Куда черти не уносят

Если путь на тот свет был - я его прошла. В бреду мне виделись странные вещи. И звали меня, и ругали, и пели мне. Тело горело, видно, закинуло меня в самый настоящий ад. Мне казалось, я открывала глаза, и черные круги шумно трескались белыми точками звезд и тут же гасли, темнота взрывалась светом и свистом и снова глотала их, а лица смотрели сквозь небо, знакомые и чужие. Но однажды темнота стала не такой густой, ее пронзили миллиарды серебристых иголок, и меня прошило пониманием того, что бездна надо мной - звездное небо, а треск исходит от костра. А потом я поняла, что ад базировался в моем теле. Боль была нежной и липкой, как надоедливая любовница, она ластилась ко мне кошкой, не острая, а томная, изгибалась с каждым моим движением. Мне хотелось и пить, и есть, и дышать, и спрашивать, и все это сразу. Губы разлепились с трудом, а вместо слов вырвался хрип. - Слава всем случайностям этого мира, - проговорили тихо в стороне, и я узнала голос Изгура, а потом присосалась к фляге с водой, - Ты либо любимчик Благодетеля, либо же личный враг Мучителя, раз его огненные вихри тебя не принимают. - Если бы я знал, о чем ты говоришь, - проговорила я слабо, когда он помог мне сесть, опершись на ствол дерева. - Какой ты веры, ту и благодари. А я свою благодарю, - хмыкнул Изгур, - Выжил ты чудом. Каким - не знаю. Ничто тебя не должно было уже вернуть, яды Ворона всем дорожку к Мучителю стелют ровнехонькую. - Уж не постелют больше, - ответила я, криво улыбнувшись. - Видал, - вздохнул тот, вороша угли палкой, - Не думал, что ты на такое решишься. А потом Варвару увидал и понял все. Я отвернулась, стараясь скрыть подступившие к горлу слезы. Я не плакала, нет. Но комок мешал дышать. - Отмучилась девочка, - ровно проговорил наемник, - Велика плата за счастье с убийцей. Запомни, Сашко. Больше, чем за простое счастье. - Даже за недолгое? - с трудом выдавила я. - Даже за недолгое, - твердо сказал тот, что-то делая с другой стороны костра. До меня донесся запах жарящегося мяса, - На вот. Тут прожарился. Уже можно. Я кое-как взяла лапку, похожую на кроличью, и вцепилась. Голодная была, но не так, как если бы неделю ничего не ела. Видать, кормил, выхаживал. - Сколько прошло? - спросила я, жуя. - Седмица, восьмой кончился, - пояснил Изгур, - Ты поначалу совсем плох был, бульон и тот нутро плохо принимало. Думал, помрешь. Но нет, на второй уж день что-то есть начал. - Зачем за мной пошел? Изгур недобро хмыкнул. - Жаль тебя, дурака, стало. Далеко ты доковылял. Это и спасло. - Что там сейчас? - я догрызла лапку и почувствовала себя значительно лучше. - Молчит город, - вздохнул наемник с едва уловимой нотой печали, - После черного снега улицы затопило кровью. Почти день ни один, окромя таких, как мы, из дома не высунулся. Да и наши не все отважились. А потом дождь пошел и смыл кровь. Стало легче дышать. И меньше скверны, - проговорил он монотонно, почти как песню. - А ты почему ушел? - я устало посмотрела на него, он печально улыбнулся. - Время пришло, видно. Кто знает, когда ему пора приходить? Только оно и знает. - Куда нам теперь? - В следующий город, вестимо, - он кивнул на собранные сумы и мою, окровавленную. Саблю отчистил, спасибо ему. - И далече? - я поняла, что скоро снова усну: от сытости, тепла и нежелания думать. - Пять дней, - ровно ответил Изгур, вороша угли, - Через Хитрый Лес. - Почему хитрый? - пробормотала я, уже засыпая. - Сам увидишь. Не в добрую сторону ты ушел, Сашко. Ну да значит судьба такая. Не помрем - доберемся. Добирался