Право выбирать

      В вечерние часы, когда школа почти совершенно опустела, на этаж, ведущий в коридор классов, поднялся мужчина. Он огляделся по сторонам изучающе. Здание, как и расположение классов, были знакомы ему. Он даже заглянул в прозрачные стёкла классов, внимательно так, и уже было собрался пройти дальше, как остановился. Мысль, пришедшая ему на ум, требовала размышления. Наконец он взял в руку свой смартфон, пролистал наскоро список контактов. «Фурихата Акира». Столь же быстро и привычно скользнул пальцем по экрану, выводя окошко с сообщениями. Несмотря на свою юность, он не пользовался мессенджерами.       «— Акира, в каком классе учится твой брат?» — набрал он сообщение, не особо, впрочем, надеясь на реально информативный ответ. Уж он знал, каков его друг.       Не дождавшись ответа, он сложил смартфон обратно в карман. Прошёл дальше, но задумка требовала оставаться на месте подольше, и он сделал это, правда, несколько раздражённо. Ему дали мало времени, чтобы побыть здесь и скоро наступит тот момент, когда охранник соберётся осмотреть школу, и попросит его уйти. Нужно было торопиться.       Подождав ещё десять минут, он, полностью уверенный, что ответа не последует вовсе, либо последует, но не скоро, усмехнулся. Идея, пришедшая ему на ум только теперь, была действительно любопытной, и он даже чуть обругал себя за несвоевременность её. Тогда не стоило Акире и писать. Достав смартфон снова, и разблокировав его, он нажал пальцем на значок камеры и сделал себе пару снимков: коридор, помещение каждого класса в количестве трёх снимков на каждое. Он несколько рисковал, камеры, установленные в школе, могли выдать его, но он ощущал странную уверенность, словно ему за это совершенно ничего не станется. Более того, ему даже казалось, словно камеры не включены вовсе — но это было исключительно одно только предположение, не рождённое никакой реальной информацией. Пролистав снимки и убедившись в их качестве, а также в их последовательности для понимания расположения классов, он заблокировал смартфон, сложил его обратно в карман, уже на ходу. Полоска света, видневшаяся между дверью и полом, ясно свидетельствовала о наличии в учительской позднего посетителя. Чуть приоткрыв дверь, аккуратно, в предположении, что она может и скрипнуть, он заглянул в помещение. Охранник не обманул, учитель действительно был здесь и был здесь один. Борясь с желанием потереть руки, он уверенно раскрыл дверь учительской, следуя внутрь помещения, с улыбкой на тонких губах.       –Сенсе-ей, — произнёс Игараши, растягивая гласные. — Помните меня? — внутренне усмехнувшись испугу преподавателя, выразившемся в резком движении плеч, Итиро прошёл дальше.       Преподаватель японской литературы старшей школы Сейрин оглянулся на вошедшего. Конечно, он тут же вспомнил его. Однако, сама фраза «вспомнил» предполагает факт забытья, но здесь не было ничего и близко похожего на это. Игараши всегда был его любимым студентом, ещё с самого первого занятия, когда тот блестяще ответил на вводный сложный вопрос, коим он, ещё совсем молодой преподаватель, решил встречать своих новых учеников. И в последующем его ученик прекрасно справлялся со всеми заданиями. Но не только исключительно его успехами в учёбе была рождена в сердце преподавателя такая теплота к нему, не прошедшая с годами.       — Игараши, — на выдохе произнёс преподаватель, приподнимаясь. — Я рад тебя видеть. Как ты? Ты стал хорошим репетитором?       –Ста-ал, — произнёс Игараши, довольно, но по-доброму осклабившись. Для них обоих не было секретом имя преподавателя, давшего прекрасную характеристику только что выпустившемуся ученику. Конечно же, в этом не было ничего плохого. — И вот теперь репетиторствую. У меня довольно много разных учеников, даже, вот, есть и ваш ученик. — Произнёс Итиро тепло и с улыбкой. И тут же продолжил. — Не подумайте ничего дурного, сенсей. Вы учите потрясающе и всегда крайне интересно объясняете, просто его брат очень придирчивый.       — Хм, и кто же это, если не секрет? — произнёс он, облокотившись о стол. — И как так получилось, что ты оказался здесь? Признаться… я очень удивлён такой нашей встрече. Пришёл навестить? Но довольно поздно уже… Я бы предположил, что ты с работы, но ведь ты репетиторствуешь на дому.       — А, это. — Засмеялся. — А я не сказал? Во даю. Я уже долгое время размышляю над этой идеей зайти к вам. Раньше просто навестить хотел, да вы заняты были… Ну, я именно на это внутренне ссылался и не приходил, думал, отвлеку, да и мало ли…       Преподаватель отрицательно качал головой, выражая своё полное несогласие с таким предположением, но не произносил ничего, ясно слыша незаконченную мысль и готовый слушать продолжение.       — …а здесь такой момент. Знаете… Это связано как раз с учеником, он является младшим братом вашего ученика… Мне уже было совсем невмоготу, мне нужен был… Понимаете… Совет. — Провёл рукой по затылку, ероша коротко стриженые волосы. Взгляд Итиро был направлен вниз, — …или что-то вроде того.       — Что случилось, Игараши? Ты же помнишь, я тебе говорил обращаться с любыми вопросами и проблемами.       — Но я не хотел злоупотреблять этим. — Тяжело вздохнув, он произнёс, как если бы не хотел, но вынужден, — я репетитор у брата Фурихаты… Помните Фурихату? Мы учились с ним в одном классе.       — Хм. — Ему не хотелось показывать, но он не помнил. Возможно, причиной тому было нежелание помнить, ведь время ученичества Игараши он стремился забыть всеми доступными ему средствами. Самое ужасное воспоминание его жизни, которое ему совсем не хотелось воскрешать в памяти. Именно Игараши тогда поддерживал его, помогал ему, если бы не Игараши, он не представлял, как справился бы со всем грузом проблем, навалившимся на него в то время.       — Он был тогда хулиганом. Весьма… нетипичным. Мы с ним встретились уже позднее, когда по работе столкнулись. Честно говоря, я даже не думал, что это он тогда… Он сообщил мне, когда мы снова встретились, уже вот такими, — произнёс Итиро, прижимая ладонь к себе, — взрослыми. Мы с ним из-за этого сильно рассорились. Не знаю даже, как я согласился преподавать у его брата. Наверное, я несколько слабохарактерный.       — Ладно уж. Что было, то было… А он… — сглотнул, — совершенно спокойно рассказал тебе… — голос преподавателя звучал хрипло, — …о том... о прошлом, да?       — Простите, сенсей. Мне не хотелось напоминать вам о тех событиях… Но раз уж… Простите. Да, он говорил обо всём… Очень спокойно… Естественно даже.       — Вот как… — невесело усмехнувшись, произнёс. — Ясно. Сам-то ты как?       —…Отлично. Нет, честно, отлично. Мне нравится моя работа. А вы? Мне мои ученики рассказывали, будто бы вы написали серьёзную работу в своей области. Это та самая тема, да? О которой вы так долго собирались написать.       — Так ты помнишь… — произнёс он с улыбкой, припоминая худощавого студента, всегда прилежно одетого без этой своей настоящей причёски, довольно вызывающей, а с обычной вполне стрижкой, не длинным и не слишком коротким волосом, ученика спокойного и улыбчивого. Да, он припоминал его очень хорошо и теперь силился найти черты своего, некогда любимого, ученика в мужчине, стоявшим перед ним. Размышляя, он действительно мог назвать его мужчиной. Игараши стал взрослым, теперь он не был мальчиком или юношей. Воспоминания цеплялись одно за другим, вытаскивая из недр памяти уже совсем было забытые эпизоды его биографии.       Он вспомнил и тот случай, о котором вскользь упомянул Итиро. Эпизоды ужаса. Ему тогда казалось, словно события того времени сломают его, он помнил, как выл ночью в своей маленькой однокомнатной квартирке, когда наконец дошёл до дома после обнаружения своего изувеченного портфеля. Он был весь в пятнах, следах от обуви, изрядно потрёпанный, даже избитый, в некоторых местах изрезанный, мокрый, найденный им в мусоросжигателе. Но не внутри, его положили поверх, он сразу понял, для чего — чтобы он увидел. Для большинства это была только вещь, а для Итиро — подарок семьи ко дню окончания вуза, рабочий портфель. Он так гордился им, как символом своих достижений, да ещё и к тому же, приобретённый за серьёзную сумму. Его семья никогда не была богата, теперь он, конечно, здорово помогал семье, но тогда от него не было в этом смысле никакого толку. Он не мог сообщить семье об утрате портфеля, ведь страшнее боли от утраты дорогого ему подарка, было сильнейшее чувство унижения, полученное от тех, ради кого он и учился все эти годы.       У каждого человека найдётся в биографии момент, о котором ему не то чтобы рассказывать кому-то, вспоминать не хотелось бы. Любой, он может быть незначительным для большинства, он может быть совершенно ничтожным для кого-то, но для этого отдельно взятого человека данное мельчайшее событие имеет колоссальную значимость и оно словно точит изнутри, изъедая. Так и с ним было.       Когда приходишь в новую должность, всегда делаешь ошибки. Всегда, даже мельчайшие, просто потому, что в любом учреждении свои правила. Где-то нужно так, а где-то — иначе. И здесь не угадаешь. Нет универсального способа. Даже порой в одной сфере, казалось бы, есть нормативы, но могут придраться из-за мелочи, вроде: «а здесь лучше поставить пробел», «ну как, все и всегда выделяют заголовки крупно, жирным текстом» — и прочее. В голове его формировались именно такие примеры, вследствие его собственной сферы деятельности. Он много работал за компьютером, постепенно становилось нормальным, использовать в работе технику, а не рукописные тексты. Он печатал тесты, создавал разные пособия, ну и, конечно же, недавно сумел издать свой первый серьёзный научный труд, а не те сырые проекты, которые у него были ранее, во времена его учёбы в университете. Поэтому примеры, связанные с работой на компьютере и заполнением бумаг пришли ему на ум в первую очередь.       Тогда всё началось с крайне неприятной его оплошности, — как оказалось позднее, вовсе не его, — он потерял важный документ, характеристику на одного из самых выдающихся учеников школы, которому оставался последний год в старшей школе. Казалось бы, подумаешь, — но нет. Его страшно мучило это обстоятельство, к тому же произошло оно буквально за несколько дней до проверки. Его, как очень ответственного педагога, и в целом серьёзного человека, высоко оценили, настолько, что доверили характеристики на учеников со всеми приложениями к ним, копиями и оригиналами документов.       И вот, в тот день, когда он собирался проверить их количество, в соответствии со списком, оказалось, что одной характеристики не хватает. Как долго и как скрупулёзно он изучал тогда стопки с документами, пересчитывал раз за разом уже выученные характеристики, но нужной не находил.       Он искал её каждый день, стыдно было признаться коллегам и директору в потере документа. Он даже, в какой-то момент, начал сам собирать приложения, однако собственноручно писанную директором характеристику заменить не могло ничто.       В день проверки характеристики не оказалось, он каждый день просыпался с тяжёлым сердцем, в смятении. Он почти не ел в страхе перед последствиями, должными наступить неминуемо в скором времени. Он очень корил себя за оплошность, за нерасторопность, хотя всякий раз не мог реально понять, в какой момент он мог потерять характеристику. Он всегда закрывал дверь учительской на ключ, документы на своём столе — запирал ключом, ни разу не выносил документы за пределы кабинета, никому не показывал и не передавал с тех пор, как их вручили ему. Как? — то и дело задавался он вопросом.       В день проверки он похудел на несколько килограмм. После проверки для него вскоре, на той же самой неделе, наступили серьёзные последствия: из его ведения исключили всю документацию и ему отказали в преподавательской деятельности, не назначив классным руководителем. Сократили количество часов. Более того, словно поняв смысл его оплошности, начались всевозможные издевательства со стороны непосредственно учащихся. И это не смотря на взгляды неодобрения, разочарования и прочих разных похожих взглядов, обращённых к нему преподавателями при встречах, даже вскользь. Несмотря на перешёптывания за спиной, как так могло получиться, что из-за одной потерянной характеристики на ученика на него так поразительно сильно ополчиться весь коллектив, он до этого момента не мог себе даже вообразить.       Если бы не Игараши, он благополучно забыл бы о событиях тех дней, ведь он так старался забыть… Но он не винил теперь своего ученика. Он пришёл к нему с просьбой, с некой проблемой, которую понадеялся разрешить с его помощью и поддержкой. Он не мог отказать своему ученику в этом, и не было предположения, будто из злости им было сказано, из какого-то странного намерения задеть, мыслей о подобном не возникало ни на минуту. Если бы кто другой, то конечно, можно было бы предположить, но Игараши говорил так не со зла, это был добрый человек, поддерживавший его во всё то тяжёлое время. Он даже приносил ему обеды домой, ухаживал, проявлял заботу. Именно он помог ему встать на ноги, именно он.       Он чувствовал себя обязанным Игараши.       — Слушай, я… не пойми это превратно, Игараши, я только спрашиваю. Как ты сейчас живёшь? Раньше ты упоминал о трудностях, с квартирой тоже… Всё нормально?       — Да-а… Всё сложилось в этом смысле безупречно. Да и во многих других… Если бы не, вот этот момент…       Сложно сказать, как выяснилось, что документ изъял Фурихата Акира. В тот день его рабочие часы подходили к концу. Многие преподаватели ушли, учительская, как полагается, была закрыта. Он нёс в руках стопку с работами учеников, ему только-только стали доверять хотя бы это, на тот момент прошёл месяц с его самой страшной ошибки. Он привычно открыл дверь своим ключом и обнаружил там ученика.       Понимание пришло мгновенно, он так долго об этом думал, что сообразил сразу же. Именно возле его стола, вновь что-то портящий. Как он измучился за всё время всевозможными издевательствами, порченными вещами, злыми надписями на разных принадлежащих ему предметах. В ту минуту потрясения, от ярости у него даже мелко затряслись руки. В той же злости он подошёл к ученику, да, он ждал возмездия, он реально хотел отомстить, с ним обошлись столь жестоко… Все издевательства... Он стал задавать вопросы, с трудом сдерживая себя от насилия и Фурихата, нисколько не скрывал своей причастности, даже напротив, ведя себя крайне самодовольно, будто бы гордясь своими действиями, ответил ему на все вопросы обстоятельно и подробно. Из его ответов становилось понятно до самой последней крайности, — пойманный им ученик нисколько не терзался душевными муками о содеянном. Более того, он даже, как будто, высоко оценивал их, почти как заслуги.       Он так тщательно уничтожал из памяти события прошлого, так тщательно уничтожал в себе всякое желание отомстить, словом, забыть, что… действительно не сообразил, когда услышал фамилию своего нового ученика, появившегося у него в прошлом году. «Фурихата. Его брат. Младший брат…       Но он же не виноват».                     — …зря я взял его себе в ученики, — продолжал Игараши, рассуждая, — он ничем не отличается от своего братца.       Преподаватель перевёл взгляд на Игараши. Теперь другой, не туманный, погружённый в воспоминания, а внимательный, слушающий.       — Совсем не отличается? По нему… совсем не скажешь, — произнёс он и тут же вспомнил: про Акиру тоже ничего нельзя было сказать. Он и не подумал бы…       — Вид — не показатель. Нужно встретиться с ними, чтобы понять это.       — Да уж… Не ожидал. А как это у него… гм, проявляется?       — Да как. Вот, например, литература. Вроде бы читает, интересуется, а на деле скорее создаёт видимость. Вот как он написал тест по литературе? Не рассказывает. И вообще он же сп…       — Не рассказывает, потому что пока ещё сам не знает. Я собирался им завтра сообщить, у него... — Произнёс, оборачиваясь к столу. Он как раз недавно закончил проверять работы. — У него очень хороший результат. Девяносто восемь баллов. Он допустил ошибку лишь в конце, дату перепутал…       — У него телефон сел на этом моменте. Конечно, перепутал.       — Как?.. Постой, он списывал? У меня… никто не может списать, я прошу всё убрать со столов, я хожу по классу…       — Сенсей… он такой же, как его брат. Если не хуже. Он впитывал в себя привычки братца с самого детства, всегда воспринимал его, как пример… — лицо преподавателя омрачилось, — он очень наглый и хитрый. Он не волнуется, а делает вид. Разве можно действительно быть настолько робким? Перебарщивает. Переигрывает. Но… чёрт возьми, — Итиро встрепенулся, замахал руками, словно допустил серьёзную ошибку, в смущении он забормотал, — простите меня пожалуйста, сенсей. Выругался перед вами… Реально, не хотел…       — Ничего. Понимаю… Я сам бы, — усмехнувшись, он искривил губы недовольно, нахмурился, — что там, — откашлялся, — дальше?       — Ему же действительно верят. Я сам поверил, пока не услышал его разговор по телефону. Веселился надо мной, издевался.       — И методы у него… как у старшего брата.       — Даже не знаю, как быть. Я уже согласился помогать ему по учёбе, я с его родителями заключил договор… Да и они считают своих детей святыми, не поверят. Знаете, я просто… — произнёс Итиро, тяжело садясь на один из стульев, — я просто не знаю, что мне делать. Впервые попадается такой ученик, — взяв преподавателя за руку, он прижался к холодным пальцам лицом, — даже теперь, спустя много лет, мне требуется поддержка. Я гораздо слабее, чем вы. Вы пережили… Не будем об этом. Не хочу, чтобы вы снова вспоминали это.       — Игараши, — произнёс он, опускаясь на стул, следом. Сжав обеими руками ладонь своего ученика, он произнёс искренне, сильно. Голос его был хриплым, он редко говорил подобные фразы, — я помогу тебе, Игараши. Ты поддерживал меня всё это время, если бы не ты… Я не позволю этому мерзавцу унижать тебя.       — Сенсей… — произнёс Итиро, опускаясь лбом на их стиснутые руки. Прижал вторую руку к ладони преподавателя, — вы бы знали, как обрадовали меня своими словами… Словно… как если бы что-то долго стискивало моё сердце и неожиданно отпустило. Именно так. Очень… похоже.

