Куда черти не уносят

В тот день тучи затянули все небо, и идти никуда не хотелось: разлапистая ель закрывала нас от мелкого назойливого дождя. Я, успевшая сходить за дровами, чувствовала себя мокрым дворовым псом, не нашедшим ничего лучше, чем отряхнуться в его же манере. Свирк зашипел и рассмеялся, прикрывая лицо от капель. - Зато честно, - съязвила я, намекая на наглых некромантов, которые, дабы избежать прогулки под дождем, охотились прямо из-под елки - гоняя зайцев сгустками магического огня. Свирк отобрал у меня дрова, шикнул и сунул в ветки руку, после чего по влажной коре побежал огонек. - Так-то, - показал он язык и принялся потрошить зайца. - Каждому свое. - Ты готовь, готовь, мамуля, не отвлекайся, - хмыкнула я, получив подзатыльник. То ли последняя история так подействовала, то ли грустная погода, которую не хотелось пускать за шиворот и еще меньше - в душу, но мы со Свирком не хотели больше молчать и чураться друг друга. И без того невеселая дорога после истории со знахарем стала пыткой молчанием: в моих снах Варвара затягивала раздиравшую мне душу песню о черных крыльях, пару раз я слышала воронье карканье неподалеку, да и некромант тоже был бледнее обычного. На третий день, после того, как он признался в том, что знал судьбу девушки-старухи, нас обоих прорвало: я, с треском разломав пук веток, бросила его во вспыхнувший разом костер и ушла в лес подумать. Так меня и нашел Свирк, неслышными шагами подошел сбоку и, присев рядом, положил руку на мои сгорбившиеся плечи. - Хреново как, - прохрипела я, и в собственном голосе услышала низкие нотки сокрытой боли. - Нет в мире справедливости, - эхом выдохнул Свирк, напомнив мне мамины вздохи. - Справедливость - в человеке, как печень или селезенка. Иногда, чтоб принести ее в мир, приходится жертвовать собой. - Или кем-то, - проскрипела я зло и замолчала. Вспомнилась мама: аристократически худая, с вечно задранным носом и взглядом, полным разочарования в мире и в людях. Я мысленно протянула к ней руку и тут же отдернула. Скучала я по ней - где-то в глубине души, затоптанная моей гордостью и придавленная их ожиданиями, лежала эта покусанная всеми любовь к семье. Вот только она ничего не меняла - дороги назад мне нет. - Как говорят на востоке, желая попасть к Благодетелю, мы служим Мучителю, - вздохнул он. - Благими намерениями вымощена дорога в ад, - пробормотала я и вдруг задумалась. - Я ведь совсем не знаю ваших религий. Расскажи мне, кто есть кто. Свирк внимательно смерил меня взглядом, но ничего спрашивать не стал, а только махнул рукой на наш костер, пойдем, мол, где теплее. Когда мы уселись, он сел ближе к огню, и сгущающаяся темнота обняла его как старая подруга, высвечивая бликами костра усталость и печаль. - На востоке, в Стране Облаков, верят в то, что когда-то земля возникла из Вечной Пустоты, и камень с нее упал в пустоту, пробудив спящего Благодетеля. Благодетель, увидев землю, тотчас же полюбил ее и одарил жизнью: полями, озерами, лесами. Небо он накрыл крышкой, чтобы вид Вечной Пустоты не пугал людей и животных, а чтобы Вечная Пустота не заморозила ее, подарил свои глаза: солнце - день, луну - ночь и свои слезы - звезды. Вечная Пустота тянула к земле свои щупальца, но так и не дотянулась, обжигаясь о любящие глаза Благодетеля, и тогда ее гнев породил Мучителя, который упал на землю огненным камнем да так на ней и остался, чтобы, собирая после смерти черные души, отдавать их Вечной Пустоте, где они мерзнут, не видя друг друга и не слыша ничего, кроме молчания Пустоты, ждут, когда взгляд Благодетеля обратится к ним, - Свирк неторопливо отпил воды из фляги, а я съежилась, чтобы сохранить остатки тепла. Мне чудилось, Вечная Пустота смотрит на меня из темного неба, чтобы поглотить. Всякая вера хороша тем, что на нее можно опереться в трудную минуту, но та, к которой у тебя не лежит сердце, хороша только своими сказаниями. - А у нас, в Стране Рек, верят в то, что мир вырос из маленького семени, что принес на лапах Вещий Ворон. Вещий Ворон живет у самого Последнего Рубежа, иначе именуемого Пределом, куда его дети - не умеющие говорить воронята, - относят души умерших на вечный покой. Из его перьев вырос Великий Лес и рассеялся по всей земле, породив во множестве местную нечисть. Из слюны его произошел Великий Океан, поделившийся с землей реками. А люди - это Слово Жизни, сказанное Вещим Вороном; он