Silentium Amoris

Игорь никогда не считал, что его реакция хоть сколько-нибудь заторможена. Он вполне неплохо играл в баскетбол, выделяясь среди остальных не только ростом, но и скоростью, вкупе с той самой реакцией. Говорят, что именно высокие медленные, и низкие в спорте полезны как раз за счёт скорости. И ведь в жизни все было абсолютно так же: шустрые парни, как правило, не являются здоровыми шкафами. Но Лавров был тем самым исключением из правила, посему успевал всё и в команде помогал всем, чем мог. В жизни же он, конечно, тормозил — ну, с кем не бывает? — но подобное было впервые. Парень, как ему казалось, нехреново тупил в этот вечер, вполне находя этому причину. Игорь сразу решил, что его отстраненность от внешнего мира — норма, ведь она легко объясняется его нестабильным состоянием. О как! Он вылетал из реальности на раз-два, позже резко и с грохотом падая назад. Вот прям как сейчас. Лавров дёрнулся, собираясь оттолкнуть скорее себя, чем Стаса, в итоге каким-то образом делая обратное. Они ударились головами, и Конченков удивленно взглянул на него, как ледяной водой облитый. Игорь прикрыл рот ладонью, совершенно не зная, что сказать. Сейчас он внезапно почувствовал себя невероятно гадко, будто он разрушил нечто очень важное. В огромных глазах напротив читался немой вопрос. Игорь в этом был на все сто уверен, однако, не знал точно, что именно это за вопрос. Явление сие редкое. Лавров перевёл взгляд на сцену, словно убегая от ответа, но он осознавал, что от этого хрен сбежишь. И он не знал, что ответить, ибо попросту не понимал, как до такого дошло и что вообще, блин, произошло. Лавров отмер резко, как и всегда, в тот самый миг осознав, что сжимает в своей ладони ладонь Стаса. На сцене играл мелодичный биток, а Руслан читал один из самых лиричных треков. Атмосферненько. Рука Конченкова была горячая и чуть влажная, но было нисколько не противно. Он поглаживал её большим пальцем, крепко держа. И тут его как током ударило. Игорь бы соврал, сказав, что этого он не хотел. Солгал бы, ответив, что ему это противно. Ладонь Стаса казалась такой крошечной в его собственной, будто вовсе девичьей, а не парня под два метра. И Лавров бы нагло напиздел, сообщив, что просто перепутал Стаса с тёлкой под влиянием момента, ибо сделать этого он никак не мог. Ведь ни одна девчонка не стоит его. Он думал, что Конченков по-прежнему ждёт ответа. Игорь боялся повернуть голову назад и взглянуть на него хоть на долю секунды. Он судорожно сглотнул, всё-таки побеждая этот страх, после обнаруживая, что Стас, как и он, смотрит на сцену. Губы парня были сильно сжаты, и Лавров подумал, что знает неплохой способ расцепить их. Вмиг, после появления этой мысли, он затряс головой, отгоняя её. Мелодия сменилась, и Игорь понял, что концерт вот-вот закончится, а после него парни позвали их затусить. Лавров, несомненно, согласился бы, но вспомнил, как часто и смешно ёрзал Стас тогда, в гримерке, посему даже не знал, что ответить. Опять. Пару минут назад он крепко сжимал его ладонь, так и не объяснившись, так что, по сути, Стас должен и вовсе сбежать, громко крича «Пидорас!», и это с учётом того, что он обычно ни слова не говорит. Да, подобное способно излечить немого — Игорь в этом был уверен. Но вместо этого Конченков забавно надулся и ушёл куда-то в себя мыслями, ни на сантиметр от него не отодвинувшись. Может, та мысль была не так уж плоха? Заиграла последняя песня. Игорь всё ещё ощущал жар чужой ладони. И он опять-таки соврал бы, решив, что более не желает почувствовать это. Игорь украдкой посмотрел на Стаса, замечая, как тот зажался и словно в колючку превратился: парень скрестил руки на груди, всё ещё хмурясь. Наверняка и музыку он уже не слышит, и текста не распознает. У Лаврова было великое множество вариантов, как поступить, но так как он продолжал оставаться Лавровым, то выбран был вариант самый идиотский. Максимально дебильный из всех возможных. Игорь прокашлялся, поворачиваясь к нему всем корпусом, при этом опираясь на злосчастную стену боком, глядя в упор. Вот и смелость откуда-то появилась. Он сделал самое жалостливое выражение лица, на которое был способен, после чего потянул Стаса за рукав на локте, привлекая внимание. Он слегка подергал его какое-то время, пока Конченков не посмотрел на него с искренним недоумением, мол, ну что еще-то. Лавров широко улыбнулся и вынудил парня расцепить свой кокон из рук, вытащил одну из них и взял его под локоть, наблюдая за реакцией, которая в последствии оказалась самой для него правильной — Стас в голос рассмеялся, прикрывая глаза свободной ладонью. Но руку не забрал. Игорь скользнул с локтя ниже, обхватывая его тонкое запястье, в который раз поражаясь, насколько он худой. — Вот гомосеки недоделанные! Им хватило доли секунды, чтобы оторваться друг от друга. Игорь даже приготовился бить ебла, не сразу распознав, чей именно это голос. Стас в этом плане оказался сообразительнее. — Ну что, голубки, на банкет идете или как? Лавров медленно повернул голову, будучи внезапно зол, но при этом на удивление доволен жизнью. — Твоя голубая лихорадка передаётся воздушно-капельным, — решил Игорь, нехотя становясь ровно. Фадеев на это лишь пожал плечами. В этот раз уже Стас ничего не понял. — А насчет банкета спрашивай у Стаса. Конченков такого явно не ожидал, но, с секунду подумав, кивнул, заставив Лаврова расслабиться и вновь широко улыбнуться.