***

      — Почему ты перестал играть? — спросил, переворачиваясь на бок.       — У меня нет слуха. Плохо выходит.       — Ну и пусть. У меня зато голова болеть перестала. А сейчас, похоже, снова болеть начинает. Играй.       — Не знаю, что играть. Я думал, ты не слушаешь, спишь. Поэтому и играл. А теперь мне стыдно.       — Слушай, ничего не изменилось. Как играл, так и играй. И перестань говорить со мной, голова болеть начинает.       — Ты б таблетку принял.       — А я принял.       Зазвучали несмелые аккорды, Акира развернулся спиной к Итиро. И только головная боль начала успокаиваться, а он — засыпать, как на ум пришла мысль о несделанном домашнем и предстоящей контрольной. Он не был готов и материала не знал. Так уже бывало, урок японской литературы, недавно назначенный дотошный преподаватель. Боль усилилась.       — Может тебе лучше поспать немного…       — А может ты перестанешь говорить? Играй.       — Хм… — музыка вновь зазвучала, Акира размышлял. Входная дверь хлопнула, и тут же раздался тихий голос с уничижительными интонациями.       «Уроки в младшей школе закончились». — Коки! — громко позвал Акира брата, — иди сюда.       Дверь скрипнула. «Надо наконец смазать эти петли».       — Брат? — щуплая фигура нерешительно приоткрыла дверь. Замявшись, мальчик сбивчиво произнёс, прячась за дверью, — Ээммм… З-здравствуйте…       — О, привет! — соскочив со стула и облокотив гитару о кресло, Итиро в четыре широких шага пересёк расстояние между ним и мальчиком, резко распахнул дверь, наклонился низко, к самому лицу, произнёс, улыбаясь, громко: — Так вот он твой, младший брат, Акира! Вот это да-а-а! Слушай, — схватив мальчика за обе руки, Итиро завёл его внутрь комнаты, цепкими движениями принялся осматривать. Его руки, словно продолжение глаз, разворачивали мальчика так и эдак, изучали и высматривали, восполняя недостаток зрения. Почему-то было до странного приятно видеть его смятение и чувствовать дрожь, случайно вышло так, что он чуть задрал форму мальчика. Пальцы, нечайно задрав, скользнули по телу тем же неряшливым жестом и выражение, отразившееся на лице брата его товарища, сильно взволновало. Мальчик, смущённый до крайности, нерешительно и робко стал разглаживать свою форму, заправлять её, но так боязливо, что ничего толком и не поправил. Итиро, не обдумывая в полной мере своих действий, движимый странным ощущением, что ему нравится видеть робость и страх на лице мальчика, стал даже нарочно чуть задирать одежду. Он ещё не размышлял над причинами и правильностью своих поступков, но ему действительно хотелось увидеть больше разных чувств на выразительном лице мальчика, и именно таких. Так, осматривая и ощупывая, он изучал младшего брата Акиры, сопровождая своё удивление разными фразами: «Невероятно милый», «Так неожиданно», «Так вот какую форму теперь носят», «Она почти совершенно не изменилась, только ткань стала приятнее, или я уже забыл её», «Поразительно», «Да ты не бойся» — и прочие разные выражения. Акира, пальцами растирая левый висок, смотрел нахмуренно и лениво, взгляд его брата то и дело приобретал жалобный, просящий характер. «Слишком скромный, чтобы сказать «мне это не нравится». А ведь он…», — подумал, переводя взгляд на Игараши, — «…намеренно».       — …он же совсем на тебя не похож!       — Я сегодня ничего не успел сделать по дому, — произнёс Акира, хмурясь сильнее. — Сделай ты. Родители скоро придут, а посуда, пол и цветы никто так и не прибрал. Вымой сначала пол, потом помой посуду и приступай к поливу цветов, там дальше я подойду, помогу.       — Но… у меня же… мне в художественную школу надо…       — Да что с тобой не так. Любой пацан сейчас сказал бы «мне в художку надо!», а ты «художественную школу».       — Да ладно тебе, Акира, — произнёс Игараши, не сводя глаз с мальчика, наконец, оставив его фигуру в покое. В обиде губы ребёнка поджались, подбородок сморщился, взгляд ушёл в противоположную от Акиры сторону. — Твой брат ужасно милый. Смотри какой… а ты его обижаешь.       — В том-то и дело. «Милый»! Вчера видел... А, потом. Иди, в общем. Понял? И не ной!       Кивнув, мальчик вышел, Итиро какое-то время ещё стоял в дверях, прежде чем закрыть дверь за ним. Развернувшись, он увидел глаза Акиры, пристально смотревшие за ним, но после тот, по-видимому, потеряв всякий интерес, лёг на постель спиной.       Игараши поражённо взглянул на друга. — Удивительное различие! Когда ты говорил, что у тебя есть брат, пусть ты и говорил, что вы не похожи, я и не представлял, что настолько! Честно говоря, я всё равно рисовал его образ с тебя, а здесь… Как же сильно меняет впечатление характер. А так внешность же у вас похожая, волосы у него того же цвета, что и у тебя, но светлее, глаза тоже гораздо светлее. А так… Всё из-за выражения, наверное. Никогда не видел у тебя такого.       Акира усмехнулся. Произнёс:       — Вчера видел, как за ним шёл мужчина.       — Чего? Ты в каком смысле? Сказал так, словно в интимном-каком, — произнёс Игараши, смеясь.       — Да. Я возле окна сидел, окна как раз на дорогу выходят, видно. Шёл за ним, подойти пару раз хотел. В конце уже почти подошёл, но почему-то не стал. И в другой раз, тоже. Стоит возле автоматов, покупает себе чай какой-то, горячий. Я отошёл в магазин, наблюдал из-за витрины, уже будучи на кассе. Ну и потом, в дверях постоял немного. Тот сначала тыльной стороной ладони провёл по его бедру, а жарко было, брат был в шортах своих, они короткие. Мужик задрал их ему. Потом руку на плечо положил, мне в тот день надо было домой спешить, так что я вышел, ну и мужик ретировался, конечно. Ушёл быстро. Это уже другой был.       — Вот… Вот это д-да… И что, никто не видел?       — Без понятия. Я никого не заметил.       — Ого, а-а… что родители?       — Так они дома были.       — Я не об этом, ты им не сказал?       — Зачем? Панику бы ещё подняли, они и так над ним трясутся, а так вообще. Конечно, не сказал.       — Хм… я так удивлён…       — А чего? Он же действительно такой. Когда говорят про сексуальное насилие над детьми, всегда представляется именно такой тип детей. Он идеально вписывается в схему, я бы сказал. В стереотип. Именно такие обычно и нравятся.       –А ты не пробовал его проинструктировать? Ну, там… Не подходить, остерегаться. Опасно же… Ты ведь не всегда рядом с ним будешь, и вот он в художку пойдёт, один, правильно?       — В этом смысле он самостоятельный.       — Вот. И как? А если по дороге кто? А возвращается когда?       — Около пяти часов. По-разному, если задерживается, учитель звонит, сообщает.       — И ты совсем, совсем не волнуешься о нём? И ты, к тому же, замечал интерес к нему и никак не прореагировал?       — Ты говоришь, мне нужно его проинструктировать.       — Конечно! — поражённо произнёс Итиро, всё более удивлённый. Совершенно спокойный, даже ленивый вид Акиры поражал его. Поначалу он списывал всё на головную боль Акиры, тот беспрестанно всё растирал висок пальцами, она явно сильно мучила его, а, как известно, головная боль различается. Она может быть лёгкой, скажем, ненавязчивой, безусловно, неприятной, но вполне сносной, не оказывающей существенного влияния на способность человека работать. Бывает и другая, из-за которой не то, что делать, даже бодрствовать нет сил. Мучающая, сильная боль вызывающая боль в глазах. Итиро успокаивал себя, мысленно объясняя себе, что у Акиры именно такая боль, только поэтому он так спокоен, когда говорит о таких вещах.       — Я не стану этого делать, — произнёс Акира без раздумий и закрыл глаза.       — П… Почему?       — Может хоть так поймёт, что надо настороже быть. И вести себя жёстче. Объясняй, не объясняй, а пока сам не нарвётся, не поймёт.       — Жёстко… может плохо закончится… несоразмерна сила, да и вообще…       — Ну тогда травма поможет ему в будущем.       — Психологическая травма?       — Ага.       — Это что-то вроде «выживает сильнейший»?       — Что-то вроде того. Чё там с преподом по литературе?       — О-о-о… Это ты конечно сильно. Он места себе не находит.       — Утешь его.       — Ну я и.       — Напишет тебе нормальную характеристику.       — Да! Хорошо, что я вовремя сообразил про неё, я недооценивал важность характеристики для трудоустройства. И всё-таки меня напрягает один момент — вот ему не будут какое-то время доверять из-за его… — усмехнулся, –неосмотрительности, разве его характеристика будет иметь вес в нужных кругах?       — Ты сейчас выпускаешься?       — Так мы же вместе выпускаемся. Через полтора года. Ну, с небольшим.       — После провала он будет работать как проклятый, чтобы вернуть доверие и поднять собственную самооценку. Ещё ты говорил, он имеет научные интересы. Высказывал тебе до всей этой ситуации о намерении написать работу по литературе. По своему предмету. Кстати, пока ещё здесь нахожусь — он перестал говорить об этом?       — Да. С того момента, как его лишили класса и часов, он больше даже не упоминает об этом. Я пробовал начинать… Он очень расстраивается, когда речь заходит об этом. Я не стал.       — Жалеешь его или из других соображений?       — Подумает, что я намеренно его мучаю, — произнёс Игараши, чуть отводя глаза в сторону. Он не забыл боль в глазах преподавателя и с того момента задавать какие-либо вопросы по данной теме перестал. Конечно же он не станет говорить Акире об этом.       