же кто-то. Но я уже его не слышала, снова погружаясь в сон. Варюшкин звонкий смех тянул меня за собой в небытие. И по сей день, если доводится ночевать на лугу, по вечерам, вдыхая густой летний аромат, я слышу ее приглушенный смех. Свирк смотрит сочувственно, потому что это не призрак, это память. Я скучаю по ней. На следующее утро я смогла встать. Неловко и пошатываясь, но очень хотелось двигаться, затекшее тело требовало нагрузки. Мы прогуливались у кострища и на опушке, город виднелся далеко в поле. Я ела за троих, Изгур только хмыкал и ходил на охоту, потому как я сама была не в состоянии. Зато пока он бродил, пыталась поднять саблю. Поначалу как неродная была - выскальзывала их непослушных пальцев, тяжелой казалась. Но это ничего. Через пару суток легла в руку послушно, провернулась честно. Да и я уже окрепла. Окрепла - и пристала к Изгуру. Учи охотиться. Он моргнул и едва не уронил маленький метательный нож. - Ты что же, не умеешь? - подозрительно спросил он. - Не приходилось, - честно вздохнула я. Изгур покачал головой. - Знаешь, Сашко, опасно быть любопытным наемником. И все же мысли у меня в двух направлениях текут, что река Благодетеля, прямо и уверенно. - Это как? - я насторожилась. - Либо ты из тех Братьев, что мяса стараются не есть... - Так ведь ел же, - поморщилась я, понимая, что это и так белыми нитками шито. - Либо ты из непростой семьи. Это мне и ранее казалось - больно ты чистоплотен, щепетилен и знаешь много, да не нашего, не простого. - Знал бы ты, сколько и что именно я знаю, - проворчала я, понимая, что это будет всяко меньшим злом, чем правда, - Ну, будь посему. Непростая семья. - Откуда ж ты? - проницательно смотрел на меня наемник. - Совсем не отсюда, - еще менее охотно выговорила я, - И таким не всегда был. Судьба кульбит выкинула. - Я б подумал, что семью твою убили, а ты мстить заделался, - тихо сказал Изгур, - Только что-то не хочу я этого знать. Каждый раз, как ты рот открываешь об этом говорить, хочется мне заткнуть уши и не слышать. Знаешь, почему? - Нет, - буркнула я. - Вот и я - нет, - весело хмыкнул он и вдруг без перехода заявил, - Выдвигаемся. - Вот так бы сразу. Хитрый Лес встретил нас неприветливо. Ряды светлых березок и сосенок постепенно на глазах сменялись огромными вековыми дубами, ссохшимися пнями, обвешанными клочьями паутины, сомкнувшийся над головой полог веток принимал все более мрачные очертания. Звучал Лес тоже знатно: пение птиц быстро сменилось неясного происхождения шорохами, угрюмым молчанием и уханьем сов. Посреди дня. Совы. Я тряхнула головой и продолжила выживать из ослабевшего тела все соки, продвигаясь вперед. Изгур хмурился, но шел вслед за мной, то ли охраняя спину (как хотелось думать), то ли готовясь скормить первой (как могло бы быть), то ли просто подумывая сбежать. В последнее я не верила, Изгур был крепким малым, побитым жизнью, иссушенным дорогами и своими собственными горестями, о которых никогда не говорил. Я обернулась. В светлых глазах Изгура виднелась борьба с иррациональным страхом. Я же слишком устала, вымотавшись в борьбе со своим отощавшим телом, чтобы на эмоции оставались силы. Да и горе выжало меня досуха, а напитать радостью время еще не успело, так что мне было, по большому счету, плевать. - Я не обижусь, если ты вернешься, - честно призналась я, выдавив слабую улыбку. Изгур перевел внимательный взгляд на меня, обследовав им лицо, подрагивающие от усталости руки, которые я тут же постаралась спрятать. Покачал головой. - В тебе живет великая сила, - неохотно