Neons

       Неоны украшали его мир. Они приоткрывали ему Токио по-новому, снимали пелену вязкой серости, подобно резкому всплеску красок.       Кенсу задрожал от привычной прохлады и зябко встряхнул плечами. Неоны предвещали веселую и интересную ночь, но не для До Кенсу. Полы его черного кашемирового пальто взметнулись, когда ветер ударил в лицо. Он даже не припоминал, когда успел купить его. Одежда явно была не его. Но тем лучше, возможно, он сможет найти для себя что-то новое. Призрак мечты о новой жизни подтолкнули его вперед. Тихо. Даже машин нет. Город накрыл вакуум, не было слышно даже голосов. Токио вымер. Но почему-то его это не удивило. Казалось, будто кто-то резко снял трафаретную маску с наложенного образа реальности.       Кенсу огляделся — маленькие улочки и магазинчики всё так же были открытыми, но ни хозяев, ни посетителей, ни пьяниц — никого не было, будто все сбежали в спешке, бросив вещи на месте. Легкий ветер разметал мусорные листы и упаковки от еды по закоулкам. Парень вышел на дорогу и на всякий случай проверил небо, беспроглядное как яма. На секунду ему показалось, что он на съемочной площадке моделированной версии японской столицы.       Он нащупал в кармане пальто знакомую пачку сигарет. Закурил. Отлично. Но он даже не помнил, как вышел в город. Кенсу затянулся и расслабленно выдохнул. Да какая разница?        Ноги понесли его дальше от того места, где он оказался. Словно резко зажженный свет, Кенсу просто включился на положенном месте и вот он напротив торгового центра, полыхающего рекламными вывесками и иероглифами. Город с неба до земли исписан словами, будто красочная книжка с картинками и хаотично расписанная надписями. Словно пытается запутать и спрятать нечто важное. Но важное для кого? Для него? А искал ли он здесь что-то?       Кенсу бессмысленно гуляет туда-сюда, изредка останавливаясь, устремляя взгляд на небо — оно вдруг стало отражением города — ярким неоновым. Улыбка трогает его лицо, и он больше не двигается.       В груди нарастает кашель, и противный привкус табака скапливается на языке. Кенсу помнил, когда впервые попробовал сигарету. Он тогда сидел на кухне. Рядом на стуле сидел Сехун и курил. Дым тихо обволакивал, невидимо сближая. Внутри Кенсу была тихая паника и беспокойство. Всё не должно было быть так. Всё должно было быть по-другому. Но правду не изменишь — рядом сидел Сехун в полурасстегнутой рубашке и, вероятно, думал точно так же, только, скорее, с тихим сожалением и напускным равнодушием в глазах.       Его сознание застыло в подвешенном состоянии, мысли хаотично разбивались о непроницаемый барьер из ужаса и страха — дым сигарет образовывал невидимый панцирь вокруг него. И Кенсу закурил. Терять было нечего. Дым завершил свое превращение.       Кенсу в последний раз сглотнул дым и выбросил окурок на асфальт. В горле запершило. Ему не хотелось спать. Или есть. Или еще чего-то. Совсем наоборот — его сознание зависло в антигравитационной псевдореальности, словно постепенно угасающая батарейка. Кенсу бредет мимо Синдзюку, выходя из Кабуки и волшебным образом оказывается на знакомом перекрестке. Перед ним предстало высокое здание его отеля, как он здесь оказался было неважно. Что-то подсказывало, что нужно вернуться. Встряхнув головой, он сделал шаг и… неоны погасли. Солнце вставало. ***       Слабость. Понимание не хотело приходить в ноющую от боли голову. Почему он остался жив? Где он? Реальность ли это? Темнота.       