Глаза Акиры чуть сощурились, но тут же приняли обычный вид. Он так и лежал на постели, периодически скашивая взгляд в сторону Игараши. — Продолжу. Про его дальнейшие действия и оценку его со стороны руководящего состава. Уверен, его слово будет иметь реальный вес. А ошибки бывают у всех. Ему простят. К тому времени — простят.       — Ты меня прям успокоил.       — Теперь играй. Голова снова разболелась.       — Хорошо-о. Слушай… — произнёс Итиро, взяв первые аккорды и тут же убрав руку от струн, — а ты вообще за него не беспокоишься?       — А тебе, вижу, он понравился.       — Нет, что ты. Конечно нет. Я же не…       — Мне всё равно.       — Хм?       — Плевать.       — Ты меня пугаешь… — произнёс Итиро, неверяще глядя на друга, — издеваешься, да? Это же из-за головной боли ты такой равнодушный, разве не так?       — Нет. — Произнёс Акира, запахиваясь одеялом в два движения, закрыв и ноги тоже. — Мне действительно всё равно.       — Так не бывает, ты не можешь так безразлично относиться к этому. Ну, даже если и можешь, твои слова про брата просто шокировали меня. Слушай, ты что, вообще не волнуешься о нём? И вообще… Я не против никаких других проявлений твоего характера, но ты меня очень сейчас удивляешь.       — Все вы такие.       — Что значит, «все»? — с обидой произнёс Итиро, борясь с желанием встать и уйти. Он ненавидел, когда его ровняли с другими.       — Мораль в вас такая непрошибаемая, прям хоть здания строй, а как только дело к собственной выгоде оборачивается, так мораль такой гибкой становится. Хоть как её разверни, всё стерпит, всё объяснит, всё сразу хорошо и правильно. Если ради себя самого. Мораль. Моралист. Но учти, — произнёс Акира, поднимаясь на постели. На его белках проступили красные жилки, вена на лбу вздулась. — Ты теперь не отвертишься. У меня на тебя компромат, хренов ты моралист. Запись нашего телефонного разговора, переписка, ты ж знаешь, я всегда очень хорошо к технике относился. И за новинками слежу. И все твои смс про удачу переговоров с преподом. Всё есть. Концы дать в воду не получится, понял?       — Я… Я и не собирался… Так, — усмехнулся, — ты мне что, не доверяешь совсем?       — Ни тебе. Ни кому-либо ещё.       — Слушай, я совсем не хочу с тобой ссориться… — произнёс Итиро и самому стало противно, как жалко это прозвучало. Акира лёг обратно, по голосу была слышна улыбка.       — Конечно. При таком-то раскладе.       Облизнув губы, Итиро поднялся, подошёл к постели друга, в нерешительности сжал кулаки.       — Придушить хочешь? Или голову мне расшибить? А это вариант, Итиро.       — Я и не собирался, я просто… блин, да чёрт возьми, что с тобой такое! Почему ты всякий раз… я не какой-нибудь ублюдок…       Молчание в ответ, Итиро опустился, садясь на пол.       — Я хочу, чтобы ты доверял мне.       — Зачем?       — Я чувствую, что ты мой человек. Ты сложный, ты очень сложный, но мне интересно с тобой находиться, мне кажется, у тебя вообще нет никаких стереотипов, никаких предрассудков. Ты поражаешь меня и своей аморальностью и в то же время жёсткостью своих принципов.       — А ещё я ломаю тебя. Заставляю показывать себя.       — Мне ужасно не нравятся твои формулировки. Меня нельзя сломать.       Молчание. — Никто не относился ко мне так откровенно наплевательски, как ты.       — И тебе что, нравится это?       — Ты с самого первого дня понял меня. Я не хочу прекращать наше общение, Акира. Как мне… Как мне заслужить…       — Наконец-то ты стал говорить правильно, — произнёс Акира, поднимаясь. Сел на постели, его ноги коснулись холодного пола. — Для начала, ты должен воспринимать мои слова, как данность.       — Да ты… — смешок, — ты что, богом себя возомнил…       Нога крепко встала на плечо Итиро, отталкивая, Акира произнёс. — Тогда наш разговор окончен. Про доверие — окончен.       — Ты же тоже можешь ошибаться… почему данность… Ты же тоже можешь чего-то не знать… — положив ладонь поверх стопы, Итиро посмотрел в глаза Акире. — Ты ужасен. Ты пользуешься тем, что я пошёл на откровенность.       Акира засмеялся, а Итиро сел, выпрямив спину.       — Откровенность дорогого стоит.       — С тобой уж точно.       — И ты должен научиться понимать, когда я серьёзен, а когда нет, — произнёс Акира, продолжая, — когда издеваюсь, а когда всерьёз. Когда говорю данность, а когда — ложь. И учти, я ненавижу непослушание, пустословие и ложную участливость. Со мной лучше тебе быть откровенным.       — У нас с тобой… будут очень странные отношения. Но возможно ты единственный, кто сможет понять меня и мои вкусы, не осуждая меня. Не падая в обморок от шока. Но это как-то односторонне… Ты-то, в общем-то, ничего с этого не имеешь… И сейчас, ты скорее мне помог. Мне же напишут характеристику, а не тебе.       — Брось это. И начни уже играть на своей гитаре, у меня голова раскалывается.       — Из-за чего она постоянно у тебя так сильно болит?       — От глупости людской. Продолжай уже, — произнёс Акира, вновь отворачиваясь к стене. Итиро, усмехнувшись, поднялся. Произнёс насмешливо. — А брат у тебя действительно совсем на тебя не похожий.       — Ты даже не представляешь, насколько, — заглушено произнёс Акира, пытаясь уснуть.       — Такой странный разго…       — Всё. Никаких слов, играй.       Улыбнувшись, Итиро вновь сел в кресло, зазвучала музыка.       Он слышал, как за стеной спешно и усердно тёрли пол, как окунали тряпку в ведро, и как лилась с неё вода. Слушая, он никак не мог забыть рассказов Акиры, по какой-то неясной причине оказавших на него чрезвычайно сильное впечатление.                     — Ты ещё здесь? — произнёс Акира, разлепив глаза. Игараши дремал в кресле, положив голову на мягкий подлокотник кресла, заложив под щёку руку, гитара была прислонена к стене. На вопрос Акиры Итиро никак не прореагировал.       «Голова прошла», — с удовольствием отметил Акира, поднимаясь с постели. — «Я говорил, помогу Коки с уборкой, надо посмотреть, что он там успел сделать… Кстати, сколько сейчас времени?». На часах было шесть часов вечера, а это значило, что Фурихата задерживается на занятиях, если по-прежнему не позвонил. Он несколько ввёл Итиро в заблуждение, назвав самое позднее время, в какое мог вернуться его брат. Взглянув на телефон ещё раз, он отметил отсутствие каких-либо пропущенных звонков.       Он успел подумать о варианте, что Коки позвонил именно их родителями, но тут же в уме мелькнули фразы и предположения Игараши. Итиро остановился. В комнатах оказалось чисто. Посуда была вымыта, одни только цветы не политы. «А может, прямо сейчас… Я здесь стою, а его… Там. Чтобы я сделал, не стань его больше?» — размышлял Акира, чувствовавший себя гораздо лучше. Ему совершенно не хотелось спать, а голова полностью прошла. Выйдя в коридор, он открыл шкафчик для обуви, в котором находились, в том числе и разные посторонние вещи, как-то и ёмкость для полива цветов. Взяв её за узорчатую ручку с выпуклым рисунком, он направился в ванную, обдумывая свою идею. «Если бы его не стало… Изменилось бы хоть что-нибудь? Возможно, семья стала бы разобщённее и жёстче, он сплочает, но, в то же время, действует размягчающе. Родители с ним совсем потеряли свой характер. Я уже в детстве был совсем другой. Ко мне не предъявляют никаких требований, вот если бы… семья была жёстче, требовательнее. Я бы был усерднее, никаких посторонних занятий, нужные знакомства для дела поощрялись бы. Как хорошо было бы жить в такой семье на таких условиях. Пожалуй, даже хорошо было бы, не вернись он сегодня домой».       Итиро проснулся как раз в тот момент, когда Акира закончил с поливом цветов и принялся за готовку. Родители работали допоздна, но вскоре должны были уже подойти.       — О, Акира… Хозяйничаешь? — произнёс Итиро, протирая глаза. — А где братец?       — Ещё на занятиях.       — А… А-а-а, — выразительно начал Итиро, посмотрев на настенные часы, как Акира перебил его.       — Он действительно тебя заинтересовал.       — Просто твой рассказ меня впечатлил. Я о таком только слышал… А ты говоришь об этом так просто. Я не ожидал, что такое находится вблизи нас, настолько рядом.       — Он как магнит. Из-за этого я даже научился определять взгляды тех, кому интересны дети. По крайней мере, типичных представителей, у которых очень откровенно читается во взгляде всё, что они хотят сделать с ребёнком.       — Блин, это просто мерзко…       — Мерзко? — произнёс Акира, взглянув из-за плеча на Итиро, плечо скрывало его губы, а глаза не выражали ярких эмоций.       — Что? — ответил на взгляд Итиро.       — Ничего. Слышишь шум на лестнице?       — Нет. Хотя… если прислушаться… Твоя сковорода шипит, я ничего, кроме неё не слышу.       — Брат подымается.       — Ты его шаги знаешь? — удивлённо произнёс Итиро, выходя в коридор. — Это же знак. Значит, он тебе небезразличен, если ты даже его шаги знаешь… — голос удалялся, по мере того, как Игараши уходил всё дальше, до Акиры донеслось: — Здравствуй, братец Акиры, как позанимался? И следом услышал робкий ответ младшего брата, но не разобрал его. В мыслях пронеслось:       «А если бы я натравил на него кого-нибудь... Если бы нашёл кого из тех преследователей. Если бы…».              