проговорил он, хмурясь. - Не маг ли ты? Из рук Мучителя вывернулся, и Лес этот тебя не душит. Человек ли ты вовсе? Я хрипло рассмеялась, слезы выступили на глазах. То был совсем не веселый смех. - Нелюдям потеря наверняка что смена дня и ночи. Да и любить могут ли? - медленно поразмышляла я, мысленным взглядом оглаживая варварин тихий образ. - А я и любил, и терял. Хотя до этих дней будто и не жил. Воспоминания о потерянном доме мазнули по мне прохладной рукой и не принесли боли. Был ли уже тот дом? Не снился ли? Нужен ли вовсе? Что пресная каша после сладкого киселька. - Да устал я, - фыркнула поспешно, чтобы разрядить обстановку. - Ни на что уж сил нет. Изгур кивнул и будто бы даже несколько расслабился. Внимательно посмотрел по сторонам, нахмурился, снова покачал головой. - Когда-то Благодетель указал мне на ошибки мудрым перстом и отправил в Путь. С тех пор я иду туда, куда подсказывает сердце. Путь нужно проходить до конца, - туманно сообщил он и встретил мой непонимающий взгляд. Вздохнул, неловко поправил оружие, открыл рот, но так ничего и не сказал, уставившись вперед и остановившись. Я спешно вернулась к дороге. От мрачной, уходящей вдаль череды деревьев, всякому недогадливому напоминавшей о том, где он находится, вправо вела тоненькая веселая тропка. Вдоль нее росли пушистые кусты орешника и островки поспевающей малины. Будто в другой мир тропка. Прямо чур меня, как странно. - Вот это да, - изрекла я. - Это нас так наградили за упорство или что? Изгур стоял как вкопанный, поджав губы. Его, видно, как и меня всей душой тянуло к милой тропинке, от темноты к свету, игравшему на листьях и травке в той стороне. Но что-то останавливало. - Эй, ты чего ж? Идем, - потянула я его. - Не нравится мне что-то, - пробурчал он. - Резкий переход от хорошего к плохому вызывает дискомфорт и легкую подозрительность, - изрекла я и фыркнула облегченно, ступив первые шаги по тропе. Все же идти так было много веселее: мы собрали кое-какую еду, Изгур подстрелил жирного ушастого зайца-камикадзе, смерившего нас взглядом «Ну вы и охренели, мужики. Как в собственный сортир явились, право слово». Я немного помучилась угрызениями совести, Изгур - не особенно. Жрать - это жрать, прости уж, зайчик. Ты мог бы быть порасторопнее. Тропинка петляла и вела вперед, даже о намеках на старые пни, мрачные засохшие деревья или густую паутину речь не шла. Бред какой-то. Наконец, тропинка вывела нас на симпатичную круглую полянку, за которой тропка продолжалась. Справа и слева посередке росли белые лилии, вроде кувшинок. Густая сеть цветов и травинок устилала пространство, на котором по неведомой прихоти не росло ни одного деревца или даже кусточка. Изгур все еще озирался по сторонам, но уже как-то более расслаблено. Я же и вовсе подняла ногу, чтобы продолжить путь… И тут под моей ногой материализовалось - другого слова и не поберешь - нечто круглое, упитанное, как крохотная бабуля, размером этак со старинный пуфик. На макушке у существа красовались рыже-зеленые космы, переплетенные с ветками в беспорядочный пучок. Существо отпихнуло мою ногу назад, сверкая каре-зелеными глазищами, шмыгнуло необыкновенно крохотным носиком и сообщило: - Экой глупый-то, увалень, аль не видишь - на чарусу прешь! Головушка на плечах пуста али что? - Куда? - тупо спросила я. Сказать, что я была ошарашена - не сказать ничего. Даже за оружием не потянулась. - Чаруса, бестолочь деревенская! - пискнуло существо. - Трясина мерзкая, фу-ты ну-ты, сверху травка, снизу смерть. Аль кувшинки не