***

Список желаний Фадеева, параграф три, номер тридцать семь: пососаться за кулисами. Сие появилось в его голове, когда Голышев признался ему (читай: «хвастался»), что, цитата «пишет рэпчагу». И Дима был из тех, кто добивается своего в любом случае, посему сделал все, чтобы помочь благоверному в продвижении по карьерной лестнице. Хотя, быть может, стимулом было не только это, ибо Максима нельзя было назвать бесталанным. Долбоеб — возможно, бездарность — ну, точно нет. И вот, стоило Максу уйти со сцены, как его утянули в тёмный угол, не пойми куда, после чего прижали к стене, сорвали с лица бандану и нагло засосали. И он бы, несомненно, пробил бы жбан горе-маньяку, а после, естественно, сломал бы что-нибудь, однако понимал Голышев, что напротив него всего лишь Дима, посему невольно поддался ему, позволяя глубоко себя целовать, мацать за задницу и многое другое, позже все-таки придя в себя. — Охуел? Одно слово, а сколько эмоций! Фадеев широко улыбнулся, довольно облизываясь. В любом случае его желание исполнилось, а этот строптивый парнишка ему ответил. Он даже сам охотно подставлялся под ласкающую руку. В темноте было сложно разобрать хоть что-то, а уж выражение лица напротив так подавно, и Дима был вполне удовлетворен, но, конечно же, этого ему было мало. Максим ощутил, как его поцеловали снова — в этот раз настойчивее. Фадеев уместил колено между его ног, зажимая сильнее. Сейчас ему хотелось по-настоящему прочувствовать все от и до, хотелось заполнить сурового Богомола полностью: чтобы он думал только о нем, хотел лишь его и никого кроме. Дима кусался, тут же зализывая, не давал ни секунды на передышку, заставлял задыхаться и тихо стонать. Он крепко держал его в объятьях, в этот раз не видя ни намека на сопротивление. Максим был такой: его нужно было контролировать, порой даже давить, при этом оставлять крошечное окошко «свободы». Иначе всё пойдёт по пизде. Посему и сейчас на это «охуел?», прозвучавшее лишь для проформы, Фадеев ответил по-своему. Максима не нужно бояться. Пока добрая часть школы и района считает его ебанутым психом, он таковым и будет. Не взаправду, но будет. Проблема в том, что этот псих — псих одинокий и ужасно ранимый. Пока люди сторонились его, Дима, возможно, ещё больший сумасшедший, сделал шаг вперёд: он проломил его стену, развеял мираж, где Максим — шизанутый, злой и вообще чудовище какое. И Фадеев на полном серьёзе верил, что Голышев далеко пойдёт, если его правильно подтолкнуть. Опять-таки как сейчас. Возможно, поэтому Макс ему доверял. Он попросту знал, что всё, что тот делает, вреда не несёт. Поэтому Голышев позволил целовать себя, пока в нескольких метрах от них выступали их товарищи, и ведь отвечал. Отвечал со всей благодарностью, отдачей и искренним желанием. Он тоже хотел, чтобы этот наглый ублюдок думал лишь о нем, желал лишь его. Он попросту не хотел вновь остаться одиноким, и тем более не хотел, чтобы Дима уходил. А Дима не уйдёт, ведь и сам далеко не такой сложный, каким пытается казаться. Одиночества никто не хочет, особенно когда рядом есть такой же идиот, так легко понимающий тебя. Фоном играл трек про неразделенную любовь, а парни по-прежнему самозабвенно целовались, мысленно радуясь, что однажды решились на этот «один-единственный шаг».