***

             — Куроко, ты весь урок смотрел на Фурихату, — произнёс Кагами, облокотившись о парту Куроко, в руках у которого, как часто бывало, находилась книга. Он с интересом читал её, но тут же, услышав фразу Кагами, заложил палец между страницами и стал искать на столе закладку. Увидев манипуляции Тецуи, Кагами тоже принялся искать на столе предмет, напоминавший по внешнему виду закладку. И нашёл его, облокотившись о стол, он задел её, до того лежавшую на учебниках и смахнул. Опустившись вниз, Кагами поднял твёрдую по плотности бумагу с изображением фигуры баскетболиста, без конкретизации личности. Только рисунок. Передал закладку Куроко. Кивнув, Тецуя произнёс привычно, без эмоций.       — Значит, Кагами тоже наблюдал за мной? — глядя прямо в глаза, проговорил он. Кагами вскинул голову с вызовом.       — С чего бы это. Просто заметил. Да и сложно было не заметить. Подойти к нему, скажи, что ты там хочешь сказать.       — Хм. — Мельком взглянув на Кагами, Куроко произнёс, поднимаясь. — Он медлит. Честно говоря, ожидал от него большей решимости.       — О чём ты? Ты про Фурихату?       — Да… так. Пойдём. Учитель попросил нас раздать тесты с ответами, он задерживается и не может пока подойти.       — Ты не договариваешь. Но да ла-адно, — потянувшись, произнёс Кагами, пожимая плечами, разминая их. — По какому именно предмету? Какие ещё теэ-эсты, — зевая, произнёс Кагами, следуя по коридору за Куроко. — Если там опять будет всё плохо... — начал Кагами, растирая ладонью затылок.       

***

      — Фурихата, сегодня я сообщу вашему классу результаты теста.       — Да, я помню, сенсей. Вы говорили об этом неделю назад.       — Прежде чем вы узнаете о результатах… Ты ничего не хочешь мне сказать, Фурихата? — произнёс преподаватель, пристально взглянув на своего ученика. От его испытывающего взгляда становилось не по себе.       — Я-я… — сбиваясь и волнуясь, произнёс Фурихата, действительно не понимая, чего от него ждут. В непонимании он хмурился, удивлённо глядя на преподавателя, который, как будто на мгновение в чём-то усомнился, уже через секунду произнёс жёстче и грубее. — Не притворяйся. Ты знаешь, о чём я говорю. Вот это, — достав из пачки скреплённых тестов уже заранее приготовленные и отдельно выделенные листы теста, он с хлопком положил их на стол, придавив рукой сверху, — объясни.       Фурихата тут же заметил отметку в девяносто восемь баллов в уголке теста, поля, графы и колонки которого были заполнены явно его собственным почерком и, если бы не ситуация, Коки непременно обрадовался бы увиденному, но сейчас он терялся. Ему даже на ум не приходило, в чём могла быть причина такого внезапного гнева преподавателя, с которым прежде они близко не общались, но если и случалось говорить, то исключительно доброжелательно.       — Сенсей… Я действительно не понимаю, о чём вы говорите. — Произнёс Фурихата стихшим голосом.       — Отлично. Раз ты не сознаёшься… Эта работа, — указав пальцем на листы, он взглянул на Фурихату внимательно и жёстко, — списана. Ты на…       В неожиданности Фурихата воскликнул, перебивая преподавателя:       — Нет! Я писал сам! Я не списывал, я совсем не…       — Ты написал её не сам, — договорив свою фразу жёстким голосом, произнёс преподаватель. — Значит, не сознаёшься?       — Я честно написал её целиком сам, если хотите… если хотите, я могу прямо сейчас ответить снова на все вопросы теста, я всё ещё помню, — в волнении начал Фурихата, действительно готовый в эту же самую минуту ответить на все вопросы по тесту.       — Ты думаешь, я стану тратить учебное время класса на такого ученика, как ты? Я обнуляю твою работу. Будешь пересдавать её в специально отведённое для неуспевающих время, после занятий.       — Но у меня баскетбол! И я всё сделал, я н-не… я не списывал, — глухо закончил Фурихата, поджав губы. От обиды у него даже защипало в носу.       — Баскетбол. Баскетбол — это хорошо и полезно и ваша команда действительно показала себя самым сильным образом, мы до сих пор очень восхищены вашей победой, однако. Учёба как была, так и остаётся. Напишешь тест быстро, пойдёшь на баскетбол. Это всё. Есть другой вариант ещё, — произнёс преподаватель, взглянув на напряжённое лицо Фурихаты. Ему становилось не по себе от взгляда на это лицо. — Нечего корчить тут из себя обиженного. Нечего было использовать телефон, знаешь же, что запрещено. Напокупают себе современных телефонов…       — Я не списывал! Я не использовал его, — произнёс Фурихата дрожащим голосом и стал искать в сумке свой телефон, — вот, видите, он кнопочный, раскладушка, как бы я… Я не…       После непродолжительной паузы, преподаватель произнёс, поднимаясь. — Какая разница. Современный или кнопочный, ты мог ввести нужную информацию в текст сообщений и оставить его в черновиках. Заранее раскрыть телефон, чтобы не тратить время на занятии. Или ещё как, это абсолютно не важно. Важно другое — ты обманул преподавателя и продолжаешь лгать.       — Н-но я… я не обм… — сжав кулаки и зубы, Фурихата отвернулся, сознавая, что более не в силах сказать ни слова. Так всегда бывало у него, сколько он боролся с этой своей чертой, но никак не получалось совладать с нею, научиться сохранять твёрдость голоса и в таких ситуациях. Голос дрожал, сбивался, звенел, в носу щипало, на глазах уже были готовы выступить слёзы и Коки, прекрасно понимая свои особенности, остановился. Стыдно было заплакать перед кем-то, пусть и оправданно, пусть и… Он не мог позволить себе этого и только продолжал стоять, уткнувшись взглядом в неровность на стене, успокаиваясь. Как всегда некстати именно в этот момент в учительскую вошли.       — Сенсей! — Громко произнёс Кагами и тут же Фурихата дёрнулся, натягивая на кулак край рубашки и стирая чуть проступившие слёзы в уголках глаз. Он стоял, отвернувшись от них, прямо перед столом учителя, смотревшего хмуро и как-то по-особенному, про себя Куроко обозначил это неуверенностью, или неожиданностью, он также заметил и движение Фурихаты, но не произнёс ни слова, когда Кагами, не заметив ничего, продолжил. — Вы говорили, нужно раздать результаты тестов. Мы пришли. Фурихата?       — Кагами… — начал Куроко, смутно улавливая ситуацию, но Кагами, не услышав, а может, не восприняв всерьёз, схватил Фурихату за плечо, как бы чуть разворачивая его. На это движение Коки резко дёрнулся в противоположную сторону, не дав увидеть своего лица.       — Фури?.. — нахмурившись, произнёс Кагами, но учитель подал ему листы, касаясь листами пальцев правой руки Кагами, привлекая внимания к себе. — Раздайте их. Мы разговариваем с вашим одноклассником. Может быть, чуть задержимся, поэтому сохраняйте в классе тишину.       — Хорошо… — непонимающе взглянув на Фурихату, произнёс Кагами, разворачиваясь. Куроко перевёл взгляд с Фурихаты на фигуру учителя, а после на тест, лежащий на столе, чуть помятый, придавленный рукой учителя, с отметкой баллов и проследовал за Кагами, слабо сводя брови к переносице.              — Что это нашло на Фури, — произнёс Кагами, через пару шагов, как они вышли из учительской.       Куроко, не комментируя, шёл следом, размышляя.       — Он сегодня такой с утра был, поэтому ты на него смотрел?       Куроко отрицательно помотал головой, но своих мыслей на озвучил.       — А ты чего молчание сохраняешь?       Куроко не ответил, и не прореагировал, когда Кагами резче, чем обычно отвернулся и зашагал чуть быстрее. «Кагами отходчивый, к тому же листы у него, сам и раздаст всем. Но… странная ситуация. Нужно будет узнать у Фури…» — в уме его тут же возникла недавняя фраза Акаши. Улыбнувшись одними только уголками губ, он намеренно повторил в уме именно такое обращение к Фурихате, — «…когда Фури будет готов».       Судя по его поведению, он плакал. Никак иначе это назвать нельзя. Что он такое сказал, чтобы Фури так среагировал?.. Фурихата боязливый, но его слёзы я видел только на матче и ситуация была вполне… Здесь другое.       Мне это не нравится», — додумал Куроко свою мысль, садясь за парту, вполне предсказуемо получив свой тест в самую последнюю очередь.       

***

             — Фурихата. — Произнёс преподаватель, приподнимаясь, когда учительская снова опустела. — Посмотри на меня. Обсудим твою пересдачу.       Фурихата нахмурился, не меняя выражения и направления взгляда, он даже не взглянул на него.       — Фурихата. Ты собираешься исполнять мою просьбу?       Отрицательно мотнув головой, Фурихата остался стоять, где стоял. Более решительный или даже более наглый человек, нежели он, ушёл бы, не дожидаясь разрешения учителя. Фурихата не мог так, он ни разу в жизни не вёл себя грубо, как не мог поступить и теперь.       — Ты обижен на меня? Или ты считаешь, что я не прав и обвиняю тебя неоправданно, и ты совсем ничего не списывал и написал всё сам?       — Я… — глухо начал Фурихата, изо всех сил заставляя себя успокоиться. Если бы не вошли его друзья, если бы Кагами не коснулся его, если бы он не чувствовал их взгляды, устремлённые на него, вопрошающие и понимающий, — он слышал шаги, Кагами явно был с Куроко, а уж Куроко не мог не заметить; и этот вкрадчивый тон преподавателя, всего некоторое время назад назвавший его лжецом, усомнившийся в его способности самостоятельно ответить на тест, не смотря на весь его прежний интерес к литературе, нахождение в литературном клубе и прочее, несмотря на всё, — все ощущения разом давили на Фурихату, выливаясь в сильное чувство обиды. Он помнил, как готовился к тесту, как усердно занимался весь вечер, даже затронув время ночи и действительно пришёл подготовленный и теперь… Да, Фурихата не мог посмотреть ему в глаза. Единственное его желание сейчас было успокоиться как можно быстрее, и уйти.       Невыразимо сильное ощущение стыда вызывало осознание того, что Куроко явно заметил его состояние, а учитель и того хуже — видел. По опыту Коки знал, такие минуты им самим никогда не забываются и теперь он ждал только слов преподавателя о том, что он может идти.       А тот продолжал его мучить, прося заглянуть себе в глаза. Если бы преподаватель понимал его, он в ту же минуту осознал бы невозможность своей просьбы. Но он и не пытался его понять, с настойчивостью Сизифа он продолжал настаивать на своём:       — Ты не договорил, Фурихата.       Вздохнув чуть судорожно, Фурихата отвернулся сильнее, преподаватель не сводил глаз с его лица. Наконец Коки проговорил, дрожа и запинаясь.       — Отпустите меня, пожалуйста.       Вздохнув, и сделав пару шагов по классу, он произнёс, размышляющее: — Зачем тебе это, Фурихата? Разве ты не мог всё сделать сам?       Сжав пальцы левой руки в кулак, Коки сжал зубы, не позволяя себе среагировать. Преподаватель не мог видеть его лица, находясь за спиной Коки, как и не мог видеть его левой руки, отвёрнутой от него и прижатой ближе к телу.       — Будешь молчать, значит, да? Удивительно, но всё повторяется… В прошлый раз точно также, тоже здесь. Но было всё иначе. Что ж. Наш разговор не окончен, Фурихата, — произнёс преподаватель хриплым, низким голосом, в котором читалось раздражение. — Уходи. Про пересдачу поговорим после.       Слабо кивнув, Фурихата рванул к дверям, не оглядываясь и не показывая своего лица. Столь же спешно он дошёл до туалетной комнаты мальчиков, и там, пряча лицо от находившихся, прошёл к самой последней раковине, раскрутил вентиль с ледяной водой и стал умывать им своё лицо, раз за разом, до тех пор, пока не прозвенел звонок, и он не остался один. Наедине с собой. Наедине со своими мыслями, в полном непонимании произошедшего.       Силясь успокоиться, он только сильнее мучил себя, отчего-то по-настоящему сильная обида душила его, весь наплыв эмоций в эту минуту был столь мучителен, что он никак не мог успокоиться и явился на урок только через двадцать минут после его начала.

***

      «Ты ему собираешься звонить?» — произнёс голос с раздражением, именно в тот момент, когда Акаши читал английский текст и переводил его. Не отвечая голосу внутри, он продолжал чтение. Голос не унимался: «Целая неделя упущена. На этих выходных мы обязаны встретиться. Нет. Я обязан с ним встретиться, а ты, жалкое существо, не способное на решительные поступки, можешь снова уйти, толку от тебя никакого».       Закончив с чтением, Акаши приступил к переводу, преподаватель с большим удовольствием слушал текст, сильно гордясь самим фактом наличия такого ученика в их школе. И когда перевод был завершён, он не удержался от похвалы, менее громкой, чем хотелось ему, в границах:       — Отличный перевод! Что и ожидалось от Акаши, садитесь.       Поклонившись, Акаши сел, тут же взяв ручку, собираясь писать домашнее следом за учителем.       «Хм...» — не прекращая, говорил голос, представляя, — «…сколько всего можно было бы сделать за выходные. В любом случае, как бы то ни было, твоё бездействие мне осточертело».       «Никогда не замечал за тобой пустословие» — со злостью начал Акаши, через силу записывая текст за учителем.       «Пустословие? Если ты действительно считаешь твои ощущения тогда одним только впечатлением, то эти слова тебе нужно говорить одному только…».       «Ты глупец, если посчитал моё настоящее бездействие за отсутствие решимости».       «Хм…» — с насмешливой интонацией произнёс голос, угаснув, по-видимому, удовлетворившись ответом вполне.       