видишь? То верный знак! - Вон как, - я сглотнула, невольно оглядывая приветливый ковер из травы и цветов, а также предательские кувшинки. Иногда саму себя бы за тупость убить, честное наемничье. - А ты кто будешь, почтенная? - осведомился Изгур, неслышным шагом подойдя ближе. - Кикимора я, - фыркнула та все еще недовольно, но, как видно, обращение ей пришлось по вкусу, так что она кокетливо поправила веточки и гроздья рябины в пучке. - Слежу тут за порядком по мелочи, чтоб не ходили всякие-разные. Вас вот от смерти лютой сберегаю, от лап мокрых Болотницы гадкой, - Кикимора зыркнула в сторону чарусы хитрым глазом, будто ждала чего. Чего именно, известно стало быстро. С влажным отвратительным чавканьем цветастый ковер расступился, стала видна мерзкая коричневато-зеленая жижа, из которой вынырнула тощая вытянутая голова с рыбьими глазами и зелеными космами в толстой косе. Голова явно была недовольна происходящим. - Ишь обнаглела, коза ты лесная, - пробулькала она, - ужо и клиентов уводишь, теантер смотреть мешаешь! Бултыхались бы долго, то-то бы я за ноги потянула окаянных! - она бросила неприятный маслянистый взгляд в мою сторону, как холодная струйка за шиворот потекла, брр. - Шиш тебе, гадюка болотная! - взвизгнула Кикимора и потрясла крохотным кулачком. - Не одной тебе делать неча, все со скуки маются! Леший замучил со своей войной совсем, уж, почитай, восьмой год пошел, как ни банника в округе не бывало, ни овинник не захаживал, - она аж захлебнулась возмущением, - совсем захирели тут, аки село захолустное! Пущай убирает свои занавески, окаянный, я людев опять морочить не дам! Болотница возмущенно забулькала, выныривая из трясины целиком и усаживаясь сбоку. - Вашей сестре только б с банниками попариться да с дворовыми под луной гулять, работать никто не хотит, булка ты хлебная! Маленькая Кикимора подпрыгнула от возмущения и застрекотала: - На себя посмотри, дылда склизская! Я твои анструхции знаю, коль заманиваешь, встречать надо как подобает, девицею красной, а ты вон и не вылезла даже, сами, мол, потонут родимые. Да и вылезла, оборачиваться не стала, совсем страх потеряла, Лешему жалобу накличу, как тогда побулькаешь! Болотница уперла тощие анорексичные руки в торчащую тазовую кость, выпучила водянистые глаза и приготовилась с упоением истинной нечисти ругаться дальше. Мы с Изгуром ситуацией уже не владели, только удивлялись исправно. Посреди полянки, ничуть не боясь потонуть в трясине, возник заскорузлый, поросший мхом пенек, со скрипом развернувшийся в согнутого радикулитом бородача. С оханьем он все-таки распрямился, сверкая зеленющими глазенками из-под моховитых бровей. Болотница и Кикимора заткнулись. Ясно, начальник пришел. Леший, видимо. - Это хто тут из лесу сор выносит, окаянные? - проскрипел он и надсадно закашлялся. Обе дамы переглянулись: Болотница скользнула к начальнику слева, Кикимора подскочила справа и обе принялись любовно похлопывать старичка по спине. Тот от предпринимаемых ими усилий засучил руками и захрипел, но в конце концов справился и продолжил отчитывать уже более человеческим голосом. - Чаво это бунт в лесу устроили, а? - грозно смерил он взглядом ту и другую. - Я тут ни при чем, батька, - Болотница тряхнула косой. - Сидела себе внизу, ждала, пока наступят… - Анструхции нарушала! - взвизгнула Кикимора. - Правда ль то, Брынька? Не вылезла, в девицу не обратилась? - нахмурил надглазные кусты, маскирующиеся под брови, Лешак. Болотница моргнула и принялась оправдываться: - Так ить, батенька, сами б как миленькие