Куда черти не уносят

- Ну и что, откуда ты? - с места в карьер спросила Варя, как только мы отплыли далеко от берега и закинули удочки. Я, собиравшаяся подремать, вздохнула. Вот же неймется. - Название моей страны тебе ни о чем не скажет. Считай, что я вообще сюда случайно попал. Жил себе и жил, а потом оп - и в пруд грохнулся. В деревне Медвежий Тын. - Знаю такую, мед там самый сладкий. Потому и медвежий, что на просеке от медведей отбоя нет. За версту медок чуют, - пояснила девушка, внимательно глядя на меня. - Грохнулся, вылез, пообвыкся немного и сюда пришел. Мало интересного, - не удержалась я от ворчания. - А почему ты наемником стал? Я уронила голову на руки. Ну что б ей быть не такой любопытной? - Потому что все, что умею - драться. - А солдаты? - Вот еще, - я и сама некоторое время назад об этом подумала, потом поняла, что жить придется вечно на глазах, приказы исполнять, вспомнила свою конторку, где я сисадминила… Нет, больше не хочу, - У себя я, конечно, совсем не тем занимался. Скучная такая работа, нервная. Не хочу больше ни под кем ходить, сам хочу. - Даже если людей добрых убивать? - варины глаза блеснули. Я хмыкнула. - Ты меня с кем попало не путай. Я не всякого… того. - И кого ты - того? Я старалась не потерять терпение, хотя дышала уже чаще. - Кого допустимо. Чего тебе еще знать надо, егоза? - Кто дома у тебя остался? Я закашлялась, аж глаза на лоб полезли. Варвара хихикнула и подождала, пока мой странный приступ пройдет. - Отец с матерью остались, брат, - сказала я осторожно. - А любава? - зеленые глаза прищурились. - Нет, не любава, - подумав, ответила я, - Один я тут, некого мне вспомнить, кроме семьи. Варя кивнула и замолкла. Я наконец задремала. Сквозь сон услышала: - Сашко. - М? - я открыла один глаз. - Люба ли тебе Сонюшка? Я вздохнула. - Какой вопрос-то нынче актуальный… - Какой-какой? - Никакой, - проворчала я, - Была бы она мне люба, думаешь, удил бы тут с тобой рыбку? Ошивался бы подле нее, как коб… - я вовремя замолчала, - как козел вокруг капусты. Хороша она, да не по мне. - А кто ж по тебе? Кто по мне? Мужчины, ну вот, скажем, как я сама нынче. Крупные, крепкие. Только чтоб и умом не обделенные, а где ж таких возьмешь? Хотя кто знает? Может и не мужчины нынче вовсе? И как тут объяснишь, что знать не знаешь вовсе, сможешь ли когда-нибудь с девушкой? От необходимости отвечать меня спас клюнувший сом. Мы завозились, вынимая барахтающуюся тушку из воды. - Уха будет, - улыбнулась Варя, - Ты на уху придешь? Вечерком. Я задумалась. Чем-то мне эта идея не по вкусу пришлась, уж не знаю, чем. Но отказать было бы крайне невежливо, обидится она. Я вздохнула. - Так и быть, приду. - Слушай, а что за оружие у тебя? Я такое нечасто вижу, все мечи да мечи. Я рассмеялась. - Ты и мечи нечасто видишь настоящие! Ну гляди, я умею на саблях, шпагах и рапирах. Себе я выбрал саблю, вот, смотри, - я вытащила из буквально вчера купленных ножен купленную неделю назад добрую саблю с простой рукоятью. - А что такое рапира? - загорелись у нее глаза. Я принялась объяснять различия и основы фехтования, как вдруг Варя побледнела и странно на меня посмотрела. - Сашко, к берегу можешь… побыстрее? Я заморгала. - Так ведь часу не прошло, что за рыбалка будет? - Сома на уху хватит, а остальные - ну их… К бережку, пожал… уйста… Я напугалась и схватилась за весла. Варя странно дышала, эдак, будто ее тошнило и воздуха не хватало. Я подумала, может и впрямь грешным делом отравилась чем. Только чем? Все тут свежее, нечем травиться… Только Варю, как оказалось, не тошнило вовсе. Не удержалась она до берега, раскашлялась. Да так страшно, сильно раскашлялась, что лодку всколыхнуло, закачало. Варю согнуло пополам, кашель был похож на сильный астматический. С ладошки, которой она прикрывала рот, бисеринками закапала кровь. Весла