***

             Сложно сказать, о чём он думал больше. Несмотря на обиду, уже через два часа она стихла. Коки понял, её сила была вызвана скорее множеством разных факторов, в том числе примесью стыда и смущения от самой его реакции. Несмотря на стыд, на сильное смущение, вызванное тем, что его видели в довольно неприглядном виде, он всё равно, раз за разом всё сильнее уходил от этого момента в события недельной давности.       По сравнению с сегодняшним происшествием, событие, состоявшееся на прошлой неделе оказало на него гораздо большее влияние и произвело самое сильное впечатление. Встреча поразила его невероятно, но вспоминались почему-то совсем не места, несмотря на всю свою чудесную красоту: места, посещённые ими во время прогулки, были прекрасны, живописны, храм, который они посетили через некоторое время после кафе, был интересен, они даже покормили карпов в водоёме. Несмотря на это, вспоминался ему один только Акаши, его поведение, манера говорить и вопросы. Они же и смущали Коки до безумия. Каждый раз, как он вспоминал события того дня, когда вспоминал детали встречи и прочие подробности, как-то взгляд, пристальный и внимательный, направленный прямо на него, когда они сидели за столиком, обедали. Вспомнив решительно всю обстановку тогда, лицо Акаши, его немигающие глаза, щёки Фурихаты заалели, как и уши, а на губах появилась смущённая улыбка. Коки везло, он сидел не на первой парте, однако взгляд преподавателя всё же скользнул по нему, но именно скользнул, без особого интереса. Не поняв реакции ученика, он снова вернулся взглядом к Коки через некоторое время, он что-то объяснял, однако Коки его совершенно не слушал. «Акаши, вот это да… Это же храм! Как здесь красиво, смотри! — Засмеявшись, Фурихата подбежал к перилам моста, огибающего пруд. — Карпы! Это же карпы, Акаши! — произнёс Коки, в восторге не сделав паузы между словами, что Акаши не преминул отметить насмешливо. — Это не мои карпы, Фурихата».       «Аааа… Как же это было смущающее тогда-а» — внутренне произнёс Коки, отворачиваясь к окну. Воспоминания наполняли его, увлекая за собой, и когда преподаватель обратился к нему, то Коки совершенно не прореагировал, думая абсолютно не о математике. «— Хочешь их покормить? — произнёс Акаши, улыбаясь глазами. Его внимательный взгляд очень смущал Коки, казалось, он подмечал всё.       — Да, — произнёс Фурихата, нащупывая в кармане сумки деньги, — а ты… гм… не против?       — Нет. Пойдём, там продают пакетики с кормом, — указав рукой в сторону небольшого скоплений людей, Акаши взглянул на Фурихату, всё ещё изучающего рыб с большим интересом. Акаши сделал шаг вперёд, но тут же остановился, развернувшись к Фурихате. — Ты пойдёшь?       — Д-да! Конечно, — вздрогнув от вопроса, произнёс Фурихата, отпуская перила моста и спеша к Акаши. — Прости, я редко вижу такое, я вообще не помню, когда в последний раз бывал в таких местах и… — взглянув на Акаши, Фурихата запнулся и не продолжил, чувствуя, как его щёки начинают сильно гореть.       — Почему ты замолчал?       — Тебе… не интересно же да? Прости, что так сильно волнуюсь и…       — Ты очень неуверен в себе, — произнёс Акаши, ступая дальше, слыша, как Фурихата пошёл следом, — ни о чём таком я даже не думал, обычно я смотрю в глаза человеку, когда слушаю его.       — Гм… А ты, ты часто бываешь в таких местах?       — Крайне редко. — Произнёс Акаши и добавил, становясь последним в очередь и тут же прекращая оставаться последним. Очередь уходила быстро, Акаши произнёс, когда заметил, что Фурихата не может решить, куда встать. — Подойди ближе, чтобы видели тебя в очереди вместе со мной.       — Д-да я… я лучше тут, я не.       — Фурихата.       Не ответив, Фурихата быстрее, чем требовалось, подошёл к Акаши, встав рядом, но не близко. И тут же, услышав вздох справа от себя, свёл брови в смущении, рука, схватив его за руку чуть выше локтя, притянула ближе.       — Действительно боишься».       — Фурихата Коки! — окрикнул его преподаватель, весь красный от злости. Все взгляды класса были обращены к нему, в том числе и взгляд Куроко, с тенью улыбки на губах.       Взглянув только теперь на преподавателя, Фурихата вжал голову в плечи, всё поняв в одно мгновение. Он ясно увидел, преподаватель звал его неоднократно, он уже давно отвлёкся от объяснения задания, одноклассники точно также, кто бы чем ни занимался, уже точно также отвлеклись от своих занятий и с любопытством смотрели на него, кто только взглядом и поворотом головы, кто развернувшись.       — Да, сенсей, — произнёс Фурихата довольно спокойно, пусть и тихо, он всё ещё чувствовал смущение от воспоминаний и не вполне пришёл в себя, чтобы всерьёз воспринять всю настоящую обстановку. — Вы меня звали?       Кто-то из класса усмехнулся, кто-то заулыбался с весёлой и понимающей улыбкой, взглянув на лицо преподавателя, очевидно проскрежетавшего зубами, желваки ходили на его лице. Он был зол, мел в его руке надломился.       — Ну… — начал преподаватель, сдерживаясь. — …можно и так сказать. Пару тройку раз я вас точно позвал, уважаемый Фурихата. Вы позволите мне поинтересоваться у вас, о чём вы таком думали, что даже не услышали меня?       — Это… Сенсей, теперь я вас услышал, — начал Фурихата, уходя от ответа. Кагами смотрел на Фурихату с откровенным любопытством, скалясь в смехе, — …вы можете… спросить меня. — Произнёс Коки, не сумев вовремя подобрать правильное слово и тут же, произнеся его, сообразив, насколько оно было неверно подобрано. Как только он договорил, то ясно предчувствовал, именно за него-то и уцепится преподаватель, в подтверждение его мысли преподаватель произнёс, повышая голос до крика.       — Ну уж раз вы мне позволили спросить вас, тогда… Эдакая наглость, от вас я не ожидал такого! То вы списываете на экзамене, то теперь не ставите ни во что, решительно ни во что не ставите преподавателя… Вон из класса!       Упоминание про списывание неприятно укололо его, но Фурихата, уже до того замученный размышлениями на эту тему, как и самим поведением преподавателя, ни в чём не разобравшимся, как и этим, воспринявшем всё как есть, без разбора, не стал ничего говорить в свою защиту, не произнёс ни слова. Обида вновь поднялась в нём и если бы Фурихата ответил хоть слово, оно не помогло бы ему, это Фурихата знал и видел наверняка. Лучшим решением он посчитал выполнить распоряжение преподавателя, и Коки, поднявшись, вышел из класса, под сопровождение злого взгляда преподавателя и удивлённые, насмешливые и сочувствующие взгляды одноклассников.       Выйдя из класса, Фурихата какое-то время стоял возле двери. Уйти в коридор или ещё куда, он не мог, из-за стёкол было бы прекрасно видно, а он по опыту других одноклассников знал, как не любили преподаватели, когда ученик в таких случаях куда-то уходил. Но и стоять на виду у класса он тоже не хотел, зная, преподаватель будет каждый раз обращать на него внимание, а значит — говорить о нём, да ещё с расчётом, чтобы он обязательно услышал, говорить разные обидные вещи, это он тоже знал наверняка и так точно стало бы, ведь преподаватель видел бы его. А значит, видя его раз за разом, он всякий раз вспоминал бы о нём, об инциденте. Вспоминал бы и свои ощущения, с пониманием своей воспитательной роли, думал бы, как ученик посмел так неуважительно отнестись и прочее — подпитывая свою ярость. Размыслив так, Фурихата отошёл от двери влево, где была стена, без стёкол. Облокотившись на неё спиной, Фурихата съехал вниз, садясь и размышляя над собой и ситуацией.       «Впервые в жизни меня выгоняют из класса», — без расстройства думал Коки, поражаясь собственному спокойствию и безразличию к данному, весьма неприятному, факту, — «…странно, почему-то я совсем… Не расстроен. Скорее всего… если анализировать… Наверное из-за того, что он совсем не разобрался в вопросе, просто воспринял на веру информацию, что я будто бы списывал. И это при том, что он ведёт у меня уже второй год и знает… Вот так взял и поверил, не анализируя. Возможно из-за этого… Из-за этого я и не чувствую за собой вины, потому как его поступок меня оправдывает… Для меня. Что он вот так всё воспринял на веру, поэтому мне и не стыдно перед ним и не жаль его, если бы он не сказал последнюю фразу, я наверняка чувствовал бы теперь вину, но он её произнёс и я ощущаю себя вполне в своём праве.       Интересно… Вот Акаши меня почти совсем не знает…» — размышлял Коки, садясь на пол полностью и чуть расставив колени для удобства, — «Нет. Он не знает, но он как будто всё настолько хорошо понимает, что… будто и знает. А-а-а» — взъерошив свои волосы руками, Коки пробормотал:       — Как странно и нескладно я говорю-ю, — «Просто он действительно хорошо понимает характер и оценивает адекватно. Он хладнокровный, в моментах насмешливый, очень настойчивый и уверенный, он… поражает меня своей полнотой характера. Кажется, что он уже сейчас знает всё, что ему нужно, без сомнений, новые для него вещи он делает уверенно, не сомневаясь. Вот как тогда, он говорил, был в парке впервые, но вёл себя так, словно бывает там чуть ли не каждый день.       Нет, он не лгал. Почему-то… я думаю,. Он не из тех, кто лжёт в глаза. Акаши… Он…»       — Он настолько поразительный… — пробормотал Коки, в ту же минуту, как к нему подошёл Куроко, закрыв за собой дверь класса.       — Куроко? А т-… Почему ты?.. — начал Фурихата, увидев Тецую, попутно сдвигаясь в бок, освобождая место для Куроко.       — А ты, вижу, не слышал. — Произнёс Куроко, глядя в глаза Фурихате. — А ведь сенсей говорил довольно громко.       — Я… Я думал… я не слушал, — произнёс Коки, отворачиваясь. Садясь, Куроко, в силу узости стены и предосторожности, вызванной нежеланием попасть под удар резко раскрытой двери, сел рядом с Фурихатой, касаясь своим плечом плеча Коки. Коки чуть повёл плечами, но не отодвинулся, не желая показывать, насколько тесный контакт был непривычен ему, если это было вне баскетбола, где случайные касания обычны. Он не хотел обижать Куроко, правда, если бы он решил задуматься над вопросом подробнее, то не смог бы ответить, возможно ли вообще обидеть его.       — Ты в последнее время как-то витаешь где-то, — произнёс Куроко, посмотрев Коки в глаза. — Как прошла встреча? Я так и не спросил тебя о ней.       — А… Гм… Куроко, — начал Фурихата вопрошающе.       — Что? Ты хочешь о чём-то спросить меня?       — Да… Как вообще так получилось, что мы встретились с ним?       — Произошло что-то неприятное? Акаши что-то сдела…       — Нет, нет! Что ты, совсем ничего такого, просто я не понимаю, как так вышло… Внезапная встреча…       — Хм. — Произнёс Куроко, замолчав. Фурихата очень волновался, что создаёт для Тецуи неудобную ситуацию и сильно корил себя за это мысленно, ему не нравилось само предположение доставлять ему дискомфорт, поэтому теперь он очень переживал из-за ситуации, не зная, насколько хорошо Куроко понимает это. — Если ты хочешь, чтобы я…       — Нет, Куроко, если тебе не хочется… Я не хочу заставлять тебя.       — Спасибо, Фури, — произнёс Куроко, взглянув на Фурихату.       «Почему ему так затруднительно мне ответить?» — думал Коки, отворачиваясь. «Ведь я имею право знать…» — чуть нахмурившись, думал Фурихата, опустив подбородок на колени. «Разве плохо, если я узнаю? Тогда почему… Что это такое может быть, почему меня позвал Акаши, и позвал ли, почему… Да не… Всё ли равно… Нет.       Мне хочется знать, может, тогда… спросить у Акаши. Почему бы не спросить у Акаши? Если здесь мне некомфортно доставлять Куроко неудобства, то там я в принципе не смогу сформулировать вопрос, он же наверняка будет смотреть на меня, а тогда я ничего не смогу…».       — Тебя тоже выгнали? — предположил Фурихата, взглянув на Куроко и тут же чуть отводя взгляд. Куроко всё это время смотрел прямо на него.       — Да.       — Почему? Ты же ведь… Как тебя могли выгнать, ведь…       — Я заступился за тебя, — произнёс Куроко, и продолжил, не комментируя удивлённого выражения Фурихаты, — это из-за этого с тобой говорил преподаватель по литературе и поэтому твой тест лежал на столе, да? Он решил, что ты списывал?       — Да… — сглотнув, Фурихата произнёс, — именно так он и решил.       — Почему он не спросил меня, я ведь сижу за тобой, и я бы увидел, если бы ты достал… Что? С чего он говорит, ты списывал?       — Я не…       — Я знаю. Ты не способен списывать, это мне известно, здесь я даже не сомневаюсь.       — Спасибо… Мне показалось, словно все учителя разом в это поверили. Несмотря ни на что, вот так сразу. Спасибо тебе, за твою поддержку, Куроко, — произнёс Фурихата, тепло взглянув на Тецую. — Спасибо. А Кагами наверное…       — Кагами не очень сообразительный, — произнёс Куроко, вызвав улыбку на лице Коки, — только в баскетболе у него дар анализа, а в остальном как-то не очень всё. — Закончил Куроко под тихий и удивлённый смех Фурихаты.       — Кагами был бы совсем не рад это услышать, — всё также смеясь, проговорил Фурихата, чувствуя себя значительно лучше. Друзья верили в него, а этого было достаточно. — Но всё равно надо ему объяснить.       — Кагами лучше не объяснять, просто веди себя как обычно и он не посчитает это проблемой.       Приглушённо смеясь, Фурихата ощущал себя очень странно. С одной стороны он был огорчён, что ему снова не сообщили, его начинала терзать эта мысль, а с другой, — ему стало так хорошо от слов Куроко, что и всё недовольство, какое бы оно ни было, уходило.       — Хорошо, что остался только один урок и мы пойдём на тренировку, — с удовольствием произнёс Коки, потянувшись. Взглянув на Фурихату, Куроко поднялся, протянул руку Коки, правильно поняв его потягивание, произнёс:       — Насколько я могу судить, встреча прошла хорошо, да? — почувствовав, как пальцы Коки дрогнули, Куроко улыбнулся уголками губ, в своей аккуратной манере, но комментировать не стал. — Это отлично, я рад, что всё прошло удачно. Вскоре прозвенит звонок и поговорить нам не дадут, но расскажи мне после, почему учитель посчитал тебя нечестным и что он при этом говорил. А я пойду, куплю себе в столовой своё, — Куроко не договорил, но Коки и без того понял, что Тецуя направился за ванильным молоком в коробочках, недавно завезённых. Пользуясь этой возможностью, Тецуя частенько теперь оставлял себе пару монет, чтобы купить в автомате напиток. И он не позвал его, вспомнив про удивительную особенность Куроко оставаться незаметным, а значит, неспособным теперь только больше разозлить преподавателя .              

