз и окончательно не разрушит веру в что-то хорошее. Не добьет внезапного пациента известием, что лекарства нет и не будет. Чтобы не обманывать себя глупыми надеждами на исцеление.        Однако Кимико уже разворачивается.       Такое своеволие не влюбленный терпеть не будет. А так как у нее нет возможности увидеть что за эмоции теперь на лице сына Сатаны, то она придумывает себе игру-угадайку, от которой зависит ее следующий ход. Это когда ты в мыслях загадываешь свое действие в ответ на реакцию другого человека. Вроде: если он обернется, то завтра я соглашусь с ним погулять.        «Если скажет «нет» — прекращу», — решила Кимико.        — Теперь моя очередь! — задорно выдает она.        — Э?        — Иди-ка сюда!..        — Э-э?! Ки-кимико, что ты?.. — Рин смешно крякает, когда девушка нашаривает в пространстве его плечи и тянет на себя с разворотом. Лишь падает на ее скрещенные колени спиной, ошалело моргая.        — Ты всегда такой растрепанный. Сейчас лучший парикмахер Суинни Тодд над вами поработает, мистер Окумура, — Кимико нарочно выводит все в дурачество, чтобы не выдать себя, но, Рин, кажется, и без того прихренел, а от того не сопротивлялся. Кимико нащупала упавшую расческу. — Кстати! А та твоя заколочка у тебя с собой?        Рин с секнуды три странно сопит на коленях, а потом шевелится. Сердце пропускает удар: Кимико точно слышит, что он потянулся к карману своих брюк.        — С собой, — бормочет парень еле слышно.        — Класс! Давай, — воскликнула Кимико, еле сдерживая глупое желание хихикнуть от счастья.        А сама заставила парня откинуться еще дальше назад, на себя. Прикрываясь тем, что не видит, она нарочно скользнула пальцами по его рубашке на плечо. Рин еле заметно вздрогнул, вызывая тихую улыбку. Девушка неторопливо провела ладонью по предплечью, минуя закатанный рукав и коснулась кожи на запястье. Кончиками пальцев провела по сбитым костяшкам, нащупывая металлическую заколочку-зажим. Кажется, Рин просто сломался в этот момент.        Кимико невероятно осознавать, что это — реакция на ее прикосновения. Как же все было очевидно, да? Вот же слепая идиотка. Которая теперь стала действительно слепой и еще большей идиоткой.        Кимото знает, что когда Окумура уйдет, ей будет плохо.        Но пока он так трепетно дрожит от ее рук — она подарит ему еще немного возможности насладиться этим также, как она наслаждалась им. Когда придет время страшного вердикта, эта неизвестность распадется. Ведь не просто так Рин до сих пор молчит? Не сознается ей. Тоже ждет, да?..        И, пока они оба ждут, можно еще немного позволить себе наполниться этими чувствами.        — У тебя такие волосы мягкие!..        Она не против отдать замершему на коленях сыну Сатаны взамен на его заботу немного себя.        Расческа летит прочь и парень опять издает очень забавный звук. А неплохо быть слепой, чтобы иметь возможность «случайно» касаться того, кто тебе нравится так, как со зрением и под самым хитровыдуманным предлогом бы не получилось. Забрав заколочку, Кимико на время быстро зацепила ту за прядь на своей челке. Сама же «нашарила» голову парня, неспешно касаясь скул. Интересно, он такой горячий просто в принципе или потому что сейчас очень красненький? Подушечки пальцев проскользнули вверх от скул по вискам. Медленно, словно пытаясь на всякий случай запомнить лицо, что так хотелось увидеть.        «Я когда-нибудь еще увижу тебя?», — подумала она тоскливо. А затем чуть напрягла пальцы, ноготками ласково забираясь в лохматые вихры Окумуры. Тот вообще двигаться перестал. Кажется, даже не дышал. От этого в собственной груди мерцают звездочки. Кимико незаметно улыбается до ямочек на щеках и вновь проводит пальцами туда-обратно, создавая на голове сына Сатаны еще больший бардак, чем это вообще было возможно. Рин не сопротивляется абсолютно. Только еле заметно вздрагивает, продолжая смешно сопеть. Наверное, не верит, что это с ним происходит. Кимико сама не верит, что делает такое, но приятное покалывание в груди, там, где сейчас лежал затылок Рина, не отпускало. Ей нравилось осознавать, что юноша в ее руках так млел всего лишь от того, что она гладила его по голове и перебирала волосы.        — Кимико… — вдруг тихо раздалось под подбородком.        — М?        — Скажи, если Юкио так ничего не найдет, чтобы снять проклятие…        Пальцы Кимико не дрогнули, но улыбка резко спала. Она ждала подобного разговора, но не в этот волшебный момент. Внутри похолодело. И тут Рин закончил мысль:        — …ты позволишь сделать это мне?        — Что?        Ее рука замерла в черных прядях. Неожиданно ладонь Рина накрыла ее собственную, а тепло от его плеч пропало с груди. Рин сел, обернувшись. По крайней мере, Кимико это услышала.        — То, что сказала Шура. Синее пламя может сжигать подобные вещи.        — Разве… ты сам не сказал, что это невозможно? — растеряно спросила девушка.        — Я сам не знаю, возможно ли такое, но… однажды, в Киото, мне удалось избавиться от подобной штуки, которая заразила других людей.        Рин вкратце рассказал про Нечестивого Короля, Каруру и уничтожение демонических спор. Кимико изумленно слушала. Но поражало ее даже не невероятность такой истории в принципе, а непривычно серьезный голос парня.        — Просто тогда мне помог контролировать силу демон огня. И все эти миазмы были на поверхности. Не сказать, что далось легко, но… думаю, я бы смог повторить подобное еще раз. Только мне нужно время, чтобы научиться такой тонкой работе.        — А ты сам… веришь, что сможешь такое сделать?        — Я не знаю, — честно сознался Рин, поджимая губы и опустив голову. — Юкио не верит. Говорит, что это плохая идея и я выжгу тебе глаза. Но… если бы я научился управлять пламенем настолько хорошо, что стал бы уверен, ты бы разрешила мне попробовать снять проклятие?        Повисло тяжелое молчание. Пустые глаза Кимико задумчиво «смотрели» в сторону. Позволила ли бы она попробовать снять проклятие синим пламенем на своих глазах? Звучало… честно говоря, попыткой поиграть в русскую рулетку с пятью патронами в барабане из шести. И не учась на медицинском понималось, что роговица глаза — не просто тончайшая материя, защищающая глазное яблоко от повреждений, она и сама настолько слаба, что даже случайно попавшая в глаз ресница доставляет уйму боли и дискомфорта. Или крохотная пылинка. А огонь, пусть и не совсем обычный — здесь хватит меньше доли секунды, чтобы роговица попросту лопнула от перепада температуры. В голове сразу вспомнились все эпизоды из фильмов с выколотыми или вытекающими глазницами. А Рин сам в себе не уверен. Он ведь не так давно узнал, что такое синее пламя в принципе. И доверить ему подобное? Дать в руки этот чертов револьвер, попросить навести ей в лоб и нажать на курок, чтобы проверить, повезет или нет?        Да, Киригакуре Шура сказала, что Рин еще никого не ранил своим пламенем из обычных людей, даже выходя из себя. Но ведь он и не драться собирался. А снять тончайший слой чего-то невидимого с поверхности, которая была хрупче, чем мыльный пузырь?        Попытка будет только одна.        Готова ли она доверить подобное синему пламени?        — Мне… надо подумать, Рин, — пробормотала Кимико. Она надеялась, что не обидела его такой неуверенностью в голосе.        Но Рин всё прекрасно понимал. В этом случае у него и правда нет права на ошибку.        — Я понимаю. Всё в порядке.        Наверное, пока этот разговор лучше отложить. Пока у него не будет уверенности к себе и своим способностями на всю тысячу процентов — разумеется, он не посмеет коснуться глаз Кимико огнем.        Видя, что подруга сильно ушла в себя после его слов, он спохватился.        — А, кстати, я думаю, нам пора бы вернуться к тренировкам, — вдруг сменив интонацию с похоронной на оживленную, заявил Рин.        Кимико повернулась к нему, моргнув безжизненными глазами.        — Чего? Каким тренировкам?        — Нашим, для Фестиваля, — с этими словами парень поднялся на ноги и ухватил ее за руку, заставляя подняться следом.        — Ты смеешься, что ли?        — Вовсе нет. Итак две недели пропустили, скоро уже март закончится. Мы же собрались занять первое место! Хватит халявить уже. Не знаю, как ты, я скоро точно все забуду, если не будем повторять.        Кимико так опешила на это заявление, что не поняла, как Окумура утащил ее в танцевальный класс. Знакомый, чуть пыльный запах, ужалил по обонянию, стоило заторможено влететь за шагами юноши на паркет. Она не была здесь с того самого дня. Да и зачем? Чтоб все-таки разреветься, услышав приятное эхо зеркал? Или еще хуже: что-нибудь разбить?        Рин тянет ее зайти внутрь, а Кимико, наконец, выходит из оцепенения и встает, как вкопанная, вырывая руку.        — Где включаются колонки?        — Рин.        — А, всё вижу.        — Рин.        Шаги прошлись от музыкального центра и обратно. Кимико не сдвинулась в места.        — С чего начнем?        — Рин. Не смешно. Прекращай.        — Я и не смеюсь.        Его пальцы нашли ее ладонь и потянули к себе. Ноги заупирались. Ком, который она так успешно проглатывала вновь и вновь, резко разросся в горле. Зубы стиснулись, еле сдерживая его. Зачем Рин так с ней?! Ведь наверняка уже прекрасно и сам понял, что…        — Не надо, хватит, я не хочу…        — Опять ты сначала просишь помочь, а потом сдаешь. Тебе не надоело?        — Да при чем тут это?! Какой Фестиваль, какие танцы?! Я не вижу, куда я иду, о каких тренировках речь?!        — Ну, так это пока ты не видишь. Не стоит терять время, надо все равно готовиться.        Они играют в это перетягивание на пороге зала, только Кимико вовсе не весело.        — Рин, правда, пусти. Не бывает слепых танцовщиц.        — Ты не слепая.        — Да ну? И кто же я?        — Это временно.        — Сам-то веришь?        — Верю.        — А я вот не верю! — не выдержала девушка, с силой вывернув ладонь из теплых пальцев. — Сказала же: хватит! На что ты надеешься?! Репетировать? Не смеши! Как? Я не вижу тебя, боюсь сделать лишний шаг мимо, чтобы не врезаться никуда!        Но стоило попятиться, как схватили уже за обе руки и буквально заволокли внутрь зала. Беспомощность сдавила грудь тисками — знаете, сопротивляться в принципе парню вслепую довольно сложная затея, а уж сыну Сатаны и подавно.        — Значит, мы сейчас сосчитаем размеры залы и ты его изучишь, чтобы не бояться. Какая разница, есть глаза или нет? Ты же не ими танцуешь?        — Ничего не получится. Я не смогу так.        — Сможешь.        — Ты, блин, слышишь, что я говорю?!        — Нет, я оглох.        Он издевается?! Кимико скрипнула зубами, из последних сил сдерживая прыгающие губы, а потом оттолкнула парня и развернулась, чтобы выйти. Не тут-то было. Окумура в один шаг догнал, перехватил поперек талии и потащил обратно.        — А ну, пусти сейчас же!        — Мы еще не начали тренировку, чтобы ее заканчивать.        — Да не собираюсь я «тренироваться»!        — Я всё еще не слышу понятных мне слов.        — Я тебе сейчас скажу такие понятные слова, — зарычала Кимото, всерьез готовая выплюнуть что-нибудь обидное, чтобы вырваться из железного захвата.        — Ну, значит будем так и сидеть тут, — он пожал плечами.        Разрываясь от злости и горечи под языком, Кимико безвольно повисла в руках парня. Ей одновременно хотелось как следует пнуть его пяткой, чтобы выкрутиться и убежать, чего все равно бы не получилось, и все-таки разораться со слезами. Потому что она чувствует — чувствует, как крепко прижимают ее сильные руки к себе, как пытаются вырвать из бездны отчаяния, не давая свалиться в эту черную дыру. Как колотится сердце Рина где-то возле лопатки. Кимико вцепилась в его руки на своей груди, тяжело дыша.        Он ведь не отпустит. Может, ей стоит заорать на весь дом? Вдруг мама дома — может, хоть она его образумит и выгонит? А если нет?        Только вот Кимико все еще чувствует биение чужого сердца и дыхание затылком. Губы начинают скакать. Она уж вслух созналась, что не верит в хороший конец, а он всё равно…        Слезы обожгли трепещущие ресницы на пустых глазах. Горячая капля покатилась по щеке. А потом по второй.        — Отпусти, пожалуйста…        — Нет, — руки только крепче прижали к себе.        И Кимико не выдержала. Разревелась. Сначала тихонько, сминая губы дрожащими зубами чуть ли не до крови, а потом разрыдалась в полный голос. Рин чуть расслабил кольцо рук, давая девушке повернуться к нему лицом и жалко вжаться в грудь, сотрясаясь от всхлипов. Он ничего больше не говорил, давая эмоциям наконец-то вырваться на волю.        Кимико ведь и сама понимала, что это, возможно, навсегда. А он вновь дает ей эту странную веру, что все еще можно исправить. Что однажды она сможет войти обратно в свои аккуанты и просмотреть все накопившиеся обновления, что вновь вытащит мангу из-под кровати и пролистает страницы, с удовольствием перечитывая полюбившиеся истории. И что вновь вернется к делу, к которому он же и умудрился вернуть ее любовь. Танцы, которыми она жила, даже боясь сцены, всегда были в ней. В тактах любимых песен, в клипах обожаемых исполнителей, в машинальном заучивании потрясающих выступлений айдолов глазами. А потом — вновь своим телом. Вместе с Рином. И только-только эта любовь расцветает на душе густыми пионами, как приходиться срывать их, чтобы уложить промокший в слезах букет на могилу своих мечтаний.        Девушку трясло, пальцы стискивали кофту, пропитанную любимым запахом трав и церковных свечей, пока слезы из невидящих век заливали ткань сырой солью. А их хозяин все равно не отпускал. Не бросал один на один с этим кошмаром наяву. Вел за собой, за своим голосом в этой кромешной тьме. Давая надежду, что когда-нибудь тьма закончится и она выйдет обратно из этого лабиринта на свет.        Когда Кимико немного успокоилась, то почувствовала, что кончик хвоста осторожно вытирает ее щеки. Ей было жутко стыдно за это. За вообще всё это. За истерику, за то, что она такая слабая и никчемная, за то, что Рину приходится это видеть. Но ему будто всё равно.        — Тебе принести кроссовки или босоножки? — словно ничего и не случилось, спросил он.        — Нет. Я босиком лучше чувствую, куда иду, — прошептала она.        — Понял.        Руки юноши, наконец-то, отпустили, но Кимико уже никуда не убегала. Она услышала, как Рин закатал рукава своей кофты и штанины. Наверное, он не учел свои спонтанные фантастические идеи, когда шел сегодня, и тоже в не подходящей одежде для танцев. Кимико вздохнула, проводя тыльной стороной ладони по лицу, вытирая остатки сырости на щеках. И тут почувствовала, как пальцы ткнулись в забытую на пряди заколочку парня. Кимико нащупала ее край и сняла с себя.        — Рин, — позвала она, чтобы понять, где он находится.        — М?        Девушка повернула голову в ту сторону и не быстрым движением, чтобы случайно не ткнуть в него, опустила ладонь на голову парня. Рин замер, не понимая, что она делает.        Можно было просто отдать заколочку. Но Кимико провела пальцами по мягким лохматым волосам, находя челку. После чего прочертила ноготком указательного по лбу юноши, собирая ту между пальцами и откидывая назад. Рин машинально склонил голову. Наверное, он опять покраснел, пока Кимико привстала на цыпочки зацепляя заколочку на его макушке. В этот момент ей до безумя хочется не убирать руки, а заставить эту упрямую голову склониться еще сильнее навстречу. Но как бы ей не хотелось этого сделать, она уже решила: пока он сам не выкинет что-то подобное, она не будет обрекать его быть привязанной к ней чувством вины. К тому же, Рин ждал ответа по поводу его способа снять проклятие. И как Кимико не любила сына Сатаны — решиться с бухты-барахты на подобное она не была готова.                     