из рук у меня выпали, только подхватить успела. Наверное, лицо стало страшным, потому что уже переставшая кашлять Варвара, с нездоровым румянцем на бледных щеках, спрятала глаза и незаметно сунула руку в воду. Речка приняла дар, и струйки понесли красные ленточки дальше. - От чахотки, значит, мать твоя померла, - медленно повторила я сказанную ей однажды фразу, - Туберкулез, значит, и уже давний. Варя вскинула на меня страдающий взгляд. - Оттого и не верю я больше ни в кого, - хрипловато проговорила она, - Что не спасли ни мамку, ни меня саму. - А что ж лекари? - лодка легко въехала носом на маленький заросший камышами пляжик, но мы не спешили из нее вылезать, - Говорила, могут вылечить. Она вздохнула и отвернулась. - Отец нас с Сонюшкой после материной смерти сразу к магам отправил, проверять, не сидит ли болезнь в ком из нас. Не сидела. Еще пару лет ни слуху, ни духу не было от нее. Потом мне иной раз воздуху не хватать стало, бабки-знахарки говорили, ерунда. И году не прошло, как кровью кашлять стала. - Неуж нельзя ничего сделать? - в голове у меня был туман, будто сквозь подушку слышала варины слова. Она повернулась ко мне, лицо ее исказило страдание, полное горькой насмешки. - Нутро сгрызено уж, нечего более сделать! Батюшка плакал, как дите, маги только специальный оберег дали, чтоб никого не заразила, - она вытащила из-под сарафана тоненькую серебряную цепочку с кулоном. Я дотронулась до него и почувствовала, как пальцы покалывает что-то. Неужели здесь и магия вправду есть? Мы помолчали. - Не хотела я, чтоб ты узнал, да только болезнь сама тебе хвост кровавый показала… Уйдешь коли, пойму. - Блажь какая, - вздохнула я, полная сочувствия и жалости, обняла ее хрупкие, по сравнению с моими, плечи, - Придумала тоже. Так мы и сидели, сколько, не помню. Домой шли медленно, молча. Варя сразу ну кухню скользнула, а я в «Топор» пошла. Изгуру нынче обещалась приемы показать. Мысли у меня были странные, горькие. Каким бы ни был этот мир, он реален. Нашла я здесь друзей, для меня эта дружба - настоящая, а значит и мир - настоящий. Значит, и страдать в этом мире тоже придется - по-настоящему. Если честно, я не хотела страдать. Мне нравился этот мир именно потому, что я в нем пока не почувствовала особенной боли, или особенной злости, или особенной обиды. И все же… уйти от них было бы предательством. - Случилось чего? - спросил проницательный Изгур. - Вести дурные, - ответила я кратко. - Э! - тощий наемник повел носом и хмыкнул, - Видно, не так ты опытен, как кажешься. Наемниками становятся не только ради денег, не только чтоб отомстить кому. Наемники, - он отвернулся к окну корчмы, - это крысы, бегущие с тонущего корабля. Без чести, без раздумий - бегут, потому что там плохо. А потом грызут себе путь дальше, нигде не задерживаясь надолго. - Отчего так? - я спрятала лицо в ладонях. Я не плакала, нет. Просто грустно было - хоть вой. - Оттого, что несчастья - они везде есть. Не бывает жизни беззаботной. А на одном месте быстрее они догоняют. Меня вдруг осенило. - Изгур, - позвала я, - Ты давно в Берысе? Он задумался. - Почитай, второй месяц. Наверное, и третий останусь. - Серьезно? Он хмыкнул. - Я, Сашко, необычный наемник, коли ты не приметил. Ты мне нравишься, потому что таков же. Ежели выдержишь тут три месяца, с собой возьму, все веселее на тракте-то. Я рассеянно кивнула. Занимались мы с ним довольно долго, часа полтора-два, уставали оба, как сволочи, но Изгур был очень хорошим учеником, а платил вовсе щедро - полезной информацией и историями. Возвращалась из «Топора» я уже в куда как более поднятом настроении. Я и не вспомнила про спор с Кречетом. Спор сам обо мне вспомнил. Сонюшка бойко тащила с огорода за корчмой не то кабачки, не то баклажаны, как вдруг из-за угла ей навстречу метнулась темная фигура. Я, стараясь