***

Час ночи. Стас был уверен, что дома его выебут, ибо он обещал прийти максимум в одиннадцать, но ему было откровенно похуй. Ему было до одури хорошо, а идущий впереди Лавров норовил вот-вот поскользнуться, ибо гололёд. Они много смеялись, хоть и были как стекло: все парни накидались в щи, а им как-то не лезло. Выпили, но чуть-чуть, для настроения, посему лёд ещё более-менее преодолевали. — Блять, ржи тише, а то у нас как-никак комендантский час, — важно заметил Игорь, наконец пройдя скользкий участок. Будто это его волновало. Стас в это время шёл на согнутых ногах медленно-медленно, при этом беспрестанно хихикал, уже даже не помня почему. — Если будешь падать, я тебя поймаю! — по-геройски изрек Лавров. — Только давай шустрее. Нужный им транспорт уже не ходил, а на такси они пожопили, посему топнули пешком. Начало марта встретило их нежданным морозом, как его окрестили в СМИ «аномальным». И будь на улице хоть чуточку теплее, Игорь бы не произнёс ни слова о его скорости, ведь тогда торопиться было бы незачем — тогда он бы, скорее, время тянул. Он бы и сейчас с радостью пошатался со Стасом ещё, если бы тот не оделся чересчур легко, зараза такая. — Конченков, блять! — мученически протянул Игорь, когда Стас встал посреди дороги и согнулся пополам, продолжая смеяться. — Вот заболеешь, я тебе супы таскать не буду! Стас протянул громкое «а-а», выпрямляясь, после чего взглянул на Игоря, лучезарно улыбаясь. Лаврову в который раз показалось, что он ослеп, ибо даже сейчас, когда улицу освещали лишь фонари, а они стояли в нескольких метрах друг от друга, он прекрасно видел этот искрящийся взгляд. Конченков добил остатки смешинок, делая жест рукой и смело шагая вперёд, явно забывая про лёд. Если снимать это великолепие в замедленном действии, то было бы довольно феерично. В который раз Игорь задумался о своей реакции. Он дёрнулся вперёд, делая всё ту же ошибку, отчего план его благоговейно провалился. С треском льда и, возможно, костей. В итоге они получили то, что вышло: Конченков непонятно как сманеврировал бочком в сугроб, а Игорь, упав следом, провалился рядом, умудрившись ещё и коленом в лёд вдарить. Стас, как конченый укурыш, опять заржал от нелепости ситуации и смеялся до тех пор, пока не услышал громкий стон. — Конченков, твою налево! Игорь, ощущая лишь холод и боль и в этот раз реально видя перед глазами звезды, со стоном перевернулся на спину, решив, что хрена с два он сейчас куда пойдёт — нужен перерыв. И срать на холод. Лежащий рядом Стас сел, вопросительно глядя на него. — Жить буду, но больно — пиздец, — ответил Лавров. Стас кивнул, но хмуриться не перестал, всё-таки ощущая себя немного виноватым. — Да расслабься! Все заебись, — добавил Игорь. Конченков сейчас напоминал нашкодившего кота, что смотрелось слишком мило — Игорь даже боль перестал чувствовать. — Честно. Лавров улыбнулся, смотря снизу вверх, любуясь им, не в силах отвести взгляд. Совсем недавно этот парень поразил его улыбкой, а сейчас заставил ощущать разливающееся внутри тепло в мороз лишь одним переживанием. Чудо, а не парень! В конечном итоге они решили никуда не спешить и немного подморозить задницы. Стас вновь лег рядом, и они уставились в тёмное небо. Людей вокруг не было, посему парни могли позволить себе вот так поваляться в снегу, помолчать и подумать о своём, однако, будучи рядом. Игорь без каких-либо мыслей двинул в сторону Стаса, задевая его ладонь. И вот в его голове очередная фантастическая идея. Сцепить пальцы в этот раз было сложно: снег и перчатки всё-таки мешали. Но в этот раз Игорь делал это осознанно, хоть и не думая о последствиях, ведь ранее его руку не оттолкнули, а значит, не отбросят и сейчас. И он был прав. Его мизинец сжали в ответ, и Лаврову показалось, что сердце пропустило удар. Или даже дюжину. Они просто лежали, молчали и нелепо держались за мизинцы, наконец не ощущая прежней пустоты внутри — в груди таки появилась то самое нечто, чего так не хватало. Игорь счастливо, как полнейший дурень, улыбнулся этой мысли, даже не подозревая, что сейчас на лице Стаса. Но знать это он очень хотел. Поэтому, вновь не думая, он повернул голову вбок, натыкаясь взглядом на широко распахнутые карие глаза. Значит, Конченков всё это время смотрел на него. Прелесть какая. Лавров ощущал себя героем тупой романтической комедии, однако, нисколько не был против. Чёрт, да ему даже нравилось. Рядом с ним лежал его близкий друг, а он так сильно хотел его поцеловать, уже и не думая, что это неправильно. Возможно, именно в этот момент он и понял, что ему откровенно плевать на то, что Стас — парень. Возможно, он понял и раньше. Но в данный момент в нем щелкнуло что-то, что окончательно смягчило его точку зрения, заставив наконец принять это в себе полностью. Да, Стас не девушка, но это же не значит, что его нельзя держать за руку, хотеть крепко обнимать и долго-долго целовать. Не значит, что его нельзя полюбить. Они валялись в снегу, держась за мизинцы и глядя друг другу в глаза, считая, что этого пока достаточно. У них полно времени — куда спешить? Хотя, быть может, Игорь бы сорвался, если бы не боялся всё испортить. И это тоже нормально. Было страшно развеять и потерять то, что есть, ведь и правда — одиночества никто не хочет, особенно когда рядом есть такой же идиот, так легко понимающий тебя.