же подарил им свой дар слова, которым они пользуются и поныне - часто неумело, как мы с тобой видим на кладбищах. Говорят, на кого во сне Вещий посмотрит - тот станет магом. - Что-то многовато мне воронов тут встречается, - буркнула я, закутавшись потеплее, и уже громче спросила. - А тебе снился? Некромант поерзал и пожал плечами. - Не помню. Может и снился. Он еще много чего рассказывал - про Страну Льдов, где верят в вышедшего их океана Изначального Медведя, про Страну Пустынь, где говорят, что в начале мира Шепчущие Пески влюбились в Небесную Воду и породили весь мир и людей. Но так как они не сошлись характерами, то редко-редко добрая Небесная Вода прощает жестокий Шепчущий Песок и сходит к нему вниз, чтобы породить жизнь на его мертвых просторах. Я тогда уснула быстро и впервые за три дня не слышала вариной печальной песни о черных крыльях. На следующий день стало легче, а мы со Свирком поняли, что больше мрачно молчать не можем, особенно глядя на противный дождь с серого неба. Шутить, смеяться и дурачиться оказалось куда плодотворнее, чем молчать. Удивляясь воцарившейся на душе легкости, я рассказала Свирку кое-что о доме - в такой иносказательной форме, в какой смогла. Он качал головой и не понимал, как может жить мир без магии, а я объясняла, что это вовсе другой мир, Мертвый Мир, как неожиданно точно я его спонтанно окрестила. Два раза я пинками выпроводила его за дровами, еще один - он меня. Да еще вместе сходили на охоту, упали в овражек с дождевой водой, где принимала ванны местная Кикимора. Поначалу мы с ней переругались, конечно, а потом все разом осознали нелепость ситуации, рассмеялись, и еще полчаса у костра пели вместе песни под вяленую рыбку, которую наша ушлая Кикимора стащила у местной Болотницы «еще, кажись, в прошлую седмицу». К полуночи Кикиморка откланялась, поведя носом по ветру. - Как-то она подозрительно слиняла, - признался Свирк, жуя хвостик воблы. - Обычно нечисть к часу ночи только разгоняется. - И носом повела этак странно, - согласилась я сыто. - Да ты контур поставь, авось, местные бродят. Спать охота, сил нет. Некромант согласно икнул и принялся ходить в радиусе двух метров от костра, шепча что-то на защитный круг. Потом, снова нехудожественно икнув, подошел ко мне и, буркнув, что замерз «как в склепе у скряги», устроился под боком. Благо, я успела поволноваться ровно пять минут - потом уснула мертвецким сном. Кто ж знал, что в ту ночь спокойно нам не поспать… Не знаю, сколько мы проспали, этак, прижавшись друг к другу в поисках уютного тепла и укрывшись плащами, но разбудил нас совсем не рассвет и даже не утренняя роса, с любопытством капающая за шиворот. Разбудил нас стук. По мозгам. Это уже после Свирк объяснил мне принцип действия защитного контура с оповещателем, а также то, что действует он на всех, находящихся внутри. В общем, когда я в панике вскочила, тряся головой, как больной пес, силясь вытряхнуть шум из ушей, мой спутник уже был на ногах и рассматривал гостей. У границы защитного контура воспитанно стоял мужчина диковатой наружности. Волосы у него были длинные и спутанные, борода свешивалась до грудь, кафтан был стар и измазан землей и травой. «Не упырь ли свежий», - подумалось мне и пропало при сосредоточенном взгляде на Свирка. Некромант выглядел спокойным и с некоторым подозрением поглядывал на гостя. Гость тоже не проявлял дружелюбия, настороженно разглядывая моего друга. - Ты кто будешь? - хрипло спросила я, сообразив, что молчать эти двое могут бесконечно. Мужчина, казалось, только что меня заметил и развеселился. - Уж сколь я темнота лесная, но ты, видно, еще темней меня, - проговорил он насмешливо, и в его фразе «р» звучало там, где его быть не должно. - Вокруг-то оглянись. Я протерла глаза, огляделась и похолодела. Вокруг защитного контура, то и дело тычась в него носами и ненормально тихо отскакивая, бегали серые тени чересчур крупных для волков размеров. Что, сути, однако, не меняло: я никогда не читала мифологий народов мира, как и славянской, поэтому все имеющиеся знания черпала из сказок или интуитивных догадок. Теперь что-то мне подсказывало, что передо мной не обычные волки, а человек - не совсем человек. Свирк наклонился ко мне и тихо сказал: - Это Волчий Пастырь, человек с душой лесной нежити. Он водит оборотней на охоту, обманом заставляет людей открывать двери и впускать свою смерть. А