Куда черти не уносят

На душе замер перед прыжком дикий зверь - отчаяние. Я знала, что у него острые зубы, знала, что крепчайшая шкура. И догадывалась, что пошевелюсь неверно - и вцепится в горло. Открылась дверь осторожно, и я прокралась к Варе в светлицу. Обе спали, Соня у стены, подложив ладошку под щеку, Варя - с краю. Просто ли так уснула или чувствовала что? Какая ж теперь разница… Я осторожно просунула руки под нее и приподняла. Легкой оказалась Варвара, даже легче Сонюшки. Объяснимо вполне: у той были широкие ладные бедра, полыхала она вся здоровьем. А у Вари в груди болезнь полыхала - все соки забирала. Она пошевелилась и открыла глаза, в темноте показавшиеся мне огромными. Испуг в них сменился непониманием, но она не сделала ни движения, обеспокоенно и заботливо глядя на меня. Я криво и неуверенно улыбнулась ей. Под лопаткой тянуло, но терпимо. Может быть, будет немножко крови. Что эта кровь по сравнению с той, что мне придется пролить вскоре? Может быть, уже завтра? А ведь я иную сегодня кровь пролить собиралась… В своей комнате, при свете маленькой лучины, я опустила ее на кровать, поняв, что та все-таки узковата для двоих. Варя нервно улыбнулась и отодвинулась к стене, моргая и, наверное, краснея. Я медленно сняла сначала рубаху, затем штаны, потом порты. У нее было время передумать. И лишь когда услышала судорожный вдох, я встретилась с ней глазами. Нет, Варя была бледна и шало улыбалась. Я всей душой чувствовала пропасть под ее ногами, и мало кто может представить, как сильно мне хотелось верить, что мои руки уберегут ее от падения. - Я не знаю, что делать, - прошептала Варя горячо мне в ухо, - Покажи мне. Что в тот момент было со мной, представить трудно. Я и сама боюсь описать это. Я слышала когда-то, многие девушки во сне примеряют на себя роль мужчины. Я знала, что есть те, кто условно играет эту роль, отдав всю себя другим женщинам. В принципе, все было не так уж сложно. Мое мужское существо было совершенно не против, но я впервые за многие месяцы шикнула на него. Ведь эту девочку я любила. Любила, может быть, не совсем так, как ей того хотелось, но думаю, настоящей любви наплевать на форму. Она - все, что вы можете сделать, все, что требуется вашему любимому. И я хотела подарить ей хоть немного надежды и любви. Ситуация осложнялась еще и тем, что я сама была невеликого опыта в сексе. Только Сева, да и то, вряд ли его можно было назвать умелым любовником, а других я не знала. Лишь мой трезвый ум смутно в свое время ощущал, что что-то может быть иначе, как-то… лучше что ли. И теперь я сама была мужчиной. Теперь от меня зависело, что Варя оставит в своем сердце, с чем ей жить - и с чем умирать. «Господи, помоги», - кощунственно и отчаянно, впервые в жизни, я мысленно воззвала к тому, в кого если и верила, то смутно. Губы у Вари были напряженные, откуда же ей было знать, как надо. Я нежно втянула ее в долгий поцелуй, стараясь показать, как надо, как бывает хорошо от него, как сжимается все внутри, как выражаешь им, что любишь. Она дрогнула и раскрылась навстречу, обвивая меня руками: беспомощно, но по-своему решительно. Шея у нее была такой тонкой, что я побоялась оставлять какие-нибудь следы на ней. Пахла ночными лугами, уж неведомо как. Не требовалось силы. Достаточно было мягких прикосновений губ. Я щетинистой мужской щекой терлась об эту нежную кожу, выражая отчаянную ласку, слыша, как зверь рычит предупреждающе, готовясь к броску. Но нет, не сейчас. Постепенно Варя изогнулась мне навстречу, и под моими руками ее кожа пошла мурашками. Я незаметно стянула с нее сорочку, открыв взгляду очень худенькие, почти подростковые изгибы, небольшую грудь и узкие бедра с выпирающими косточками. Казалось, уже нельзя испытать большей нежности, но у меня как-то