***

                            Рин вымотано прислонился лбом к столу в стенах разрушенного класса. Казалось, пепел уже осел в легких, не давая дышать, но, передохнув, он поднимался снова и подтягивал к себе мелко-нарезанные прозрачные квадратики. На покосившейся парте возле валялся раскрытый и чуть запачканный учебник по анатомии. Юкио не стал его отбирать, за что Рин был ему благодарен — хотя, скорее всего, младший брат просто знал, что это бесполезно и, если не у него, так старший отыщет такой в другом месте.        Книга была раскрыта на главе «Строение глаза». Выглядела схематика ока не так жутко, как разрез черепа на предыдущих страницах, да и названий составляющих там было на порядок меньше, но Рин все равно подолгу смотрел на картинку. Роговица, хрусталик, склера, камеры, зрачок, радужка… и зрительные нервы, уходящие на страничке в никуда, а в реальном человеке в мозг. Повреждение этих нервов в действительности могло не только ослепить окончательно, но и убить.        Кимико не сказала «нет», но и не согласилась.        Он и сам пока не согласился бы такое провернуть даже с разрешения.        Когда эксперименты с бумагой более-менее пошли на лад, Рин полез выяснять толщину этой чертовой возможности между уничтожить проклятие и проклясть самому. Если метка настолько невидима, то ее тонкость составляла дай боже одну десятую толщины самой хлипкой бумаги. Поэтому Рин оставил в покое залежи макулатуры, которую отрыл в общежитии, и взялся за пищевую пленку и файлики для документов. И вот тут дела пошли совсем плохо. Если бумага испарялась и крошась пеплом, то пленка вела себя непредсказуемо: она кукожилась, плавилась, начиная стекать обжигающими мерзко воняющими каплями по рукам. Рин кое-как управился с тем, чтобы сжечь один такой квадратик пленки между обычных листов книги, но потом он попробовал сложить несколько квадратиков друг на друга и захотелось побиться головой о стену. Если с бумагой было сложно, то с пленкой эта идея казалось абсолютно невозможной. Как Рин не пытался — соседствующие кусочки тоже подвергались пламени. Даже миллисекундные вспышки оплавляли всю стопочку целиком.        Скудная вера в себя, которой был океан только на словах, начинала погано тлеть внутри утихающим костром. Рин не сдавался. Игнорируя взгляды близнеца он каждый вечер вновь и вновь возвращался в тот класс и пробовал. Пленка не подчинялась. Она обжигала пальцы, продолжала капать вонючей жидкостью, марая все вокруг. Когда файлики кончались, Рин отдирал с кожи эту гадость и шел искать новые.        Несколько раз у него из носа начинала идти кровь. Видимо, перепады пламени в теле тоже давали о себе знать. Но парень просто утирал ее рукавом и продолжал.        Потому что пока он пытался подчинить свой огонь, девушка, которая раньше и сама походила на суетливый пожар — угасала. От яркой, улыбающейся и громкой яойщицы, которую он знал, оставался жалкий костерок. Рин боялся не успеть вернуть его к жизни.        Кимико до сих пор ничего не сказала ему по поводу того нападения. Совсем. Даже, когда у нее наконец-то случилась истерика — ни слова не проронила о том, что это Рин виноват в ее слепоте.        Если бы он не поверил тогда Такеши из-за своей глупой обиды в тот день и не ушел, они бы не пошли так поздно в то место. Если бы Рин не возомнил себя гением, попросив Куро смотреть за Кимико — возможно, на нее действительно бы и внимания не обратили. И правду говорят: благими намерениями… За то время, что Кимото была знакома с сыном Сатаны — она уже трижды чуть было не умерла. По его, Рина, невнимательности. Как же он ненавидел себя за чувство этой беспомощности, пока она ревела у него в руках, но все равно жалась к нему же. Ведь из-за него она больше не может видеть.        Весть «юному Господину» из Геенны, значит? Чтобы помнил, кто есть на самом деле, и не лгал самому себе.        Рин поглядел на свои кошмарные пальцы в черных ожогах. То кровь, то ссадины, то это… О, он всегда помнил, кто он на самом деле, и без подобных «напоминаний».        Синие глаза пусто уставились в учебник.                             Стоящий в приоткрытой двери Юкио медленно отступил назад и бесшумно пошел прочь.        Если Рин сам не может остановиться, то это надо остановить ему. Потому что кому, как не близнецу, видевшему своими глазами десятки раз, как брата предают и отталкивают, знать, что в этот раз по-другому тоже не будет. Особенно, когда Рин самолично уничтожит то, к чему так привязался.                     

***

                            В комнату постучали.        — Кимико, к тебе пришли.        Девушка вынула наушник из уха, почувствовав поток, пробежавший по ногам от открытой двери.        — Кто?        — Кажется, староста из Академии, что-то по поводу занятий.        «Иори, что ли?»        — А, ну ладно. Пусти его.        Кимико убрала плеер и села на кровати, откинув покрывало. Через некоторое время в комнату опять тихонько постучали, но это уже была не мама.        — Добрый день, Кимико-сан, — раздался знакомый голос, который Кимико совсем не ожидала услышать.        — Юкио?        Плечи мгновенно напряглись, а внутри съежилось. Еще не ответив на приветствие Кимико в один миг поняла, что внезапный гость пришел точно не по поводу занятий.        — Я присяду здесь?        — Конечно, — выдавила улыбку девушка, спохватившись.        Экзорцист аккуратно прикрыл дверь и прошел в комнату. Кимико не услышала шороха плаща, а значит, Юкио только сам с Академии и вышел. Разумом девушка понимала, что брат-близнец Рина точно такого же возраста, но у нее все рано было такое чувство, что она разговаривает вовсе не со сверстником. Поэтому она машинально выпрямляла спину, будто собралась вести беседу с учителем.        