еще ведет оборотней к Пределу, завершая свою миссию на земле. Казалось, Волчий Пастырь слышал каждое слово, такой у него был насмешливый вид. Свирк кивнул: - Слух у него волчий, да и они все понимают, - он указал взглядом на серые тени. - И кажется, они давно не были в селениях на охоте. Пастырь кивнул, все так же насмешливо, а потом сообщил: - Мы не собираемся нападать, я просто давно не говорил с людьми, - насмешка из его голоса исчезла, и я бы могла поклясться, что слышала в нем тоску. - Я могу пропустить тебя к костру, но только тебя, - предложил Свирк настороженно. - Большего не нужно. Вас двое, а я один, они поохотятся снаружи, все честно, - проговорил Пастырь и, подождав, пока некромант завершит заклинание, шагнул к костру. Вблизи мужчина казался изможденным, с острым взглядом зеленых глаз и ловкими движениями усталых рук. Прорычав что-то, он протянул руку за контур, и большой серебристый волк понятливо положил в его руку неопознанную дичь. Пастырь положил ее на угли и с явным наслаждением втянул запах жареного мяса. Я с содроганием поняла, что, скорее всего, обычно он ест его сырым. Будто прочитав мои мысли, мужчина обнажил в улыбке белые здоровые зубы. - Интересная у тебя сущность,- хмыкнул он, глядя на меня чересчур пристально, на мой взгляд. - Наемничье тело, легкая кровь, чужое темное колдовство… А путь у нас одинаковый, только разными дорогами. Свирк перевел на меня непонимающий взгляд, но Пастырь повернулся к нему. - И тебя туда же приведет, мертвомаг, к Последнему Рубежу. Что ты на меня так глядишь? Такой же изгой, как я, только без стаи, так что кому еще хуже. - Ты маг? - спросила я раньше, чем осознала вопрос. - Я-то? - в глазах мужчины плескалась насмешка. - А на что мне? Моя магия - лес, вот их провожу, да наконец с лесом воссоединюсь нежитем. - Неправда это, - бросил вдруг Свирк. - Сызнова человеком родишься, сызнова в лес потянет тоской смертною. Пастырь замер и перевел нехороший зеленый взгляд на моего друга. - Почем знаешь? - Это он из другого места, а я хорошо знаю старые сказки, - пояснил тот безжалостно. - Последний путь к Предельному Лесу ты должен пройти без людского общества, без людского слова, как они - в волчьей шкуре. Тогда они вновь станут людьми за Последним Рубежом, а твоя душа вернется в лес нежитем, и утихнет тоска. Волчий Пастырь отвернулся и принялся шерудить в костре веткой, чтоб перевернуть мясо. Мы молчали, я - озадаченно, они - тяжело. - Изгой изгоя лучше поймет, вестимо? - с горькой иронией спросил мужчина. - Не могу я долго без людей. Третий век мне пошел, душу заживо тоска сожрала. Всякий раз на последнем пути будто нарочно людей встречаю, и всякий раз не могу пройти мимо. Свирк некоторое время помолчал. Потом будто бы немного расслабился и сказал: - Древняя магия всегда стремилась к недостижимому без учета мелочей, - легко бросил он. - Человек и человек, какая разница, раньше все были равны. А нынче что? Маг - получеловек, некромант - и вовсе не человек… Он вон вроде бы и человек, а вроде бы и не совсем. Заклятья мои по нему скользят, рассказывает о каком-то другом мире. Людьми-то нас назвать можно, да со всякими оговорками. Пастырь замер и бросил на него странный взгляд. - Зачем тебе мне помогать? На мне более сотни людских жизней и еще больше может быть, за переход каждой стаи платят людьми, так уж заведено… В селения мы не просто так заходим, пообедать. Для перехода кровь нужна, для инициации, - это он мне. - Вот и я говорю, нет в мире справедливости, только в людях, как печень или селезенка. Чем-то приходится жертвовать, - проговорил Свирк, глядя в сторону. Когда под утро Пастырь и стая ушли, я сказала растерянно: - Он же правда деревни вырезает. Свирк подарил мне тяжелый, но честный взгляд: - Нам ли судить? - и вышел за дровами. Не желая ссориться (да и неплохо его понимая), я вышла за ним, чтоб помочь. Свирк стоял, наклонившись над лужей. В луже плавало воронье перо, пересекая лицо отражения. Потянувшись за пером рукой, он не услышал мои шаги, и я, повинуясь порыву, сгребла его в медвежья объятья, чтоб напугать. Он неожиданно тонко взвизгнул, понял, рассмеялся, и мы принялись шутливо кататься по лесному покрову. В конце концов я придавила его своим немалым весом к земле и, смеясь, уставилась в серые по-утреннему бесцветные глаза. В них я увидела то, чего никак не ожидала увидеть. Ответную симпатию.