получилось. Варя доверчиво смотрела, тяжело дыша, и глаза ее влажно блестели. Я старалась быть аккуратной и ласковой. Такими, наверное, бывают только безоглядно влюбленные мужчины. В какой-то момент я поняла, что все должно произойти сейчас, тем более, что мой самоконтроль попросту отказывал, и мир я видела через красную пелену. Я притянула варину руку и положила ее на то, что вскоре должно было вторгнуться в ее маленькое тело. В глазах ее, кажется, мелькнул испуг - она вряд ли знала, что это и как оно применяется. Нечто гладкое, крупное и продолговатое. Она моргнула и осторожно ощупала член, причиняя мне почти боль. Я едва могла держать мужское естество в узде. Последнее, что я смогла сделать - это просунуть руку между ее поначалу инстинктивно сжавшихся бедер и понять, что все хорошо. Что сейчас ей будет больно, а мне до эйфории легко. Но так и должно быть. Жаль, что именно так, через боль. Варя доверчиво гладила меня по спине, пока я, стараясь не наваливаться на нее, устроилась на руках - было нелегко и совершенно непривычно. Наконец, я кое-как смогла совладать с непослушной поверхностью и рукой скоординировала, что куда. В глазах Варвары отразилось изумление - вот что и куда должно было попасть, вот что это все такое и к чему это все идет. Так она, наверное, подумала. Ей еще предстояло узнать, что цель не здесь. Что подъем в гору только начался. Меня почти трясло, ведь я не знала, смогу ли показать ей вершину мира. Но знала, что буду стараться. Я отпустила себя. Сквозь пелену, сковавшую мой мир, запихнувшую его в маленький туннель, где был один-единственный свет в самом конце - мой, не ее, я услышала тихий вскрик, когда мой член встретил препятствие и не сразу преодолел его. - Прости меня, - пробормотала я, не останавливаясь, - Так надо. Все, уже все. Так больше не будет, обещаю. Я не помню, кивнула ли она и отреагировала ли как-то. Мне стыдно, но я помню лишь, как ритмично двигались мои бедра, как дыхание приспосабливалось, будто к бегу, как до эйфории легко, как пусто было. И как прохладный шарик побежал по позвоночнику к животу - и взорвался ледяными осколками. И тут я поняла эту старую историю, почему «не успел вынуть». Этот факт меня так поразил, что я замерла, содрогаясь и выравнивая дыхание, и совершенно не заметила, что Варя дышит еще тяжелее меня и смотрит жадно и удивленно. Вытащив уменьшающееся постепенно достоинство и заметив кровь на нем, я постаралась возместить ущерб другими ласками. У меня получилось. Я поняла это сразу, как только почувствовала ее дрожь. Как только ее глаза стали неестественно большими. Ее выгнуло, как молодую ветку в огне, она даже приоткрыла рот, но не издала ни звука, кроме судорожного дыхания. И сразу после этого согнулась вдвое, закашлявшись и заляпывая пол другой кровью - больной. Я поддержала ее за плечи и помогла вытереться. Она была мокрая, как птенец, вытащенный из-под материнского крыла. - Я… я… - она замотала головой, будто не в силах подобрать слова, - Спасибо. Я даже не знала, что… И хорошо, что ты… Я приложила палец к ее губам и целомудренно поцеловала в лоб. - Мне лучше отнести тебя обратно, чтобы все было хорошо. Она кивнула и, поняв, что совершенно голая, заметалась в поисках сорочки. Я подала ей мягкую ткань, Варя благодарно в нее влезла. Уже через пару минут она спала, завернувшись в одеяло, а я, посмотрев на сбрызнутые кровью простыни, вздохнула и поняла, что не усну сегодня. Надеюсь, Изгур не будет сильно против позднего визита. По улице я шла осторожно, стараясь пройти дворами и подолгу вглядываясь в темноту. Еще я очень надеялась, что никто не свалится на меня сверху, с крыш, но все равно нервно косилась. Я была всего лишь наемником, и до последних событий (под лопаткой противно ныло) совершенно не