***

      Разгорячённый и изрядно уставший после тренировки, Фурихата шёл домой, почти не размышляя. На тренировке, как и всегда, он выложился полностью, и сейчас в уме прикидывал только различные эпизоды из тренировки, всякий раз морщась, когда вспоминал неудачное ведение меча или случайное падение. Груз ответственности возрос, теперь он был семпаем для первогодок, а это означало, он должен быть способен не просто хорошо вести мяч, а быть примером в этом. Так, по крайней мере, полагалось. Он очень старался поспевать за своими товарищами и вполне естественно в таких условиях заключить, что никаких посторонних мыслей в его голове не возникало совершенно. Но оставался общий фон настроения, ощущения, которые очевидно говорили, сегодня тренировка была плодотворная и ему не за что было краснеть. Теперь он намеревался, как только придёт домой, конечно, после того, как переоденется, посмотреть пару видео на своём компьютере с игрой баскетболистов, в том числе и отдельную подборку видео с игрой разыгрывающих разных команд, которую он собирал в течении всего прошлого года и продолжал пополнять. Так он намеревался провести свой вечер, предварительно поужинав. После тренировок обычно очень хотелось есть, если только они не были выматывающие настолько, что хотелось лишь лечь.       Вот уже как два дня назад приехали домой их родители. Раскрыв молнию сумки, Фурихата нащупал внутри мобильный телефон, нажав на боковые кнопки раскладушки, он увидел на наружном экране время и сообразил, что сейчас дома либо никого нет, либо один только брат. «Ну это всё, конечно, не считая Куроя. Ах, да-а. Сейчас и с ним разминка, пойдём гулять, не хотелось бы, на самом деле… Но я понимаю, ему необходимы прогулки». Размышляя на будничные темы, Фурихата теперь уже совсем не возвращался мыслями к предмету его недавних измышлений, он столько думал над тем, каким увидел его Куроко и как объяснил это себе, что устал всякий раз припоминать различные мелочи, подробности, которые могли бы оказать влияние на восприятие ситуации Куроко. Да, он был сильно недоволен, что не спросил этого у Куроко, не прояснил, совершенно забыв. А о преподавателе он не думал вовсе, он, конечно, уважал его, даже чуть побаивался из-за присущей ему суровой серьёзности, но относился с интересом и вниманием. Но так было раньше, а теперь… Он действительно не мог понять, да теперь и не пытался. Как бы то ни было, для себя он уже решил, что тест перепишет, а если потребуется, ответит его устно. Жаль было только времени, которое он непременно потеряет на дополнительных занятиях для неуспевающих, время, теперь особенно ценное, в силу ненужного ему репетиторства, занимающего его свободные часы и…       «Интересно, а у Акаши случались такие трудности? Ведь недопонимания возможны со всеми и… Но Акаши не все». — Резко оборвал себя Коки, но тут же переменил предмет размышлений, увидев автомат с напитками по пути домой и конечно же сразу сцепив взглядом этикетку любимого чая, — «О, куплю по пути себе чай, после тренировки самое то. Конечно, хотелось бы чего-нибудь холодного, но вкус моего чая слишком приятный, чтобы не купить его. Так… У меня должны быть с собой», — думал Фурихата, подходя к автомату и на ходу выбирая монеты из наружного кармана сумки, ближе к телу и, нащупав нужную сумму, стал вкладывать монеты в автомат, покупая сразу два чая. Сначала один, после — второй. Нагнувшись за вторым он произнёс, размышляющее:       — Хм. А если… Мне хватит? — Посчитав деньги в сумке, Коки положительно заключил, что хватит и стал вкладывать остальные монеты в автомат, — так, Акира любит крепкий кофе, кажется… вот этот. Отлично, — забирая ещё один напиток, Коки снова поднялся, — папа говорил, что соскучился по сокам, а здесь как раз есть несколько на выбор, так. Вот этот возьмём. Ну, а мама такое не любит, — с улыбкой произнёс Коки, складывая всё в сумке, оставив только один свой горячий чай в руках. Раскрутив наскоро тугую крышку пластиковой бутылки, действительно даже чуть обжигающей руки, он стал пить, — несмотря на прошедшую тренировку, несмотря на всю жару майских дней, он всё равно испытывал удовольствие теперь, наслаждаясь вкусом.       «Как бы то ни было, а день всё равно выдался отличным. Здорово, что в моей жизни есть баскетбол, как бы я себя чувствовал теперь, если бы… его не было» — додумал Коки свою мысль, запрокинув голову вверх. «Ладно. Пора идти. Почему-то мне кажется», — думал Коки, ступая на первую ступень лестницы, ведущей на этаж его квартиры, — «…что преподаватель обязательно постарается выбрать самый неудобный для меня день, для сдачи теста. Нужно постоянно освежать знания по всем заданиям. А я молодец…» — тепло думал Коки, проворачивая ключ в замке, — «Не ожидал, что настолько хорошо напишу тест. Да, я готовился, но как часто бывало, что вот я знаю, а балл ниже, чем мне думалось. А здесь… Очень приятно, жаль, что сейчас я не могу сообщить родителям о результате теста».       — Я дома-а, — протянул Коки, становясь на порожке. Он был готов выйти тут же на прогулку с Куроем, поэтому и не спешил снимать обувь, но отец, вышедший ему навстречу, произнёс:       — Коки… ты так поздно стал возвращаться, — проговорил отец, нагинаясь за тапками сына.       — Пап, погоди, я ведь ещё должен с Куроем погулять.       — А, это нет, не должен, Акира с ним гуляет, он с Итиро решили прогуляться с Куроем вместе, так что разувайся, чего зря в коридоре стоять.       — А. А мама? — произнёс Коки, разуваясь.       — Задерживается на работе. Ты поделай уроки и отдохни, а я дождусь её, — произнёс отец уже из гостиной.       Поставив свою обувь на место, и переобувшись в домашние тапки, Коки прошёл в квартиру, следуя за отцом. — Пап, как прошёл твой день?       — Неплохо, очень неплохо. Мне вообще с работой повезло, Коки, — произнёс отец, счищая кожуру с яблок, рядом лежали точно такие же белые яблоки без кожуры, которые, — Коки знал, — отец обязательно порежет на дольки и разложит на тарелке. — Некоторых работников и на Золотой неделе не отпускают в поездки, а мы смогли воспользоваться нашей возможностью.       — По идее же обязаны отпускать, разве нет? — произнёс Коки, на ходу снимая школьную форму. — Пап, я сейчас схожу, переоденусь и помогу тебе.       — С чем? — с улыбкой произнёс отец Коки, продолжая чистить яблоки, — думаешь, я не способен справиться с чисткой фруктов?       — Конечно я о друго-ом, — протянул Коки, скрываясь за дверью ванной. Он всегда сначала мыл руки, а потом уже принимался за что бы то ни было. Вымыв их, Коки прошаркал тапками до своей комнаты. Всё оставалось лежать на своих местах — да, с недавних пор он стал перепроверять обстановку своей комнаты, как и наличие всех вещей, связанных с баскетболом: статуэтки мячей, баскетболистов, фотографии, плакат на стене, возле шкафа и прочие некоторые вещи. Опустив сумку возле стола, Коки стал искать в комоде просторную домашнюю одежду, как раз вчера им постиранную.       — Ты сейчас переоденешься и так и останешься в комнате или к папе всё-таки выйдешь? — из гостиной громко произнёс Фурихата Тсутому, даже издалека были слышны тёплые интонации его речи. Тсутому, в первую очередь разрезав яблоко пополам, стал кончиком ножа вырезать сердцевину, избавляя фрукт от косточек и жёстких тканей. — Как прошёл твой день в школе? — проговорил отец чуть тише, и тут же добавил, — надеюсь, тебе не неловко отвечать мне на этот вопрос?       — Хмм? — только-только надев серые домашние штаны, и закрыв за собой дверь, произнёс Коки, держа в руке книгу и телефон. — Почему? — усевшись рядом с отцом и подобрав под себя ноги, Коки раскрыл книгу на странице с заложенной закладкой.       — Ну, знаешь, на работе сегодня обсуждали… Сын моего друга, ну, ты помнишь, ты всё его фамилию забывал, а имя помнишь.       — А, Джуничи, — произнёс Коки чуть смущённо. Неловко было называть взрослого человека по имени. — Напомни мне его фамилию, я запишу себе в телефоне, — проговорил Коки приглушённо, раскрывая телефон.       — Да зачем, — говорил Тсутому, вычищая сердцевину последнего яблока. — Я ему однажды рассказывал об этом, Джуничи очень был доволен, сказал, его мало кто по имени зовёт, а имя своё ему слышать приятно, так что пусть будет, как есть.       — Вот как, — произнёс Коки с тёплой широкой улыбкой, — тогда хорошо. А что с его сыном, пап?       — Сын Джуничи чуть постарше тебя, на год. Что-то у него там не заладилось с учителем, с отметками, но молчал, ничего не говорил и когда Джуничи узнал об этом от учителя, то мягко, ну, знаешь, не в его характере спрашивать грубо, начал выспрашивать сына, что там, да как. Как дни в школе проходят, как общение с одноклассниками. Так тот рассвирепел, очень разозлился, — это я тебе передаю слова Джуничи, ты не подумай, сам-то я не видел.       Коки кивнул, показывая, что он и без пояснения понял всё именно так, отец продолжал. — Ну и давай на него надвигаться с кулаками.       — С кулаками?! — вздрогнув, воскликнул Коки, захлопнув крышку телефона, — как это?!       — С этого наш разговор и начался… Знаешь, офис, а здесь сотрудник с кровоподтёком на лице. Попросили либо маску надеть, либо уйти, взять выходной. Но у нас это не поощряется, так что в маске ходит.       — Так он действительно его ударил? — поражённо проговорил Коки, — вот так и ударил, за вопрос?       — Джуничи не знает, за что именно, сын как ударил его, так и заперся в своей комнате. А утром ушёл раньше времени. Не знаю, как там теперь, надо будет поговорить с ним вечером. Он очень расстроен, винит себя, что без матери сын воспитывался и прочее в таком роде.       — Это не показатель! — воскликнул Коки, даже чуть приподнимаясь, — я тоже знаю одного, его мама умерла, когда он был ещё в младшей школе и, тем не менее, он вырос в замечательного человека, он поразителен, он… — Коки не договорил. В одно мгновение в голове мелькнул образ Акаши, его пугающие глаза разного цвета и фраза, «никогда не причинит вреда» не сорвалась с его губ. Он вспомнил, как Акаши произнёс однажды, что не пощадит даже своих родителей, если те встанут на его пути, — и замолчал.       Но отец не заметил его запинки, продолжая: — Конечно, я тоже считаю, это не может быть единственным фактором. Здесь же всё очень… условно, нет, не так, индивидуально. На кого-то повлияет, на кого-то — нет, все мы разные, но однозначно можно сказать, что наличие или отсутствие одного родителя не обязательно каким-то разительным образом сказывается на ребёнке.       «Акаши… Он действительно во многих моментах довольно жёсткий. Если не сказать, жестокий. Почему я забыл об этом? Нет, погоди, дело ведь не в этом… У него две сути, две личности, одна из которых и является. Разве это проблема?       Но сейчас, если представить… Как я могу общаться с человеком, для которого жизни других людей имеют смысл только если они помогают ему побеждать, достигать своих целей? И если я общаюсь с одним… Разве я не оказываю таким образом одобрение действий второго? Погоди, Коки, о чём ты говоришь? Ну и вообще, кто ж сказал, что вы встретитесь снова? Это же просто такое… быть может, я просто подвернулся под руку, может и не было никакого интереса с его стороны. Даже скорее всего, какой интерес, конечно, это случайность. Просто так получилось, это ничего… Такое, просто… И я не могу сказать, что познакомился с обоими. Впрочем, нет, могу, знакомство было, но неделю назад я общался только с одним. Хотя… если подумать, моментами мне казалось, словно я говорю с обоими.       Не смотря на это, почему я так восхищаюсь им? Притом восхищаюсь обоими? Почему я восхищаюсь таким жестоким человеком, который чуть не пронзил Кагами ножницами, который унижает людей, сводя их только до полезности и не более того, который изначально ставит себя выше…       А ты, что же, считаешь себя равным ему?» — подумал Коки и замотал головой.       — Что такое, Коки? Это же я так, просто пример, ты не подумай…       — Да нет, всё в порядке, пап. — «Конечно я не равен ему. Так было изначально, вы даже разберите по составляющим мою фамилию и его. Мы изначально находимся на совершенно разных уровнях».       — Хорошо, но я всё же больше не буду приводить таких жутких примеров, надеюсь, всё наладится у них, всё же семья…       «Я даже не имею права с ним находиться. Надо же, что я о себе возомнил от одной нашей встречи, я уже даже начал думать, что могу с ним встретиться снова и даже помыслил себе, что мы иногда будем общаться. Какой же я… Спустись уже,. как говорит Акаши — «знай своё место», ты слишком много о себе возомнил, Коки».       — Знаешь, пап, я, наверное, пойду, поделаю пока домашнее.       — А ужинать? Или, как и я, дождёшься маму?       — Да… Я дождусь маму. — Произнёс Коки, улыбнувшись без особого желания улыбаться.       — На, — протянул ему отец дольку яблока, — не перебьёшь аппетит, мама придёт где-нибудь ещё только через час, да и лучше есть их, пока свежие, к приходу мамы они потускнеют и не будут так красивы, — с тёплой улыбкой проговорил отец и Коки, улыбнувшись в ответ, проговорил в том же тоне, принимая дольку яблока:       — Верно. — Надкусив фрукт, он без удовольствия стал жевать его, погружаясь в свои мысли сильнее. «Он не должен тратить время на такого, как я. Конечно, он сам решает, как ему проводить время, но это может вызвать неприятности… Если его отец узнал бы, что он проводит время со мной, даже близко не по школьным вопросам, даже близко не его круга общения… Пусть сам Акаши не против, если предположить такое, да? Он же… не одобрит. Он вредит себе, общаясь со мной». — Нахмурившись, Коки сглотнул яблочную мякоть и тут же, садясь за свой письменный стол, отложил остаток в сторону.       «Я не хотел бы вредить ему… Я не хочу, чтобы у него из-за меня были неприятности.       А разве могу я причинить их ему?       Почему я так расстроился из-за этой мысли? Я же не накручиваю себя, всё здраво и вполне себе оправданно.       