Молчание немного затянулось. Кимико не хотела мучить ни себя, ни Юкио, и вздохнула.        — Ты пришел сказать, что нет способа снять проклятие, да?        — На данный момент я не выяснил подходящего метода, — уклончиво произнес он.        — Да брось, Юкио. Всё стало понятно еще тогда. Я, может, не экзорцист, но не дура.        Пустые глаза девушки отвернулись в сторону. Привычка, свойственная зрячим людям, когда они слышат неприятные известия. Юкио посмотрел на Кимико с тяжестью на душе.        Теперь он понял, что имел в виду Рин, когда сказал, что девушка умирает. Нет, Кимико не больна была раком, не теряла волосы и не вызывала желание вызвать ей скорую. Но… она как-будто потеряла цвет. Девушка сильно осунулась и похудела. Румянец пропал с ее щек, сменившись бледностью, запястья казались тонкими и слабыми, пустые зрачки — мертвыми. Даже те же волосы, казалось, были ненастоящими, а блеклым париком хорошего качества.        Юкио видел Кимико всего три раза, когда та приходила вместе с братом в их общежитие. Она чем-то и сама напоминала тогда Рина — у Кимико было очень живое лицо, яркая улыбка и сама она была очень подвижной. Да в принципе девушка была вполне симпатичной, поэтому Юкио, в отличии от близнеца, сразу всё понял. Достаточно было увидеть, как Рин стал смотреть на Кимото и как долго пропадал в ее компании. Окумура-младший относился к подобным чувствам насторожено. С одной стороны, он был рад за брата, которому, вечно доставалось абсолютное ничего в плане взаимоотношений с другими людьми — пока у Юкио из-за его учебных успехов, сдержанного характера и умения подавать себя правильно был чуть ли не свой фан-клуб, у Рина, у которого и без всплывшего известия о том, что он не человек, существовал только фан-клуб тех, кто мечтал с ним расправиться. С другой стороны — у Рина была дурная привычка верить всем подряд, из-за которой ему потом было больно и плохо. И только-только Юкио выдохнул после конфликта с эксвайерами и пережил чуть было не состоявшуюся казнь брата за инцидент с пламенем у всех на виду — тот умудряется влюбиться. Юкио до последнего считал, что это просто переходный возраст и остальной геморрой. Шима, вон, и Юкио умудрялся доставать по этому поводу, про Шуру вообще можно промолчать.        Но дело сейчас не только в Рине и его чувствах. Юкио тоже любил брата, поклявшись на могиле отца защищать свое дурное кровное отражение, вечно находящее проблемы из ничего. Ведь после того, как Рин узнал о том, кто он на самом деле, проблема была еще в том, что его ментальное состояние могло понести за собой катастрофу, которая, в свою очередь, могла стоить кому-нибудь жизни. В том числе, и ему самому. Ватикан только так напоминал Юкио, что будет, если Рин выйдет из себя еще раз. А Рин выйдет, легко — вывести его из себя, как нечего делать. Особенно тем, к кому он привязался. Даже, если это было не по их вине. Поэтому Юкио априори относился ко всем вокруг подозрительно.        Рин не умел скрывать свои чувства. И когда появилась Кимико, Юкио лишь понадеялся, что это временное помешательство не взаимно.        Никто и никогда не любил его брата в ответ — потому что Рин вспыльчивый, частенько грубый, находящий неприятности с такой завидной регулярностью, что остальные его хорошие качества удавалось разглядеть очень немногим. Зачастую — не удавалось вообще. И повлиять на это не получалось никому. Даже близнецу.        — Нет, ты представляешь, что эта ненормальная сегодня меня заставила делать? Тащить какую-то картонную хрень с мужиком через весь город! — слышит Юкио одним вечером, а сам с изумлением изучает тетрадь брата, в которой почти пропали красные росчерки ошибок.        — Ты сам это написал?        — А, че?        — Этот тест. Ты сам его написал? — переспросил Юкио подозрительно, развернув тетрадь Рина к нему же.        Рин присмотрелся.        — Ну, да. Думаешь, у меня есть у кого списывать в Академии? — буркнул он. — Вы с Кимико сговорились меня пилить за уроки? — и, к еще большему изумлению Юкио, тем же вечером брат действительно сел за домашнее задание прежде чем отправиться разносить с Куро верхние этажи играми в салки.        А буквально через месяц Юкио практически перестал слышать в преподавательской жалобы на Рина за его неграмотность и непослушание на уроках. Ну, кроме тех, где надо было изгонять различных существ — тут брат выкобенивался, как обычно. Но разница между его отметками и успехами по сравнению с началом учебного года и теперь — видны налицо. Вернее будет сказать: по сравнению с тем, до того, как появилась Кимико, и после.        А еще через пару недель Рин вдруг подошел к нему вечером и, хмуря лоб, нехотя, протянул какую-то книгу.        — Я не понимаю, как составлять противоядия. Помоги мне, пожалуйста.        Юкио выпал из себя сразу после дуэта «пожалуйста» и наличием справочника по ядовитым растениям у брата в руках. Рин первый раз в жизни сам подошел к нему и попросил помощи с уроками. Что-то за гранью фантастики.        Как Кимото Кимико смогла вкрутить в голову Рина желание учиться при том, что Рин терпеть этого не мог с детства — Окумура-младший до сих пор не понимал. Но стал замечать, что старший брат изменился. Нет, он все еще лез в неприятности, много спорил и выходил из себя по пустякам, творя глупости, но он стал более сдержанным, внимательнее смотрел вокруг и на других людей, и стал чаще улыбаться, приходя из Академии. Раньше Рин имел привычку просто швырять свою сумку с учебниками по приходу из школы и тут же пропадать черти где. Появилось такое ощущение, что цель, к которой он собрался идти, наконец-то стала осознанной, а не пустым выкриком в пространство.        — Юкио, можно тебя кое о чем попросить? Если Рин еще не знает, что меня поцарапал Куро и про то, что сказала эта тварь перед тем, как напала — не говори ему, пожалуйста, — говорит Кимико тихо, пока он делает ей перевязку, отправляя брата сходить за бинтами в машину, и остатки подозрительной предвзятости испаряются. Юкио молча кивает, благодарно прошептав «спасибо». Потому что это то, о чем он собирался попросить ее перед тем, как Рин вернулся.        И от того ужаснее сейчас было видеть насколько исказилась жизнерадостная девушка, что изменила его брата, за те пару недель, что он ее не видел. Лицо Кимико походило на бледный фарфор, утеряв эмоции. Юкио же и правда ощутил себя в шкуре того самого выжатого работой доктора, на долю которого выпадало сообщать своим пациентам, что им осталось недолго. Что они не справились. Облажались. Что лекарства нет и не будет. Никогда.        — Можно я еще раз взгляну на твои глаза? — вместо давящего горло ответа, спросил Юкио, ощущая себя невероятно старым и уставшим.        Кимико безразлично пожала плечами. При всех тех глупостях, о которых Рин рассказывал, Юкио знал, что дурой Кимото точно не была, но отлично притворялась, что всё в порядке.        Девушка развернулась на свет и вскинула голову. Юкио осмотрел ее глаза через специальные линзы, надеясь увидеть там, что метка, возможно, начала расплываться или блекнуть. Но нет. Всё было, как прежде.        Он поджал губы, убирая инструмент. На душе паршиво моросило. Видит Дьявол, он не хотел бы этого говорить. Но если он сейчас не вмешается, то всё может стать еще хуже. Рин не простит себе, если сделает что-то не так с Кимико. А он не простит себе, что позволил ему.        — Юкио, — первой подала голос Кимото. — Зачем ты пришел? Только честно. У меня с отсутствием зрения появился чертовски прекрасный слух на ложь.        Юмор в такой ситуации и отсутствие намека на нервный срыв — достойно уважения.        Юкио прикрыл глаза и опустился обратно на кресло.        — Рин уже предлагал снять проклятие своим пламенем? — тихо спросил он.        Кимико немного помолчала.        — Предлагал.        Юкио мысленно выругался. Надо было прийти к девушке раньше! Черт, неужели опоздал?        — И… что ты ответила? — осторожно поинтересовался он.        — Что мне нужно подумать, — кажется, поняв куда клонит экзорцист, сказала Кимико. Плечи Юкио немного расслабились. Так, он еще не опоздал. Еще можно все остановить. — Это в принципе возможно, как думаешь? — вдруг спросила она следом.        — В теории… думаю, это возможно, — поколебавшись, не стал врать парень. — Но факторы, которые потребуются для такой ювелирной работы — нереальные.        Лицо Кимико никак не изменилось.        — Пятьдесят на пятьдесят — наступи на мину, проверить, взорвется или нет, — пробормотала она. Ее пустые глаза опустились к полу, будто задумавшись.        — Не соглашайся.        Стеклянные зрачки вернулись на экзорциста.        — Думаешь, не повезет, да? — Кимико вздохнула и подставила ладони назад, на покрывало, запрокинув голову к потолку. — Я тоже над этим думала. Но ведь и метка тоже может быть навсегда — может, лучше рискнуть и проверить, чем испугаться и остаться слепой до старости? Честно говоря, я не знаю, что ему ответить… я боюсь остаться без глаз. Но Рин и сам пока сказал, что себе не верит, поэтому спросил — есть ли причина и ему начать пытаться мне помочь.        — Он уже пытается.        — Что? — Кимико удивленно опустила голову.        — Он уже пытается это сделать.        — В смысле? Давно?        — Вторую неделю уничтожает всю бумагу в общежитии, — ошарашенно слышит Кимико. Юкио поджал губы. — Не в бумаге дело и не в тебе, Кимико-сан, не подумай. Но, я думаю, ты уже достаточно знаешь моего брата — когда он что-то вбил в свою голову, вынуть это оттуда невозможно.        Кимото понимающе хмыкнула.        — О, насчет этого я в курсе.        — Так вот сейчас он вбил себе в голову, что может снять проклятие, не навредив тебе.        — Я же ведь еще не дала ему ответа… — пробормотала девушка. — Зачем?        — Потому что он понял, почему на тебя напали, — сказал Юкио.        Повисла зловещая тишина.        — Чёрт.        Юкио поглядел на Кимико. Его и самого удивляло, почему, даже ослепнув из-за этого фактора, девушка не винила его брата в этом. А от того отвратительнее было вести с ней этот разговор.        — Ты сказала, что я могу быть с тобой честен, — помедлив, начал говорить он. — Поэтому я пришел сказать, что выбора тут не очень много. Я думаю, в один момент Рину удастся более-менее справиться с пламенем и он решит, что готов. И к тому времени ты уже достаточно отчаешься, чтобы согласиться на это. Но, с вероятностью девяносто девять процентов и в лучшем случае, он выжжет тебе глаза окончательно. В худшем — ты умрешь у него на руках, — Кимико вздрогнула. Юкио сцепил пальцы в замок. — Ты знаешь, что такое он себе никогда не простит. Даже если ты останешься жива и не возненавидишь его — он все равно будет жить с этим до конца своих дней… если он сорвется и наломает дров, Ватикан об этом узнает. Поэтому, пожалуйста, не обрекай себя и его на этот ад. Я не вытащу Рина оттуда.        Горький шепот Юкио оборвался в тишину.        Сидящая перед ним девушка не шелохнулась. Она по прежнему держалась спокойно и в ее пустых глазах не было намека на слезы. Немного помолчав, она еле заметно кивнула.        — Я тебя услышала, Юкио. Спасибо, что сказал мне это.                     