представляла, что на меня может открыться охота. На улице одуряюще пахло сухой летней ночью, обещая, что завтрашний день будет жарким. В этот раз мне повезло и, нащупав дверь мазанки вдовы на окраине города, у которой непонятно на каких правах жил Изгур, я обошла ее и постучала в окно спальни. Через минуту сам Изгур, видимо, спавший чутко, открыл окно и огляделся. - Сашко? - спросил он, - Стряслось что? - Да, - сказала я, - Я хочу уйти завтра вечером. Изгур покачал головой. - Лучше бы сейчас. - Запасов нет. И попрощаться надо. Наемник почесал подбородок и хмыкнул. - С Варварой можно. Только пусть Сонюшке молчит. - Ты знаешь, кто отравил того, в «Топоре»? - спросила я, вспомнив Марека. - Вороном кличут, - неохотно пояснил Изгур, - Он сюда сиротой малым пришел. Говорят, уж тогда на нем столько висело - не сосчитать. Где и когда его обучили яды варить и сколько тех ядов он знает… Это только ему и известно. Я охнула и опустила голову под тяжестью информации. - Да, Сашко, разные наемники бывают. Кто тих, кто ловок, кто жесток сверх меры, кто по карнизам прыгает, кто в переулке шеи сворачивает. А кого держат, будто при короле - любовниц травить. - Думаешь, Ворон хочет сам на скнарово место? Изгур посмотрел по сторонам. - Поди в дом. Потолкуем. Я скользнула к тяжелой двери. Изгур не стал зажигать масляную лампу, сам показал, куда идти. Я чуть не споткнулась о ведро с помоями, но тот вовремя меня остановил и подтолкнул к кухонному углу с печью. Пока я устраивалась, Изгур подал мне ломоть хлеба и миску сметаны. - На вот. Я с благодарностью принялась истреблять данное. Теперь я поняла, почему Сева после секса целовал меня в висок и потрошил холодильник. - Мыслю, есть у него на то основания. И не только у него. Он из скнаровой своры, свой, все дела знает. Хотел бы - отравил бы Скнара сразу. - Боится чего? - спросила я с набитым ртом. - Может, и боится, - вздохнул Изгур, - Я тут много чего послушал. Все мне кажется, что хочет он сначала, чтоб признал его Скнар сам как преемника. Власть не удержит без сторонников. Он-то одиночка. Сам их не найдет, да и искать не станет. Не выйдет - уйдет с попутным ветром. - Да, видно, хочется ему тут остаться, - проворчала я, - Я бы сам с рассветом ушел, да теперь уж не могу. - Почто Варваре голову задурил, - посмотрел он на меня, - И без того у девки жизнь в сестриной тени. Я вздохнула виновато и решилась. - Болезнь ее грызет, Изгур. Нечего ей ждать уже больше. - А тебе и жаль ее, да? - проговорил он, - А то подумал, что ей жить теперь захочется, ласки захочется? Умрет-то когда? Через год али через два? Да и так ли оно? - Так, - помрачнела я, - К зиме, видно. Сгрызло ей уже все внутри. Ино б я не решился. - Ох, Сашко, - вздохнул наемник, - Кому легче сделал? - Никому, - я доела хлеб и вздохнула, отдаваясь любопытству, - А скажи вот. Коли я б захотел убить Золотника, что б мне сейчас делать надобно было? Изгур с подозрением на меня покосился. - Ох, с огнем ты играешь. - Интересно мне только, не волнуйся, - подняла я руки. Он вздохнул. - Ну, смотри. Осталось вас трое. Один - скнаров пес, хитер, как черт, - еще одного уберет, вестимо. Если второй сбережется, они схлестнутся. Так бы подгадать, чтобы они схлестнулись, а ты в то время бы Золотника и того. Только до Золотника еще добраться надо. - И как? - я с интересом на него уставилась. Ох, прогадал Косой, кого надо было вербовать. Хотя что это я. Не согласился бы Изгур. - Как? - наемник задумался, потирая сухощавы ладони, - Хитрее задача. Их бы по-хорошему со Скнаром стравить, да кто ж ведает, как. Только на везение положиться, али напролом идти. Только нищая братия Золотника не отдаст. Им при нем хорошо живется. Это надо совсем уж с ума с разуму съехать, чтоб напрямую соваться. Я пожала плечами. Мне было