А не решаешь ли ты за Акаши, с кем ему общаться, а с кем — нет?       Но ведь я ради его блага, чтобы ему не доставлять дискомфорт…       Ну да, его отец, обучая его и заполняя всё его время всевозможными занятиями, тоже, вполне вероятно, думал именно так. Ради его блага. А Акаши от этого…» — вздохнув и уткнувшись лицом в свои руки, согнутые в локтях и сложенные друг на друга, он нахмурился. Под его руками лежала книга, с так и не начатой главой, лежал телефон. Раскрыв раскладушку, Коки прощёлкал список контактов, нажимая на контакт «Куроко Тецуя».       «И что ты ему напишешь? Всё равно он пока не хочет отвечать на твой вопрос» — подумал Коки, нажав на красную трубку, выходя из меню.       — Отец, мы дома! — донеслось из коридора. «Мы?» — подумал Коки и тут же услышал точно такой же вопрос, но озвученный.       — Кто мы? — произнёс Тсутому, приподнимаясь. — Ты с мамой?       — Нет, я с Итиро, отец. Он ненадолго побудет с нами, ты не против? Через полчаса выйдет от нас, ему надо будет на поезд.       — Хорошо, Акира, — произнёс Тсутому, за пару мгновений испытав два чувства — расстройства и радости. Он приехал всего только пару дней назад, и ему совсем не хотелось, чтобы их семейный быт нарушал кто-то посторонний. Так и не восприняв Итиро, он не мог заставить себя принять его характер. Жена считала, что это он от своей ложной подозрительности, совершенно неуместной и Итиро, пусть и со странным юмором, вполне себе обычный японец. Однако, всё же, Итиро поднялся, почищенные и нарезанные им дольками яблоки, лежали на тарелке, на столе в гостиной, возле дивана. Поздоровавшись с сыном и его другом, он прошёл к комнате Коки, постучал в приоткрытую дверь.       — Сына, к тебе можно?       — Конечно, пап! — воскликнул Коки, прибирая на столе и спешно засовывая надкушенную дольку яблока себе в рот. — Ты, — шамкая и жуя, говорил Коки, когда папа в пару шагов пересёк его небольшую комнату и лёг на постель, — будешь читать?       Это было обычно, вот если бы отец сел на кровать, тогда это означало бы, что предстоит какой-то разговор, а так Коки предполагал самый возможный теперь вариант, впрочем, он уже озвучил его.       — Можешь дать мне мою книжку, Коки? Я её где-то у тебя в прошлый раз оставил.       — Конечно… сейчас… — произнёс Коки, поднимаясь. Прямо за его спиной находилась книжная полка от пола и до потолка, сплошь заставленная разными книгами, преимущественно художественными. Так… Вот, нашёл. Хм, закладка выпала…       — Не выпала, это я убрал. Мне твоя понравилась, с баскетболистом, красивая такая, я её на работу унёс.       — Вот оно что! — произнёс Коки, засмеявшись. — Это мне друг подарил, — довольно проговорил Фурихата, добавив, — а я думал, где она.       — Ну дак, — весело начал отец, принимая книгу, — надо знать, что твоему отцу тоже нравятся разные красивые вещи. Очень красочная, такое ещё движение красиво прорисованное, глаза горят, а лица не видно. Красивый рисунок. А кто подарил?       — Куроко. У него был набор закладок с разными баскетболистами, он мне решил подарить эту. Ну, помнишь Куроко? Я говорил тебе о нём, именно к нему я ходил на День Рождения, вскоре после праздников.       — А, помню-помню, у тебя фотография была с вами со всеми, кстати, где она? Она у тебя была на столе.       — Это… — Запнулся Коки, не зная, как ответить. В тот день, когда он вечером приехал от Акаши, его день всеми силами постарался испортить Акира и ему это вполне удалось. Акира разозлился, не обнаружив своего брата в комнате и увидев одну только записку с указанием о нахождении его брата в Киото. Заглянув в холодильник, в микроволновку и перепроверив стол, он также не увидел и приготовленного завтрака, кофе не был заварен. В тот день он настолько был взбешён, что не отправился на встречу, а дождался Коки, с каждой минутой всё сильнее и сильнее распаляя себя, свою ярость и наконец, встретив Фурихату, он схватил его за майку, тут же пригвождая брата к стене. Довольное и даже радостное выражение лица тут же сменилось удивлением, Коки был совершенно не готов к подобному приветствию, как и к гневной тираде, последовавшей следом, снова с упоминанием баскетбола как объяснения всех изменений в Коки. Наконец, обвинив во всём баскетбол, Акира твёрдым шагом проследовал до комнаты Фурихаты, спешно разувавшегося в коридоре.Коки предчувствовал и действительно, он добежал до брата как раз в тот момент, когда Акира схватил фотографию. Всё произошло стихийно, единственное, о чём Коки думал тогда, так это о самом эффективном способе забрать из рук брата дорогую ему фотографию. Не зная, что сделает в гневе его брат с нею, но предчувствуя — оставлять её в руках у него — затея крайне неудачная, Коки, рассчитав наперёд действия, решил поступить самым целесообразным образом.Он ударил брата в рёбра пальцами прямой ладони, тут же вырывая фотографию из разжатых рук. От резкой и неожиданной боли Акира выронил рамку, что и требовалось Коки. Удерживая её в руке, он прижал к себе рамку, чуть согнувшись, готовый получить ответную реакцию.       Он был удивлён, когда реакции не последовало. Удивлённый, брат вышел, одарив Коки взглядом удивления и разочарования. В тот вечер они больше не разговаривали, а Коки, спрятав фотографию подальше, более её на столе не держал, серьёзно опасаясь за сохранность фотографии.       Ничего этого сообщать отцу Коки не стал. Поднимаясь из-за стола, чтобы достать учебники из сумки, он произнёс лишь, — Я чуть не смахнул её рукой, вернее, я смахнул, но вовремя схватил, она не разбилась, но… Я подумал, мало ли, вдруг в следующий раз мне не удастся её поймать или что подобное… Поэтому я убрал её.       Отец не мог увидеть его лица, Коки стал к нему спиной. — Ясно, ну что же, жаль конечно. А может место на полке освободить и перенести часть книг на стеллаж в гостиную? Жаль же, если такой замечательный снимок будет просто лежать где-то. Хм, а если хочешь, можем поставить его в гостиной! А что, фотография твоих друзей, почему бы нет, а, Коки? Я уверен, маме эта идея понравится.       «Только вот брату не очень». — Нет, думаю, не стоит… Мне приятно, что она здесь. Знаешь… Часть меня.       — Понимаю, — произнёс отец, листая книгу до нужной страницы, — хорошо бы, чтобы вы продолжили общаться и после выпуска. К сожалению, я не могу похвастаться наличием у себя друзей со школы, чтобы мы и по сей день дружили. После выпуска больше не встречались. Но! Вот у твоего брата с этим гораздо лучше! До сих пор общаются.       — Это верно… — произнёс Коки, раскладывая учебники на столе. — Пап.       — Что? — произнёс Тсутому, развернувшись. Он наконец нашёл нужную страницу и собирался продолжить чтение, — что, Коки?       — Я тут книгу читал… на днях. Там герои, два знакомых, принадлежат к разным классам.       Отец слушал внимательно, устремив взгляд в бок, представляя.       — Один, как часто пишут в историях, очень богат, известен, принадлежит к знаменитому дому, который пользуется влиянием, авторитетом, ну и прочее.       — Угу, я уловил. Известный ход.       — Вот, а второй…       — Я догадался. Беден, не знатен, влияния не имеет, сам по себе прост и, в общем-то, живёт самой простой, обыденной жизнью.       — Да. — Улыбнулся Коки. — Всё верно.       — Угу. И что? Может ли быть дружба между ними?       — Да.       Вздохнув, Фурихата Тсутому задумался. — М-м-м… Знаешь… В книге, в книге — возможно. Там, разные стечения обстоятельств и так далее, общественное признание, быт богатого неожиданным образом воспринимает бедного. Но вот в реальности… Есть выражение, «деньги стремятся к деньгам», понимаешь? И «деньги делают деньги». Богатые, авторитетные люди не заинтересованы в преуменьшении своего капитала и обычно стремятся его приумножить. Богатые друзья и так далее. Но вот если для души знакомство… Но даже здесь трудность. Очень сложно людям преодолеть ощущение колоссальной разницы между собой. Часто рождается зависть…       — Нет! Герой этой книги совсем не…       — Да, да, я понял. Я уловил, каким должен быть герой этой повести. Или роман?       — Даже не знаю… Я читаю в электронном варианте, а там сложно оценить, сколько страниц. Я не посмотрел, честно говоря, я обычно не смотрю у бумажных книг количество страниц, наощупь чувствую, по размеру шрифта и расстоянию между строк вычисляю…       — Хм. А почему не приобретёшь в бумажном варианте? Дорогая?       — Я пока не думал…       — Есть хороший книжный магазин, знаешь, я тебя свожу.       — Па-ап.       — Ах, да. Про героев. На чём я остановился?       — Ты говорил о возможности зарождения зависти бедного к богатому.       — Нет, я не конкретизировал.       — Но разве может богатый завидовать бедному? — поразился Коки, разворачиваясь к отцу.       — Конечно. Ты представляешь, что значит поддерживать статус? Это же постоянная работа над собой, шлифовка окружения, забота о многочисленных делах, да и ты представь себе, для скольких людей это место лакомое, сколько людей желает заполучить его. Ему необходимо постоянно поддерживать свой статус и это притом, что он не Император, понимаешь? Ну, я про Императоров прошлых времён, понятно, говорю, сейчас-то Император у нас… не имеет прежних полномочий. Да, у этого богатого человека связи, но и он скован, и он не всесилен и у него есть уязвимости. Он, конечно, может очень много, гораздо больше, нежели обычный, рядовой гражданин, как вот этот герой книги, второй, однако и ему необходима поддержка.       — Поддержка? О чём ты, какая поддержка…       — Вот вокруг тебя всегда люди исключительно расчётливые, знающие всему цену, выверяющие каждое своё слово и точно подбирающие манеру речи, окружение, выражения собственных лиц. И это нормально, иные в таких обществах не задерживаются, иные в них не могут войти, если они только добры и более ничего. То есть не имеют корыстных интересов, интриг. Необходимо уметь держать лицо, сохранять характер. Сильные эмоции, а уж тем более реальные, недопустимы. Ты не должен быть слишком холоден — отпугнёшь, ты не должен быть слишком искренен — тебя растопчут. Соблюдаешь постоянную внимательность, ты всегда сосредоточен и вот это — данность известного, богатого человека. Как ты думаешь, случается ли среди них, вот таких людей, встретить себе близкого душой человека? Открытого, без корысти? И не завистливого, это мы уже отметили. Понимаешь…       — Я… понял. Но разве смогут они общаться, если например они не взрослые, а дети. Ну, не глава какого-нибудь влиятельного дома, а его сын.       — Произведение о детях?       — Ну… эм, это уже так, это уже мне просто интересно, — произнёс Коки, пряча глаза. Ему до жути было стыдно лгать теперь отцу, но сообщить ему истинное положение дел Фурихата не мог. Он и сам не знал, каково оно было, но хотелось получить совет, разъяснение. Иное, отличное от его собственного, мнение.       — Понимаешь… вот если размышлять серьёзно… Это люди разного воспитания, у них разительно отличается круг общения и скорее всего, их интересы тоже значительно отличаются. Более того, у них и вкусы формируются совершенно по-разному. В музыке, в литературе, в кино, во взглядах на занятия, увлечения, и, конечно же, домашний обиход. У богатого наверняка должен быть в доме обслуживающий персонал. А иначе никак, понимаешь? В принципе невозможно, богатым людям некогда заниматься детьми и домашними делами. У них работа и она настолько поглощает всё их время, что остаётся время только на бытовые потребности, я говорю о еде и сне. И то — урывками. Богатые люди редко когда свободны, обычно они постоянно в работе. И вот, дети. Положим, богатый ребёнок, априори являющийся наследником фамилии, познакомился с бедным. Это запросто, даже если он будет ходить в частную школу, время от времени ему нужно будет бывать в обществе. Это же современный мир?       — Угу, — глухо произнёс Коки, продолжая слушать.       — Положим, они друг другу понравились. А дальше как? Общение, конечно, возможно. Но есть нюансы. Например, богатый купит что-нибудь бедному. Как тот это воспримет? Он может воспринять нормально, как обычный дружеский жест, а может посчитать за жалость, подачку, указание на место. Но если он всё время будет платить, богатый может предположить, что с ним общаются только из-за денег. Невероятно много трудностей, но всё же, — Коки внимательно взглянул на отца, который, рассуждая, часто отводил взгляд от него, совершенно не замечая особого интереса сына, — здесь проще, чем если бы речь шла о девушке и парне, между которыми романтика. Там, конечно, всё очень печально и дело может быть даже не в родителях.       — Не, это же только друзья, зачем про это…       — Так… Рассуждаю. Тема-то любопытная, но если автор стремится быть реалистичным, всё заканчивается плохо. Ну, не как хотелось бы. Поэтому лично я не люблю такие сюжеты, ты же знаешь, я довольно сентиментальный человек. — Произнёс Тсутому, тихо засмеявшись. — Поэтому я даже не буду спрашивать у тебя, что это за книга. Я, — произнес он, отвернувшись к книге, — не люблю, когда всё грустно заканчивается.       — То есть… — произнёс Коки, взглянув на отца, — общение между ними всё-таки возможно?       — Их круг общения очень разный. Если они смогут выдержать эту колоссальную разницу, тогда конечно. Но это исключение из правил. Обычно нет.       — Хмм…       — Всё, Коки, я хочу погрузиться в книгу.       — Конечно, пап. — Раскрыв свою тетрадь, Коки внимательнее всмотрелся в содержимое, думая совершенно о другом. «Может быть я зря себя так растравливаю. Он ведь с тех пор не писал мне, а я понятия не имею, как он отреагировал на нашу встречу и как воспринял её.       В любом случае… Я очень благодарен ему за тот день. Только обращение к событиям нашей встречи позволило мне продержаться, не сильно расстраиваясь из-за действий брата и странных событий в школе».              