В ушах оглушающая тишина, ватой отделяющая его от мира, словно в мире остались только изохронные звуки. Искалеченные руки лежат по швам как деревянные палки. Должно быть, он представляет собой жалкую картину. Он не чувствует ни пальцев, ни ног, в его мозгу навсегда отпечатались последние кадры брызг крови. Кенсу вновь на дне. Даже умереть толком не мог. В горле ужасно сухо. Глаза еле-еле открываются, он пытается сосредоточиться, но это не получается. Даже курить не хочется. Темнота. Темнота. Темнота. Почему он ничего не видит? В комнате настолько темно? Пахнет стерильностью. Он в больнице. Послышались шаги. Он почувствовал прохладную руку на своем лбу и бормотание на японском. — Где я? — В больнице. Кенсу показалось что-то не так. Ему это не понравилось. — Я ничего не вижу. Что со мной?       Человек ничего не ответил. Это напрягало. Послышался щелчок и хлопок двери. Шаги повторились, в этот раз Кенсу услышал, как в палату зашли уже несколько человек. Постепенно он устал угадывать, что происходит перед ним и просто ждал каких-то слов. — Вы говорите по-японски? — прозвучал мужской голос. — Немного. Кенсу скривился. Язык еле двигался и не слушался его. — Вы в больнице. Вас привезли три дня назад. Вы были в коме из-за передозировки наркотиков. Что вы помните последним? Он устало вздохнул. Утомление было частью его состояния, он бы не удивился, если бы до конца жизни он прожил с усталостью. Доктор говорил слишком быстро и громко, его речь резала слух. — Помню кровь, и как я потерял сознание. — Вы потеряли сознание от болевого шока и упали в обморок, ударившись головой об острый край мебели. Вы что-нибудь видите? — Ничего. Темно. Я ослеп? Кенсу не был глупым. Он понял, что с его зрением что-то случилось. — Что именно вы видите? Зрение размытое или темнота? Кенсу не понял слова «размытое», поэтому просто ответил, что ничего не может увидеть, только темноту. — Когда вы ударились головой об острую твердую поверхность, то повредили затылочную часть мозга, к тому же мы обнаружили кое-какую странность. Нужно будет пройти повторное МРТ мозга, как только вам станет немного лучше. Кенсу был заставлен врасплох. Он не понял несколько слов, к тому же голос перемещался то влево, то вправо, и это заставило Кенсу растеряться. — Отдыхайте. Мужчина ушел, не дав Кенсу и шанса раскрыть рта.       Бэкхен никогда в жизни не был так растерян. Всякое с ним случалось, чаще всего постыдное и меньше всего внезапное. Чанель застыл возле окна, скрывая свое растерянное состояние как и у Бэкхена на ветках сосны за окном. Кенсу смотрел прямо на него. Но Бэкхен был уверен, что его лучший друг этого даже не понимает.       Напряженная тишина разделила их по разным сторонам комнаты. Бэкхен старался смотреть куда угодно, только не в глаза Кенсу. И более того не на его руки. Ему было страшно. Он не знал, что сказать. Кенсу тоже не намеревался нарушать тишину. Его выражение лица было бесстрастным, словно он вообще был не здесь. А ведь Кенсу никогда — никогда! — раньше не отличался равнодушием.       Бэкхен ощущал этот запах — спирта, хлорки — всего того, чем обычно пахнет больница. Удушающая чистота и отсутствие запахов, к которым он не привык, сбивали его с толку и нагоняли страх, комом образовавшийся где-то в уголках сознания. Кенсу не шевелился. Трудно было понять, о чем он думает. И новые перемены в друге пугали вдвойне, чем стерильность больницы. Тот глядел перед собой, вид у него был как у…слепого. Бэк вздрогнул и не смог подавить тяжелого вздоха. — Кенсу. Чанель дернулся и тихонько оглянулся, словно боялся, что там окажется кто-то страшный. — Я… — Бён потер тыльной стороной ладони свой лоб — не совсем понимаю, что должен… что могу сказать, было слишком внезапно найти тебя в Токио в таком… состоянии. Бэкхен всегда сначала говорил, а потом думал. Это всегда было для него неприятно — говорить что-то в ситуациях, которые требовали от него тактичности и уж тем более тщательный выбор слов. Но, несмотря на свою абсолютную неспособность контролировать слова, он был хорош в правде. Он был тем, кто скажет тебе ее, если оно того требует. Кенсу все так же молчал.       