все равно. - Ты поспи что ли, - Изгур положил мне руку на плечо, - Утром пораньше на базар сходи. Варваре скажи, что, мол, так и так, или Золотник, или ты. Она поймет. Я опустила голову, представив понимающие и печальные варины глаза. Нашла радость свою единственную, а может, и последнюю - и отпускай, будто птицу. Забудь, что твоя была, что в руках трепетала и ластилась, отпусти - не то умрет птица, настигнет ее без неба другая рука, жестокая. В небе тоже коршуны летают, но то смерть свободная, иная. Изменил меня этот мир. Не только стиль речи сменил, не только жестче сделал, не только сочувствию научил. Саму меня по краям заострил, заточил, как меч, и смеялся теперь: сама выбирала, дурная. Только я бы иной дороги и не выбрала. Свободу я любила, даже не зная ее там, дома. Птицей в клетке родилась - вырвалась. И теперь уж в клетку ни ногой. И мыслить иначе стала - сильнее, правильнее, полнее. Не права я. Мой это мир. И горести его - мои. И радости его - мои. И все же уйду я к закату. Стало то мое решение роковым. Только я о том пока не знала, не ведала. Было на душе пусто, глазело из угла зеленоглазое Отчаяние. Стерегло меня. И настигло, когда не ждала. Ночевала я у Изгура и вдовушки на лавке. Было жестко, спалось тяжело, но сон был глубоким. Снилось мне, что валит снег, валит, будто кто подушку распорол на небесах. И валит, и валит. Ловлю его руками, а он на руках не тает. И плохо мне, будто снег тот крадет у меня что-то каждой снежинкой. Разбудил меня Изгур, покосилась цветущая вдовушка, поставила на стол вареные яйца, сметану, соль, хлеб, молоко. Я все умяла с благодарностью, хотела было даже золотой оставить, но наемник фыркнул и отмахнулся, мол, не смеши. Вернувшись в «Охотника», расплатилась с корчмарем за три предыдущих и еще на несколько дней вперед заплатила - хороший человек, не жалко. С утра Сонюшку в корчме углядела: та посмотрела на меня с тоской, даже почти с обидой, но с кухни принесла завтрак, огладила взглядом непонятным и ушла, не сказав ничего. Не умела она, видно, важное говорить. Сума легла в руку послушно, примерещился мне запах дороги. Сложила я туда все, чем обзавелась. Хорошая сума была, большая. На базаре купила яблок, сухарей, вяленого мяса, которое любили пастухи. Картошки взяла, зелени, котелок присмотрела, деревянную ложку и добрый нож. Сабля у меня была в ножнах, точило для нее в сумку я уже положила. Вспомнив, приобрела соли. В комнате наткнулась на Варвару. Глаза у нее были недоверчивые, оглядывали опустевшую комнату. Я вздохнула и села. - Ты сядь тоже, небыстрый разговор будет. Она настороженно присела, уставившись на меня. - Ты не думай, что из-за тебя ухожу. Надеялся до осени остаться, а не вышло. Ты знаешь, зачем меня в спину ударили? Она покачала головой. - Не принято это среди наемников, - пояснила я, - Косой ко мне как-то пришел… И рассказала ей, что за сыр-бор тут творится. Варя слушала молча, не перебивая. Взгляд у нее был пустым, потерянным. Мне вдруг захотелось, чтобы она кричала, обвиняла меня, обещала забыть и не помнить, а не молчала так понимающе и так грустно. Я не выдержала и обняла ее, сжав в медвежьих объятьях. Варины руки дернулись и послушно легли мне на спину, поглаживая. - Уходи лучше, Сашко, - прошептала она, - Верю, что не от злого умысла. Ступай. И мне легче будет - уйду без жалости. С тобой подольше остаться захочется, а смерть - она ждать не любит. И тут я поняла, что к глазам подкатывают слезы. Первые за долгие месяцы, я ведь и не помнила, когда в последний раз плакала, как обычная баба. Шмыгнула носом, уткнулась в варину шею, пахнущую лугами, да так и стояла несколько минут. - Сонюшке что сказать? - тихо спросила она. - Молчи лучше. Не след никому знать, что я ушел надолго. Скажи, если спросит, будто в