свалились, токмо подозрения навевать, а так вроде бы оно и лучше… - Тьфу, лентяйка! - сплюнул Леший. - Замуж срочно надыть, муж тебя живо приструнит! - Так где ж того мужа возьмешь… - вздохнула та. - От именно! - возопила забытая Кикимора. - Какого ж тут мужа-то, когда в лесу уж веками всех знаешь? Тут бы в город сходить к банникам на тринадцатый пар, али к домовым на простоквашу… Людей нет как нет, зайцы ожирели, ничаво не боятся, аки коровы какие пасутся только, волки ни овцы из стада не воровали, на таких зайцах-то! Живем тут аки в болоте вон ейном! - Ты мое болото не тронь, кочка лесная! - взвилась Болотница. - Больно надо! Не хочу я больше от людев отгораживаться, все пни вона повытаскал ты, батюшка, к дороге, всех молодших своих заставил, паутины развесил, тьфу, будто и нет нас тут, будто мертв наш лес родимый! - Остынь ты, Паратька, - забубнил Леший, - знамо дело, почему так все. Зато вона не таскают к нам больше упырей всяких мерзостных, не прикапывают невинно убиенных. Да и Зло к нам боле не суется мерзостное, тьфу, мраком душа полная. Боятся. Людев только страхом и можно взять. В городище-то Смерть сама заправляет! - Так ведь и нам плохо без людев! - Кикимора ткнула тонким пальчиком в нас с Изгуром, заставив опомниться. - Да и зим-то сколько прошло с тех времен? Авось поменялось что? Леший вдруг обернулся на нас, скосив хитрые зеленые глаза. - Чаво молчите? Боитесь, нешто? - Так ведь не наше дело, - уронила я, не подумав. - Как это не ваше? - усмехнулся он. - Почитай, революцанеры вы. Что скажете? Изменились люди в городище али как? Я посмотрела на Изгура в поисках поддержки. Он нервно облизнул тонкие губы и принялся осторожно говорить. Ишь ты, я и не знала, что он так может - будто по болоту шел, смотрел, слова медленно подбирал, каждую кочку прощупывал. - Батюшка Леший, ты на нас не сердись, нас нужда глубокая в Лес твой загнала. От людского произвола уходим. - Наемники-то? От произволу? Ишь как заговорил! - хохотнул Лешак, но, видно, не возражал. - В городе пролились кровавые реки, вся наемничья братия сама себя повырезала. Нельзя так, батюшка, город оставлять - без помощи вашей да с попустительства местных снова там злой кто заправлять начнет. - Погодь-погодь, - засуетился лесной хозяин, - говоришь, зло само себя вырезало? И Смерть там боле на троне не восседает? Черного того тоже вороны забрали? Мы с Изгуром переглянулись. И я, и он поняли, что речь, скорее всего, шла о Вороне. Это ж кем надо быть, чтоб тебя лесная нечисть называла, да плевалась, а и знаться с тобой не хотела? - Убил я его, - призналась я. - На глазах подох. - Вона как… - странно посмотрел Лешак. - Вона как. Все помолчали. Кикимора и Болотница - в ожидании, Леший что-то обдумывал, мы с Изгуром замерли. - Черный тот когда явился, - начал лесной хозяин тяжело, - городские все наши по углам попрятались, на окраины сбежали, а кто и к нам ушел. Нет нам там места. Мы тож Смерти не боимся, однако с ним об руку другая Смерть, плохая. Ежели изгнал ты его оттуда, иначе все пойдет. Наши вернутся, да и мы вернемся - нам без них тоже несладко, да и без людев, опять же. Тогда, выходит, вы нам гости дорогие. Он хмыкнул, потирая длинную бороду. Взгляд стал задорным, хитрым, молодым. - А что, Брынька, не покличешь ли молодняку, чтобы уходили от дороги да паутину окаянную снимали подале? - Болотница булькнула что-то согласно, поднялась и поковыляла в сторону дороги, смешно двигая непривычными к ходьбе ногами. - А ты, Паратька, зови кикимор, пущай покормят гостей дорогих