***

             — Господин, — произнёс дворецкий семьи Акаши, обращаясь к закрытой двери. Не услышав ответа, он постучал снова. — Господин Акаши.       — Что? — произнёс Сейджуро, поднявшись на второй этаж.       — А, господин. Вы были не здесь.       — Так что? — растрепанные влажные волосы Акаши и чёрное домашнее кимоно на нём, ясно свидетельствовали о его недавнем местонахождении.       — Ваш отец поручил мне уведомить вас, что завтра вы в школу не пойдёте.       — Хм. Пройдёмте внутрь, поговорим уже внутри. — Произнёс Акаши, открывая двойные двери в свои комнаты. Входящий в комнату в первую очередь наблюдал строгую рабочую обстановку помещения, предназначенного для занятий, работы. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами, сплошь заставленные, высокие, от пола и до потолка. Пол, устланный красным ковром, хорошо сочетался с чёрно-серым покрытием пола, отблёскивающим от чистоты. Окна, как и всегда в вечернее время, были зашторены. Казалось, это помещение принадлежит взрослому человеку с высоким статусом и только лишь школьная сумка, прислоненная к столу, ясно свидетельствовала о другом. Жестом руки предложив дворецкому сесть в кресла, Акаши проследовал к столу. Захлопнул открытые им ранее учебники, сложил их в сторону. Он собрался было сесть, но после краткого размышления, решил своего положения не менять.       — Говорите.       — Ваш отец сказал, что завтра вы должны будете отправиться вместе с ним на встречу. Она состоится в Токио и будет идти несколько часов. Однако вы посетите несколько разных компаний, поэтому ваше пребывание в Токио продлится дольше.       — Во сколько вылетаем обратно? Я собираюсь успеть на тренировку.       — Господин. Ваш отец сказал, что вы там пробудете не менее двух дней. В Токио находится целый ряд крупнейших компаний, и ваш отец намерен переговорить с некоторыми из их руководителей, в том числе собирался представить вас.       — Ясно.       — Мне ещё было поручено сообщить вам время. Вам необходимо быть готовым через тридцать минут, водитель довезёт вас до станции. Ваш отец подъедет на станцию со своим водителем, позднее. Он сейчас на работе. И, — произнёс дворецкий, вынимая билет на синкансен из кармана пиджака, — ваш билет, на восемь часов восемнадцать минут.       — Синкансен?       — Да, ваш отец сказал, необходимо прибыть в Токио как можно раньше, а поездом быстрее всего. Быстрее самолёта на целый час.       — Что ж. Хорошо. Но не поздновато ли вы сообщили мне об этом?       — Прошу прощения, — произнёс дворецкий, поклонившись, — я сообщил вам сразу, как мне стало известно об этом от вашего отца.       «Как всегда, в самый последний момент».       «Успокойся. Это наш отец». «Как будто для меня этот факт имеет значение. Он не считается с моими собственными планами, лично я собирался провести этот день иначе».       «Надо же. Я думал, ты будешь рад возможности, ты так часто мне сегодня напоминал об…».       «Не думай, будто бы я забыл. Я смог бы реализовать свою цель и без его жеста. Впрочем, я выигрываю в любой ситуации. Собирайся. Завтра я увижусь с ним».       — Ясно. Я вызову вас сразу, как буду готов.       Уловив тон окончания разговора, слуга поклонился и вышел из комнаты, оставив Акаши наедине с собой. «Нет, увижусь с ним только я. Я уверен, ты всё испортишь».       Голос в глубине засмеялся, надменно и насмешливо. «У нас разные взгляды на понятие «испорченность», Сейджуро».       «Ты понимаешь, о чём я», — находясь в своей спальне, Акаши подошёл к шкафу, встроенному в стену, раздвинул его двери, вынимая из шкафа свой чёрный костюм с красной рубашкой и чёрным галстуком.       «Нет, на такие мероприятия полагается белая рубашка. Но красная выглядит гораздо лучше».       «Я и без тебя знаю об этом». Развязав пояс кимоно, Акаши снял с себя домашнюю одежду, положив её на кровать и следом принялся надевать чёрные носки, вынутые им из комода ранее. «Уверен, он будет удивлён, когда я наберу ему».       Надев брюки и закрепив их на талии тонким чёрным ремнём с блестящей бляшкой, Акаши ещё раз проверил свой вид в целом, заправил рубашку в брюки, повернулся, оглядывая общий вид. Наконец, надел пиджак. Застёгивая пуговицы пиджака, он произнёс, мысленно, с оттенком недовольства, скрывающей угрозу. «Не появляйся завтра, когда мы встретимся с ним».       «В том-то и дело. Всякий раз ты говоришь «мы» встретимся, не замечая, что я каждый раз говорю только о себе. Не думаешь ли ты, будто бы я так говорю, без какого-либо смысла?»       Нажав кнопку вызова дворецкого, Акаши подошел к своей сумке. Сумка, которую он брал в прошлый раз, не подходила к костюму, и он отказался от неё, выбрав чёрный портфель. Складывая своё кимоно в шкаф, Акаши услышал звук шагов дворецкого и, задвинув створки шкафа, ещё раз мельком оглядев своё отражение в зеркале, взял портфель и направился к выходу из комнаты. Дворецкий ждал его возле кресел. Они были чуть примяты и Акаши тут же догадался о занятии слуги до того момента, как Акаши вышел. Ощущения личности, находившейся в глубине, внушали ему чувство недовольства, однако сам он ничего подобного не ощущал.       — Машина уже готова?       — Да, Господин, прошу вас, — произнёс он, пряча глаза. Взгляд сына Масаоми Акаши обо всём сказал ему и он, чувствуя тень стыда за свою слабость, не смел посмотреть в глаза наследнику семьи.       «Правильно» — со злобой произнёс голос, который Акаши старался не слушать, — «не смей даже разворачиваться ко мне. Думаешь, ты имеешь право смотреть мне в глаза, если являешься слугой дома Акаши? Ты слишком высоко себя оценил».       «Вот оно что. Теперь я понимаю, почему после матча, все слуги смотрели на меня в таком потрясении. Как воспринимали мои ответы и мои реакции».       «Они и не должны рассчитывать на иное обращение. Знаешь, ты говоришь так, будто бы не слышал, как я это говорил».       «Мне удавалось не слышать тебя раньше куда лучше, чем сейчас. Эта возможность — единственное, о чём мне иногда приходится сожалеть в нынешнем состоянии»       Чёрный автомобиль стоял у ворот поместья, дворецкий следовал за господином вплоть до того момента, как они подошли к машине. Когда они оказались ближе, он ускорил шаг, оказываясь впереди, чтобы открыть дверь в салон автомобиля. В поклоне он отворил дверь, так и оставшись, пока Акаши не сел в машину, и только после этого захлопнул дверь. Машина тут же тронулась с места, шума двигателя почти не было слышно.       — Господин Акаши, вам нужно что-нибудь? Я могу включить музыку, если хотите.       «Закрой свой рот и оставь меня в тишине».       — Ты можешь включить любую музыку, которая тебе нравится, — произнёс Акаши, внутренне улыбнувшись. Голос произнёс, неприятно задетый усмешкой.       «Действуешь на зло мне?» — и добавил мрачно, скрывая свои мысли от превалирующего сознания. — «Тебе дорого обойдётся подобное поведение».