родные места меня потянуло. Отцу твоему я заплатил на несколько дней вперед, пусть не беспокоится. Люба ты мне, Варя, не хочу я уходить. Но и ввязываться в это тоже не хочу. Но судьба не дала мне дойти даже до ворот той ночью. Вышло не так, как думал Изгур. Смешались в интригах чужие желания и цели, каждый про свое думал, у каждого свое безумие в голове клокотало и своего требовало. Я шла через улицу, по краю, успела отойти недалеко от корчмы. Это был не Ворон. Худосочный, гибкий, навроде Изгура, по глазам видать - головорез. В руке - удавка. Я и заметила его только потому, что в последние дни каждую минуту ждала шагов за спиной. Дождалась. Он усмехнулся в маленькую бородку и пружинистым шагом приблизился. - Я не в игре, - попыталась я предотвратить нападение, - Видишь, ухожу? Мне ваши шашни не по зубам и не по интересам. Наемник хмыкнул и заговорил тонким, изломанным голосом. - Меня Косой предупредил, что ты умник. Что хитрее прочих будешь. - Косой мне мстит, - пояснила я, догадываясь, - Хочет заставить играть по вашим правилам. А я сам по себе, поэтому и ухожу. Тот замер, наклонил голову, видно, призадумавшись. Но довольно быстро неприятно улыбнулся и прищурил один глаз. - Какой интересный способ. Подождать, пока мы тут друг друга уберем, а самому убрать последнего - Скнара. Хитер да умен, ишь какой. Притворился, что ушел. А что про то никто ни слухом, ни духом? Я вздохнула. - Так если бы хотел, чтобы думали, что я выбыл, так растрезвонил бы повсюду об этом. Наемник снова задумался. Видно, думалось ему нелегко, потому что вместо продолжения разговора он в какую-то секунду оказался у меня за спиной, и я, не успевая обернуться, отбила руку с удавкой. Удавка была тонкая - прорежет горло, не заметишь. Он был быстр - даже чересчур. Я успевала только уворачиваться или отбивать. Неизвестно, как в его руке оказался банальный нож, ну да он умел им орудовать наверняка получше и почище Мясника. Я пропустила несколько скользящих ударов. Он ткнул обманным мне в бок, я ушла от него, но в этот момент удавка обернула мне шею. Мир сузился до размеров кровавой точки. Шее стало тепло. Я побарахталась, понимая, что сейчас удавка вгрызется поглубже - и все. Но она вдруг отпустила. Я заглотила слишком много воздуха, закашлявшись, а пришла в себя от женского визга. - Сашко! - завопил очень знакомый голос. Не чудо меня спасло, нет. Варвара барахталась в руках наемника. Она, видно, успела его как-то отвлечь. Я поспешно пнула ему под колени, он упал, и Варя вырвалась на секунду. Я вытащила саблю и ударила. Однако удавкой наемник умел управляться не только как удавкой. Моя сабля каким-то чудом скользнула в сторону, увлекая меня за собой, и сверху оказался он. - Ах ты! - вдруг завизжал он, и я услышала глухой звук удара. Он прошил меня насквозь, будто предостерегая, будто последний аккорд пьесы для органа, возвещающий о… Я вскочила и, пока успевала, схватила его за шею и провернула со всей силы. Страшно хрустнули позвонки, и безвольное уже тело упало на мощеную улочку. Тяжело дыша и паникуя, я кинулась к лежащей ничком Варе. Мне показалось, она дышит. От сердца почти отлегло, когда я ее перевернула. Большие глаза печально смотрели в темное небо, с волос капали остатки вариной жизни. Маленькой, хрупкой, отважной жизни, бросившейся спасать меня, огромного бугая. Бросившейся только потому, что этот человек дал ей несколько минут ласки, несколько минут счастья. Варвара дорого за них заплатила. Я баюкала ее, потеряв счет времени, целовала еще теплые губы, прижималась щекой. Мне казалось, я видела ее лицо, чуяла запах ночного луга, но в руках было лишь остывающее маленькое тело. Отчаяние без предупреждения бросилось на меня, утробно рыча, и вцепилось в горло. Мне было все равно. А через некоторое