да с собой дадут. На ночь вы с нами, а завтра я вам и дорогу укажу, и еще кое-чего вослед полезное сообщу. Лесной пир нас с Изгуром вдохновил и порадовал. Кормили, конечно, постно, но много. Я, никогда не встречавшаяся с нечистью, совсем позабыла все свои горести и тяжкие мысли, играла с кикиморами в карты, пила ягодную брагу, болтала с младшими лешаками и степенными боровиками. Изгур молчал, усмехаясь в отросшую бороденку. Хитрый Лес, а вон какая комедия вышла. Доброе дело сделали. Кикиморы были дамы душевные, вниманием новых лиц обделенные, льнули, да песню затягивали, все прося подпевать. После пятой берестяной кружки с брагой я захмелела и решилась. Ох и разлился мой глубокий низкий голос по всей поляне, ох и хорошо он звучал! Ей-богу, услышь я в бытность девушкой нечто такое, вмиг бы влюбилась без памяти и имени б не спросила. Ночь скоротали в тишине, напоенные лесными запахами, спалось мне легко, да и Варюшка во сне играла со мною в чистом поле в догонялки, смеялась. Хорошо было, легко, отпускала боль, да и тело словно силой снова налилось. А наутро явился нам сам Леший, хитро переводя зеленый взгляд с одного на другого. - По старой традиции, предками заведенной, награжу я вас. Чего б ты желал, Сашко? - обратился он ко мне. По его озабоченному взгляду я ясно видела, что кое о каких фактах моей биографии всемудрый нежить догадывается, но кое-что, судя по складке между бровями, оставалось для него загадкой, либо же сильно ему не нравилось. Мог ли он вернуть меня домой? Мог ли вернуть хотя бы женское тело? Мог ли вернуть мне Варвару? Будто прочитав мои мысли (а может и так), лесной хозяин покачал головой. - Ни то, ни второе, ни третье. Оно тебе не надобно, сам ведаешь. А третье… Отмучилась она, прошла свой срок, и пушистый вороненок отнес ее душу к Последнему Рубежу. Ей там хорошо, не тревожь. - Тогда покажи дорогу, - невесело хмыкнула я, осознавая его правоту. - Покажу, - кивнул Лешак, - еще и помогу немножко, сведу кое с кем. Вам будет по дороге. Загадочно выронив эту фразу, он повернулся к Изгуру и нахмурился. - Чужестранный ты, с большим грехом на душе. Ну да верный Путь держишь, как ваша вера гласит, так что помогу и тебе. Сын твой непутевый недалече, к краям, где солнце ко сну отходит. Проводят тебя мои молодшие, да перед домовыми тамошними словечко замолвят - найдешь сынка. А вот что говорить, как прощенья просить, как душу его из силков вашего Мучителя вынимать - то уж самому тебе придется. Изгур как-то очень невесело усмехнулся, в лице его появилась робкая надежда, разгладившая его, будто смятый листок бумаги. - Много лет у меня было подумать, уж слова сложились, только б найти его, - он повернулся ко мне. - Прости, Сашко, что не могу дальше с тобой. Я ведь в Берысе почти остался, почти совсем потерял надежду. Молод он был, непутев, ссорились с ним часто. Ушел он с наемниками куда глаза глядят, а я, осознав и прождав без толку, сложил с себя должность, оставил дом и пошел за ним. В глазах его, всегда спокойных, поднималась мутная грусть с нотками вины. Я кивнула, улыбнулась и сжала его в медвежьих объятьях. - Авось в лучшие времена свидимся, - проговорила я, - когда помиритесь. Познакомишь? - Ясное дело, - грустно улыбнулся он. Так разошлись наши с Изгуром дороги. Не успели мы друг друга узнать хорошо, но я надеялась, что встречу его когда-нибудь еще. Я шла по указанной Лешим дороге, такой же веселой и солнечной, в сумке лежали припасы, которыми меня снабдили благодарные кикиморы. Шла навстречу своей судьбе в лице Некроманта.