***

                            Кимико и без того плохо спала по ночам, а теперь ее мучала беспросветная бессонница. С того дня, как приходил Юкио, прошло двое суток. Рин все еще был рядом. Он-таки заставил девушку изучить размеры танцевального класса вдоль и поперек и они действительно пытались теперь репетировать. Кимико не верила, что из этого что-то выйдет и до известия о том, чем ее напарник занимается, уходя от нее вечерами, а теперь у нее в принципе в голове все время была эта жуткая картина: вот Рин радостно обещает ей, что сейчас все исправит, прикладывает ладони к глазам, а в следующий миг она падает замертво и лицо юноши искажается ужасом.        Самое странное, что Кимико почему-то о себе беспокоится меньше всего. Может, ей стоит сейчас сказать Рину, что она не особо горит желанием проверять на себе исцеляющие силы синего пламени? Может, тогда он оставит свою затею?        На протяжении недели Кимико пытается поднять эту тему, но Рин ловко уводит ее вникуда. Признаться, девушка сильно отвлекается на недолгое времяпровождение с ним. Все эти прикосновения, мелькающее вокруг дыхание, его руки, водящие по телу — без зрения, это сводило с ума.        Они много смеялись, пытались танцевать, падали и снова смеялись. Зеркала безмолвно отражали происходящее. В какой-то момент, после очередного подметания паркета коленями, Рин вдруг без предупреждения брал в ладони лицо Кимико. Девушка не вздрагивала — она уже привыкла. Последние дни Окумура часто так делал — будто пытается прислушаться к себе и своим возможностям. Понять риск. Может, ему так проще ощутить скверну в ее глазах? Кимико не знала, поэтому просто послушно ждала в такие моменты. Пока ее сердце бешено колотилось, глаза и лицо оставались спокойными. Ей безумно хотелось, чтобы дело было не только в проклятии. И чтобы Рин решился приблизиться сам. Кимото, может, и слепая сейчас, но не идиотка же, в самом деле. Она отлично ощущала колющие губы иголочки, когда Окумура приближался слишком близко. Вряд ли это так необходимо. Но его губы всегда замирали буквально в паре сантиметров, так и не коснувшись. Словно он себе не доверял, боялся, что она оттолкнет.        Вот и сейчас снова — он так близко. Стоит чуть вытянуться навстречу и они точно столкнутся лбами. Но еще через пару секунд Рин отступит.        Однако, после разговора с Юкио девушка не могла не думать и о другом. Особенно, вдруг ощутив, что ссадины на костяшках Рина — вовсе не ссадины. Это какие-то волдыри, похожие на…        «Ожоги? От чего?»        — Что с твоими руками? — хмурится она, перехватывая пальцы сына Сатаны, и наспех «считывая» их отвратительное состояние. Рин выдернул руку, спохватившись, но Кимико уже все успела понять.        — Бумага слишком плотная, я решил взять пленку от файликов, — почесал затылок он, говоря так, будто это все ерунда. — Она иногда, эм… плавится не так, как надо.        Губы Кимико вздрогнули. Он серьезно?        — Рин, прекрати, — произнесла девушка.        — Что?        — Прекрати себя калечить из-за меня.        — Я не калечу — все равно же зажив…        — Да какая разница?! Это же больно!        — Терпимо.        — Ни черта подобного! — взорвалась она. — Хватит, не надо!        — Ты мне не веришь? Что я смогу справиться.        — Да при чем тут это?! Я не хочу знать, что ты причиняешь себе боль, пытаясь помочь мне! Найди другой способ!        — Я не нашел ничего, кроме пленки. Надо что-то еще тоньше. К тому же, у меня пока и с ней проблемы.        — Окумура, ты, вот, вообще не слышишь, что я тебе говорю?! Пожалуйста… — отчаянно прошептала она, ощущая, как бабочки внутри опять покрылись шипами. — Не надо. Что, если мне уже не помочь?        — Это не значит, что я и пытаться не буду, — буркнул он.        У Кимико внутри дрожит. Рин не остановится. Он будет искать способ, и пока даже на начальном этапе он уже вредит себе. Что будет, когда он зайдет дальше? Что, если он положит на это не недели, а годы?        «Юкио прав, это надо остановить». Здесь не в ее глазах дело. Уже совсем не в них.                     

***

                            Кимико сразу решилась на это. У нее не было времени размусоливать, жалеть себя и искать варианты. Тут без них.        Зная, что Рин не поверит, если она выскажет ему всё сразу, она дала себе неделю, чтобы настроиться на это. И в тот день, когда юноша уходил, Кимико обняла его в последний раз. Крепко-крепко, так, как прощаются навсегда. Вдохнула напоследок его запах возле шеи, украдкой коснулась волос. И пока Рин краснел от этих ее странных порывов, внутри у Кимико обливалось кровью.        Следующим же днем она перестала прикасаться к парню сама, если это не относилось к репетициям. Отстранилась, словно ей надоел этот тактильный контакт. Девушка передавала Рину предметы и вещи или принимала их из его рук так, чтобы исключить все прикосновения. Каждый раз, когда нога или рука чувствовали кончик хвоста — она смещалась в сторону, делая вид, что ничего не заметила. Чуть отодвигалась, когда Рин подходил слишком близко, и больше не позволяла себе распускать руки в его личное пространство. А когда попадалась ему сама — замирала с безразличным видом.        Кимико чувствовала, что Рина это задевает. Он начал замечать, что что-то происходит не так, но девушка делала глупую интонацию и удивленно переспрашивала о чем он, словно все было в порядке.        Повода оттолкнуть Окумуру окончательно все не находилось. Это превращалась в настоящую пытку, зато здорово отвлекало от собственного состояния.        Сын Сатаны так и появлялся, заставляя внутри все дрожать, пытался улыбаться, поддерживать и садить обратно эту веру, что все наладится, пока Кимико с другой стороны вырывала ее из себя с корнем. Она чувствовала, что к приятному запаху трав и свечей добавился горький привкус пластика. Это убивало. Рин хотел ей помочь. Черт знает, сколько времени зря тратил, забивая на все остальное. Она не имела права тянуть с этим дальше.        Манги с хорошим концом прекрасны, без спору. Но у нее такого не будет.        И когда Рин наконец-то опять берет ее лицо в свои ладони, присматриваясь к пустым глазам, Кимико понимает — пора.        — Хватит! — она резко выдернула свою голову из его рук и отступила.        Рин удивленно шагнул навстречу.        — Ты чего?        — Хватит, — повторила она, повернувшись чуть в сторону, отойдя одновременно с ним еще на шаг. — Достаточно, Рин.        — Да о чем ты?        — Обо всём этом. Тебе не надоело самому-то, а?       — Я не понимаю…        Его растерянный искренний голос режет изнутри. Вскрывает грудь хирургическим скальпелем искренней привязанности, и Кимико ненавидит себя в этот момент до последней капли крови. До последнего клочка своего дыхания, пропитанного сожалением.        Но еще больше она будет себя ненавидеть, если оставить всё, как есть. Если утянет Окумуру с собой на это дно затягивающего ее отчаяния, в эту зыбучу яму будущего в тупике безысходности. Рин слишком честный, чтобы бросить девчонку-инвалида вот так… но ему это не надо. Он же герой. Да, он главный герой — справедливый, преданный, способный тащить на себе чужой крест. Он наполовину демон, но демон хороший, добрый и светлый — сколько же в его сердце света, раз он был способен подавить проклятую кровь, несмотря на имя своего истинного отца, и остаться собой? Это всегда поражало Кимико. Поражает до сих пор. Рин — главный герой для нее. А она теперь блеклый второстепенный персонаж, у которого нет истории из кадром. Рин должен продолжать жить без этой обузы. Он должен доучиться на экзорциста, затем преодолеть все ранги, чтобы стать Паладином и, наконец, исполнить свою цель. А Кимико стоит его отпустить. Отпустить сейчас, пока не стало поздно. Пока не стало еще больнее и пока слезы не выдали ее чувств к нему.        Лицо Кимико стало жестким, губы сжались в тонкую полоску. Пока внутри парня съеживается нехорошее предчувствие, девушка давит ногтями кулаки, спрятанные в длинных рукавах кофты, и цедит сквозь зубы:        — Тебе не надоело притворяться, что всё обойдется? Что однажды наступит этот чудесный день, когда все пройдет само или ты меня спасешь?        — Но я же…        — Что ты? Хочешь синим пламенем снять проклятие? Давай правде в глаза: если бы ты мог, то уже сделал бы это. Ты не сможешь.        — Эй, да что ты такое говоришь?! Дай мне немного времени и я!..        — Ты меня не слышишь?! Хватит! — выкрикнула Кимико. — Прекрати. Надоело. Всё из-за тебя.        — Что?.. — обомлел Рин, отступив на шаг назад, словно его ударили.        Кимико ощущала себя не просто предательницей, а самым мерзким человеком, выплевывая эти слова тому, кого любит. Слезы все-таки покатились по щекам, но она не заметила. Если она не оттолкнет его сейчас — больше никогда не сможет. Поэтому обрубать эту связь надо резко, взмахом точенного топора и жестоких слов.        Она стояла, чуть сгорбившись и глядя в сторону, будто ей было противно и в его сторону повернуться. На самом деле Кимико боялась, что не сыграет достаточно убедительно.        — Со мной всё было в порядке, пока ты не появился, — зрачки Рина задрожали, лицо побледнело. — Сначала тот фамильяр, потом твои сумасшедшие недоброжелатели, теперь демон и это… Достало. Я чувствуя себя проклятой с тех самых пор, как мы познакомились, — она горько хмыкнула и засунула руки в карманы. Рин вновь вздрогнул, но на этот раз промолчал, застыв изваянием на расстоянии. Лицо девушки оставалось безразличным, хоть и щеки блестели от влаги. Будто бы она долго-долго держала в себе то, что так хотела выплюнуть вслух — и это горькое, болезненное, сейчас рвалось из нее, касаясь сердца сжирающей скверной. Губы Кимико, прежде так часто ему улыбавшиеся, растянулись в отвращении, добивая: — Знаю, таким, как ты, разрешение не нужно, но тебе я запрещаю отныне переступать порог этого дома. Убирайся, Окумура.        Он дернулся, как от удара, и Кимико почти это услышала.        — Кимико… что такое ты говоришь?        Она не может такое говорить. Просто не может. От кого угодно Рин мог бы вынести такие слова, но только не от нее. Внутри стучит по вискам:        «Пожалуйста, Кимико, прекрати это».        «Пожалуйста, прекрати!..»        «Пожалуйста, замолчи и скажи, что это неправда».        «Пожалуйста. Прошу тебя».        Но Кимико говорила это. Прямо сейчас. Ударяла жестокими фразами, будто полоскала лезвием по сердцу, снова и снова, безжалостно выдирая всё то, что было между ними. Что могло бы быть, но… Слова — такие невидимые, но такие едкие, жалящие, кусали хуже пламени, что пожарами уносит сотни жизней. Пожара здесь нет. Но Рин задыхается, словно попал в отравленную дымовую завесу.        Хочется сжать кулаки. Хочется закричать в ответ:        Пожалуйста, прекрати!.. Нет, даже не так. Заткнись, Кимико, не смей это говорить, кто угодно, но ты — не смей! Слышишь, не смей? Пожалуйста…        Рин не проронил ни слова. У него внутри кричало. Выло да хрипело, царапаясь наружу, пока губы были плотно стиснуты.       — Ты не слышишь меня?! — перебила девушка злобно. — Уходи! Убирайся прочь, знать тебя не желаю!.. Проклятый демон!        Эхо от этого крика разбилось вдребезги по зеркалам.        Рин отшатнулся. Его кулаки всё же сжались, подбородок запрыгал.        Но он не проронил ни слова. Тень упала на лицо, а клыки до боли вонзились в нижнюю губу. Вот значит как?        Кимико безразлично смотрела сквозь. Она даже не заикнулась, выкрикнув это… бросила ему в лицо так легко, словно грязную тряпку, которую мерзко и в руках держать.        Сын Сатаны покачнулся. Медленно попятился назад, как от оплеухи.        А потом молча развернулся и ушел.        Навряд ли он оборачивался. Кимико бы не стала на его месте.        Она неподвижно стояла, ощущая, как беспомощно слезы покатились с новой силой, заливаясь за ворот кофты. Но она не шелохнулась пока не услышала, как где-то на улице хлопнула калитка.        Вот и всё. С этим покончено. Рин свободен от нее и своих обещаний. Да, ему будет плохо и он навсегда останется с эхом ее жестоких слов, но потом это пройдет. Он забудет ее. Конечно, забудет. И это хорошо.        Кимико стояла.        Стояла еще, пока ноги не затряслись…        …а потом рухнула на колени и закричала во весь голос, обхватив себя руками, захлебываясь воем, утопая в бесконечной жалости и одновременно ненависти к себе.        Так было правильно. Так было нужно. Рин заслуживает куда большего, чем быть прикованным совестью к одной бесполезной слепой девчонке.        Волосы разметались кончиками по полу, пока холодные слезы заливали лицо, ладони и колени. Отражение зеркал разносило это пустое отчаяние по залу, отображая жалкое зрелище: несуразный всхлипывающий комок, царапающий сам себя. Кимико ничего не видела. Но в этот момент ей казалось, что комната полна сотней демонов — они-то набросились на нее со всех сторон, раздирая на части.