время пришла она. Гибкая, мощная, когтистая. Ярость. Она нежно обняла меня лапами, сдавив ребра и мешая дышать. И я послала все, что было правильного и разумного, к черту, бережно оставив тело у крыльца чистого домика. Тогда я поняла, что такое застилающая глаза ярость. Она висела у меня на спине, кусала меня за сердце и требовала крови. Ее вой слышался мне в темноте улиц, когда я вломилась в дом Скнара, подчистую смяв охрану. Ее улюлюканье лилось по моим венам вместо крови, когда я вышибла ногой последнюю дверь. Скнар был именно таким, какими представляют таких, как он - жирным, неповоротливым, трясущимся и воняющим кислым запахом старости и пота. Он забился в угол, а передо мной с мечом наизготовку стоял Ворон, черноволосый придворный демон Скнара с золотым зубом. Ярость зарычала из-за моего плеча, от Ворона повеяло могильным холодом. За его спиной стояла сама Смерть, спокойная и неторопливая. Я была обречена. Но недаром говорят, что праведная ярость способна смять армию, что любовь иногда побеждает смерть. Я не чувствовала ран и не понимала, что моя жизнь может закончиться прямо сейчас. Я билась, впервые по-настоящему яростно, защищаясь отломанной дверцей шкафа. Скнар из-за угла завывал, ему вторила моя ярость. Ворон упал, зажимая рану в боку. Я тяжелой поступью шла к Скнару, слыша, как разбиваются об пол капли крови. - Ты убил Золотника! - вдруг завопил тот, - Это ты его убил! Я награжу тебя! Я сделаю тебя лучшим из лучших! Я дам тебе власть! Сделаю преемником! Не убивай! Надо же, оказывается, тот маленький наемник уже как-то исхитрился уложить Золотника, планировал, видно, и меня за ним отправить, а потом уж со Скнаром и Вороном справиться… Хитер. По ноге что-то мазнуло, и я обернулась на булькающий смех. В руках у лежащего Ворона я заметила маленький ножичек, смазанный чем-то черным. По ноге побежал холодок, поднимаясь к сердцу. Ворон питался падалью. И падаль он делал из живых сам. Сзади на меня навалился Скнар, и сабля глубоко прошла через его жирное брюхо, выйдя на той стороне, зайдя едва ли не по рукоять. Я брезгливо отпихнула вонючую тушу и уставилась на Ворона. Холодок добрался до груди, но ничего не происходило. Ворон смотрел на меня угасающими черными глазами. - Кто ты? - просипел он, - Нет на этой земле никого… кто бы мог… ты должен был сразу… Я бессмысленно покосилась на него. Мне не было разницы. - А кто тебе сказал, что я с этой земли? - Ты... умрешь… - выдавил он, и по телу пошла судорога - последняя агония. - Но сначала умрешь ты, - ответила я и вышла, оскальзываясь на крови. Если и умру - то не здесь, а за стенами этого чертового города. А может, и впрямь повезет, и не помру. Или хотя бы продержусь подольше. Напоследок я опрокинула в доме все найденное масло и подожгла. Пусть все идет в ад. Ярость ушла, сыто облизываясь, а Отчаяние, откусив от меня изрядный кусок, принялось грызть его в своем углу. Было пусто и холодно. На боку запеклась неглубокая рана, нога горела огнем, на руках стреляли несколько серьезных царапин. Я брела к воротам. За моей спиной трещал пожар, огромный, жадный. С неба сыпался черный снег. Я протянула руку и поймала нетающую снежинку. Она оставила на ладони черный росчерк. Не ошибся Косой. По-своему, но не ошибся. А вот Варварушка ошиблась. Ушла она из жизни с первым снегом. Только снег тот был - хлопья пепла от пожара. Стража выпустила меня, с ужасом косясь на кровавые полосы по всему телу. Я походила на зомби, бредущего к могиле перед рассветом. Суеверие загнало их в будку, и, скользнув по ним безразличным взглядом, я поняла, что смерть крепко держит меня за руку. Я не помню, сколько так брела, пока не поняла, что не чувствую ног и не свалилась. Возможно, я попаду домой. Возможно, я умру. Разницы нет. А смерть не любит ждать.