Чанель уткнулся подбородком в грудь, сочувствуя своему парню на расстоянии. Он понимал, как на того давит эта атмосфера, когда никто из присутствующих не может вымолвить ни одного разумного слова. Точнее верно подходящих слов. После всего случившегося они оба боялись ненароком ранить Кенсу, хотя тот никогда не был фарфоровой статуэткой, чтобы его было так просто ранить. Однако сейчас Чанель в этом сильно сомневался, учитывая сложившиеся обстоятельства. — Уходите, — наконец вымолвил Кенсу. Его слова звучали глухо и почти что бездушно, только еле заметная нотка тоски задевала за живое. Бэк некоторое время глядел на друга, не решаясь ответить. — Уйду, только после того как ты мне ответишь, для чего ты это сделал?       Чанель опять коротко вздохнул и теперь полностью обратил внимание на лучшего друга Бэка. Солнечный свет падал на него, захватив в свой сияющий плен. Любой другой человек бы прикрыл глаза рукой от слишком яркого солнца, но Кенсу сидел не шевелясь. Ничто не трогало его. И даже навестивший его лучший друг. Чанель даже не хотел думать о слове «прошлом». От этого становилось не по себе. — Кенсу, мы беспокоимся о тебе, — вдруг тихим голосом выдал Пак. Он знал, что не имел право говорить что-то, ведь Кенсу с Бэкхеном рассорились из-за него. Тогда они чуть не подрались, Чанель с Чонином еле успели их остановить. Кенсу вдруг усмехнулся. — Мне не нужно ваше беспокойство или ваша жалость. Я извинился, Бэк, — добавил он мягче, — я был не прав, но я предпочел бы больше ничего не обсуждать с вами. Я не собираюсь возвращаться. Там меня ничего не ждет. Не теперь. Его голос был хриплым и низким. К концу предложения его голос вовсе затих, словно у того закончились силы. — Твои руки… Мне очень жаль, — осторожно заметил Бен. Его глаза все же упали на перебинтованную левую руку друга. Та была в ужасном состоянии. Перебинтованные четыре пальца крепко были зафиксированы повязкой. — Не стоит. Дверь открылась и в комнату стремительно зашел менеджер Кенсу. — Доктор сказал не сильно волновать его. Вы можете прийти завтра, — тактично сделал замечание мужчина. — Мы придем завтра, — Бэк кинул расстроенный взгляд на друга и вышел вместе с Чанелем, не попрощавшись. — Ты им не сказал? — Нет.        Мужчина налил воды для Кенсу, отчего тот слабо приподнял краешки губ. Нужно привыкать к посторонней помощи. — Есть вероятность, что тебя выпишут через две недели. Пора домой, Кенсу. — Директор уже принял решение? — Он пока мне ничего не говорил. Все будет решено, как только вы переговорите с глазу на глаз. — Ясно.       Кенсу не особо рассчитывал, что после того, что он сделал, агентство оставит это дело просто так. В какой-то момент он не особо заботился о последствиях, просто спонтанно к нему пришло решение, что без рук ему станет намного лучше. Кто же знал, что все произойдет так, как произошло? Наверное, ему не случится больше спеть или сыграть.       Полгода назад у него было всё, но сейчас он лишился всего. И сделал он это своими собственными руками. Не хватало только того, чтобы сюда заявились Бэкхен с Чанелем, и начали расточать свои жалость и упреки. Этого он хотел? Этого он добивался? Кёнсу и сам не мог ответить на эти вопросы.Внутри него подобно змее таился гнев и злость. На всё. На всех. Вот только он сам вырыл себе яму, никто не несет ответственности за его поступки кроме него самого.       Кенсу протянул руки, но не смог увидеть своего движения. И никогда не сможет увидеть.Теперь он превратился в тень, без глаз, без рук, неспособный вновь вернуться к свету. Он вспомнил свой сон. Неоны. Сможет ли он когда-нибудь вновь увидеть их?