остаться незаметной, заглянула туда же. Псойко, а это был он, методично зажимал ее в угол, что-то говоря страстным голосом. Вот только привычной милой усмешки на личике у Сони не наблюдалось, а был там искренний испуг. Я не стала терять времени, хотя в голове и мелькал печальный опыт, приобретенный еще в том мире. Впрочем, в этот раз все было именно так, как казалось. Псойко, обернувшись, несильно, но неприятно схлопотал в нос, а Сонюшка, как чертик из табакерки, выпрыгнула на меня, обняла, да так висеть и осталась, рыдая. И надо же было Варваре именно в этот момент выйти зачем-то во двор! Она побелела и только тут заметила охающего Псойко. Не знаю, насколько у нее в голове все встало на свои места и встало ли, но уйти никуда не ушла. Я буркнула, немного высвободившись их сонюшкихных истеричных объятий. - Слово, значит, нарушаешь? А еще меня наемником бесчестным называл! Будет тебе награда, когда расскажу, чего тут сегодня едва не натворил. - А я еще и подтвержу, что видала! - звонко крикнула Варя, - Иди восвояси, милсдарь, да дорогу к нам забудь! Кречет, ругаясь, на чем свет стоит, утек куда-то. И зачем я только на это пари согласилась? На слабо что ли взяли или мужское тело так на меня подействовало… Соню я, под руководством Вари, отнесла в спальню, даже мельком осмотреться успела. Жили они не так чтобы очень богато, но уютно, спали в одной комнатке. Рукоделия там почти не было - некогда, видно, им рукодельничать, отцу помогать надо. А после мы сидели с Варварой на крыльце и смотрели на звезды. Я чувствовала себя гаже некуда, она - не знаю. - Хороши вы с Соней вместе, - вдруг сказала она, - Жаль, наемник ты. Может, бросишь это дело, а? В корчме останешься. Тут хорошо, работа всегда есть… Вместо энтузиазма я слышала в ее голосе глухую тоску. Вздохнула. - Ты очень понятливая, только иногда, вот как сейчас, упертая. Не останусь я с Сонюшкой. Варя стиснула кулачки. - Знаю я про ваш спор с Псойко. Он уж давно растрезвонил, да все бахвалился. А ты молчал, да делал. - Не понял, - озадачилась я. Варя, кажется, даже зажмурилась и проговорила печально: - Люб ты стал Сонюшке. Она с тебя очей не сводит, все думает, посмотришь. А ты то там, то тут, молчишь да делаешь. Говорила она, как ты к ней подошел, как страшно ей стало, но и хорошо как, будто сейчас обнимешь сильно, да своей сделаешь. А ты хмыкнул да и пошел своей дорогой. - Вот оно, значит, как, - протянула я. Наверное, мне стало легче. Все разрешилось как-то само собой. Вдруг я почувствовала на плече теплую варину руку. В глазах ее было что-то шалое, нездешнее. - Молчишь ты, люба ли я тебе, обидеть не хочешь. Все я поняла. А только узнал ты про болезнь мою, что нутро грызет, оттого и спросить насмелилась… Она принялась усиленно растирать руки, будто ей было зябко, хотя вечер был теплый. На меня старалась не смотреть. - Помру я, Сашко, скоро. Чувствую, что вместе с первым снегом уйду. Оно и хорошо, зимой уходить грустно, - голос ее сорвался, рвалась она все-таки к жизни, дышать полной грудью хотела, - Не бывать мне замужем. Завидую я сестре лютой завистью, что познает она любовь, познает руки крепкие, а я… а мне… в земле холодной… Она всхлипнула. Я поспешно сгребла ее в охапку и принялась укачивать, как ребенка. Хотелось бы мне сказать ей, что глупость все, будет еще на ее девичьей улице праздничная свадьба, да понимала, что совру. И жаль было до того, что сердце сжималось. Мелькнула шалая мысль, да я ее удержала. Варя подняла заплаканное личико. - Не люба я тебе, да и неведомо, кто тебе люб, умеешь ли вообще… Да все равно! Скажи, сделаешь меня своею? Тайно от батюшки, от всех тайно, дашь любовь познать? Клянусь всем, что есть, никто не узнает! Не хочу я в одиночестве помирать, зная, что и не пожила толком! Помоги! Я крепче сжала ее в руках. Что ответить? Как быть?